Kitabı oku: «Мга», sayfa 2
Глава вторая. Неприятности до востребования
Нижнестранновск. В тот же день, утром
Если в каждом, даже самом невеликом городе есть свой «дом с привидениями», окружённый мистическими слухами, то в Нижнестранновске это точно была Покатаюшка. Так в городе называли почтовое отделение, в котором изначально располагалась ямщицкая слобода. Некоторые строения совсем обветшали и развалились, но главное здание сохранилось в удивительно сносном состоянии и до сих пор верно служило почтовому делу. Прозвище же его шло от легенды о хулиганистом бесёнке по имени Покатай, который очень любил шутить над ямщиками и почтовыми человеками.
Говорили, что постаревший и подрастерявший задор Покатай до сих пор стережёт старую посылку, которая уже триста лет хранится на складе. И только тогда бесёнок уйдёт совсем на покой, когда за ней явится адресат. Кто именно должен прийти за посылкой? У нижнестранновской детворы имелись разные версии. Каждый вытаскивал из глубин подсознания свой собственный ужас, и к общему мнению ни одно поколение детей так и не пришло.
Одноклассник Гая настолько заболел идеей найти таинственную посылку, что сразу после выпускного устроился работать в почтовое отделение. Сначала Тёмыч собирался провести там один месяц, но остался до осени, а затем и совсем остался. Знакомые недоумевали: что молодой и непьющий парень делает среди женщин преклонного возраста, но постепенно привыкли, что в любое время года и в любое время суток Тёмыча можно найти тут – среди картонок, ящиков и бумаг. Незаметно он даже сделал небольшую карьеру, стал начальником этого не самого престижного отделения. Тёмыч ссутулился, высох, начал носить очки, и вскоре сам стал похож на клочок коричнево-бледной мятой бандерольной упаковки.
Он всё свободное и несвободное время проводил в выстраивании графиков вхождения Венеры в Сатурн, общался с кучей астрологов в интернете, и пребывал в полной уверенности, что сможет с помощью определённых положений и состояний луны высчитать место и время, когда и где именно таинственная посылка проявится в реальном мире. Тёмыч караулил появление призрачного послания из прошлого уже годы, все знакомые постепенно оказались в курсе этого, и относились к непонятному, но неистовому стремлению, как к милой странности. Тем более что половина одноклассников к настоящему времени либо спилась, либо канула в неизвестность.
Единственным из них, сделавшим замечательную с точки зрения жителей Нижнестранновска карьеру, был Никита Званцев. В старших классах случилась жуткая трагедия – погиб лучший друг Кита, и бабушка забрала мальчика в Москву. Там Званцев закончил школу, а сейчас руководил фирмой, которая занималась установкой европакетов.
Года два назад Кит неожиданно дал о себе знать: нашёл номер телефона Гая, позвонил, расспрашивал о том, как проистекает жизнь в Нижнестранновске. Гай удивлялся, но на вопросы отвечал добросовестно и подробно. Кит после этого разговора звонил довольно часто, настойчиво тянул к себе Гая, который, конечно, собирался предпринять некий высокий скачок к качеству грядущих лет, но как-то невнятно и лениво. «Когда-нибудь», – так говорил сам себе Гай, а для Кита придумывал кучу отмазок – дел, которые мешали ему немедленно изменить свою жизнь. До этого самого дня.
Гай шёл по знакомым до мельчайшей былинки провинциально пыльным переулкам, не замечая привычной с самого рождения патриархальной тишины и глухоты окружающего мира, а когда переступил порог Покатаюшки, сразу понял, что Тёмыч сегодня не в себе. Ссутулившись за старомодной ободранной конторкой, от которой даже на расстоянии вкусно пахло рассохшимся деревом, начальник отделения смотрел куда-то в окно на почти лысый тополь, раскорячившийся здесь, кажется, тоже с начала времён.
– Привет, – Гай постучал костяшками пальцев по конторке прямо у локтя Тёмыча.
Тот медленно повернулся и посмотрел взглядом растерянным и совершенно отчуждённым.
– Ты чего сегодня совсем какой-то странный? – удивился Гай. – В смысле, ещё страннее, чем обычно.
