Kitabı oku: «Рождество и красный кардинал», sayfa 2

Лавка

Добродушного гиганта Роя Гриммитта, державшего продовольственную лавку в Затерянном Ручье, любили все. Он был из тех немногих, если не считать креолов с противоположного берега реки, чьи семьи поселились здесь еще в начале восемнадцатого века, кто родился и вырос в этих местах. Лавка досталась Рою в наследство от дяди, который хозяйничал в ней почти пятьдесят лет. На большой рекламной жестянке кока-колы, выставленной перед кирпичным зданием, незатейливо значилось: «СЪЕСТНЫЕ ПРИПАСЫ ГРИММИТТА», однако это был не просто магазинчик. Это был ориентир. Если бы не лавка на углу, большинство людей преспокойно проезжали бы мимо, не подозревая, что на берегах реки укрылся городок. Для шестидесяти-семидесяти его обитателей лавка была местом, где они отоваривались и обменивались новостями, добрыми и дурными, а для рыбаков – еще и своеобразным привалом, где они не только покупали снасти и наживку, но и всласть похвалялись уловом – все, за исключением Клода Андервуда, лучшего рыбака, который никогда и словечком не обмолвился, сколько поймал и где. Перед лавкой – две бензоколонки, внутреннее убранство – самое простецкое: деревянные полы и мясной прилавок в глубине. Из украшений только чучела рыб, промысловых птиц, головы оленей по стенам да рыжая лиса на полке. Один из креолов, Джулиан Лапонд, – единственный чучельник в округе – когда-то дружил с дядюшкой Роя, частенько резался с ним в покер. Товар в лавке продавался в основном местный. Рой закупал мясо у охотников и не знал недостатка в свежих креветках, крабах и устрицах из залива, а также в рыбе из реки. Молоко, птицу, фрукты и овощи Рой получал с близлежащих ферм. Поскольку его магазинчик на всю округу один-единственный, он торговал не только продуктами и бензином. Ассортимент товаров был обширный – от рабочих рукавиц, грабель, лопат и мотыг до резиновых сапог. Дети обожали бывать у Роя – у него не переводились конфеты на любой вкус, картофельные чипсы и мороженое, а у входной двери стоял громадный холодильник с напитками. Внутри – чего душа пожелает: «Оранж Краш», рутбир⁸, «Грапетт», «Доктор Пеппер» и «Эр-Си кола». Что ни попроси, у Роя все непременно найдется. Но имелось в магазинчике Роя еще то, чего не могла предложить ни одна другая лавка на свете.

Лет пять тому назад, вскоре после Рождества, Рой услышал, как где-то позади дома хлопает духовое ружье. В том году два мальчишки из семейства, живущего за лесом, получили в полное свое распоряжение пневматическое ружье и принялись пулять по всему, что попадалось на глаза. Рой сам был охотник и рыбак, но ведь эти мерзкие маленькие голодранцы подстрелят зверюшку и бросят умирать. А такое Рой ненавидел и потому выскочил на улицу через заднюю дверь с криком: «Эй, пацанье, а ну-ка хватит!» Мальчишки мигом драпанули в лес, а на земле остался трепыхаться комочек перьев. Рой подобрал маленький комочек. Это был птенец.

– Вот ублюдки.

Серо-коричневый птенчик был такой крошечный – и не разобрать, что за птица. Может, воробей, а может, пересмешник или крапивник. Рою уже доводилось подбирать за мальчишками убитых или подраненных птиц, но эта пичуга была совсем уж крошечной – пожалуй, и летать-то еще не научилась. Он знал, что бедолагу не спасти, но все-таки отнес птичку в лавку, положил в старый носок, а носок в коробку и поставил в теплое темное место в своем кабинете, чтобы какому-нибудь ястребу, филину или иному хищнику не вздумалось вдруг полакомиться. Пусть несчастный хоть умрет спокойно. А что еще Рой мог для него сделать?

Дети в округе жили вполне милые, и Рой находился с ними в прекрасных отношениях, но эти двое новеньких оказались настоящей шпаной. Никто не знал, кто они такие и откуда. Рассказывали, что семейство поселилось за лесом в старом ветхом трейлере. Родителей Рой не встречал, но однажды увидел, как мальчишки швыряются камнями в собаку, и все про них понял. А сегодняшнее происшествие было и вовсе из ряда вон. Любой, у кого поднялась рука стрелять в птенца, заслуживал хорошей оплеухи. Если бы хулиганы попались Рою в руки, он бы им всыпал по первое число.

