Особняк

– Не могу сказать, что не жалею обо всех своих решениях. Есть такие моменты, которые я бы изменил, если б мог. Разве ты не того же мнения? Нет ничего, что ты хотел бы исправить?

Они оба предпочли промолчать о том, что это были за решения, но Билли неохотно кивнул.

– Все не так безумно, как кажется, – продолжил Шон. – Если бы я пригласил вас с Эмили жить в моем доме здесь, в Балтиморе, со мной, тогда да, это было бы странно. Но я не прошу об этом. Мы практически не будем видеться. Я не собираюсь делать нелепые и безумные попытки, пытаясь воссоздать жизнь в хижине или вернуть Эмили.

Или все же так и есть?

Нет. Он был уверен, что нет.

Шон замолчал и сделал глоток водки. Он ни за что бы в этом не признался, но было очевидно, что он нервничал, снова находясь в одной комнате с Билли. Он выглядел намного старше, чем раньше, и Шон на мгновение решил, что приехал не тот человек.

– Эмили сделала свой выбор между нами двумя уже очень-очень давно, Билли. Тебе не стоит об этом волноваться.

Наверное, он не был так уж в этом уверен. Людям свойственно менять свое мнение, и Эмили могла передумать. Вне всяких сомнений, она сделала неверный выбор.

И возможно, Билли думал так же, потому что он, казалось, рассердился.

– Ты что, – сказал Билли, – хочешь, чтобы я был сторожем? То есть ты поразмыслил, выяснил, что у нас тяжелые времена, и решил, что можно кинуть мне подачку? Хочешь заставить меня быть у тебя на побегушках, чтобы повысить свою самооценку? Ты за этим меня сюда позвал? Собираешься предложить мне жить в твоем крошечном особнячке на севере Нью-Йорка? Это что, такой странный способ вернуть былые времена, указав мне на мое место во всей этой истории? – Он встал. – Иди ты к черту, Шон. Я тебе не ручная обезьянка, которую можно держать в клетке, и не мальчик на побегушках.

Шон должен был догадаться, что Билли так отреагирует. Все вышло не так, как он задумывал. Они давно не виделись, но некоторые вещи никогда не меняются. Шон начал разговор с их общей истории, а надо было начать с вызова.

– Просто выслушай меня, ладно? – попросил Шон. – Я не стану отнимать у тебя много времени, обещаю. У меня была причина вызвать сюда тебя. Именно тебя. Я делаю это не ради благотворительности. Это никак не связано с чувством вины, и я не пытаюсь исправить ошибки прошлого. У меня есть работа, которую нужно сделать: она для Билли Стаффорда, и никто другой с ней не справится. Это не какая-то там подработка сторожем: мне не нужно, чтобы ты жил в доме, чинил бойлер, скидывал снег с крыши и занимался обычными делами, – и он не смог промолчать, – к тому же это не крошечный особнячок.

Как только слова сорвались с его губ, Шон понял, что этого говорить не стоило.

Билли помотал головой и двинулся к выходу из кабинета. Он поднялся по трем ступенькам, вышел из зоны отдыха, расположенной в углублении, и повернулся к свету, падающему из окна. Шон ринулся за ним и, схватив Билли за плечо, удивился, когда тот развернулся, замахнувшись кулаком.

Шон замер.

Билли тоже замер, все еще держа кулак наготове. Шону стало интересно, как долго они так простоят: Билли выжидал момент для нападения, а Шон думал, что его вот-вот ударят. Наконец – было такое чувство, словно прошла тысяча лет, – Билли разжал кулак и скинул руку Шона со своего плеча.

– Ты все еще собираешься испытывать мое терпение? – Шон отступил на шаг.

