Kitabı oku: «КГБ и власть. Пятое управление: политическая контрразведка», sayfa 4

Как уже упоминалось, в систему вражеской агентуры попадают очень разные по убеждениям и по психологическому складу люди.

Горько и больно сознавать, что в силу разных обстоятельств – и чаще всего не по своей воле – за рубежом оказались наши соотечественники, среди которых немало достойных, честных и талантливых людей. К счастью, ныне по справедливости оцениваются их поступки, воздается должное их мужеству. Однако зачастую чуть ли не наравне с ними оказывались и такие, как Лахно. К сожалению, нередко всех стригли под одну гребенку. Уже сам факт, что человек во время войны оказался в плену или на оккупированной гитлеровцами территории, считался преступлением, за которое виновный должен понести суровое наказание. Как и почему он попал в плен, тщательно не изучалось, точно так же, как далеко не всегда учитывались те обстоятельства, которые заставили людей уже в послевоенные годы работать на иностранную разведку. А это не такой простой вопрос.

Очевидно, стоит здесь сказать о роли Народно-трудового союза.

Эта организация в послевоенные годы продолжала оставаться одной из самых активных. Опиралась она на выходцев из Советского Союза, главным образом на так называемых «перемещенных лиц», т. е. на граждан, волею злой судьбы оказавшихся после войны за пределами Родины. НТС охотно принимал в свои ряды и тех, кто оставался за рубежом во время заграничных командировок, туристических путешествий или поездок для свидания с родственниками.

НТС стал наследником основанного в 1932 году НТСНП (Национально-трудового союза нового поколения). Это было молодежное крыло белогвардейской военной организации, созданной в эмиграции офицерским корпусом Белой армии после Гражданской войны. Он именовался РОВСом (Российский общевоинский союз).

С момента образования НТСНП (а затем НТО) был непримирим к советскому строю. В отличие от многих эмигрантов, которые в годы Второй мировой войны, несмотря на непризнание советского строя, поддерживали СССР в борьбе с фашизмом, члены НТС вслед за немцами появились на оккупированной территории. На Смоленщине ими были установлены две портативные радиостанции, которые вещали – якобы из Сибири – от имени «восставшего населения». НТС создавал свои ячейки в зоне оккупации.

После войны к нам стали регулярно засылать эмиссаров НТС. В восьмерке, о которой идет речь в настоящей главе, все были членами этой организации. Подрывная работа энтээсовцев особого вреда не причиняла: о том, что делалось в организации, мы знали досконально, ибо ее члены без долгих размышлений «продавали» нам любые сведения. Ведь агентов, обманутых и завербованных в НТС, советская контрразведка выявляла достаточно быстро. Вот еще один характерный случай.

В годы революции семья Соколовых бежала за рубеж. Сам Соколов, офицер Белой армии, обосновался в Германии, а сестра его оказалась в Колумбии. В шестидесятых годах ее сын, Броз-Соколов, учился во Франции, где был завербован в НТС. И сам он, и его дядя, которому разрешили несколько свиданий с племянником в Лефортовской тюрьме, после окончания следствия подробно рассказали на суде, как безжалостно обманули этого парня. Молодой человек просто захотел побывать на родине, которую он никогда не видел, а тут вдруг подвернулся счастливый случай – бесплатная поездка за одну небольшую услугу: он должен был надеть на голое тело широкий пояс, где якобы спрятаны письмо и фамильные драгоценности, которые невозможно переслать по почте. Ему было велено по приезде в Москву позвонить по определенному телефону, а затем поехать к агенту домой и передать пояс. Единственное условие – он не должен снимать пояс до того момента, как передаст его указанному лицу. После этого может пять дней беспрепятственно разгуливать по Москве.

Те, кто посылал парня, не сомневались в успехе. Агент в Москве надежный – скромный инженер, человек вне подозрений, он знает, как дальше поступить с поясом.

Заняв номер в одной из гостиниц, Броз-Соколов тут же позвонил по телефону.

– Слушаю, – раздался мужской голос.

– Можно инженера X.?

– А кто его спрашивает?