На следующее утро Рой и не вспомнил бы о птичке, если бы из коробки не донеслось чириканье. Он вытащил из коробки носок, и птенец буквально выпрыгнул наружу – с разинутым клювом, живехонький и явно оголодавший.

– Ах ты ж, проклятый подстреленыш, – поразился Рой.

Он понятия не имел, что делать. Подранков он подбирал и прежде, но впервые квартирант пережил ночь – и вон какой оказался бодрый и непоседливый. Рой снял телефонную трубку и позвонил приятелю-ветеринару в Лиллиан – маленький городок в десяти милях.

– Привет, Боб, у меня тут птенец, его, похоже, подстрелили.

Приятель удивления не выказал.

– Опять детки с духовым ружьем?

– Ага.

– Что за птица?

– Не знаю. – Рой оглядел пташку. – Он такой страшненький… смахивает на пастушка. Оперение серо-коричневое. Может, воробей, или пересмешник, или… Не знаю, что он за птица, но голодный. Мне его покормить?

– Покорми, если уж тебе так хочется.

– И что ему дать?

– Что мама дает – червячков, жучков. В общем, свежего мясца. – Боб засмеялся. – Ведь ты, Рой, теперь ему мама.

– Здорово, только этого мне и не хватало.

– И вот что, Рой…

– Ну?

– Если серьезно, он вряд ли выживет, но если ты хочешь выходить его, то нужно извлечь пульки. Если не вытащить, точно умрет.

Рой взял птенца в руки, растопырил ему крылья и принялся тщательно осматривать, поражаясь силе, с какой тот старался вырваться. Ранки обнаружились под правым крылом ближе к грудке. Рой отыскал пинцет, раздвинул перья и одну за другой извлек пульки из тельца отчаянно пищащей и дергающейся птахи.

– Прости, приятель. Знаю, больно, но никуда не денешься.

Рой промыл ранки спиртом, посадил малыша обратно в носок, отправился в секцию наживки, извлек из контейнера большого дождевого червя и несколько личинок, покромсал их на кусочки бритвенным лезвием и подал птичке завтрак. Птенец жадно проглотил угощение и попросил добавки.

Подранка Рой поселил у себя в кабинете – а то еще прознают, что он из рук кормит пичугу три раза в день и два раза ночью. Приятели его точно засмеют. В детине шесть футов и два дюйма, а он с птахой возится.

Дни летели, и Рой старался не слишком привязываться к питомцу. Он знал, какие птенцы нежные и как нелегко их выходить. Каждое утро он, почти ожидая, что обнаружит малыша мертвым, открывал дверь лавки, слышал бодрое чириканье и сердце его наполнялось радостью и гордостью за маленькую птичку. Он сроду не видел, чтобы так цеплялись за жизнь, но по-прежнему помалкивал. «Буду его кормить, – думал Рой, – а там видно будет. Научится летать – покажу людям».

Так прошло несколько недель. Птенчик окреп, набрался сил и очень скоро принялся скакать по всему кабинету, растопыривая крылья, только взлететь у него никак не получалось. Рой заметил, что при попытках подняться в воздух он как-то заваливался на правую сторону. Рой заволновался, посадил питомца в обувную коробку и повез к Бобу.

Ветеринар осмотрел пичугу и сказал:

– Крыло сильно повреждено, Рой. Он никогда не сможет нормально летать и на воле наверняка погибнет. Скорее всего, нам придется пойти до конца и усыпить его.

Рою словно под дых двинули.

– Ты полагаешь? – спросил он, стараясь скрыть огорчение.

– Ну разумеется. Не годится держать дикую птицу взаперти. Очень жестоко, на самом деле.

– Пожалуй, ты прав. Я думал, он выкарабкается.

– Если хочешь, могу оказать тебе услугу и усыпить его прямо сейчас.

– Нет. Это моя птица. Я сам ею займусь.