Тёмыч дёрнулся на звук его голоса и внезапно перешёл в лихорадочное состояние.
– Только не удивляйся, ладно? Я и сам ещё не до конца уверен… Но кажется… Гаевский, я, кажется, нашёл её, – он заговорил быстро и бессвязно, как будто находился в изрядном подпитии. – Только я теперь совсем… Совсем не знаю, что мне с ней делать… Совсем не знаю, Гай… Я боюсь открыть её, и боюсь, что это окажется не она… Но не может быть, чтобы я ошибся…
Гай тоскливо подумал о том, как ему побыстрее забрать бандероль с книгами и оставить странного сегодня приятеля наедине с размышлениями.
– Ага, – сказал он, кивнув для большей убедительности. – Ты не ошибся. Точно, не ошибся. А теперь дай мне вот это…
Гай протянул возбуждённому Тёмычу уведомление о ценной бандероли.
– Ну? Знаешь, как всегда, Леонид потом заскочит и всё подпишет. В конце дня, часиков в семь. Так он сказал.
Тёмыч зачем-то повертел уведомление, даже не взглянув на него, и, передвигаясь как сомнамбула, ушёл вглубь комнаты по ту сторону конторки, но буквально через минуту вышел с пустыми руками.
– Гаевский, – каким-то хриплым, не своим голосом произнёс этот вдруг ставший чужим Тёмыч. – Я тебя очень прошу, Юль, посмотри ты, а? Просто посмотри, а я тебе кофе пока соображу… У меня сахар есть, Гаевский. И печенье. Вера Михайловна вчера принесла. И ещё свою бандероль заодно заберёшь. Хорошо?
– Да чего с тобой случилось-то, Тём? – Гай пытался оторвать от себя крепко и больно вцепившееся пальцы бывшего одноклассника. – Чего мне посмотреть, скажи: какие проблемы?
– Посылка… – прошептал уже очень тихо Тёмыч, как будто сам не верил в то, что говорил. – Полнолуние. Я пошёл среднегабаритные невостребованные отправления посмотреть, а она там, среди них. Такая же, как и все, но совершенно другая. Полнолуние было, Гаевский…
Он жалобно посмотрел на Гая:
– Всё точно так, как я и предполагал. Полнолуние, Луна в Юпитере, Сатурн в зените. Всё сошлось. Я многие годы ждал этого, а сейчас оказалось, что совершенно не готов. У меня руки трясутся и голова тяжёлая. Хочу открыть, а не могу.
Тёмыч демонстративно протянул перед собой руки. Они точно дрожали.
– А… – сказал Гай и улыбнулся. – Давай сюда свой груз-призрак. Посмотрим…
Он снисходительно относился к чудачествам Тёмыча. Просто подумал, что это очередная невостребованная посылка, потерянная и вдруг выпавшая из недр склада. Такое бывало уже.
– Там, – осторожным жестом, боясь потревожить притихших духов, показал куда-то вглубь за конторкой Тёмыч. – В центре склада на полу стоит. Ты её сразу узнаешь.
– Ладно, – пожал плечами Гай. – Схожу.
Он протиснулся в загромождённый пустыми и полными коробками коридор, тёмный и всегда заставленный всякой всячиной. Миновав этот лабиринт, Гай оказался с другой стороны старого здания, выходившего в заросший высокой травой двор.
По своему опыту он знал, что в высоких дебрях травы притаилась крапива. Тёмыч каждый год клялся прокосить всю эту бурную растительность, но у него всё не хватало времени, и трава стояла – высокая и торжествующая – до самых холодов. И ещё потом долго тянулась из-под белых сугробов, уже вялая и пожухлая, но до последнего не сдающая позиций.
До зимы ещё было далеко, и Гай старался не сходить со слабой тропинки, натоптанной к складу, дабы не ошпарить ноги. Он зашёл в складскую дверь, которая оказалась не только открытой, а открытой нараспашку. Кажется, Тёмыч, попавший в плен своих диких фантазий, скрывался с места действия спешно и не оглядываясь.
На складе, как и положено, царила темень, только под низким потолком противно и раздражающе мигала, не переставая, тусклая лампочка. Судя по всему, она намеревалась вот-вот перегореть уже несколько месяцев. Гай оказался окружённым многоэтажными стеллажами, с которых к нему взывали так никому и не пригодившееся старые коробки. Некоторые из них томились здесь уже не первое десятилетие, и словно забытые узники с нар, они неслышно молили его о свободе.