– Я приезжий из Прибалтики.

Это был пароль.

– Минуточку.

Связному, конечно, и в голову не приходило, что он разговаривает с нашим сотрудником, который находился в здании МГБ.

Потом трубку взял другой сотрудник. Он предложил молодому человеку встретиться где-нибудь на улице.

– Нет, на улице нельзя. Назначьте время, я сам приеду к вам домой.

– Это невозможно, в квартире ремонт, рабочие не уйдут до поздней ночи.

– Так, может быть, вы приедете ко мне в гостиницу?

Он назвал гостиницу и номер комнаты.

– Извините, я сегодня не могу. Давайте встретимся завтра.

Установив наблюдение за связным, мы три дня под различными предлогами откладывали встречу. Необходимо было убедиться, что он ни с кем не встречается и никуда не звонит. Наконец, ему назначили свидание у входа в парк Сокольники. Поначалу он не соглашался.

– Мне надо кое-что передать вам.

– Это не проблема. Там достаточно укромных мест.

Несчастному парню стало совсем невмоготу, он измучился с этим проклятым поясом, который не снимал ни днем, ни ночью. В конце концов, он согласился встретиться.

Оперативный работник и связной сообщили друг другу свои приметы, после чего двое наших работников отправились в парк. Их сопровождал оператор, который должен был скрытой камерой снять и саму встречу, и весь путь до «укромного уголка», а главное, не упустить момент передачи пояса.

В поясе оказались микропленки с текстами листовок, инструкций по созданию групп НТС, а также значительная сумма денег в рублях и долларах.

Откровенно говоря, не очень хотелось доводить дело Соколова до суда. Но суд ограничился минимальным наказанием. Вскоре Соколов был выслан из страны.

Перед отъездом он сказал:

– Привезу маме горсть родной земли, она очень рада будет!

Без особого труда нами был взят с поличным и агент НТС – англичанин Брук.

Когда-то НТС состоял на содержании английских и частично американских спецслужб, которые дали этой организации кодовое название «Шрапнель» (Shrapnel). Однако потом англичане одумались.

Как-то органы безопасности перехватили письмо.

Глава английской резидентуры в ФРГ писал своему коллеге во Франкфурт-на-Майне, где находилась штаб-квартира НТС: «Мы не поддерживаем, повторяю, не поддерживаем “Шрапнель” в качестве политической организации. Наш интерес к ней чисто профессиональный: использовать разведывательные и контрразведывательные возможности этой организации, чтобы заполучить побольше “невозвращенцев”. За последние 6 месяцев мы, помимо американцев, вкладывали в “Шрапнель” ежемесячно в среднем до 13 тысяч немецких марок и за эти деньги не получили практически никаких разведывательных данных.

“Шрапнель” требует, чтобы мы не обращались с членами этой организации, как с обыкновенными шпионами. Но нет никаких оснований платить им только потому, что они о себе так много мнят. Они могут получить от нас деньги лишь за разведывательные сведения – и только».

ЦРУ не разделяло этой позиции, оно считало, что агентам надо платить за любую антисоветскую акцию, какой бы она ни была: пропагандистской, провокационной, шпионской или любой другой, лишь бы она была направлена против СССР.

Об этой организации писалось немало. Но наиболее убедительные свидетельства опубликовали бывшие активные деятели НТС Дивнич, Брунст, Черезов, Дорда и др.

Там приводятся секретные протоколы совместных заседаний английской и американской разведок, из которых видно, что с определенного момента англичане прекратили финансирование НТС и его содержание полностью взяли на себя США. Так эту организацию, точно какой-то инвентарь, одна разведка передала другой, руководству НТС было лишь объявлено о смене хозяина.

В настоящее время члены НТС, появившиеся у нас в стране, объявили себя идейными борцами не только против советской власти, но и против фашизма.

Провокация на ЭКСПО в Брюсселе

В СВЯЗИ С УПОМЯНУТЫМ ПИСЬМОМ английского разведчика, свидетельствующим о том, насколько заинтересованы были западные спецслужбы в наших «невозвращенцах», мне вспоминается один эпизод, относящийся к 1958 году.