– Дело твое. Я дам тебе пузырек с хлороформом. Просто капни на ватку и подержи у клюва, он и не почувствует ничего. Уснет, и все.

Рой запихал птенца обратно в обувную коробку и покатил домой. Птаха шумно прыгала в своем узилище, стараясь вырваться, и Рой ясно сознавал, что его приятель прав: бесчеловечно лишать живое существо свободы.

В ту ночь он накормил птичку до отвала, часов около девяти опустился на стул, достал ватку и пузырек с хлороформом. Птенец прыгал по кабинету, норовя вскочить на все, что на глаза попадется, клевал бумаги на столе. Рой взял его в руки, поднес поближе к свету, присмотрелся повнимательнее – и впервые заметил, что некоторые бурые перышки покраснели, на голове наметился хохолок, а вокруг глаз – черная маска. Рой поразился. Это же кардинал! Жаль, что малышу не суждено подрасти, какая красивая птица бы получилась. Проклятье! Рою внезапно захотелось отправиться в лес, разыскать этих двух поганцев и хорошенько стукнуть друг о дружку головами, да еще раз, да еще!

Рой просидел несколько часов, глядя на пичугу, потом поднялся и выкинул пузырек в мусорное ведро.

– К чертовой матери эту дрянь, приятель. Утром увидимся.

Он выключил свет и отправился спать. Умертвить птенца было выше его сил. Все равно что улететь на Луну.

После этой ночи Рой стал брать пичугу с собой в лавку. И вскоре пошел слух, что в продуктовой лавке поселился птенец виргинского кардинала, и каждый счел своим долгом заглянуть в магазинчик и восхититься. Поначалу птаха сидела на прилавке или под надзором Роя прыгала по кассе, еще через несколько недель научилась совершать коротенькие перелеты, нередко промахиваясь мимо цели, но с каждым днем делалась все сильнее и энергичнее, так что Рой на всякий случай вывесил на входной двери объявление:

НЕ ВЫПУСТИТЕ ПТИЦУ!

По ночам, когда Рой закрывал магазин, все помещения оказывались в полном распоряжении птахи, и она всласть предавалась странствиям. Приходит раз Рой поутру – а птенец проклевал дырку в коробке с воздушной кукурузой и скачет по прилавку с клювом, застрявшим в воздушной кукурузине. Рой рассмеялся и осторожно высвободил клюв. Похоже, своевольник любит продукцию под товарным знаком «Крекер Джек»! Тогда-то он и назвал пичугу Джеком. Но вскоре оказалось, что Джек не дурак полакомиться крекерами «Риц», картофельными чипсами, арахисовым маслом, ванильными вафлями и особенно шоколадками «Бадди Бар». Как только птичке попадались конфеты, она шла на любые ухищрения. Однажды Джек проклевал дырку в коробке с мармеладом и залез внутрь, и на следующее утро Рой вытащил его всего в сахарной пудре. Вскоре даже покупатели привыкли к тому, что со всего товара уже снял пробу Джек.

В восторге от пичуги были все, исключение составлял лишь один человек. Милдред, младшая сестра Френсис, ясно дала понять, что птица ей не нравится, и постоянно жаловалась:

– Я же знаю, он истоптал все товары. За что ни возьмись, все в дырках от его клюва. Прямо вредитель какой-то. Захожу недавно в лавку – а он сел мне на голову и разворошил всю прическу. Пришлось возвращаться домой и заново укладывать волосы.

Френсис, которая любила птичку, отвечала:

– Послушай, Милдред, но ведь со мной он ни разу не проделал ничего подобного. Вот ты его недолюбливаешь, и он тебе тем же отвечает.

– Говори что хочешь, но продовольственная лавка – не птичник. Я так и сказала Рою: «Хорошо, что к нам редко заглядывает санитарный инспектор, а то тебе мигом бы запретили держать птицу».

– Так что же ты продолжаешь туда ходить, ведь с утра до ночи только и ворчишь из-за птицы?

– А где я тебе возьму другой магазин? Можно подумать, вокруг нас двадцать пять супермаркетов. У меня нет выбора. Говорю тебе, эта птица – вредитель. Не успеешь зайти, как она уже у тебя по голове скачет. Она социально опасна, вот и все, и не желаю больше об этом говорить.