Нужная посылка стояла посередине склада. Он подошёл совсем близко, присел на корточки, пытаясь разглядеть какие-нибудь особенные знаки, которые убедили Тёмыча в её исключительности. Ничего Гай на коробке так и не увидел в полутьме. Он просто взял её в руки и понёс на свет. Ему самому вдруг стало невероятно любопытно, что там может быть внутри.
На свету коробка оказалась чересчур приличной, новой, гораздо новее, чем она являлась по легенде. Гай уже усомнился в том, что он взял именно нужное, когда увидел на плотном картоне необычные знаки. Кажется, старая, ещё дореволюционная печать почты России.
Не иначе хулиганистый и залихватский ямщицкий бес древнего здания почты, которое служило ямщикам когда-то так же и постоялым двором, вселился в Гая. Да, не иначе это и был он – самый что ни на есть древний ямщицкий Покатаюшка, который заставил Гая тут же потянуть верёвку не принадлежащего ему отправления.
Тёмный плотный смог спустился в одну секунду на землю, накрыл запущенный двор бывшей ямщицкой слободы, зачернил высокую траву, влажной духотой обнял, сдавил, затрудняя дыхание. В смоге, что издревле звали в местах этих мгой, откуда-то со стороны давным-давно разваленных конюшен раздался ясный смех, отскакивающий от старых бетонных плит. Жёсткая верёвка, залитая неистово крошащимся сургучом, на удивление легко поддалась, освобождая стянутый узел.
У Гая в руках оказалась огромная расхристанная бумажная хризантема. В освободившееся прорехи полезли клочки старинных газет. Под ними оказались ещё какие-то газеты, потом шли куски грубых, скрученных тряпок, а потом – опять газеты. Чудо, что он заметил, как из этого вороха явно подставных бумаг что-то выпало, робко сверкнув зачернённый старым серебром. В подставленную ладонь упал плоский четырёхугольник, подвешенный тонкой цепочкой к креплению. Женская серёжка.
Гай осторожно перебрал рассыпающуюся посылку, безнадёжно осмотрел траву вокруг себя. Второй серёжки нигде не наблюдалось. «Глупость какая-то», – пожал плечами Гай. Кому понадобилось посылать целую кучу мусора и прятать в нём старое украшение, к тому же не имеющее пары? Он внимательно посмотрел на верхний слой бумаги. Очевидно, когда-то здесь был написан и адрес, и имя адресата, но со временем все опознавательные знаки расплылись невнятными чернильными кляксами.
– Зачем я вообще вскрыл этот странный свёрток? – Гай взял в охапку раскуроченный пакет и, зажав в ладони единственно понятную вещь в этой посылке, отправился каяться Тёмычу.
Ещё издалека Гай понял, что Тёмыч не один. Кто-то отчаянно и убеждённо, щедро снабжая свой громкий монолог матами, пытался давить на начальника отделения.
– Твою мать, Тёма, я же прошу только подержать у себя несколько дней! В коробки свои запрячь, я послезавтра зайду и заберу!
Тёмыч слабо сопротивлялся, его голос тихо шелестел по пустому отделению, но собеседник балансировал на грани отчаянья:
– Да что тебе от этого плохого будет? Постоит моя коробочка пару дней, а ребята тебе за это чуть-чуть ещё и бабла подкинут. Ты только не говори никому, лады? Тётки куда не нужно не полезут, и вообще у тебя тут чёрт ногу сломит.
Гай наконец-то узнал голос ещё одного бывшего одноклассника. Он давно не видел Крошку, но ходили слухи, что тот то ли загнулся от наркоты, то ли надолго закрылся на зоне. Оказывается, вон он – вполне себе на свободе и живой. Как со школьной видеозаписи: глаза бегают, редкие белёсые волосы прилипли ко лбу, он всё так же потеет от волнения. А сейчас даже щека у Крошки дёргалась нервным тиком. Словно бывший одноклассник отбивал лицом азбуку Морзе: точка-тире-точка. Даже появление Гая отразил слабо: дёрнулся, затем понял, что вновь появившийся не опасен, потерял всякий к нему интерес. Кажется, даже не узнал. Продолжал напирать на Тёму и в то же время канючить:
– Да будь ты человеком, выручи ещё один раз… Вот сейчас, последний раз, а больше ни-ни, сам справлюсь.