В то время западные спецслужбы вели постоянную охоту за советскими людьми, выезжавшими за границу. Был даже специальный план ЦРУ, где давались рекомендации, как склонять наших граждан остаться за рубежом. Этим акциям придавался большой смысл: спецслужбы и центры психологической войны знали, как болезненно воспринимаются у нас случаи, когда граждане СССР не возвращаются на Родину. Удар был рассчитан точно: после таких эпизодов страдали сотрудники КГБ и их руководители, их обвиняли в том, что они плохо надзирали за людьми, выезжавшими за границу. За любого заблудшего матроса или буфетчицу, оставшихся в иностранном порту, спрос был строгий. Отдел, отвечавший за зарубежные поездки, безжалостно «трясли», после чего, естественно, начиналась перестраховка: необоснованные запреты на выезд, недоверие к собственным гражданам. Страдали и работники ЦК КПСС из комиссии по выездам.

Убежден, подобная реакция служила катализатором и только усугубляла ситуации, в результате которых соотечественники оставались за границей. А западные спецслужбы тут же превращали их в некие политические фигуры.

Позднее, чтобы обезопасить себя, комиссия, выдававшая разрешения на поездки за границу по частным делам (существовала такая в системе КГБ), обходя инструкции, оговаривала: если данное лицо останется за границей, наши сотрудники, разрешившие выезд, ответственности за это не несут.

Я всегда считал, что руководитель любого ранга должен непосредственно участвовать в конкретной оперативной работе. Это нужно и для него самого – чтобы знать, в какой обстановке работают подчиненные, – и для тех, кем он руководит. Сотрудники будут уважать тебя и считаться с твоим мнением только тогда, когда оценят профессиональную компетентность. Поэтому я никогда не избегал так называемой «черновой» работы, напротив, постоянно старался выкроить для нее время. Чем ждать доклада с мест, лучше самому непосредственно быть в курсе событий. Кстати, ждать донесений, сидя в кабинете, ничуть не легче, чем участвовать в операции. Впрочем, желающих получить информацию, чтобы поскорее доложить «наверх», хватало с избытком.

Мне хотелось на себе испытать те методы, с помощью которых обрабатывают советских граждан, убеждая остаться за рубежом.

В качестве заместителя директора круиза я был направлен на теплоходе «Грузия» на Всемирную выставку в Брюсселе. Задача состояла не только в том, чтобы препятствовать попыткам склонить наших граждан к невозвращению на родину, но и в проведении конкретных оперативных мероприятий контрразведывательного характера.

Теплоход прибыл в Антверпен, и у пассажиров, соответственно программе, началась туристическая жизнь. У меня же и моих коллег была своя программа. Уже в первый день представитель резидентуры в Бельгии предупредил, что НТС готовится к обработке туристов. Обсуждается даже возможность вывоза одного из них за переделы Бельгии. Можно себе вообразить, сколько тревоги доставило это сообщение. Вскоре все подтвердилось: в первый же день кое-кому из советских туристов предложили остаться в Бельгии, хотя они были предупреждены и старались держаться группами.

Мы взвесили все и решили, что на следующий день несколько человек отправятся бродить по выставке поодиночке, я тоже решил походить по павильонам. Хотелось проверить все на себе, если, конечно, меня надумают вербовать. Однако за весь день никто не подошел. Вечером везло больше – их начали «обрабатывать». Эти двое решили подать вербовщикам надежду: договорились о встрече на следующий день.

Однако на свидание отправился только один – пусть думают, будто второй струсил. Еще несколько человек стали разгуливать повсюду в одиночестве.

Пошел дождь, я переждал его под навесом какого-то павильона, как вдруг услышал русскую речь. Хорошо одетый господин средних лет обратился ко мне:

– Вы советский? Вот хорошо! А я журналист из Парижа, приехал с коллегой на выставку. – Он кивнул на стоящего рядом молодого человека.