– Как и я, – сказала Френсис. – Составь список покупок, и я куплю в лавке все, что тебе нужно, только бы не слышать больше твоего ворчания.

Милдред разгневанно смотрела на нее.

– Да как я узнаю, что мне нужно, если сама не пойду в магазин и не увижу своими глазами? Недаром ведь это называют «ходить за покупками»! – И с этими словами она вылетела за дверь.

Хлопот Джек доставлял немало, порой учинял настоящие безобразия, но в какого же красавца он вымахал! Крошечный неприметный птенец превратился в великолепную алую птицу в черной маске. Со своим словно напомаженным клювом и блестящими карими глазками Джек выглядел как и полагается кардиналу, только стоило ему повернуться и глянуть на вас, как почему-то начинало казаться, что птица ехидно улыбается. Однажды Рой сказал Клоду Андервуду:

– Клянусь, у этого своевольника есть чувство юмора. Каждое утро что-то новое учинит, войду в магазин – и меня с порога смех разбирает. Вот вчера повис вверх ногами на рыболовной сети и раскачивается туда-сюда.

Время шло, и Рой, убедившись в сообразительности Джека, начал обучать птицу кое-каким трюкам. Очень скоро Джек уже усаживался ему на палец и клевал подсолнухи с ладони. Его любимая игра заключалась в том, что Рой потихоньку клал семечко кому-нибудь в карман, Джек нырял за ним, а затем с семечком в клюве летел к Рою, передавал похищенное и в награду получал целых десять семечек.

Внимание окружающих явно нравилось Джеку. Впервые увидев себя в зеркале, он весь напрягся, нахохлился и бросился на свое отражение, недвусмысленно дав понять, что считает магазинчик своей вотчиной и не позволит другим пернатым вторгаться сюда. Пришлось Рою убрать из лавки все зеркала. Обнаружив, что чужак бесследно исчез, Джек, возомнив, будто в одиночку обратил незваного гостя в бегство, надулся от гордости, заважничал. По большей части он восседал у Роя на шляпе или на плече, хотя и самостоятельными вылазками не брезговал. И однажды выяснил, что это вовсе не безопасно.

Генри, огненно-рыжий толстый кот начальницы почты Дотти Найвенс, как-то целый день просидел у окна лавки, не сводя глаз с Джека, который беззаботно перепархивал с одного угла кассы на другой; в такт перелетам дергался и кошачий хвост. Кот твердо вознамерился поймать птицу и добиться своего не мытьем, так катаньем. В три тридцать, когда подъехал школьный автобус из Лиллиана и дети хлынули в лавку за конфетами и лимонадом, кот решил воспользоваться шансом. Проскользнув в приоткрывшуюся дверь-сетку, он одним прыжком взлетел на прилавок и попытался цапнуть птицу. Джек стрелой взмыл в воздух, чудом избежав кошачьих когтей, и приземлился на верхней полке. Нимало не смутившись, Генри метнулся за птахой через всю лавку по коробкам с чипсами, по блокам сигарет, по жестянкам и бутылкам – куда Джек, туда и кот. А за Генри с криками кинулись и все прочие. Ну и суматоха поднялась, прямо светопреставление! Взъерошенный Джек еле уворачивался от когтей, старался вспорхнуть повыше да скакнуть подальше. Наконец он умудрился перелететь через лавку и сесть на мясной прилавок; кот рванулся следом, вспрыгнул на прилавок и на четырех лапах проехался по нему, сбивая банки с кетчупом и хреном. А Джек напряг все свои силенки, бешено замахал крыльями и взлетел на оленью голову, уж здесь страшному зверю было его никак не достать. Тут в дело вступил Рой и шваброй выгнал раздосадованного кота через заднюю дверь. Джек же весь натопорщился, расправил крылья и со своего безопасного насеста крикнул что-то оскорбительное вслед изгоняемому врагу.

Кардинал так и просидел на голове весь оставшийся день, осыпая Роя ругательствами за то, что пустил в лавку кота.

Наутро на двери появилось новое объявление:

НЕ ВЫПУСТИТЕ ПТИЦУ!

НЕ ВПУСТИТЕ КОТА!