– Эй. Прости, хорошо? Я серьезно. Не только за… Прости, ладно? Возможно, между нами слишком много всего произошло. Возможно, это дурацкая идея. Прости. Я подумал, если ты выслушаешь меня, попробуешь выслушать…

Он опустил голову и стал ждать. Шон правда чувствовал себя виноватым не только потому, что притащил Билли сюда и начал сыпать ему соль на раны, и не потому, что не смог объяснить, в чем заключается работа. Он был виноват во всем. Из-за него больше не было того, что их связывало, и им приходилось хранить эту тайну. Винил Шон себя и за то, какие решения он принимал в прошлом. Но больше всего его беспокоило не это: даже стоя здесь, в своем огромном роскошном кабинете, и глядя на здания, принадлежащие его огромной величественной империи, где-то в глубине души он думал, не оказался ли Билли в выигрыше, покинув хижину вместе с Эмили.

К его удивлению, спустя несколько секунд Билли кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – Ты извинился. Я не говорю, что прощаю тебя, но я тебя выслушаю.

– Правда? Отлично! – Шон хлопнул в ладоши и расплылся в улыбке. – Как насчет суши? Считай это поздним обедом или ранним ужином, как хочешь. Рядом с гаванью есть отличное место, откуда открывается шикарный вид.

Билли снова кивнул, и Шон прошел к двери кабинета и велел Венди вызвать машину.

По дороге туда они с Билли почти не разговаривали. Шон продолжил разговор только тогда, когда они втиснулись в кабинку у окна на втором этаже ресторана.

– Земля передавалась по наследству из поколения в поколение. Мой прадед построил особняк Игл сразу после Первой мировой войны. Это был курорт, рассчитанный на богатых и знаменитых.

– Мне все это известно, Шон. Забыл, что я провел там с тобой почти два года? Я знаю всю историю. Сколько раз мы напивались и рассказывали страшилки о том старом месте? Я помню все это дерьмо о твоем дедушке. Говорили еще о двух влюбленных подростках, которые пошли туда и пропали бесследно, и о кучке охотников, которые укрылись от грозы и один за другим странным образом покончили с собой в последующие несколько лет. Бла-бла-бла.

– Просто выслушай, хорошо? Позволь мне сделать все по-своему. Я репетировал этот момент и не хочу облажаться.

Шон включил харизму на полную, и хотя Билли мог ясно видеть сквозь всю эту мишуру, он расположился поудобнее, чтобы насладиться шоу.

– В общем, – продолжил Шон, – в те времена о нем ходила слава. Туда ездили политики, бейсболисты и кинозвезды. Все, кто хотел отдохнуть от Нью-Йорка, Бостона и Чикаго. Можешь сам проверить: это все есть в газетных вырезках. Он процветал в годы сухого закона. К тому времени, как ты туда приехал, это место превратилось в настоящую помойку. Учитывая, что хижина, в которой мы жили, была лучшим вариантом во всем поместье, нетрудно догадаться, в какую разруху пришел особняк. Но ты бы видел его на фотографиях времен расцвета! В процессе реставрации мы постарались максимально восстановить былой облик: было бы дешевле все снести, но я хотел сохранить его историю. Ну, то есть сохранить и обновить его. По большей части мы перестраивали дом, а не реставрировали, и я также добавил по-настоящему современную надстройку: она будет служить моей частной резиденцией, когда я буду в поместье. Я хочу сделать так, чтобы в особняке Игл отдыхала только IT-элита; вход исключительно по приглашению. Особняк прекрасен, но без надстройки и обновлений это, по сути, всего лишь люксовый отель. Если закрыть рукой надстройку, легко можно представить, что он стоит где-нибудь в Адирондаке или каком-нибудь национальном парке. Но в этом-то все и дело. В нем есть дополнительные плюшки, и он оснащен кое-чем, о чем мы всегда мечтали, – вот в чем дело. Это не просто особняк, – сказал он.

Шон откинулся назад и посмотрел на Билли в упор. Затем он произнес медленно, с расстановкой, подчеркивая каждое слово:

– Это будущее, Билли, и я хочу, чтобы ты был его частью.

Он ждал. Никакой реакции. Билли встретился с ним взглядом.

– Будущее, – повторил Шон, практически бурля от нервов.

