Kitabı oku: «Он не твой. От Ада до Рая»
Он не твой. От Рая до Ада…
– Прячься, Ночка!
– Прятаться? Да я ненавижу тебя, Раевский! Ненавижу! Уезжай!
– А вот теперь я точно никуда не уеду!
– Назло? Ты правда думаешь, что можно наплевать на всё, что было, вернуться спустя двадцать лет, сделав вид, что за хлебом выходил?
– Прости, но хлеб я так и не купил.
– Мерзавец ты, Раевский! Читай по губам: НЕНАВИЖУ! Запомнил? А вот теперь пришла твоя очередь убегать! Исчезни…
Я открыл для неё ворота РАЯ, а она утащила меня в АД, дав жизненный урок, что любви не существует. И вот теперь, стоя посреди толпы светского раута, не мог дышать. Смотрел в её дурные чёрные глаза и чувствовал, как испуганно бьётся израненное двадцать лет назад сердце. Понимал, что любовь наша до сих пор жива, только заблудилась на платной трассе от Ада до Рая…
Глава 1
Здравствуй, мой Ад…
Унылые лица… Фальшивые улыбки… Стеклянные глаза…
Именно так я и представлял самое громкое событие года, на которое меня притащил друг. Было так много шума вокруг этого дня, все с тихим восторгом ждали открытия галереи современного искусства «Ночь», будто изголодались по шедеврам прибабахнутых творческих личностей. А я не мог сдержать улыбки, наблюдая, как организованные группы с абсолютно идиотскими выражениями лиц рассматривают старый ржавый велосипед с приваренной к нему металлической корзиной из ближайшего супермаркета. Отвернулся, потому что даже знать не хотел, как сие творение называется. И без этого мусора в голове достаточно.
Ведь понимал, что идти не стоит. Но нет! Каратицкий прицепился как банный лист, обещая феерию красивых женщин и море алкоголя… Ну и где это все? Где феерия? Но насчёт алкоголя не обманул.
В самом центре основного зала установили остров бара, слепя знатоков искусства отличным бухлишком. Собственно, сам виноват, Денис Саныч. Доверился? Вот и пожинай плоды, лицезрей пёстрый ковёр однотипных силиконовых кукол, лишенных возможности естественно улыбаться, и слушай заунывные разговоры о вечном – о деньгах. Да у меня скоро чесотка от этого всего начнётся: фонды, инвестиции, прибыль… Бр-р-р-р-р-р…
– Денис! – пробегающий мимо Каратицкий стукнул меня по плечу, пытаясь увлечь за собой, но я даже и не думал напрягаться, потому что у бара было спокойней, пьяней и безопасней. Подальше от соблазнительных роботов со сканером бабок вместо глаз, да и от искусства тоже достаточно далеко.
Гонял льдинку по резному хрусталю бокала и лениво осматривал толпу, фальшиво восторженно приветствуя проходящих. И если бы эта толпа была незнакомой… Да тут добрая половина моих клиентов! Куда ни плюнь, вспыхивают подробности: разводы, раздел имущества, заказные информационные атаки в СМИ… Какого чёрта им тут надо? Нет, не так. Какого чёрта тут надо МНЕ?
– Раевский, мать твою! Это ты, что ли? Грёбаный ты обаятельный мерзавец, – сильный хлопок по спине выбил меня из жалостливых мыслей, а обернувшись, будучи готовым вмазать по морде какому-нибудь бесстрашному утырку, обомлел… Передо мной стоял Сашка Кондрашов, одноклассник, с которым мы не виделись почти двадцать лет. – Рай! Рай! Ты что, вернулся?
– Кондра! – заржал я во всё горло, внося смятение в до глубины души интеллигентную часть элиты и с силой обнял седеющего и весьма пузатого здоровяка. – Я думал, что ты крепко в столичной прокуратуре осел!
– Да осел-осел. И только мой геморрой привык к мягкому креслу с шикарным видом из окна, как меня встряхнули и сослали сюда. Вот… Теперь я возглавляю прокуратуру дома. Держит меня земля, не отпускает морская галька, – Кондра осматривал меня, звонко цокая… Ничего не поменялось. – А ты прям… Будто и не стареешь. Только холёный такой стал, большой, как медведь! От баб поди битой отбиваешься?