Дорога-река

В Чикаго Освальд Кэмпбелл встретился со своим страховым агентом и оформил полис, согласно которому в случае его смерти страховое пособие и сумма, оставшаяся от пенсии, будут выплачены Хелен. Он особо оговорил, что полученные средства она должна потратить на себя, а детей и близко к деньгам не подпускать, хотя превосходно понимал, что такое в принципе недостижимо и сколько бы он ни истекал желчью, с этим ничего не поделаешь. Освальд закрыл свой банковский счет, сняв худосочную стопку наличности – весь свой капитал. Ехать на поезде было дешевле всего, и Освальд забронировал место. На следующее утро он позвонил миссис Клевердон, чтобы известить о своем приезде и узнать, на какой адрес следует переводить пенсию.

– Мисс Бетти Китчен, Дорога-река, сорок восемь, – любезно сообщила Френсис.

– Дорога-река? Это так улица называется?

– Нет, это река.

– Вот как. Мне-то нужно название улицы.

– Это официальный адрес, мистер Кэмпбелл. Почту нам привозят на лодке.

– На лодке? Но у меня же нет лодки, – растерялся Освальд.

Она засмеялась:

– Вам она и ни к чему. Почтальон прибывает на лодке.

– И куда же он привозит почту?

– Прямо к вашему причалу.

Освальд по-прежнему пребывал в недоумении.

– И мне не нужен почтовый индекс или что-нибудь в этом духе?

– Не нужен, мистер Кэмпбелл. Наш почтальон знает, где кто живет.

– Ясно… значит, Дорога-река, сорок восемь?

– Точно. Мой адрес: Дорога-река, сорок шесть. Место проживания моей сестры Милдред: Дорога-река, пятьдесят четыре. – Френсис не упустила возможности лишний раз упомянуть имя сестры.

Освальд повесил трубку. Ну и в веселенькое же место он направляется. А ведь она раньше не говорила, что почту доставляют на лодке. Уже во второй раз его посетили сомнения… но комнату свою он уже сдал, с Хелен попрощался по телефону, так что пути назад нет. В конце концов, он же не сказал миссис Клевердон, что он ходячая бомба замедленного действия и, неровен час, помрет у них на руках. Да и суетиться надо было раньше. Куда теперь податься? Ну ничего, уж пиво-то в местной лавке наверняка имеется. А причин, чтобы и дальше вести трезвый образ жизни, нет. Ждать-то от будущего уже нечего.

Не успела Френсис разъединиться, как поняла, что позабыла предупредить насчет мисс Альмы, матушки Бетти Китчен. Она уже собралась перезвонить, но передумала. Может, оно и к лучшему, зачем его заранее пугать. Кроме того, пора к Милдред – помогать готовиться к собранию эзотерического ордена тайного общества «Узор в Крупный Горошек». Рождество на носу, а им еще предстоит нарядить Окутанную Тайной Ель. Каждый год под Рождество члены клуба собирались на исходе ночи у зала приемов и украшали большой кедр, росший перед зданием, то есть втихомолку творили добро. «Крупные Горошинки» вершили немало добрых дел, и все тайком. Ибо девиз у клуба был: «Трезвонить о себе дурно».

Единственным мужчиной среди «Крупных Горошинок» был Батч Маннич по прозвищу Жердяй, шести футов четырех дюймов росту и ста двадцати восьми фунтов весу⁹. Добродушному Батчу, племяннику Сибил Андервуд, было двадцать шесть лет, и он исполнял все поручения дам. Каждый год именно Батч приносил стремянку, – и лишь он мог дотянуться до верхних ветвей и повесить фонарики у самой макушки.

Сестру Френсис застала в гостиной: Милдред в ярком гавайском одеянии полулежала на диване и читала новую книгу, взятую в передвижной библиотеке. Называлась книга «Роман в дельте: пылкий рассказ о запретной любви в устье Миссисипи».

– Когда, ради всего святого, ты прекратишь глотать это дрянное чтиво? – проворчала Френсис, увидев, что читает сестра.

Милдред захлопнула книгу, положила на кофейный столик и парировала:

– А когда, ради всего святого, ты прекратишь глотать эти дрянные сладости?