Уголки губ Билли дрогнули, а затем он рассмеялся. Он хохотал громко, от души, хватая ртом воздух. Билли смеялся так, будто ему было все равно, как это выглядит со стороны, и Шон подумал, что, быть может, так и есть. В конце концов, разве у Билли были знакомые в Балтиморе? А с Шоном Иглом из Eagle Technology он обедал не для того, чтобы его впечатлить.

– Боже, ха! – Билли смеялся так сильно, что, к удивлению Шона, у него на глазах проступили слезы. – Ты хоть… о черт побери, о божечки, ты хоть понимаешь, как пафосно это звучит? – он барабанил рукой по столу, а тот издавал глухой радостный стук. Билли сделал голос пониже, пытаясь грубо спародировать Шона: – «Это не просто особняк. Это будущее, и я хочу, чтобы ты был его частью»? Брось. Прибереги это до следующего запуска своего нового телефона.

Шон вспыхнул. Он был не только исполнительным директором Eagle Technology, но и лицом компании. Именно он дважды в год по окончании пресс-релизов скакал по сцене, анонсируя их новый суперпродукт, и держал в руках новейший образец современной магии. Eagle Technology специализировалась на симпатичных гладких кусках стекла и металла, и несмотря на то что все они были лишь новой вариацией на одну и ту же тему, люди раскупали их в мгновение ока.

– Хорошо, – сказал Шон. – Дай мне еще один шанс. Знаешь, я ведь все продумал. Я подготовил небольшой бизнес-план специально для тебя и продолжаю все делать неправильно. Говорю о том, как мы работали в хижине, о том, что случилось с… – он чуть не произнес это имя: Таката. Но все же сдержался. – Вспоминаю Эмили и тетушку Беверли, рассказываю о старых историях. А потом пытаюсь продать тебе эту работу, словно новый смартфон.

– Может, – сказал Билли, отхлебывая содовую из стакана, – тебе не стоит мне ничего продавать? Я уже однажды на это купился, и мне хватило с лихвой.

Шон кивнул:

– Ты нужен мне, Билли. Именно ты. Только ты сможешь во всем разобраться.

Ресторан был практически пуст. Они пришли в тот уютный час дня, когда для засидевшихся обедающих было уже слишком поздно, а для вечерних адептов суши еще слишком рано. На первом этаже ресторана сидел мужчина в костюме и галстуке, рассеянно ковыряющийся в остатках роллов, и даже несмотря на то, что владелец и двое официантов, стоявших у входа, узнали Шона – а даже если бы не узнали, трудно было бы игнорировать команду из охранников: шестерых парней, которые выглядели как единое целое, – они приняли у них заказ и поняли намек: Шон не хотел, чтобы их беспокоили. Он сам не понимал, зачем привел Билли сюда, когда можно было заказать еду в офис или, наоборот, выпендриться, подождать и отвести Билли на ужин в какое-нибудь до ужаса трендовое место, только чтобы заставить его чувствовать себя неудобно. Зачем Шон привел его сюда? Может, потому, что это напомнило ему о том, как они иногда шиковали и покупали суши из супермаркета Wegmans^[19] в Кортаке, когда еще кодили вместе?

– Шон, бога ради, объясни уже, о чем ты говоришь.

Шон подался вперед и понизил голос. Вряд ли кто-то их подслушивал, но излишняя осторожность не помешает.

– Я сделал это, – сказал он. – Знаешь, о каких дополнениях я говорю? Это она. Знаешь, что я сделал, когда перестроил особняк и внес дополнения? Я установил там ее.

На долю секунды Шону показалось, что Билли не понял, о чем он говорит, но затем он изменился в лице: сначала на нем отразилось смущение и непонимание – как такое возможно?! Потом очень быстро промелькнул гнев – Шон даже подумал, что ему показалось, – и наконец изумление.

– Нелли?

Шон кивнул.

Нелли. Глупое имя, но, в отличие от Eagle Logic, программы и операционного языка, благодаря которым работало все в Eagle Technology, – это была гениальная идея, которая сделала Шона одним из богатейших людей в мире. Они не подбрасывали монетку, чтобы выбрать название: он дал программе имя Нелли, и оно к ней приклеилось.