– Ой, Саш, – махнул бармену, указывая на бутылку вискаря на стеклянной витрине. – А ты всё не меняешься. Только тёлки на уме, да? Песочек сыплется уже, седина ползёт по вискам, «балкон» корешок закрывать скоро начнет, а всё про женщин…
– Чур меня! – друг сел на соседнее кресло, подставил свой пустой бокал, ожидая, пока я сверну горлышко бутылке. – Давно остепенился, говорят, даже поумнел. Немного, поэтому сильно не очаровывайся. Счастлив, женат, трое детей, старший в следующем году в универ поступает. Вот у него да – яйца гудят так, что с первого этажа слышно! Подросток, сам помнишь…
– Ну ты даёшь! Что это за женщина такая святая, сумевшая усмирить твой пыл?
– А это любовь, Рай. Настоящая. Не гибнущая даже через двадцать лет совместной жизни. Классика гармоничных отношений, она пилит – я молчу, я отказываюсь делать ремонт, а она звонит дражайшей свекрови. И так по кругу. Это и есть бесконечность любви, – Сашка усмехнулся и осмотрел меня с любопытством. Было видно, что спросить хочет, но никак не решится. – Ты-то как? Как перевелся из универа на третьем курсе, так и не слышал я о тебе ничего. Как в воду канул, позабыв про друзей детства.
– А я Урал покорял, – наигранно весело подмигнул другу. – И он сдался, Кондра. Как миленький… И доучивался я там, и практику проходил, и контору первую открыл тоже там.
– Сука! Это ты, что ли, тот самый Раевский? Много слышал от коллег, но не думал, что тебя может занести настолько далеко. Ты ж с пелёнок на побережье, морская вода в крови. Помнишь, как мы кормовую кукурузу туристам продавали?
– Ага, – мечтательно протянул я. – На велосипеды копили, юные коммерсанты.
– А как вино у моей бабуськи из погреба тырили, помнишь? Половину сами выпивали, а половину на пляже толкали, – не унимался Сашка. Его прокурорская морда зарумянилась от ярких эпизодов детства. И я только сейчас понял, что давным-давно не ворошил память. Сколько же лет прошло!
– Конечно, помню. И обезьянник, который нам обеспечил твой дядя Гриша, тоже помню.
– Даааа… Знатно нам тогда попало. Но дядя Гриня говорил, что это воспитательное мероприятие. Обманул, сука! Мне отец ремнем так задницу отходил тогда… До сих пор фантомные боли мучают. Женат?
Сашка так внезапно сменил тему, что аж сам опешил. Поблекшие серые глаза сузились, он будто приготовился к возможному отпору.
– Был, но ты, очевидно, урвал последнюю святую женщину, – усмехнулся и опустошил бокал. – Не вытерпела Лизка моего темпа жизни, командировок и незатыкающегося даже во время секса телефона. Детей нет, так сказать, заядлый холостяк.
– Сам дурак, надо было не брать трубку, – заржал Сашка и стал рыскать взглядом в толпе. – Я сейчас тебя со своей Алькой познакомлю, она знает, что делать с моими яйцами, когда звонит телефон во время супружеского долга. Ты даже не представляешь, сколько у неё одиноких подруг! Мы вмиг тебе святошу подберем!
– Прекрати, Сань. Не надо мне никого искать, я ещё не уверен, что осяду тут. Так, приехал на разведку за компанию, – кивнул в сторону веселящегося у сцены Каратицкого. Сука… Костя уже успел склеить двух сисястых тёлок, что так откровенно тёрлись то ли о его пах, то ли о портмоне в переднем кармане джинсов. Ладно… Там дубль, им и то, и другое подавай.
– Ого! И Каратицкого, очевидно, добровольно-принудительно в родные земли потянуло? – Кондрашов заржал конём, наблюдая за танцами дикого бабуина в лице единственного сына мэра нашего родного города. – Говорят, папенька всерьёз решил посадить сынка в свое кресло?
– А ты знаешь, я не вижу в этом ничего страшного. Да и последние лет десять кроме Каратика-старшего что-то никто не выстроился в очередь за третьим инфарктом, что идёт в подарок к его креслу, – достал телефон, украдкой снимая веселье друга, и отправил в чат, чтобы и Вьюга с Горозией поржали над предсмертными судорогами Кости.
