Kitabı oku: «И я ступаю в эту пропасть», sayfa 2

Мгновенье. Оно кажется вечным и скоротечным одновременно. Словно время остановилось, пока загорался свет. Так загорелся ли свет или всё же нет? Он восстанавливал этот миг в памяти каждую минуту. Стоит ему заварить кофе – и он застынет с чашкой в руке, пока там не останется лишь холодная безвкусная жижа. Задумается в душе и замирает с шампунем в руке, тупо наблюдая, как капли воды стекают по стене. Ложась в кровать, тщетно пытается выкинуть эти мысли из головы и этот взгляд, пронзивший его до мурашек.

Она была подобна опасной волне, накрывшей его с головой и не оставляющей ни шанса на спасение. Сначала он увидел глаза. Эти удивительные гипнотические глаза смотрели куда-то внутрь него самого, словно пытаясь разглядеть саму его сущность. Этот взгляд парализовал его. Словно разряд тока пробежал между этими двумя людьми, пристально наблюдающими друг за другом. Он не мог сказать, что за эмоции отразились в тех глазах. Но на собственной коже прочувствовал силу этих эмоций.

Мгновение, и этот взгляд исчез. Его трясло словно в лихорадке. И перед глазами стоял образ этой странной женщины.

– Ну что, убедилась?

– Да, но теперь вопросов стало лишь больше.

Перед ней со стуком опускается стакан с коричневой жидкостью и льдом внутри. Она, не морщась, залпом опустошает его и с ещё более громким стуком опускает его обратно на барную стойку. Человек перед ней загадочно усмехается, натирая посуду белоснежной салфеткой. Эта вечная ухмылка. Вечно он напускает на себя эту ауру загадочности, что хочется запустить в него чем-то тяжёлым… Она лишь крепче сжимает стакан в руке.

– Ты можешь пугать своей загадочной улыбкой остальных, но не меня. Иначе, клянусь, однажды я хорошенько приложу тебя этим стаканом.

– Ну, навредить это мне не навредит. Но ощущения явно не из приятных. – Всё та же ухмылка, но теперь он с опаской поглядывает в её сторону: на внезапную атаку не остаётся и шансов. – Так что насчёт того парня? Ты убедилась, что это он?

– Он выглядит точно так же, но что-то не то. – Нахмурившись, она задумчиво рисует пальцем какие-то узоры на столешнице. – Будто оболочка одна, а начинка иная.

– Разве такое возможно?

– Даже не знаю. Я уже ничего не знаю. Никто не даёт мне книгу.

Жёстким ударом кулака она разрушает эти нарисованные ей же узоры. Жидкость из перевёрнутого стакана заливает их. Джун кладёт салфетки перед ней, но не заметив никакой       реакции, одним движением изящно избавляется от оранжевых разводов. В каждом его движении прослеживались такая размеренность и изящность, что можно было часами наблюдать за ним. Что она обычно и делала. Но сейчас он с досадой осознал, что вновь всё её внимание направлено в совсем другом направлении. Мог ли он помешать этому? Запросто. Стоит лишь рассказать, кому нужно, а ещё броситься ей в ноги и умолять увидеть в нём того самого ребёнка, которому она отдавала всю свою заботу и нежность. Но это бесполезно. Всё, чего он добьётся, может и не её ненависти, но её презрения. Ведь она похожа на мчащийся на всей скорости бронепоезд, который сносит всё, что смеет стоять у него на пути. Непреднамеренно, но в результате безбашенного упрямства и давних счётов с призраком. Поэтому он лучше обеспечит ей беспрепятственный путь и безопасное приземление при неминуемом столкновении.

– Как всё прошло? Ты обращался с ним, как с незнакомцем? – Она поднимает взгляд на него, когда он ставит перед ней новый стакан с соком, хлопает по плечу и мягко улыбается, а он не может улыбнуться ей в ответ.

– Да. – Стаканы уже скрипят от чистоты, но это помогает ему сосредоточиться. – Делал вид, что первый раз вижу его. Но знаешь…

– Что?

– Возможно он безумно талантливый актёр, но даже актёры не смогут контролировать взгляд, мимику в момент, когда их опьяняют их же воспоминания. Хотя бы на миг, но он должен был выдать себя.

– К чему ты ведёшь?