«В определенном смысле Нелли и Eagle Logic можно было назвать кузинами, – подумал Шон. – Или, может, предками». Нелли была всего лишь мечтой, а в Eagle Logic воплотилось то, что действительно могло сработать в реальности. Нельзя сказать, что Eagle Logic не произвела революцию в своей сфере, но программа была достаточно продвинутой, чтобы он смог построить империю Eagle Technology на ее основе. Eagle Logic можно было сравнить с первыми человекообразными, которые начали ходить прямо: речь была не о том, что они стояли на высшей ступени эволюции по сравнению с другими обезьянами, а скорее о том, что хождение на двух ногах вместо четырех позволило им использовать орудия труда. Пожалуй, это был наилучший способ объяснить, что представляла собой Eagle Logic по сравнению с подобными ей программами и по сравнению с тем, что предлагали Google, Apple, Microsoft и Amazon. Этого было достаточно, чтобы у Eagle Technology появились преимущества, которые были необходимы Шону, чтобы превратить ее в компанию-тяжеловес и оставить других позади. Но мог ли он утверждать, что это было нечто радикально новое? Нет. А вот Нелли действительно стала прорывом и всегда была на шаг впереди. Это даже эволюцией назвать нельзя было.

Революция.

– Да, черт побери, – сказал Шон Билли, – я сделал это! Сколько времени утекло с тех пор, как мы впервые начали писать Нелли? Сколько времени утекло с тех пор, как мы поняли, что, даже если нам удастся разобраться с программным обеспечением, того железа, которое у нас было, недостаточно для его поддержки? Помнишь, как в самом начале нам пришлось признать, что мы слишком на многое замахнулись, и в итоге пришлось ограничиться тем, что в конечном счете превратилось в Eagle Logic? Помнишь то дерьмовое чувство, которое охватило нас, когда мы поняли, что придется забыть о Нелли? Да, Eagle Logic хороша, но она всегда была лишь компромиссом. Теперь мы больше не обязаны с этим мириться, – сказал Шон. – Я серьезно. Боже, Билли, я сделал это: она там, ждет тебя в особняке Игл. Программа повсюду: в стенах, в полу и в потолке, в ступеньках, в освещении и в каждой гребаной комнате. Она в особняке, – он рассмеялся. – И не просто в особняке – Нелли и есть особняк, Билли. Я чувствую ее: она дышит и ведет себя как живая.

Шон откинулся назад. Он вдруг почувствовал огромное облегчение и понял, что ждал того момента, когда сможет рассказать все Билли. Именно этого он хотел больше всего остального. Он мог пощеголять деньгами, рассказать о своих успехах и поболтать о старых добрых временах, но все это не привлекало его так сильно. Больше всего Шон ждал того момента, когда он сможет рассказать о Нелли.

– Но? – спросил Билли. – Здесь есть какое-то «но». Потому что если ты и правда это сделал, то зачем я здесь?

Шон подождал, пока официант подаст им еду. Он заказал немного, потому что сегодня ему еще нужно было идти на благотворительный вечер, который его попросили организовать ради Балтиморского оркестра. Шон знал, о чем его просили на самом деле: «Подпишите нам, пожалуйста, чек примерно на сто тысяч или около того». Но он согласился, так как любил камерную музыку или, по крайней мере, саму ее идею.

Шон наблюдал за тем, как Билли набросился на суши, и с удовольствием отметил, что тот голоден как буквально, так и фигурально. Он знал, что Билли старается держаться как ни в чем не бывало, но Шон также мог с точностью, вплоть до копейки, сказать, насколько сильно Билли и Эмили погрязли в долгах. Его служба безопасности провела тщательное расследование: они перекопали все грязное белье, которое только смогли найти, и не только. Шон знал о Билли больше, чем кто-либо. Обо всех ли кредитках было известно Эмили? Знала ли она, как сильно накосячил Билли, на какое дно они опустились, или она все еще тешила себя какими-то надеждами?

Шон взял в руки палочки и закинул в рот кусочек сашими из лосося.