– Ладно, я слишком трезв, чтобы говорить о политике. А с женой я просто обязан тебя познакомить! Так, сиди тут, быстро найду Алю и вернусь, – Сашка скрылся в толпе, оставляя меня вновь в полном одиночестве.
Открытие галереи современного искусства подобного масштаба было громким событием, особенно когда это делается без федерального вливания. Слышал, что какой-то хрен с горы купил игрушку своей красавице невесте. Раньше дарили украшения, квартиры или цветы, на худой конец, а сейчас масштабы сильно изменились. Мы прям галереи готовы дарить… Подожду, когда Третьяковку кому-нибудь втюхают… А может, уже?
Растерянно скользил по толпе полупьяным взглядом, сам не понимая, что ищу.
Но вдруг сердце ускорило свой бег… Кровь вскипела, забурлила по венам, в горле пересохло… Глаза замерли на фуршетном столике в другом конце зала. Высокий блондин галантно приобнимал свою спутницу, откровенно скользя пальцами в глубоком вырезе на её спине.
Но это был не просто вырез… Это была моя смерть!
Я тонул, наивно хватаясь за соломинку, сам не понимая, что происходит… Дыхание оборвалось, зато каменным членом уже можно было сваи заколачивать, я бы все равно не почувствовал.
Шелковые ленты спускались с плеч незнакомки волнующейся бахромой, путались в золотых цепях, тянущихся через весь вырез платья на спине. Сверкающие прутья сплетались в огромную тяжелую паутину, так ласково касаясь холодными звеньями её золотистой, обласканной южным солнцем кожи…
Видел, как девушка ёжится, как по спине мимолетно пробегает волна мурашек, как перекатываются её мышцы. Она медленно покачивала бёдрами в такт современной музыке и лишь кивала, когда к ней обращался мужчина. Ей было скучно, и даже несколько метров, разделяющих нас, не могли этого скрыть.
Не знаю, сколько я вот так смотрел на неё, скользя от затылка до обтянутой шёлком задницы, но вдруг девушка вздрогнула и остановила соблазнительный танец бедер…
Замер и я… Будто маятник остановился. Было заметно, как она вытянулась в струну, слегка обернулась и застыла ледяной статуей, будто бы не решаясь развернуться всем телом. Секунды летели, а у меня внутри все вымерло… Моя крыша на хрен сорвалась с петель и помчалась по серпантину с горы, оглушая безумным свистом отказавших тормозов.
Всё… Сорвало стоп-кран. Тушите свет, мы приехали…
Девушка вдруг так соблазнительно взмахнула головой, словно сбрасывала наваждение, и рассыпала копну чёрных, как августовская ночь, волос, скрывая от меня открытую спину.
Я словно это уже видел… Комикс прошедшей жизни замелькал перед глазами, вспыхивая пеплом прошлого. И лишь когда добрался до самой дальней полки, тома воспоминаний на которой были покрыты толстым слоем пыли, зашипел. Во мне всё взорвалось, эмоции потоком горной реки ринулись по венам, сметая благоразумие и выдержку.
– Нет, бля… – прохрипел, вскакивая с барного стула как ужаленный. Толпа растворилась, время остановилось, смотрел лишь на неё, пытаясь заставлять себя дышать. Это она? Не может быть! – Ночка…
– Короче, Алька пропала куда-то. Опять, наверное, лясы точит со своими подружайками. Можно подумать, новое что-то появилось, – голос Сашки Кондрашова вернул меня на землю. – Но ничего, найдется, когда придет проверять, с кем я застрял у бара.
Сашка не сразу понял, куда я смотрю… Зато потом закашлялся и сел на стул, наполняя бокалы. Он аккуратно похлопал меня по плечу и подтянул к барной стойке, чтобы я не мешал потоку людей, снующих туда-сюда.
– Я думал, что ты знаешь.
– Знаю что?
– Это её галерея, Денис…
Глава 2
Только тёмной ночкой можно познать РАЙ…
Сказать, что меня потряхивало – ничего не сказать. Тело будто добровольно уселось на электрический стул, упиваясь болезненными содроганиями мышц. Кровь вскипала, дыхание то приходило в норму, то пускалось в спешный бег навстречу обрывочным воспоминаниям.