На стойке конторки лежали две небольшие фирменные почтовые коробки. Одна из них явно была с редкими книгами для клиента Гая. Вторую Крошка пихал в сторону сопротивляющегося Тёмыча. Тёмыч отрицательно качал головой. Чувствовалось, что ему хочется сбагрить Крошку с глаз как можно быстрее. И никогда больше не вспоминать о нём.
Он заметил растерзанный пакет в руках Гая. Всем своим существом рванул к посылке, уже не обращая внимания на цепляющегося одноклассника.
– Пойми ты, за мной сейчас… – с дикой тоской в голосе вскрикнул Крошка, а дальше события приняли совершенно ирреальный оборот. Из мистического ужастика Гай попал в криминальный боевик.
Дверь в почтовое отделение с диким шумом отворилась, в помещение ввалились огромные собаки с азартно высунутыми языками, а за ними – какие-то люди. Люди кричали, собаки лаяли, Крошка выл, Тёмыч вырывал пакет из рук Гая. «Стоять, не двигаться», – прогремел кто-то страшным голосом. Крошка в одну секунду перепрыгнул конторку, коротко, но больно навалился на Гая. И тут же побежал в глубину заставленного посылками коридора. Тёмыч удивлённо и сонно хлопал глазами посреди всего этого карнавала, такого дикого и нелепого в его полумёртвом заведении.
Гай, на которого надвигались угрожающей стеной возбуждённые собаки и люди в полицейской форме, обнаружил, что прижимает к себе целую кучу резко увеличившегося в размерах барахла. Он дёрнулся вслед за Крошкой по тёмному коридору. Перескакивая ящики и коробки, которые тут же с грохотом валились за его спиной, устремился на задний двор, судорожно пытаясь понять, почему и куда он так неистово несётся. Выскочив в высокую траву, где ещё несколько минут назад он рассматривал странную посылку, всё ещё мешающуюся в руках, Гай рванул в сторону разрушившихся строений, в которых когда-то располагались ямщицкие конюшни. За ним неслись шум, грохот, ругань и лай собак. Не то, чтобы страшно, а как-то непонятно и нереально.
Гай залетел в обветшавшие каменные руины. Крыша в бывшей конюшенной уже давно обвалилась, а плиты, ещё оставшиеся на месте разделительных стоек, торчали обрубками из густой высокой травы, что вперемешку с крапивой заполонила весь двор особняка. Только сейчас, выдохнув, Гай понял, что всё ещё держит в руках коробку. Коробка была незнакомая. В ней перекатывались какие-то мягкие, небольшие мешочки. «Это, наверное, то, что пытался спрятать у Тёмыча на складе Крошка», – дошло до Гая, и тут же он понял, что, скорее всего, это и есть та самая наркота. В голове сложился логический пазл: коробка с наркотиками у него в руках, Крошка, полиция с собаками, и он почему-то убегает от них. Дело принимало очень-очень дурной оборот, это понял сразу даже мечтательный Гай. Он аккуратненько поставил коробку с опасными мешочками в заросшие травой камни, вздохнул с облегчением и быстро полез через глухую стену, которая отделяла старинный особняк от внешнего мира.
За книгами он решил зайти позже, когда коробку найдут, Крошку поймают и всё успокоится. В том, что досадное недоразумение скоро прояснится, он не сомневался ровно до того момента, как увидел людей в форме с собаками у своего подъезда. Вот тут он позвонил Тёмычу, но телефон начальника почтового отделения ответил чужим голосом. Гай облился холодным потом и набрал Кита. Там, стоя за гаражами, он понял, что жизнь резко изменилась, и с этим уже ничего нельзя поделать.