– Ну да, – сказал он, прожевав рыбу. – Есть одна проблема, – он глянул на часы. – Слушай, мне самому это не нравится, особенно учитывая наше общее прошлое, но у меня сейчас встреча, которую никак нельзя отменить, а вечером мне надо посетить одно мероприятие. Ты согласен остаться еще на денек? Мне нужно идти, но я попрошу Венди продлить бронирование в отеле. Заканчивай обедать, а потом машина отвезет тебя обратно в гостиницу. По-моему, сегодня играют «Ориолс»^[20]: если хочешь, сходи на игру. Ложа компании в твоем распоряжении. С утра первым делом сядем в самолет и слетаем посмотреть особняк: сможешь сам увидеть Нелли, и тогда ты поймешь, зачем мне нужен.

– Кажется, ты сказал, что все твои самолеты сейчас недоступны. Насколько я помню, два из них в ремонте, а последний одолжила Тейлор Свифт.

Шон оценивающе посмотрел на Билли. Мужчина перед ним был уже не тем мальчишкой, которого он знал. Он как-то странно притягивал к себе. Шон задумался о том, насколько Билли изменил алкоголь. Он был уверен, что напарник все еще оставался собой. Ум у Билли был по-прежнему острым, пусть он и похоронил его под кучей мусора.

– Пойман с поличным, – ответил он и улыбнулся. – Что сказать? Я дерьмо. Я решил, что тебе понравится место в первом классе и поездка на лимузине.

Билли несколько секунд смотрел в окно, и Шон действительно на долю секунды испугался, что он уйдет. Но он уже был на крючке.

– Ты оказался прав. Путешествие в первом классе оказалось лучшим за всю мою жизнь. Но ты так и остался сволочью, – сказал Билли. Однако, говоря это, он улыбался.

– Знаю, – произнес Шон. – Кое-что никогда не меняется, я прав?

Билли постучал пальцами по столу и кивнул.

– С утра ты первым делом отвезешь меня посмотреть на Нелли?

– Первым делом, – подтвердил Шон. Он встал из-за стола, чтобы уйти, но Билли его остановил.

– Просто скажи, – попросил Билли. – Ты взломал ее, но все же я здесь. И по твоим словам, только я могу тебе помочь. Так зачем я здесь, в конце концов? Что такого тебе от меня понадобилось?

– Можно сказать, что мне нужен экзорцист.

– Экзорцист?

– Скажем так, в машине завелся дух.

Глава 4. Она сделала свой выбор

Эмили Уиггинс обняла Перси и отдала малышу его одеяльце. У Перси случился казус во время тихого часа, поэтому Эмили помогла ему переодеться в запасную одежду, хранившуюся в его шкафчике, и прокрутила остальную одежду и одеяло в стиральной машине и сушилке. Пушистое желтое одеяльце со зверями было еще теплым после сушилки, словно уличный камень в летний день, после того как солнце уже зашло. Перси зажал одеяло под мышкой и прошел к столику, на котором Энди Скугинс, их второй воспитатель, выложил на подносе нарезанную морковь. Эмили ни за что бы не произнесла этого вслух, но Перси был ее любимчиком. Отчасти, возможно, из-за того, что его мать была той еще штучкой. В глубине души Эмили верила, что, даря Перси Хедриджу чуть больше любви, чем всем остальным детям, она каким-то образом сумеет его спасти.

– Какой позор, что мальчик его возраста ходит под себя, – сказала миссис Хедридж.

Миссис Хедридж, маме Перси, было слегка за сорок. Многие женщины из тех, которые водили детей в сад, были в этом возрасте. Они ставили карьеру на первое место и старались оттянуть рождение детей, насколько это было возможно. Это была одна группа мамочек. Вторую группу составляли женщины, которые никогда не хотели детей, пока не поняли, что завести ребенка – это все равно что получить некий трофей и доказать, что они могут получить все и сразу, то есть мужа, детей и успешную работу. Миссис Хедридж, как подозревала Эмили, была из последней категории.