Это она… Она здесь? И давно?
– Ночка… – на выдохе произнёс я то, что уже почти двадцать лет больнючей занозой замерло на самом кончике языка.
Это ласковое прозвище, придуманное мной, наждачной бумагой скользило по сердцу, срывая броню, которой я оброс за все эти годы. Внутри всё кровоточило, выпуская всю боль, обиду, гнев…. А мозг подыгрывал этому безумию и швырял в меня яркими воспоминаниями прошлого. Там мы были молоды, бессмертны и ещё верили любовь. Романтика висела в воздухе: закаты, звездное небо и луна, отражающаяся в неспокойном море.
– Если хочешь, могу рассказать, – Сашка вручил мне ещё один стакан. Опрокинул, даже не поморщившись. Моё тело переставало воспринимать алкоголь, когда уровень адреналина зашкаливал. Точно… Это всё адреналин, поэтому меня так колошматит. Тогда почему немеют руки? Почему так хочется подойти и увидеть её глаза? Вспомнит? Узнает?
– Познакомь, – выдохнул я.
– Стой, Рай! Зачем? Ну подумай сам, сколько лет прошло! – Сашка пытался остановить меня, но это было невозможно.
Я шёл сквозь толпу, расталкивая со своего пути всех и вся. Следил за рукой этого блондина, тянущейся к её талии. Его толстые сосиски пальцев откинули шёлк волос, погружаясь в золотистую паутину, прикрывающую обнаженную спину.
– Кондра, ты либо помогай, либо не мешай!
– Чёрт с тобой, Рай, – хохотнул друг, догоняя меня. Дернул головой, смерив вопросительным взглядом, и издалека громко затянул. – Георгий Леонидович… Какие люди в нашей деревне!
До неё оставалось всего два шага… Всего два…. А я до сих пор дышал, как загнанный зверь. Прожигал взглядом её затылок, мысленно призывая обернуться. Мне нужны были её глаза, глубокие, чёрные, как самая адская ночка.
– Александр, – блондин напыщенно склонил голову и протянул Кондре руку. – Какая же это деревня? Сочи давно уже превратился из курортного центра в деловой. Хочешь поднять бабла – приезжай сюда и начинай дружить с нужными людьми. Всё просто. А органика курортной болтливости сделает всё за тебя сама.
– Это точно, – Сашка чуть оттолкнул меня и первым подошел к столику. – Разрешите представить. Мой школьный друг…
Дальше он что-то говорил… Смеялся и размахивал рукой, вовлекая блондина в разговор, чтобы дать нам двоим время прийти в себя.
Ночка всё поняла… Ей не нужно было слышать моё имя, мой голос. Она словно ощутила моё присутствие кожей. Вновь напряглась, приосанилась и медленно повернула голову. Мои шаги были бесконечными…
Этот метр между нами я преодолевал вечность. Рассматривал всё тот же точеный профиль, островатый нос, резкие скулы и от природы пышные и чуть вздёрнутые губы. А когда она подняла густые ресницы, приоткрывая свою соблазнительную тьму глаз… Я полетел прямиком в ад. Отправился туда без права на реабилитацию.
Ну здравствуй, мой АД… Это она… Огромные черные, как ночь, глаза были полны грусти и… безразличия. В них больше не было пламени, не было танца чертей, не было страсти…. Там залегла толща льда. Мне хватило и быстрого взгляда из-под ресниц, чтобы застыть от исходящего от неё холода. Она снисходительно скривилась, попытавшись выдавить дежурную улыбку, и вновь отвернулась, чтобы припасть губами к запотевшему бокалу шампанского, словно её давно мучила жажда.
– Раевский Денис Александрович, – Кондра похлопал меня по плечу, вроде и по-дружески, но достаточно сильно, чтобы привести в чувства. – Гроза всех судебных тяжб, головная боль прокуроров и любимчик судей.
– О! Раевский, – блондинчик даже не обращал внимания на Ночку, чуть оттолкнул её, чтобы протянуть мне руку. А я был так зол от этого его пренебрежительного жеста, оттого и переборщил с рукопожатием. На холёном лице мужчины отразилось удивление, а Саня наступил мне на ногу под столом, когда понял, почему этот придурок морщится, уродуя напомаженное лицо. – А Александр Раевский вам случайно не родственник?