– Я веду к тому, что скорее тот человек всё же… – Он кидает взгляд на неё, опасаясь её реакции. – Мёртв.

Она вздрагивает: это трогает её, как он и предполагал.

– А этот – лишь похож на него. И даже если он вдруг его реинкарнация, он не имеет ничего общего с тем, кто до этого жил в этом теле.

– Но ты же знаешь…

– Что мы не можем перерождаться? Что мы лишены этой милости? – Он не смотрит ей в глаза. – Знаю.

– То есть ты считаешь, что он не притворяется, а правда является другим человеком?

– Именно так.

Эти слова приносят ей заметное облегчение, а вместе с тем вводят в замешательство. Какова вообще вероятность того, что из почти восьми миллиардов людей на Земле она могла встретить его точную копию, которая не имеет отношения ни к нему, ни к ней, ни к прошлому, которое они разделили на двоих. Мало кто ещё помнил о нём, но она не могла этого забыть, хотя думала, что ей удалось. Но стоило ей увидеть того человека, как память вернулась с ещё более яркими образами и запахами. Он казался абсолютно невинным. Даже злился иначе. Вёл себя как совершенно иной человек. И она не могла поверить, что эта история, до сих пор живущая в ней, уже умерла, полностью исчерпав себя ещё века назад. Может тогда и ей стоит начать двигаться вперёд?

– Я встречусь с ним сама.

– Хочешь убедиться? – Кивает. Он знал это и без лишних слов.

– Да. Убедиться и отпустить эту историю.

Но этого он не ожидал. Он поднимает глаза, чтобы найти подтверждение её словам, и видит всё в её взгляде: с ноткой печали, но абсолютно без всяких сожалений. Ночь была долгой и мучительной, но близился рассвет. И несмотря на прохладу внутри растекалось тепло.

Уже прошла неделя. А он всё ещё думал о произошедшем в баре и видении, о странном сне в парке и тех глазах. Что бы это могло быть? Может знаки судьбы? Просто цепочка обстоятельств, которая запустит перемены в его жизни, но наполнение которых не значило ничего, но лишь давало толчок. А может быть вскоре перед ними возникнет Воланд с сигарами, пространными речами и заманчивыми предложениями?

Он мотает головой, чтобы прийти в себя и сосредоточиться на реальности. А реальность была всё той же. Перед ним, словно прыгающие головёшки перед Мэй, висели лица, больше похожие на маски, сделанные на основе слепков чьих-то недовольных и кислых мин. Настолько они казались неживыми. Они собрались вокруг него, выглядывая из-за мольберта, лишь раздражая этой нелепой, детской попыткой привлечь внимание и показать, что они в разы лучше. С громким выдохом он вытаскивает наушник из уха.

– Говорите, что вам надо и проваливайте. Теней лишних набрасываете.

Он пытается говорить безэмоционально, звучать максимально отстранённо, но раздражение сочится из каждой поры на его теле.

– Будь уже честным с собой и окружающими. К чему это лицемерие?

– Лицемерие? – Он в удивлении приподнимает брови, забывая о необходимости контролировать эмоции и тон. – О чём ты вообще?

– Почему все притворяются, что любят друг друга, что ни к кому не питают негативных эмоций?

От одного взгляда на неё ему становится тошно и мерзко. Она стоит над ним гордо задрав голову и скрестив руки на груди, чувствует себя выше него лишь потому, что за её спиной стоит толпа безмозглых ведомых кроликов. Она во главе тех самых идиотов, которых без всякого стеснения и стыда заявляют, что они «токсичны» (от одного этого нелепого слова его выворачивает). Но они самые правильные из «токсичных», поэтому считают себя вправе осуждать и поливать грязью других людей. Но самое интересное, что никто из них не является таковыми: все люди любят посплетничать, осудить кого-то в своём маленьком кругу, но всё-таки могут выслушать чужое мнение, спокойно высказав своё мнение без лишнего и безосновательного «фи», а ещё побоятся заранее осуждать кого-то, совершенно не зная его. В этом плане это поколение преуспело. Но есть такие индивиды, как она: не способные принять, что какая-то другая мысль, отличная от их мнения, имеет право на существование. Этой узколобостью они загоняют весь мир и людей в лишь им понятные рамки. Но многие из подобных индивидов довольно трусливы. Они не выйдут на конфликт лицом к лицу: предпочтут улыбаться в лицо или молчать, а за спиной обсуждать, ссориться в переписке и выражать своё мнение лишь в интернет-пространстве – там, где никто не сможет раскрыть для себя его истинную сущность, там, где интонация, тон, уровень искренности или издёвки написанных слов могут искажаться в зависимости от восприятия собеседника. Или, по крайней мере, ты можешь убедить собеседника и всех остальных в том, что проблема в нём, а не в твоих ядовитых словах. На словах они великие мира всего, а на деле от них остаётся лишь мокрая трусливая лужица, когда они пытаются заявить о своём мнении без чьей-либо поддержки. Хён с детства понял природу таких людей, и эта самая природа не вызывала у него ничего кроме отторжения и чувства, как будто вляпался в грязь, столкнувшись с таким человеком. В таких условиях даже у самых терпеливых лопается терпение. А Хён не мог понять, почему его прозвали ангелом? Изо рта ангелов не вылетают подобные слова.