Большинство матерей, которые хотели сперва построить карьеру или тянули с детьми, потому что еще не встретили нужного мужчину, слишком опекали своих чад. Они провожали детей в группу, ждали там еще пять, десять или пятнадцать минут и, прежде чем уйти, по многу раз обнимали и целовали своего малыша. Такие матери постоянно спрашивали Эмили: почему, ну почему группы детского сада «Яркое яблочко» не оснащены веб-камерами, чтобы они могли постоянно приглядывать за Джимми, или Джеффри, или Дженни? Или зачастую за Дакотой, Силикой, Рэйвен, Теслой и еще каким-нибудь ребенком, имя которого призвано доказать, что это дитя не такое, как все остальные.

Родители, склонные к гиперопеке, разговаривали с Эмили шепотом, чтобы не смутить своих прелестных сокровищ, и просили ее посоветовать им веб-сайты, книги и статьи о том, как сделать так, чтобы дети чувствовали себя уверенными в себе, несмотря на то что писаются в штанишки. А вот миссис Хедридж гиперопекой определенно не страдала. По утрам она зачастую вообще не выходила из машины. Она была одной из немногих родителей, которые просто притормаживают у входа в здание, а их дети выходят из машины и в одиночестве бредут внутрь. Пожалуй, это нравилось Эмили в Перси больше всего. Она смотрела, как он сползал со своего сиденья на тротуар – мальчик был слишком мал, чтобы просто ступить на него, – с рюкзачком за спиной, на котором был изображен Винни Пух, и заходил в садик, ни разу не оглянувшись на закрывающуюся автоматическую дверь материнской машины. Храбрый маленький воин. Однако раз уж Эмили честно призналась, что любит Перси чуть больше, чем остальных мальчиков и девочек, ей приходилось также признать, что детям требовалось не так уж много смелости, чтобы войти в садик «Яркое яблочко». Неважно, были с ними родители или нет.

Большинство крупных IT-компаний уже много лет как стали устраивать детские сады на своей территории, но такие заведения, как «Яркое яблочко», все еще были широко востребованы, ведь здесь ребенку уделяли много внимания, а в здании фирмы это могли обеспечить не всегда. До того как Эмили сюда устроилась, она работала в детском саду, изюминкой которого было то, что он располагался в плавучем доме и был сооружен в морском стиле. Странно, но этот садик был на удивление популярен среди некоторых отцов, чьи увлечения, как подозревала Эмили, сильно ограничивались из-за синдрома Аспергера. Особенностью «Яркого яблочка» был упор на защиту окружающей среды и органику. Детей кормили органической морковью, которую поставляли местные фермеры, обеспечивающие садик сезонными овощами и зеленью, а моющее средство, которое Эмили добавила в стиральную машину вместе с пропитанной мочой одеждой и одеялом Перси, гарантировало, что в нем нет аллергенных веществ и оно безопасно для окружающей среды.

– В этом нет ничего страшного, миссис Хедридж, – сказала Эмили. – Перси всего четыре. Это нормально, если у детей его возраста случаются подобного рода казусы. Многие дети в группе все еще надевают подгузники-трусики во время тихого часа.

– Одноразовые подгузники? – спросила миссис Хедридж.

«Уж кому-кому, а не ей нас критиковать», – подумала Эмили. Она готова была поспорить, что углеродный след, оставляемый миссис Хедридж, утер бы нос снежному человеку.

– Биоразлагаемые, – ответила Эмили. – Деткам помладше мы надеваем тканевые памперсы, но старшие дети наотрез от них отказываются, поэтому мы приобретаем биоразлагаемые подгузники, сделанные из органических материалов. Сказать по правде, я не уверена, что они так же надежны, как и обычные, но они помогают. К тому же их можно добавить в компост.

– Ну, Перси, во всяком случае, – сказала миссис Хедридж, фыркнув при одной мысли об этом, – не будет снова носить подгузники. Он уже не младенец.

– Я не предлагаю снова надевать Перси подгузники. В первые шесть месяцев в моей группе с ним не случалось ничего подобного; он начал мочиться во время тихого часа только в последний месяц или около того, – сказала Эмили. – У него были с этим проблемы в предыдущем садике или, может, в его жизни происходит что-то еще, о чем нам стоит знать?