– Ещё какой, – рассмеялся Кондра и махнул официанту, чтобы принёс наши бокалы.
– Дальний. Всего лишь отец, – я отпустил руку блондина и тоже рассмеялся.
– Георгий Ляшко, – блондин отрепетированным жестом взмахнул своей шевелюрой, когда понял, что наше знакомство может быть ему полезным. Сука продажная… – Очень приятно. Слышал, ваш отец ушел на покой?
– Его давно уже ушли. Молодое поколение все пятки пообступало. Но это нормально. Всем нам приходится рано или поздно уходить, забывая счастливые деньки прошлого, – я с благодарностью сжал ледяной бокал. – Прекрасный вечер. И галерея просто отменная. Вашей жены, да?
– Ну, до жены нам ещё далеко, – мужчина наконец-то спохватился и решил всё же включить джентльмена. Дежурно приобнял свою спутницу, звонко чмокнул в висок и чуть развернул к нам лицом, как куклу безвольную. – Адель Ночкина, виновница сего помпезного мероприятия. Это её детище, на которое ушло два года жизни, вагон нервов и океан денег. Кстати, мы до сих пор рады спонсорам.
– Ну, не все в нашем мире меряется деньгами. Денис Раевский, – я подхватил её трясущиеся пальчики и поднёс к губам. Ладонь её была влажной, кисть напряжена, но стоило мне пройтись мизинцем по нежной коже запястья, как она расслабилась и позволила себя поцеловать. – Очень приятно.
– Взаимно, – она снова скривилась в неестественной улыбке и отвернулась к окну с видом на ночное море.
– Какими судьбами? – Ляшко был воодушевлен знакомством, оперся локтями о круглый высокий стол, не сводя с меня своего поросячьего взгляда крошечных глаз, обрамленных выгоревшими ресницами.
Взгляд его был въедливым, хитрым, колючим. Знал я таких… И не любил. Твари продажные. Дружат, пока выгодно, а потом ты остаешься на обочине, наблюдая, как они отъезжают, не желая делить с тобой трудности. Таким людям хорошо, когда сытно, тепло и спокойно, а в обратном случае… Они просто ищут другую рыбку, к которой можно прицепиться в поисках пропитания.
– В родные пенаты потянуло, – напряжение спало, и я уже мог нормально мыслить. Во всяком случае, мне так казалось. – Приехал открывать здесь филиал, а то эти командировки сильно выматывают.
– Да, – Ляшко закивал и подхватил с подноса шампанское только для себя, унизительно проигнорировав Ночку, крутящую за ножку пустой бокал. – Мы уже не в том возрасте, чтобы жить на высоте десять тысяч над землей. Это всё так утомительно. А меня вот тянет в Европу. Там цивилизация, культура и чистота…
– Да? А мне мама всегда говорила, что чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят, – я развернулся, ища глазами официанта. Молодой парниша всё понял без слов и подбежал ко мне, протягивая бокал. – Собственно, с культурой, образованностью и прочим всё по аналогии.
– Да здесь что ни построй, завтра же все подъезды будут исписаны! – вскипел Ляшко, явно несогласный с моими словами. Обиделся… Хм… Обожаю таких напыщенных дураков. С ними всегда весело. Они, как обезьяны на арене цирка, все в красивом, блестящем, выдрессированы, но все ещё дикие, готовые за банан вертеться в колесе весь день.
– Так нужно всего лишь научить своих детей любить место, в котором они выросли. Гордиться им, уважать. А не смотреть туда, где уже все этому научены. Можете приводить тысячу доводов, но я останусь стоять на своём. Мы сами научили не беречь, не ценить, ходить на работу, как на каторгу… Оттого и пожинаем плоды.
– Денис, а у вас есть дети? – Ляшко сощурился, наблюдая, как я меняю его даме бокал. – И что же вы тогда так долго не появлялись в родных пенатах?
– Сильно ценю малую родину, – я пожал плечами и рассмеялся. – Расписывал подъезды в другом месте.
– О… Вот об этом я и говорю! – вспыхнул блондин. По его лицу стали расплываться красные пятна гнева. Черт… Как элементарно вывести его из состояния фальшивого равновесия. Просто другой вопрос – на кой мне это надо?