Глава третья. Чаепитие с Аристархом Васильевичем
Через несколько дней после того, как Гай прилетел в Москву, Кит перестал выходить на связь. Стал недоступен. И Гай остался в полном вакууме. Сначала он бесился от бездействия и неопределённости, и физически ощущал, как таяли деньги на карточке, оставленной Китом перед исчезновением. Когда денежный поток превратился в тоненькую струю, которая становилась все безнадёжней, стали посещать мысли о режиме жёсткой экономии.
Гай отказался от обедов в кафе, и стал ходить в случайно обнаруженную им трапезную при монастыре, что раскинулся совсем недалеко от дома. Монастырская еда была невкусной, слишком постной, но дешёвой и сытной. Наверное, поэтому здесь всегда толпилось много народа. Сначала Гай стеснялся, ему казалось, что он недостаточно духовно выглядит для этого места, но потом, присмотревшись, понял, что люди сюда приходят самые разные. Мало кто из них напоминал паломников. По крайней мере, с первого взгляда.
Тогда он стал ходить сюда регулярно. Две милые женщины по ту сторону витрины с едой, устало узнавали его, обозначая приветствие еле заметными полуулыбками.
Никто из присутствующих не пробовал заговорить с ним, все тесно и сосредоточенно жевали свою еду, чтобы насытиться и поскорее уйти, но сейчас это Гая вполне устраивало. Он так же, потупив взгляд в наскоро протёртую синенькую клеёнку, молча жевал рыхлое, вялое пюре с неизменным морковным маринадом, пахнущим рыбой, брал на вечер кусок сладкого пирога и плелся домой, сжимая в руке целлофановый пакетик со скудным ужином.
Так он, возвращаясь из монастыря, познакомился с Аристархом Васильевичем.
На крошащихся ступенях, ведущих к наглухо заколоченной подъездной двери, сидел старичок. Гай подумал сразу, что это какой-то бомж, уж больно ветхим персонаж сей ему первоначально показался, но сразу отмёл эту мысль. Просто потому, что старичок был на редкость уютный и домовитый. Он пил чай. На фоне обвалившейся штукатурки, в заброшенном дворе-колодце, где со всех сторон молча и укоряюще взирали мёртвыми темными проёмами окна с выбитыми стёклами, где из угловой арки доносился стойкий запах мочи и сырости, старичок пил чай.
Он наливал его из аккуратного блестящего термоса в белую большую кружку с красными горохами. Затем деловито подносил её ко рту, спрятанному между бородой и усами (усы и борода были белыми, пушистыми и даже чуть кудрявыми, что придавало старичку вид даже где-то залихватский), вкусно делал глоток, отдувался с удовольствием и нежно щурился в кусочек неба, видимый в высокой глубине проёма крыш.
Гай даже несколько раз моргнул, пытаясь убедиться, что эта картина странного чаепития действительно развернулась у него перед глазами, а вовсе не галлюцинация, вызванная вынужденным долгим одиночеством и дефицитом человеческого общения. Но старичок не исчез. Более того, он махнул рукой Гаю, гостеприимно предлагая присоединиться к нему.
При этом вид у старичка стал такой, как будто он приглашает в старательно ухоженную беседку где-нибудь посреди цветущего сада. В пышной усадьбе. Или, на худой конец, на дачном участке. Гай оглянулся, убеждаясь, что неожиданный чаёвник сигнализирует именно ему.
Он направился к старичку, думая, что величают его неожиданного встречного, не иначе как Пафнутий или Афанасий. Очень уж был похож пушистоголовый и белобородый мужичок на Пафнутия. Или на Дормидонта. Нет, пожалуй, Дормидонт – это слишком. Афанасий – вот это в самый раз.
– Здравствуйте, – чинно склонил голову Гай, рассматривая крошку бетона под ногами. Сквозь обломки крыльца тянулись вверх жухлые травинки. – Вы не боитесь, что крыльцо вот-вот обрушится совсем?
Старичок мелко-мелко задребезжал рассыпчатым смехом. Словно ронял упругие смешинки на землю, и они звонко отскакивали от рассыпающейся поверхности.
– Боюсь, а то как же! Боюсь я, – сквозь эти радостные россыпи смеха неожиданно молодым и даже каким-то бархатным басом ответил странный незнакомец. – А что делать, молодой человек? Что делать-то?