Завязалась беседа. Поначалу разговор шел совершенно невинный: как нравится выставка, что произвело наибольшее впечатление. Постепенно и, надо сказать, умело «журналист» перевел беседу в другое русло. «Советский павильон, конечно, очень интересен, но мы ведь с вами знаем, и СССР, и другие страны обычно привозят на выставку экспонаты и товары, изготовленные специально для такого случая, в самой стране их нет». Я промолчал. Потом мой собеседник заговорил о трудностях жизни, и особенно – в Советском Союзе.

Дождь кончился, и мы ушли из-под навеса. Гуляли по выставке часа два, «журналист», незаметно приближаясь к своей цели, заговорил о режиме в нашей стране. Мои возражения не стал оспаривать, видимо, боялся перегнуть палку и спугнуть «добычу».

Наконец, я сказал, что мне пора возвращаться, и стал прощаться, заметив как бы между прочим, что, если нас увидят вместе, ничего хорошего это мне не сулит. «Журналист» понимающе закивал головой, сказал, что ему было очень интересно со мной побеседовать, и предложил встретиться на следующий день в 17 часов у фонтана. Он покажет мне «веселую» Бельгию. Я согласился. Именно в 17 часов уходил последний автобус, доставлявший наших туристов с выставки на причал. Таким образом, я на него не попаду. План собеседника не вызывал сомнений.

Утром директор круиза предложил мне поездку по стране на автомобиле туристической фирмы «Дженерал кар», принимавшей советских туристов. Поехали втроем: директор Касисинов, его заместитель и я. Шофер – бельгиец.

Поездка была чудесная, Брюгге, Гент, Остенде, древние города, и каждый со своим шармом и атмосферой – старая добрая Бельгия, изумительная средневековая архитектура. Смотрю по сторонам, а в голове неотступно: «В 17 часов у фонтана».

Мы уже возвращались, и до Брюсселя оставалось не более 40 километров, когда из-за каких-то неполадок машина встала. 15 часов. Мимо нас и навстречу мчатся автомобили, но ни один не остановился. Наконец, к нам подъехала полицейская машина. Страж порядка расспросил обо всем шофера и пообещал прислать техпомощь. Но время шло, а ее все не было. Мои спутники забеспокоились: успеем ли явиться на судно без опоздания.

Я успокоил:

– Не волнуйтесь, все будет в полном порядке, к пяти часам вечера мне надо быть на выставке, и я прибуду туда вовремя. Езды осталось не более двадцати минут. Думаю, не позднее, чем без двадцати пять, мы двинемся в путь.

Я был убежден: вчерашний разговор дал вербовщикам надежду на то, что я захочу остаться в Бельгии, и уж они такую «добычу» не упустят.

Расчет был точный: без двадцати пять возле нас притормозила машина, водитель подошел к нам и объяснил, что его послали забрать нас и подвезти на выставку. Техпомощь прибудет позже.

Действовал ли НТС заодно с фирмой, принимавшей нас, не знаю, но в условленное время мы и в самом деле были на выставке. Я попросил спутников подождать несколько минут и направился к фонтану. Мои знакомцы радостно встретили меня.

– Господин Невский, – сказал я (а это был он, один из активных деятелей НТС, как нам удалось накануне установить по имевшейся в резидентуре фотографии), – мне уже совсем не хочется в «веселую» Бельгию, но я хотел бы поблагодарить вас за любезность.

Невский застыл на месте от изумления – он ведь не называл своей фамилии! В полной растерянности стоял и его молодой спутник.

Конечно, склонение советских граждан к невозвращению на Родину было лишь одной из целей НТС. Основным содержанием их деятельности являлось проникновение на территорию страны, поиск сообщников непосредственно в советской среде. Это обстоятельство в первую очередь требовало внимания к НТС со стороны контрразведки, в том числе 5-го Управления. Проводя оперативные мероприятия совместно с внешней разведкой, мы стремились выявить лиц, сотрудничающих с НТС, их участие в подрывных акциях.

И надо сказать, делали это небезуспешно. Например, в 70-е годы мы знали почти всех адресатов, к которым шли зашифрованные радиопередачи, были готовы к приему засылавшихся эмиссаров.