Она всегда брала верх. В юности сестры ходили в одну и ту же частную среднюю школу в Чатануге, но даже в те годы Милдред держалась наособицу. Первая в городе она появилась в брючном костюме в загородном клубе Чатануги, слишком уж была независимая, чтобы подчиняться повальной моде. По мнению Френсис, именно по этой причине парень, с которым Милдред была обручена, сбежал и женился на другой девушке. Наверное, этим объяснялось и то, что нельзя было предсказать, с волосами какого цвета появится Милдред, – сегодня один оттенок, завтра другой. Колер она меняла, сообразуясь лишь со своим настроением. Сейчас волосы у нее были в клеточку. Френсис от души понадеялась, что к приезду мистера Кэмпбелла расцветка станет хотя бы естественной, но вслух ничего не сказала. Если Милдред узнает, что сестра ударилась в сводничество, она точно выкинет какой-нибудь фортель. Френсис очень переживала из-за нее. У Милдред имелись хорошая пенсия после двадцати пяти лет работы, выгодная страховка, собственный дом, множество друзей – словом, все; не было у нее только счастья. Френсис очень огорчало, что с годами Милдред делается все более желчной, на глазах превращаясь в старую грымзу. И это была одна из многих причин, по которой Френсис связывала столько надежд с приездом мистера Кэмпбелла. Милдред давно уже пора забыть бросившего ее парня и, пока не поздно, начать жить полной жизнью.

Чудо-Алабама

По совету доктора Освальд привел свои дела в порядок, что заняло у него не больше пяти минут. Всего-то надо было выкинуть три пары старых ботинок и одно пальто из двух имеющихся. Бейсбольный мячик, который он когда-то поймал прямо во время игры, и прочее барахло уместились в одном чемодане. В тот вечер приятели из АА¹⁰ пригласили его на прощальную чашку кофе. Он сказал им, что вернется, скорее всего, весной, – что их зря расстраивать?

На следующее утро он поймал такси, отправился на вокзал на Лассаль-стрит, занял свое место, и в 12.45 поезд тронулся в путь. Глядя, как проплывают мимо знакомые здания, он понимал, что видит Чикаго последний раз в жизни. У него даже возникло искушение немедля отправиться в вагон-ресторан и промочить горло, но вчерашний подарок друзей по-прежнему лежал в кармане: памятный значок «Живи сегодняшним днем». Он чувствовал, что для начала следует подальше отъехать от Чикаго и своей АА-группы, поэтому уселся у окна и стал смотреть на проплывающие мимо виды. Поезд ехал через Цинциннати и Луисвилл на Нэшвилл и чем дальше забирался на юг, тем сильнее менялся пейзаж за окном. Бурая поначалу земля приобретала более приятные глазу оттенки, а когда Освальд проснулся поутру, голые черные деревья сменились высокими соснами и прочими хвойными. Он заснул в одном мире и проснулся совсем в другом. За ночь насупившееся зимнее серое небо сменилось ярко-голубым, и по нему ходили такие огромные кучевые облака, что Освальд невольно воскликнул про себя: «Что за шутки!»

В Мобил он прибыл ближе к вечеру. Стоило Освальду сойти с поезда, как к нему подскочил худущий высокий мужчина – вылитый богомол, если бы не бейсболка на макушке крошечной головы.

– Вы мистер Кэмпбелл? – спросил тощий.

Освальд подтвердил.

Тощий подхватил его чемодан и торжественно произнес:

– Добро пожаловать в Алабаму! Меня зовут Батч Маннич, но можете называть меня, как и все прочие, Жердяй, такое у меня прозвище.

На ходу Батч добавил:

– Я такой худой, что в детстве родители не разрешали мне завести собаку, боялись, что барбос примет меня за набор косточек и закопает где-нибудь во дворе! – И громогласно расхохотался собственной шутке.

Выйдя из здания вокзала, Освальд поразился, какой тут теплый, влажный, напоенный ароматами воздух. Оказалось, смотреть в окно поезда – это одно, а самому погрузиться в здешнюю атмосферу – совсем другое. За транспортное средство, грузовичок, Батч счел нужным извиниться:

– Он из себя неказист, но куда надо, довезет.

Батч оказался человеком веселым и простодушным и болтал не переставая все полтора часа, что заняла дорога до Затерянного Ручья. На визитной карточке, которую он вручил «мистеру Кэмпбеллу», был изображен основательных размеров глаз. Под глазом было начертано:

БАТЧ (ЖЕРДЯЙ) МАННИЧ,

ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ

И ПОМОЩНИК ШЕРИФА

Освальд удивился.