«Молодой человек» немного растерялся от вопроса, поставленного ребром, так растерялся, что даже присел рядом со старичком на ступеньку. Тот, недолго думая, откуда-то из-за спины достал ещё одну залихватскую яркую чашку уже, наоборот, красную в белый горох, налил в неё чай из термоса и протянул Гаю. Из чашки повеяло ароматом мяты и каких-то ещё пряных, но незнакомых травок.
Гай смутился ещё больше, неловко взял чашку одной рукой, потому что во второй у него так и болтался целлофан с вечерним творожным пирогом. Он, поставив горячую чашку около себя прямо на ступени, протянул старичку пакет:
– Вот… Угощайтесь. Творожный. С яблоками. Из монастыря.
Старичок неожиданно и внезапно расчувствовался. Он нежно взял пакет пухлой рукой, и Гай готов был поклясться, что в глазах у него в этот момент блеснули слезы.
– Из монастыря… Ох, ты ж…
Растроганно произнёс… Афанасий? Дормидонт?
– Я – Аристарх Васильевич, – почему-то с досадой сказал старичок. Будто прочитал его мысли. Или счёл невежливым съесть ужин Гая, не представившись. Второе было наиболее вероятным.
– Гаевский, – ответил Гай, отламывая кусок от мягкого, рассыпчатого пирога.
– А звать тебя как? – продолжал допытываться дотошный Аристарх Васильевич.
– Друзья зовут Гай, – ответит тот уклончиво.
Старичок посмотрел на него внимательно:
– Ну, Гай, так Гай. Тоже имя неплохое. Величественное. Будто Гай Юлий Цезарь.
Парень молча кивнул, потому что именно Юлием его и сподобились родители назвать при рождении. Пока друг детства Кит не придумал называть Гаем, жизнь мальчика с именем Юлий была невыносимо тяжела.
Гай отхлебнул пряный травяной чай, который уже успел немного остыть (он не любил сильно горячее), и почему-то ему тут же захотелось говорить в странной, несвойственной ему манере.
– Вы в этом доме проживаете? – спросил он Аристарха Васильевича и кивнул в сторону серой, облупленной стены. Слово «проживаете» показалось ему напыщенным и вычурным, но если уж несёт, так несёт…
– Да уж, проживаю, – вздохнул и старичок. – Давно уже проживаю.
– Так ведь, насколько я понимаю, жильцов расселили? Вы не поехали в новую квартиру? Здесь, честно говоря, немного жутковато.
– Привык, – пожал плечами Аристарх Васильевич. – Не смогу жить в другом месте. В моем возрасте переезжать куда-то – это как цветок пересадить. Очень даже запросто можно корни повредить. У старого человека корни глубоко в место уходят. И тогда – всё.... Раз-два, и готово.
– Что готово? – не понял Гай.
– Сгину я на новом месте. А здесь, в родных стенах, глядишь, и поживу ещё немного. Знаешь, Гай, в моем возрасте каждый лишний день воспринимается как подарок от Бога. Вот каждый-каждый. Даже самый холодный, самый дождливый. И когда поясницу с утра ломить, и когда слабость такая, что с кровати утром встать не можешь. А вот лежишь, в окно смотришь, а там – листик к окну прилип. Дрожит, бедненький, и такой красивый – с прожилочками, словно крылышко птички неведомой.
Гай, конечно же, читал О, Генри. Он с подозрением посмотрел на старичка, пересказывающего знакомый рассказ, но тот продолжал совершенно бесхитростно:
– Ради этого листика и живёшь. Только чтобы ещё хоть минуточку на него посмотреть. Ну, ты ещё этого не поймёшь… Верно, ведь? Ладно, юноша, не буду тебя терзать стариковским ворчанием. У тебя, судя по всему, и без меня проблем достаточно.
Гай, соскучившийся по человеческому простому участию, почувствовал, что от слов старика к горлу подходит ком. Ему очень захотелось рассказать о том, что случилось с ним за эти невыносимо долгие дни. О том, как он вынужден был бежать из родного города, что единственный друг пропал, очевидно, увязнув в его, Гаях, очень плохих делах, о том, что ему страшно и неуютно жить в заброшенном доме, где по вечерам не рекомендовалось даже включать свет…
Впрочем, последнее, наверное, не стоило говорить старику, который цеплялся за этот столь неприятный Гаю дом, как за высшую ценность на свете. Тогда он вообще ничего не стал рассказывать, а просто кивнул.