Сейчас, когда НТС получил право иметь свои организации на территории России, убеждаюсь в безошибочности наших наблюдений и выводов. Практически все, кто признал ныне свою давнюю связь с НТС, были известны нам и находились под наблюдением. Немногие из них привлекались к уголовной ответственности, так как их принадлежность к НТС не выражалась в действиях, а лишь ограничивалась признанием программы «солидаризма».

Семья, война, память

Старшина Филипп Бобков. Второй Прибалтийский фронт. 1945 г.

В День Победы

Восемнадцатилетний Филипп Бобков со своим отцом Денисом Никодимовичем Бобковым. 14 мая 1944 г., район Новоржева

Последняя фотография с отцом. Второй Прибалтийский фронт, май 1944 г., Псковская область. Слева направо: Филипп Бобков, Одинцов, Денис Никодимович Бобков (через несколько дней он погибнет, сраженный осколком авиабомбы, и случится это на глазах сына); Коржавин, Лопаткин

Филипп Денисович Бобков у могилы своего отца Дениса Никодимовича Бобкова, погибшего в мае 1944 г. под Новоржевом, с сыном Алексеем (вверху), с внучкой Дарьей (внизу)

Вместе с супругой Людмилой Сергеевной

Филипп Денисович Бобков, его внучка Дарья, помощник-референт В. С. Глаголев у памятника воинам, павшим в боях за Родину: город Белый Тверской области, который освобождали части 150-й стрелковой дивизии добровольцев-сибиряков, в составе которой воевал Ф. Д. Бобков

С родным дядей Кузьмой Никодимовичем Бобковым, Героем Социалистического труда, директором совхоза «Тимирязевский» (Донецкая область, начало 1970-х гг.)

С юными следопытами из города Ленинск-Кузнецкий, изучающими боевой путь дивизии, в составе которой воевал Ф. Д. Бобков: Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР В. Севастьянов (слева), в центре – Ф. Д. Бобков, справа – Герой Советского Союза, летчик А. Маресьев

Ф. Д. Бобков с ветеранами Великой Отечественной войны (май 1991 г.). Третий слева – Народный артист СССР, композитор Н. В. Богословский, автор широко известной песни «Темная ночь»

Выступление Ф. Д. Бобкова перед юнармейцами (г. Сергиев-Посад, 2004 г.)

У могилы А. С. Пушкина (Михайловское, август 2002 г.)

Пасхальная неделя (г. Сергиев Посад, 2004 г.): День освящения «Царя колокола». Справа от Ф. Д. Бобкова Герой Советского Союза Г. Н. Зайцев, в свое время руководитель спецподразделения «А» («Альфа») КГБ СССР

Игра в пустые ворота

НА ЗАПАДЕ СУЩЕСТВОВАЛО немало центров, организаций, фондов различных направлений, которые вели подрывную работу против Советского Союза, рассчитанную на дестабилизацию обстановки, на компрометацию партии и советского руководства. Их деятельность координировали и направляли специальные службы. Они именовались подразделениями «психологической войны».

При штабе НАТО, например, действовало специальное подразделение, осуществлявшее «психологические операции». Важная роль в проведении подрывной пропаганды принадлежала Информационному агентству США (ЮСИА).

Антисоветские организации националистического характера, группирования, возникшие в эмигрантской среде, такие как «Союз борьбы с коммунизмом», названный уже НТС, сплачивались вокруг «Комитета радио “Свобода” и “Свободная Европа”», в системе которых действовали редакции, созданные по территориально-национальному принципу (украинская, узбекская, белорусская и т. д.). Все они финансировались и работали под контролем американских спецслужб, сотрудники которых имели официальные должности в их структурах.

Специалисты «психологической войны» использовали любые возможности для создания конфликтных ситуаций на территории СССР, поддерживали любые силы, способные так или иначе обострить обстановку. Они пользовались дезинформацией, основанной на вымыслах, беззастенчивом искажении фактов, лишь бы вызвать недоверие к советской действительности.