– И большой здесь спрос на услуги частного детектива?

– Пока нет, – огорченно сказал Батч. – Но я под рукой и в полной боевой готовности. На всякий случай. Мало ли что.

Пока они ехали через бухту Мобил¹¹ по длиннющей дамбе, начало темнеть. По обе стороны простиралась на многие мили вода, а погружающееся в бухту солнце было такое большое и оранжевое, что Освальд даже испугался.

– Оно всегда такое? – спросил он.

Батч посмотрел в окно.

– Ну да. Закаты у нас – залюбуешься…

К тому времени, как они свернули с шоссе к Затерянному Ручью, на дворе уже было черным-черно.

– Вот наша лавка, – сказал Батч.

В темноте Освальд ничего не разглядел. Они проехали еще примерно с квартал и остановились у большого дома.

– Приехали. Доставил в целости и сохранности.

Освальд вытащил кошелек:

– Сколько я вам должен?

И крайне удивился ответу Батча:

– Да ничего вы мне не должны, мистер Кэмпбелл.

Только Освальд собрался постучать, как дверь широко распахнулась и перед ним возникла могучая женщина ростом никак не меньше шести футов.

– Заходите! – пророкотала она и подхватила его чемодан, Освальд даже пошевелиться не успел. – Я – Бетти Китчен, рада вас видеть. – От ее рукопожатия ладонь Освальда чуть не расплющилась. – Завтрак в семь, обед в двенадцать, ужин в шесть. Если вам попадется крошечная чудаковатая старушка, не волнуйтесь, это всего-навсего моя мама. Она уже плохо соображает, где находится, так что если ненароком забредет к вам в комнату, просто прогоните ее. Пойдемте, покажу вам дом.

Освальд потрусил следом по нескончаемому коридору, разрезавшему дом пополам. Хозяйка шагала стремительно, щелкала выключателями, зажигая и гася свет, и поясняла на ходу:

– Гостиная, столовая, а вот это кухня.

Дойдя до конца коридора, Бетти обернулась и ткнула в маленькую дверцу под лестницей:

– А здесь я сплю.

В каморке места едва хватало на односпальную кровать.

– Люблю быть поближе к кухне, откуда мне проще присматривать за мамой. Здесь тесно, но мне нравится: напоминает поезд. Мне всегда очень хорошо спится в поезде, а уж я в свое время поездила. Давайте наверх. Покажу вам вашу комнату.

Взбираясь вслед за хозяйкой по лестнице, Освальд чувствовал что-то знакомое в ее манере держаться и говорить, будто встречал Бетти раньше. Но они прежде никогда не сталкивались, это точно, такую женщину не забудешь.

– Мама была когда-то кондитершей в Милуоки, пекла птифуры и пирожные, пока не поскользнулась на сигарной обертке. – Она покосилась на него и осведомилась: – Ведь вы не курите сигары, правда?

– Сигар не курю, – подтвердил Освальд. Даже если бы курил, не сознался, по ее тону было ясно: такого жильца здесь не потерпят. – У меня эмфизема, потому я и приехал сюда. Надеюсь поправить здоровье.

Она вздохнула:

– Многие приехали сюда из-за здоровья, у кого такая болячка, у кого сякая… Только не я. Я здорова как бык.

И, как только они вошли в комнату, она словно в доказательство своих слов одной рукой закинула чемодан на кровать.

– Вот. Мы на месте. Самая солнечная комната в доме. Я жила здесь, пока не перебралась под лестницу. Надеюсь, вам понравится.

Освальд осмотрелся. Просторно, светло, желтые обои в цветочек, маленький желтый диванчик в углу, деревянная кровать с валиками застелена белым хрустким на вид покрывалом из синели. Над кроватью вышивка в рамке: ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ.

Бетти указала на две двери:

– Чулан с вешалками слева, ванная справа. Что-нибудь понадобится – просто покричите. Если пока ничего не требуется, увидимся в семь ноль-ноль.