– А ты пробовал попросить? – вдруг как-то вкрадчиво спросил старик. – Сам-то я далеко от дома не хожу, но слышал, если очень надо, то можно и попросить…
– У кого? И что?
– Не у кого и что, а где, – с досадой возразил Гаю Аристарх Васильевич. – А там, где средокрестие. Четыре Дороги, три мира, два холма.
– Не понял, – оторопел Гай.
– Ох ты ж, Боже мой! – воскликнул старичок. – Точку найди в том месте, где треугольник вписан в круг, там, где двоится острие, и проси. Все разделится по разным мирам и станет понятным.
– Что разделится? Что станет понятным?
– Ты меня совсем не слушаешь? – голос Аристарха Васильевича сорвался в старческое брюзжание, – тебе – твоё, бесы своё заберут. Если дело справедливо, они взвесят и определят. Только не дай себя заморочить. А то они, шельмецы, такие – наобещают на рубль, а дадут, дай Бог, медную полушку… Сам-то я с ними не связывался, конечно, но вот говорят… И-и-их, – одновременно жалобно и укоризненно протянул его собеседник, и принялся закручивать крышку на термосе.
Когда он справился с этим делом, то опять поднял глаза на Гая, словно оценивал его ещё раз, теперь не взирая на личные симпатии, и вдруг твёрдо произнёс:
– А, впрочем, не ходи туда. Не надо тебе. Сейчас прямо ясно вижу: вот тебе – точно не надо.
Под этим взглядом Гаю стало обидно, что Аристарх Васильевич не понимает всей глубины его трагедии, и тогда, непонятно зачем, он выпалил:
– Почему это не надо? Я может, как никто другой, нуждаюсь в справедливости. В суде этом, где моё – мне, а бесам – бесово. Потому что я вообще-то скрываюсь тут.
И уже совсем забубнил невнятно и смущённо:
– Подставили… Найдут – убьют. Как говорится, концы в воду, и вся недолга…
Зачем он сказал это всё старику, который, может, и подослан специально, Гай и сам не знал. Наверное, несмотря на все страхи, не хотелось превращаться в окончательного шизофреника. Ему и так за каждым углом мерещились слежки и угрозы. И держать все свои страхи в себе становилось невыносимо. Боль проступала уже на физический уровень.
– Эх, беда какая, – неожиданно ласково сказал Аристарх Васильевич. – Что ж, если терять нечего… Я сам, конечно, никогда, а вот ты попробуй. Попроси. А потом, если совсем невмоготу станет, ко мне приходи. Я здесь всегда.
– Где? – Гай поднял на старичка глаза.
– Где нужно будет, я – там.
Аристарх Васильевич взял под мышку термос, поднялся, и отряхнул крошки монастырского пирога с колен. Медленно побрёл прочь со двора, только уже у самой арки, почти скрытый тенью под её низким сводом, бросил на прощанье:
– Ну, и про двух ангелов на плечах не забывай. Они тебе в два уха говорить будут, разное говорить, а ты одного слушай, а над другим посмеивайся.
– Над каким посмеиваться? – удивился парень. – И вообще, над кем?
– Тут уж я тебе не указчик, – прямо вот не сказал, а именно промолвил старик. – Подсказать могу, а как там дальше дело обернётся, это выбор уже твой. От тебя зависит.
И скрылся Аристарх Васильевич с глаз Гая. Только вдруг понял парень, что все это время голос старика казался ему очень знакомым. «Да, – подумал Гай внезапно, – это он. Тот, что разговаривал с крысами».
***
Ночью опять хлынул ливень. Гай, услышав шум падающей воды, вскочил сразу, и не секунды не задерживаясь, метнулся к окну. И почему он был так уверен, что непременно увидит то, что предстало перед его ещё наполненными сонным смогом глазами буквально через секунду?
Сначала он услышал тонкий горестный всхлип, который доносился всё из того же, расписанного пёстрыми граффити угла, затем увидел белую, полупрозрачную фигуру, но уже не стал ничего кричать, понимая, что испугает ночную незнакомку, а сразу влез в джинсы, и босиком, на ходу застёгивая молнию, помчался вниз.