– А разве как раз не ты самая лицемерная сука из всех?

Толпа оторопела. Кто-то был возмущён, кто-то притих, не ожидая такого прямого нападения, кто-то просто делал вид, что ни при чём. Возвышавшаяся в своих мыслях над ними особа казалось позеленела, но всё же с кривой ухмылкой выдавила из себя:

– Это твоё последнее средство? Оскорбление? А на большее ума не хватило?

– С инфузорией будет честнее бороться её же методами.

Ему казалось, что вот-вот она уже перестанет зеленеть, посинеет и превратится в одну из ящериц на его холсте. Ругань, крики, метания на месте, плевки ядом. Ворох ящериц. У них блестящая тёмно-синяя чешуя и ярко-красные рты. Маленькие змеиные глазки и чёрный яд. Внешне выглядят потрясающе, отличаясь своей синей шкуркой, но у него вызывают лишь приступ омерзения. Казалось, это длилось бесконечно. Но это нисколько не трогало его. Он сам не понимал, когда успел настолько устать от них.

Вдруг он осознал, что не слышит слов. Лишь неразборчивые реплики, лишённые смысла, и эхо голосов. Словно он погрузился в воду. А вода поглотила все посторонние шумы вокруг него. Его охватил страх. Это не нормально. Так быть не должно. Но в его голове раздался голос, будто сквозь толщу воды к нему пробился солнечный луч. На мгновение он даже обрадовался этому голосу. Пока его с новой силой не захлестнул приступ паники.

– Бесит, так ведь? Назойливые мухи. Пока ты не оставишь кучу навоза, чтобы отвлечь их, они не отстанут. Вот что подобные представляют из себя.

 Мягкий женский голос с издёвкой проникал в каждую клеточку его тела, полностью овладевая его волей, ведь это было единственным, что он мог слышать. Женщина, которая находилась где-то по ту сторону разумного, казалось, наслаждалась, издеваясь над ним. Она знала, что он полностью в её власти.

– Кто ты? – Он не уверен, доносится ли голос извне или звучит лишь в его голове. Но мысль, мелькнувшая в его голове, нашла свой ответ.

– Подними глаза.

Он поднимает глаза, но видит лишь ящериц, плюющихся ядом.

– Справа.

Он поворачивается направо, и видит девушку, стоящую в дверном проёме. Глаза. Это те самые глаза, что он видел на прошлой неделе. Он забыл о том, что он тонет в глухом море, забыл о вопящих вокруг ящерицах и их ядовитой слюне. Он чувствовал себя мухой в паутине, распластанной перед медленно подбирающимся к ней и наслаждающейся её страхом пауком.

– Не стоит бояться. Я не кусаюсь… Почти. Только если ты этого не пожелаешь.

Её губы не двигались. Они лишь растянулись в кривой ухмылке, когда он с ещё большим страхом осознал:

– Я слышу тебя в своей голове?

– Именно так. Пошли со мной.

– Куда ты?! Я ещё не закончила!

Она вопит ему в спину, когда он бежит прочь из аудитории. В воздухе повисла тишина, стоило ему скрыться за дверью. Ящерицы сами тонули в своём яде.

Она почти сразу же пропала из виду, но её голос направлял его. Он настиг её лишь на поляне, на которую перестал приходить примерно с неделю назад. Схватив её за руку, он развернул её к себе и открыл рот, чтобы то ли спросить, то ли выкрикнуть этот вопрос, но ни издал ни единого звука, словно он в одно мгновение потерял способность говорить. Словно кто-то заткнул его и сорвал слова прямо с губ, развеяв их на ветру.