– Кстати, Георгий, – Кондра усмехнулся и стал крутить головой. – Вы уже видели Парфёнова? Он тут с супругой…
– Здесь? Я слышал, что он не прочь стать совладельцем! Это сильно минимизирует мои затраты, – блондин уже забыл и о споре, и о своей спутнице… Бросился в толпу, подгоняемый Кондрашовым, уводящим его подальше от нас. Друг махнул мне кулаком и кивнул на часы, намекая, что времени у меня в обрез.
– А ты раньше была более разговорчива, – я медленно обошел столик, чтобы оказаться напротив Ночки.
– А ты всё так же борз, бестактен и дерзок, – Ночка выдохнула, опустила голову, словно всё это время держала осанку, а сейчас смогла расслабиться.
– Ничего не меняется, – осмотрел толпу, пытаясь понять, насколько далеко увел блондина Саня. – Но всегда есть исключение.
– Ты на что-то намекаешь? – она гордо вскинула голову и так смело посмотрела на меня, топя в своей холодной печали.
А когда-то её глаза искрились радостью, счастьем и бесконечным весельем. Эта девочка, вечно таскающая за спиной маленький мольберт, бумагу и кисточки, могла на пустом месте сотворить праздник. Она сама была праздником… Феерией эмоций, настоящих, неподдельных. А теперь? Теперь передо мной стояла коварно-прекрасная женщина… С грустной тайной в красивых глазах.
– Ты изменилась, – глотнул обжигающего пойла и отчаянно закрутил головой, чтобы вывести Ночку на свежий воздух.
– А ты, очевидно, закурил? – она тоже осмотрелась и двинулась в сторону сдвижных стеклянных дверей, ведущих на просторную террасу.
Я, как ненормальный, ловил её движения, в каждом её шаге было столько соблазнов… Понимал, что делает она это специально, потому что женщина… Они никогда не простят расставания, вечно вылезая из кожи вон, лишь бы доказать, что ты полный урод, сделавший неправильный выбор. Вот только у нас ситуация другая…
Это она сбежала от меня! Она ушла, бросив меня тухнуть со своей мальчишеской любовью, которая уже была никому не нужна. Тогда для чего она старается? Для чего тычет меня носом в свое безукоризненное великолепие?
Мы вышли на террасу, не сговариваясь встали у самого темного уголка, скрытого кадушками с разлапистыми пальмами, и молча закурили… Она сжимала пальчиками черный мундштук, лишь изредка вдыхая сладкий дым своих сигарет, и смотрела вдаль, где луна ласково поглаживала море.
– Зачем? Зачем ты подошёл? – она стиснула зубы и буквально выдавила из себя этот вопрос.
– Мы взрослые люди, Ада, и вполне способны переступить то, что было в детстве, и идти дальше. Да и не простил бы я себя, если б не подошёл…
– Ты опять про себя! – взвыла она, выкинул сигарету в урну и залпом осушила бокал. – Мир не кружится вокруг тебя, Раевский! Помимо твоих чувств есть ещё и другие!
– Ляшко? – усмехнулся, делая шаг в её сторону. – Ты о его чувствах заботишься?
– Ты наглый, самолюбивый болван! И лучше бы тебе было не возвращаться! Уезжай, я умоляю тебя, уезжай… иначе всё будет очень плохо.
– Это угроза?
– Это обещание, Денис. Там, где ты, всегда хаос и разруха!
– Раньше ты не называла меня по имени.
– Раньше ты не возвращался, чтобы разрушить мою жизнь, Рай…
– От Ада до Рая… – прошептал я за мгновение до того, как со всей силы потянул её на себя.
Девушка не ожидала такого выпада, качнулась на высоких каблуках и буквально упала мне в руки. Сам не понимал, что творю… Просто действовал по наитию, понимая, что отчасти она права. Мне плевать на её чувства, и уж тем более мне плевать на расстройство её блондина. Мне хотелось вновь вспомнить аромат её кожи, впитавший приторность масляных красок, акварели и сухость угля, которыми она делал наброски. Где та девочка?