Организаторами подобных акций нередко выступали сотрудники посольства США в Москве. Их не раз разоблачали, когда они пытались из-за кулис дирижировать выступлениями различного рода борцов против советской власти или стремились создать так называемые «очаги сопротивления». Речь идет не о разведчиках, которые занимались сбором информации, я говорю о тех, кто готовил идеологические диверсии, кто старательно раздувал огонь «холодной войны».

Вот на первый взгляд не столь уж значительный пример, но он типичен, ибо наглядно показывает, как наши противники использовали малейшие возможности, чтобы спровоцировать конфликты.

В 1960 году в Москве открылся Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. С первых дней он стал объектом пристального внимания политического отдела посольства США. Сотруднику посольства Гарнету было специально поручено заниматься студентами университета, он получил конкретное задание: сеять междоусобицу между отдельными национальными группами студентов, вызывать недоверие к преподавателям, скомпрометировать саму идею обучения иностранных студентов в Советском Союзе.

Особое внимание Гарнет уделял студентам из Африки. В результате его подстрекательства возникло несколько конфликтов африканских студентов с администрацией университета, поводом к которым служили явно инспирированные основания. Многим студентам предлагали уехать на учебу в западные страны, чаше всего в ФРГ. Более того, Гарнет пытался организовать массовый отъезд африканцев из СССР. Когда деятельность этого дипломата приобрела откровенно противоправный характер и мы получили неопровержимые тому доказательства, было решено провести встречу сотрудников КГБ со студентами университета, на которой придать гласности намерения американца. Как и ожидали, действия Гарнета вызвали крайнее возмущение. После встречи в университете обстановка стала намного спокойнее, а Гарнету пришлось покинуть страну.

Сошлюсь еще на один пример.

В 1987 году в Москву приехала большая группа крымских татар, требовавших вернуть их на постоянное жительство в Крым. Проблема была непростая, и решить ее в несколько дней невозможно – любое стремление найти компромисс наталкивалось на упорное сопротивление татарских лидеров. Вскоре мы убедились, что за спиной у них стоят сотрудники политического отдела посольства США, которые неизменно поддерживали экстремистски настроенных татарских активистов, не желавших слушать никаких доводов, всячески поощряли их действия и, по существу, инспирировали конфликты с властями. Когда мы получили веские доказательства, эти факты были преданы гласности. Это оздоровило обстановку среди прибывших в Москву крымских татар. Они не хотели постороннего вмешательства в решение их судьбы.

В 70-е и особенно в 80-е годы центры «психологической войны» сделали ставку на так называемое «правозащитное движение». Это отчетливо проявилось после совещания по вопросам разоружения и безопасности в Европе, которое состоялось в Хельсинки в 1976 году.

Инициатива проведения совещания принадлежала Советскому Союзу и его союзникам по Варшавскому пакту. Вначале ее поддержали далеко не все страны Европы. Отрицательно отнеслась к идее даже Великобритания. Тем не менее благородные цели не могли не воздействовать на умы политиков, на их авторитет, и совещание состоялось.

Достижение договоренностей о сокращении ядерных и обычных вооружений, и прежде всего военных потенциалов США и СССР, стало событием огромного значения, так же как и договоренность о нерушимости границ в Европе. Однако свое участие в совещании западные государства компенсировали условиями, заложенными в так называемой «третьей корзине». Это раздел соглашений по правам человека (свобода слова, свобода печати, свобода передвижений и т. д.).

Советская сторона весьма неохотно пошла на принятие данного раздела. И не потому, что хотела скрыть имевшиеся в этой области нарушения, а поскольку была очевидна основная его направленность – создать на территории СССР условия для проведения так называемых «психологических операций». Немотивированный отказ от явно провокационной «третьей корзины» грозил срывом всех договоренностей, в поисках выхода из создавшегося тупика советское руководство вынуждено было пойти на уступки.

Сегодня можно сказать, что тем самым было положено начало сдачи позиций великой державой. Для Запада стала очевидной возможность диктовать свои условия Советскому Союзу.

Воспользовавшись сложившейся ситуацией по «третьей корзине» и получив некую свободу действий на территории СССР, центры «психологических операций» не преминули воспользоваться этим.