У выхода на улицу он притормозил, сделал два глубоких вдоха-выдоха, придерживая рукой почему-то неистово колотящееся о грудную клетку сердце, и уже осторожно и бережно вышел из подъезда.
Белое видение, стараясь приглушить своё серебряное сияние, вжималось в темноту. Гай протянул ладонь. Осторожно, будто боялся вспугнуть бабочку.
– Привет, – тихо сказал он. Звук его голоса вплёлся в разлитый по двору шум дождя, прошелестел и разбился в капли на раскрошенном бетоне возле подъезда. Видение не то, чтобы вздрогнуло, а судорожно дёрнулось всем зыбким силуэтом, словно находилось в замешательстве – рвануться от Гая или, наоборот, к нему навстречу. Тем не менее наш герой понял, что призрак его услышал.
– Я – Гай, – все ещё осторожно, пользуясь тем, что видение не исчезло тут же, произнёс Гай. – А вы… Вы кто?
На него смотрели два огромных перепуганных глаза. Это была девушка – невысокая и худенькая, миниатюрная. Мокрые пряди волос прилипли к щекам, ночная сорочка – к почти неосязаемому телу. Что-то прошелестело в отголосках падающей воды. Гай не расслышал, протянул медленно руку и почти коснулся хрупкой ключицы под ситцевой ночной рубашкой. Видение подняло руку в робком защитном жесте и вдруг ясно сказало:
– Не надо. Вы меня пугаете…
Гай нервно рассмеялся:
– Это кто кого ещё пугает… В темноте, под дождём в ночнушке… Что вы здесь делаете? И кто вы?
Повторил он.
– Вы же не злой человек? – голос дрожал, прерывался. – Надеюсь, что не злой. Подождите…
Она с удивлением прислушалась к чему-то внутри себя. А затем произнесла с заминкой, очень неуверенно…
– Кажется… Нет, совершенно точно. Я – Лида. Меня зовут Лида.
– Лида… Очень хорошо! – отчего-то вдруг счастливым голосом выкрикнул Гай. Он почувствовал невероятную радость, неожиданное воодушевление. Словно, назвав своё имя, девушка открыла запертую дверь, за которой ему виделась свобода и роскошь простого, ничего не значащего общения. Кто-то доверился ему, и Гай сразу почувствовал себя сильнее и увереннее. Для самоуважения человеку необходимо знать, что рядом есть кто-то слабый и нуждающийся в защите.
Оказывается, он стоял к Лиде так близко, что, несмотря на дождь, чувствовал тихий, но настойчивый аромат, исходивший от неё. Странная смесь книжной пыли, сладковато-терпкой древесины, чуть-чуть – экзотических специй, и совсем немного – нежной ванили. Яркой нотой перекрывал эти едва уловимые ароматы запах ещё чего-то цветочного, но не резкого, а мягкого, приглушенного, болотно-затягивающего. Запах незнакомый, совершенно нездешний, будоражащий. Гай не сдержался, вдохнул глубоко, получилось неловко, потому что со свистом.
– Извините, – смутился он, всё ещё боясь напугать неземное видение. – Ваши духи…
– Наверное, это из-за сивета, – ответила Лида. – Его эффект – оттенок животного тепла и чувственности, но он куда более нежен, чем запах мускуса…
Она вдруг неожиданно тонко чихнула, смешно, как котёнок. Прикрыла ладонью рот, с виноватым видом подняла глаза на Гая.
– Давайте, зайдём в дом, – спохватился вымокший уже до нитки рыцарь. Он только сейчас понял, что они всё ещё стоят под дождём. С этой хрупкой, нездешней девушкой он чувствовал себя большим и могучим. Властителем жизни.
– Не думаю, что это возможно при нынешних обстоятельствах, – Лиду снова начала колотить мелкая дрожь.
– Я только предложу вам горячего чая и сухую одежду, – Гай, поддавшись её странному тону, заговорил непривычными фразами. Словно герой-любовник на сцене любительского театра прошлого века. Или, скорее, даже позапрошлого. Что-то было в этом диалоге от Чехова. Незримое очарование, и, что само удивительное, совсем не ощущалось фальши.