Прижался носом к скуле и медленно вел вниз, пока не почувствовал на лице рваные выдохи. Нежность её кожи сводила с ума. Лишался рассудка, сжимал, пытаясь насытиться ею сполна. Она как мираж… Видение… В любой момент может раствориться и забрать с собой твоё спокойствие. Ночка…
– От Рая до Ада… – выдохнула она, но договорить не успела, потому что я накрыл её губы своими. С силой развел их языком, толкаясь вглубь….
Это было потребностью. Необходимостью. На языке вспыхивали знакомые вкусы. Казалось, что наш последний поцелуй был только вчера. Всё помнил, будто и не разделяла нас ненависть и десятки прожитых лет. Она и ощущалась в руках, как раньше: тонкая, хрупкая, родная. Сладкая, дурманящая, как теплый мёд… От её касаний невозможно отмыться… Она липкой ароматной субстанцией покрывала каждый миллиметр обмороженной души, согревала, отравляла. С каждым вдохом проникала в кровь, дурманила и будила спящую зависимость.
– Я ненавижу тебя… – прошептала она, откидывая голову. Я задыхался, покрывая поцелуями длинную шею, прикусывал кожу, вбирал ритм пульсирующих вен. – Ненавижу! Уезжай!
– А вот теперь я точно никуда не уеду, Ночка…
– Назло? Да? Ты правда думаешь, что можно наплевать на бесконечность между нами и просто вернуться спустя двадцать лет и сделать вид, что за хлебом уходил?
– Прости, но хлеб я так и не купил.
– Мерзавец! – шикнула она и как-то странно дёрнулась.
Я даже не сразу понял, что она задумала, но времени у меня не было. Жгучая, пронзительная боль ошпарила щёку от её внезапной пощёчины, заставляя очнуться. Смотрел в её лютый взгляд, обжигался о ласковые языки пробуждающегося пламени и тихо смеялся.
Жива моя девочка… просто спит. Но я здесь. Твой Рай уже здесь…
– Мерзавец ты, Раевский! Читай по губам и внимай: НЕНАВИЖУ! Запомнил? А вот теперь исчезни с моего пути и больше никогда не попадайся….
Глава 3
– Хорошо устроился, – Сашка осматривал просторную террасу с видом на море.
– Да не устроился я, Кондра. Сам впервые вижу этот, как выразился Каратицкий, уголок Рая… С самолета прямиком на бал попал, – дом стоял почти на самом обрыве скалы, щедро одаривая ощущением свободного полёта.
Ровный ковёр стриженого газона утекал в бесконечность, бликуя лишь теплыми лучами подсветки, тянущейся по ветвям фруктовых деревьев. Весна уже основательно обжилась на юге, а дома ещё местами лежал снег.
Каратик не соврал. Новый посёлок и правда был вполне интересным. Необычным, что ли… Здесь не было высоких заборов, в душном унынии которых ты вынужден медленно задыхаться.
Тут безграничный, опьяняющий простор…
Хаотично разбросанные участки разделялись густыми зарослями плодовых деревьев, меж которых растворялась сетка номинального ограждения. Домики были одноэтажными, объятыми белоснежной круговой верандой и прижатыми к земле плоской крышей, чтобы никто не смел воровать свободу чистого южного неба.
И даже пришлось констатировать, что мне здесь определённо нравилось. Не потому что красиво, модно и престижно. А потому что дышалось… Кстати, соседних домов тоже не было видно. Они словно растворились в буйной зелени крон, создавая ощущение единения с природой.
Каратицкий редко пользовался служебным положением, но для сына и его друзей расстарался на славу. Город застраивался с такой скоростью, что даже отсюда до центра практически рукой подать, причем не по горному серпантину, а по современной скоростной трассе.
– Только Альке не говори, что удалось вырвать здесь гнёздышко, а то она остатки моей крови высосет, – Саня заглядывал в темные окна дома, пытаясь рассмотреть планировку. – Ну так ты остаешься или как? Рассчитывать на тебя?
– А что? Есть предложение? – я не мог оторвать взгляда от серебристой ряби моря.
– Ты, наверное, не помнишь, но у меня завтра день рождения. Юбилей, Раевский… Сорокет подкрался незаметно, – прохрипел он, махнув своему водителю. – Но ты сильно не скалься, сам там будешь.
– Даже не думал, – скинул пиджак, от которого просто невыносимо сильно пахло её парфюмом.