По их инициативе в Москве, Киеве, Тбилиси и других городах страны возникли неофициальные группы по контролю за соблюдением хельсинкских договоренностей.

Они ставили целью выявление фактов нарушения прав человека в СССР и передачу этих данных в посольства иностранных государств – участников совещания в Хельсинки. Для этого их снабдили специальными бланками.

Дело, казалось бы, благородное, если бы за этим не скрывался замысел легального сплочения сил, проявлявших себя противниками государственного строя.

Не случайно среди них были те, кто в последующие годы оказался во главе разрушительных процессов.

Фактически это были структуры, призванные вести идеологическую борьбу против режима, подстрекать советских граждан к противоправным действиям.

Сейчас очень сложно об этом писать. В наши дни «правозащитное движение» окружено ореолом героизма, стало символом борьбы за демократию. Бывшие правозащитники открыто признают, что активно боролись против существовавшего строя, тогда как в прежние годы они именовали себя всего-навсего «инакомыслящими».

А между тем истина такова: политический отдел посольства США, и в частности его сотрудник Ричард Колмс, имел постоянную связь с представителями группы «Хельсинки» в Москве. Через него шла тайная, но весьма последовательная поддержка этих групп.

Организаторы психологических операций не без оснований видели в них силу, направленную на подрыв доверия к власти. Наиболее активные участники названных групп поощрялись Западом, и не только морально.

Следует отметить, что правозащитное движение было очень неоднородным. Подавляющее число людей, включившихся в него, искренне желало демократических перемен. Они выступали против отживших методов руководства страной, против привилегий высшей номенклатуры и бюрократов, попиравших права граждан. В необходимость перемен искренне верили многие творческие работники, видные ученые, да и простые люди. Это были действительно «инакомыслящие», не посягавшие на конституционный строй. Однако они невольно прикрывали тех, кто вынашивал совсем иные планы и преследовал совсем иные цели, кто, выполняя волю зарубежных спецслужб, вел борьбу против самого строя. Когда же некоторых участников подрывных акций привлекали к уголовной ответственности, многие из искренне заблуждавшихся людей, не разобравшись, становились на их защиту. Так расширялось поле недовольных.

Хорошо помню слова одного члена украинской группы «Хельсинки». Заранее прошу прощения, если ошибаюсь, но, по-моему, это был Лукьяненко, лидер республиканской партии Украины, ныне посол Украины в Канаде. «Нам эти московские диссиденты, – заявил он, – не так уж и важны. Но они помогут решить наши национальные проблемы, избавиться наконец от москалей».

Немалую роль в поощрении «правозащитного движения» играли и высшие эшелоны власти США, о чем – сам того не желая – убедительно свидетельствует бывший участник «хельсинкской группы» Орлов в своей книге «Опасные мысли».

Рассказывая о встрече с государственным секретарем США Джорджем Шульцем перед поездкой президента Рональда Рейгана в Москву, он пишет: «…я попросил его (Шульца), а позднее президента встретиться в Москве не только с отказниками, желавшими выехать из страны, но также – и притом отдельно – с диссидентами, целью которых было изменение самого советского режима, что было Рейганом и Шульцем сделано».

Приведу еще одну цитату из инструкции американских спецслужб:

«…используйте в своих интересах отдельные политические моменты, которые несут в себе происходящие перемены: расширение гласности, критики и самокритики, более жесткий контроль за соблюдением социалистической законности, обеспечением прав граждан и т. п. Генеральное направление борьбы есть наступательные действия, в которые необходимо включать широкие круги различных слоев народа.

Прибегая от простейших к более сложным формам борьбы, каждому социальному бунту или недовольству необходимо немедленно придавать национальный характер. Национально-политические цели должны быть доминирующими мотивами, даже если первопричина была не в этом».

Документ этот извлечен не из сейфов ЦРУ и не из досье КГБ, он был опубликован в печати. К сожалению, опасность подобного рода установок и действий не вызывала реакции у высшего руководства партии и государства.

Ситуация напоминала «игру в пустые ворота». Вратарь не то что ушел из ворот, но своим бездействием шокировал и защитников, и нападающих. Наступил паралич власти.