Освальд прошел в ванную и поразился: по размеру она была почти равна спальне. Раковина и ванна зеленые. И окно есть, удивительное дело. Освальд никогда еще не видел, чтобы в ванной было окно. Он так устал, что охотно сразу бы лег, но дорожную грязь надлежало смыть, так что он сперва принял ванну и только потом облачился в пижаму и с наслаждением нырнул в мягкую постель с благоухающим бельем. Лежа, он еще раз обвел взглядом комнату, выключил лампу и погрузился в блаженный сон.

Пока Освальд устраивался, зазвонил телефон. Френсис хотела узнать, благополучно ли добрался мистер Кэмпбелл. Услышав утвердительный ответ, она поспешно спросила:

– Ну как?

Бетти рассмеялась:

– Как?.. Хорош собой, росточком невелик, яркие голубые глаза и рыжие волосы. В общем, на эльфа смахивает.

– На эльфа?

– Ну да. На очень милого эльфа.

Хотя Френсис немножко огорчилась, что мистер Кэмпбелл не такой красавец, как она надеялась, – Милдред ужасно разборчива по части мужчин, – но вид у нее сделался самый что ни на есть довольный. Надо же, эльф, подумалось ей. О, так ведь скоро Рождество. Может быть, это знак. Ведь надежда как-никак умирает последней.

Глаза Освальд открыл в половине седьмого утра. Комната была полна солнца, а за окном чирикали те самые птицы, которых он уже слышал по телефону, только теперь они заливались в два раза громче. Для человека, который за последние восемь лет привык просыпаться в сумрачной комнате меблирашек где-то около половины десятого или даже десяти под уличный шум, этого достаточно, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке. Он попробовал было снова уснуть, но птицы не утихали, к тому же начался приступ кашля. Пришлось встать. Одеваясь, он обратил внимание на картинку на стене, явно вырезанную Бетти Китчен из какого-то журнала, – дамский туалетный столик; рядом с пудрой, губной помадой, гребенкой и пачкой сигарет «Лаки страйк» – форменная пилотка женской вспомогательной службы сухопутных войск США. И подпись под всем этим: ДА, ОНА СОЛДАТ – НО И ЖЕНЩИНА ТОЖЕ!

Так вот почему она показалась ему такой знакомой, осенило Освальда. Девушка, как видно, служила в армии. Медсестрой, а кем же еще. Сколько таких медсестер он перевидал, пока мотался по ветеранским госпиталям. А на одной так даже женился.

За завтраком (овсянка, яичница, ветчина, печенье) тайна раскрылась. Он был абсолютно прав. Мало того, его хозяйка оказалась в высоких чинах – подполковник медицинской службы в отставке, начальник над сотнями и сотнями медсестер в крупных госпиталях на Филиппинах.

Освальд объявил, что тоже служил в вооруженных силах. Она посмотрела на него:

– Вот уж никогда бы не подумала, что вы – военный, мистер Кэмпбелл.

– А меня никто не принимает за военного, – засмеялся он. – Я даже из Иллинойса-то никуда не выезжал.

– Не повезло вам.

– Может, и так. Но я не жалуюсь. Меня уволили по состоянию здоровья, что дало мне кое-какие привилегии. Да и образование я получил благодаря армии США.

Тут в дверях появилась мама – высохшая тряпичная куколка, чуть ли не вполовину ниже дочки. Чрезвычайно возбужденная, старушка, словно и не замечая Освальда, сказала:

– Бетти, слоны опять у нас во дворе. Сходи узнай, чего им надо.

– Да, мама, – ответила Бетти. – Сейчас узнаю. А ты пока иди наверх.

– Поторопись. А то они мне все камелии потопчут.

После того как она ушла, Бетти повернулась к Освальду:

– Теперь понятно, о чем я вам говорила? По ее словам, у нас во дворе такое творится… На прошлой неделе наведались летающие черепахи. – Она встала и принялась собирать тарелки. – Не знаю, давнее падение виновато или это все возраст, она ведь постарше будет, чем сам Мафусаил. – Бетти вздохнула. – Проклятие Китченов – долголетие, как по мужской линии, так и по женской. А у вас как, мистер Кэмпбелл? Долгожители в семье были?

Сведений о своей настоящей семье у Освальда не имелось никаких – пришлось исходить из своего теперешнего состояния.