Этот запах дурманил, пьянил и заставлял вновь и вновь проживать то мгновение. А ведь хорошо было… Поистине хорошо. Как физически, так и эмоционально. Словно в кротовую нору провалился, где все было как раньше. Я, она и крышесносные поцелуи под луной.
– Тогда ты приедешь? Да? – Кондрашов смотрел в глаза с такой надеждой, что смешно стало. Мой друг…
Мой старый добрый Кондра. Я тогда многих оставил… Просто перелистнул страницу своей жизни. Было больно, тоскливо и мучительно. А когда спустя годы я так или иначе сталкивался с друзьями детства, они все пренебрежительно фыркали, демонстрируя жгучую обиду за мой поступок. Но Сашка не стал… Он восторженно и абсолютно искренне радовался нашей встрече и под кожу не лез, потому что знал, что там либо до сих пор гноится боль, либо уже давно поросло мхом.
– Приеду, Сань. Что подарить? Краску для волос или вагон ректальных свечей от геморроя?
– Пожалуй, выберу второе, а то разориться можно, – заржал он и обнял меня. – Хочешь совет?
– А если не хочу?
– Тогда я тем более дам его тебе, – Кондра закурил и сел в ротанговое кресло. – Я не знаю, что у вас произошло, Денис, но прошло слишком много времени, чтобы пытаться реанимировать то, что мертво. Срок исковой давности давно истёк, брат.
– А ты считаешь, что оно мертво? – усмехнулся и допил остатки вискаря прямо из горлышка бутылки, унесенной со светского раута. – Что-то я не заметил.
– Ляшко – это известный трехголовый Горыныч, Рай. Он своей хитростью и мягкой силой умудрился залезть во все сферы бизнеса, поэтому у него слишком много знакомств, слишком много возможностей. Он хитрожопый жук, понимаешь? А ты человек новый, поэтому просто будь осторожен.
– Заботливый какой ты стал. А ещё говорят, что в прокуратуре у нас бездушные сухари батрачат, – я чуть склонился к другу, чтобы в глаза мне посмотрел. Чтобы вспомнил, что осторожность и я – понятия несовместимые, так сказать, конфликтующие. – Но ты меня тоже не знаешь, Кондра! Я плюшевость и мягкость сбросил, как сезонную шерсть, поэтому это ещё кому режим осторожности пора врубить.
– В том-то и дело, Рай. Мне кажется, что ты сам себя плохо знаешь, – Кондрашов встал, поправил пиджак, затянул галстук, явно собираясь с мыслями. – Но ты всё равно мой друг и можешь рассчитывать на меня.
– С прокурорским благословением?
– Можешь гоготать сколько угодно, но мир другой. Рай, ты даже не представляешь, насколько изменился город! Здесь правят бабки и власть. Нет того или другого, считай, что ты ничтожество. А вот если у тебя дубль, то можешь быть смел и спокоен, ты в безопасности.
– Значит, будем обрастать властью. Ну? Поможешь старому другу короноваться?
– Помогу, конечно. Но чем?
– Для начала найди мне хорошее помещение для офиса, – это решение было стихийным, внезапным. Да, я думал об этом, но не сейчас. Я так устал, последний год просто выжал меня до последней капли, и приехал я только для того, чтобы попробовать выдохнуть. И как-то плохо начался мой отдых… Очень плохо. С переезда, мать твою!
– Ты уверен?
– Как никогда. Чуйка у меня сильная, братец, – а вот это было чистой правдой. Интуиция у меня похлеще, чем у любой бабы. И вот сейчас я всем нутром чувствую, что уезжать никак нельзя…
– Чёрт с тобой, Рай… – вновь повторил он шутку нашего детства, наспех обнял и быстрым шагом направился к парковке. – Завтра в восемь часов вечера. Геолокацию я скину. И только попробуй не явиться!
Автомобиль отъехал, унося с собой неон фар, и территория стала ещё прекрасней. Густой солёный воздух затрещал воплями цикад, затягивая меня в уютное прошлое. Но я отчаянно тому сопротивлялся, потому что Кондрашов был прав. Нет смысла возрождать к жизни то, что давно вымерло. Не найду я ту девчонку с перепачканным сладкой краской лицом. Не найду…