Ей была известна правда: Перси рассказал обо всем. Можно сказать, он посвятил ее в тайну, хотя, по мнению Эмили, вряд ли Перси понимал, что выдает секрет. А вот она была уверена в этом, как и в том, что миссис Хедридж придет в ярость, если узнает, о чем Перси рассказал Эмили. Оказалось, что мистер Хедридж спит на диване, потому что мамочка назвала его лгуном и сукиным сыном. Нет ничего удивительного в том, что из-за такой обстановки в доме Перси переживает период регрессии. Эмили часто наблюдала подобное у своих подопечных. Появление нового малыша в доме, новая работа, из-за которой мамочке приходится часто находиться в разъездах, предстоящий развод, предстоящий новый брак разведенных родителей. Иногда дети реагировали так даже на хорошие новости. Их стресс не всегда выражался в том, что они ходили под себя во время тихого часа, но каким-то образом он в любом случае проявлялся. Дети ничего не умеют скрывать и доверяют свои секреты ей. А она не нарушает свою преданность им. Как бы сильно ей ни нравились их родители, она всегда на стороне детей.

Однако в этом случае ей не особо нравилась родительница, и отчасти хотелось задать миссис Хедридж вопрос, почему ее муж спит на диване. Было бы интересно узнать, не изменяет ли ей муж потому, что миссис Хедридж холодная, бесчувственная стерва? Эмили хотела сказать, что если да, то она втайне счастлива, потому что миссис Хедридж была воплощением того понятия, которое рифмуется со словом «звезда». Хотя другую женщину Эмили бы ни за что так не назвала.

– Нет, – холодно ответила миссис Хедридж, – не было никаких проблем, как вы выражаетесь. Перси не мочился в штанишки в предыдущем садике. Он носил подгузники, пока я не приучила его к горшку, и с тех пор не ходил под себя. Так что чем бы вы здесь ни занимались, вам стоит пересмотреть ваши методы. Например, для начала не давайте ему сок в обед.

Эмили не стала утруждаться и объяснять миссис Хедридж, что в садике «Яркое яблочко» вообще не дают детям соки: ни на обед, ни на завтрак, ни в полдник – никогда. На самом деле одной из фишек «Яркого яблочка» была собственная органическая кухня на территории садика. Здесь действовал строгий запрет на искусственные сахара, и на кухне готовили все угощения для дней рождений и утренников: овсяное печенье, подслащенное кокосом и медом, инжирные батончики, замороженный фруктовый йогурт на палочке и семена граната с маком. Вместо этого Эмили сделала то, что ей удавалось лучше всего: успокоила и потешила самолюбие миссис Хедридж, решив, что завтра просто уделит больше внимания Перси.

Следующие тридцать минут в группу заходили родители, перебрасывались парой слов с Энди и Эмили, а затем помогали своим детям отнести поделки из палочек от мороженого, глиняные горшки для комнатных растений и другие их творения в стоящие снаружи электрические машины, а в некоторых случаях – к велосипедам с прицепами. Ее поражало, как некоторые родители умудряются носить одежду из секонд-хендов, ездить на великах и вести себя так, будто матушка-природа – единственное, что их волнует, а капитализм – это сплошная фикция. Хотя при этом они, и глазом не моргнув, могли позволить себе выложить кругленькую сумму за садик «Яркое яблочко». Мало что из этих денег попадало в карман Эмили. Она считала, что ей неплохо платят, точно больше, чем она заработала бы, если бы трудилась в кофейне или где-то еще. К тому же Эмили любила детей, но размеры долгов, в которые они с Билли влезли… Нет, больше она не будет прикрывать его. Долги, в которые влез Билли, были слишком большими. В этом виноват один только Билли – не она. Но Эмили сделала свой выбор. Она приняла решение и могла помочь ему вычерпать воду из лодки, пока не потонет сама.

– Эта женщина – просто сказочная сука, – сказал Энди, как только забрали последнего ребенка и они закрыли дверь в группу. – Будь она динозавром, ее можно было бы назвать сукозавром.

Эмили рассмеялась, закрывая уши руками. Ей не слишком нравилось слово «сука» – слишком часто слабые мужчины использовали его, чтобы выместить свою злобу на сильных женщинах, – но когда его произносил Энди, было и впрямь смешно. И ей даже не нужно было спрашивать, о ком он говорит. И так было понятно, что речь идет о матери Перси. Миссис Хедридж хватило наглости пойти к владелице школы и пожаловаться, что, по ее мнению, Перси стал вести себя «женоподобно», с тех пор как попал в группу к Энди. Ей ответили, что, если есть какие-то проблемы, миссис Хедридж может отдать Перси в другой садик.

Владелица школы Моника была сестрой Энди, но Эмили хотелось думать, что она бы сказала так в любом случае. Энди, безусловно, был женственен, и отчасти поэтому дети обожали его. Он был толстый, лысый и чем-то походил на плюшевого мишку. Читая детям сказки, Энди говорил разными голосами, и как бы сильно Эмили ни любила мальчиков и девочек из своей группы, именно к нему они шли в поисках утешения. До того как Энди устроился в детский сад к сестре, он работал менеджером чего-то там в Google и успел сколотить приличное состояние, прежде чем вернуться домой, в Сиэтл. Хотя номинально владелицей садика была Моника, Эмили знала, что изначально именно Энди одолжил ей денег, чтобы купить здание и начать свое дело. Для него, несомненно, было важнее всего проводить время с детьми, и это была лучшая часть их работы, несмотря на то что у Энди был грязный язык, который он любил поразмять после трудового дня.

– Если бы она была кораблем, ее бы нарекли Сучтаником, – продолжил Энди. – Если бы она жила в шкафу и любила пугать детей, она была бы букой на букву «с». А если бы она оказалась разбойницей, у нее была бы суковатая дубина. Поганая, злобная сука, – сказал он.

– Ох, прекрати, пожалуйста, – попросила Эмили, не в силах перестать смеяться. Впрочем, через минуту она не смогла отказать себе в удовольствии подначить Энди: – Постой, давай-ка все проясним: так ты считаешь, что миссис Хедридж…

– Су-у-у-у-у-у-персложная дама, – сказал Энди, и оба рассмеялись, заканчивая приводить группу в порядок.

Они вместе вышли на парковку для персонала, и он облокотился о капот своего винтажного «порше». Энди утверждал, что стесняется своей машины, но также, по его словам, благодаря ей он был неотразимым в глазах молодых, холеных, мускулистых мужчин, придавали ему статус в глазах мужчин. Так разве можно было в таком случае от нее избавиться?

– Давай начистоту, – говорил Энди, – у меня есть шарм и деньги, но вот внешность подкачала. Я мог бы купить себе хороший, новый, люксовый автомобиль, но он мне чем-то поможет только в том случае, если я приклею чек на лобовое стекло. Если перестать транслировать свое богатство с помощью этого нелепого антикварного чудовища, мне придется рассчитывать только на харизму.

По крайней мере, так он сказал в прошлом году, когда Эмили спросила его о машине. Тем временем Энди начал встречаться. И казалось, что эти двое влюблены друг в друга.

Любовь. Это загадочная штука. Эмили была почти уверена, что Билли все еще любит ее. И она тоже пока еще любит его. Эмили была уверена в этом: не просто так ведь она вернулась к нему. Но временами ей приходили в голову такие мысли: что, если он попадет в аварию по пути с работы домой, что, если он волшебным образом исчезнет? Насколько легче стала бы ее жизнь, если бы его больше не было? Если бы только она смогла исправить ошибки прошлого! Ей становилось страшно от таких мыслей.

– Он возвращается? – спросил Энди, и Эмили на секунду показалось, что он прочел ее мысли. Но потом она осознала, что Энди, разумеется, знает о поездке Билли на восточное побережье, которую он предпринял, чтобы встретиться с Шоном Иглом.