– А я надеялась встретить тебя здесь. Но пришлось прибнуть к крайним мерам, ведь ты перестал приходить сюда. Печально, – на её лице и правда появилось выражение печали, но он чувствовал фальшь в каждом движении мышц её лица. – Вероятно, тебя спугнуло то, что ты посчитал кошмаром.

Стоило ей договорить, и дар речи к нему вернулся сам собой, словно не было этой длинной паузы.

– Кто ты такая?!

– Кто я такая?

Этот вопрос одновременно слетает с его губ и раздаётся её голосом в его голове. Он по-прежнему крепко держит её за запястье, но она и не думает вырываться. Он замечает это и отдёргивает ладонь, словно обжегшись. Чувствует, как стало труднее дышать. Страшно. И волнительно в то же время. Эти глаза гипнотизировали его, подчиняли себе, и он не мог сдвинуться с места, не мог произнести ни слова.

– Мне стало любопытно.

Она приближается вплотную к нему и смотрит прямо в глаза. Он едва дышит, потому что почти ощущает, как его дыхание касается черт её лица.

– Ты видел кое-что на этой поляне некоторое время назад. Но никому не сказал об этом, не поделился подозрениями, хотя постоянно думал об этом.

– Я решил, что это просто паранойя. Ведь такого не может быть. Не в этом мире. Да, этот мир очень сложен и во многом непонятен, но он понятен своей логичностью, материалистичностью и физикой.

– А что, если мир, который известен тебе, на самом деле не тот, что ты представляешь? Что если этот мир ещё сложнее и непонятнее?

– Что ты имеешь в виду?

– Просто вспомни всё, что ты видел. От самого начала и самого конца. И кого ты видел тогда.

Эти слова словно толкают его в бездну. Он летит в самую пучину воспоминаний, которые сам когда-то выкинул, чтобы не сойти с ума. Холодные руки бездны обвивают его со всех сторон, проникая своими ледяными пальцами внутрь его тела и сжимая его сердце, наполняя его ужасом и неверием. Он меняется до неузнаваемости в этом свободном падении, но оно лишь только началось и не имело свойства заканчиваться. И она летела вместе с ним, абсолютно наслаждаясь этой поглощающей пустотой, которая в её видении этого мира, возможно, была наполнена до краёв.

Глава 2

– А что, если мир, который известен тебе, на самом деле не тот, что ты представляешь? Что если этот мир куда сложнее и непонятнее?

– Что ты имеешь в виду?

– Просто вспомни всё, что ты видел. От самого начала и самого конца. И кого ты видел тогда.

Эти слова словно толкают его в бездну. Он летит в самую пучину воспоминаний, которые сам когда-то выкинул, чтобы не сойти с ума. Холодные руки бездны обвивают его со всех сторон, проникая своими ледяными пальцами внутрь его тела и сжимая его сердце, наполняя его ужасом и неверием. Он меняется до неузнаваемости в этом свободном падении, но оно лишь только началось и не имело свойства заканчиваться. И она летела вместе с ним, абсолютно наслаждаясь этой поглощающей пустотой, которая в её видении этого мира, возможно, была наполнена до краёв.

Его охватывает дрожь. Он не может контролировать её. Словно он перенёсся в центр снежной бури. Хватает снег голыми руками и растирает всё тело, стараясь согреться, пока ледяной ветер отбирает последние силы и надежду на спасение. И в следующий момент ему становится жарко. Безумно жарко, словно его засунули в горячую печь, но нет, его ноги все ещё стоят на промерзшей земле. Он хочет содрать кожу с себя, как последнюю одежду, ведь больше на нём ничего не осталось. Это последняя стадия. Агония уже охватывает всё его тело. И он проклинает эту нелепую пропасть, которая оказывается сборищем миров, предстающим перед ним в свободном падении. Он зажмуривается до рези белого света под веками и, вновь открыв глаза, видит перед собой леденящий душу взгляд той, что летит вместе с ним. И уже она держит его за руку, подбираясь всё ближе. Касается разгорячённого тела под рубашкой и тянется к губам. Он снова зажмуривается.

И вот он снова стоит на той же поляне. Но она переменилась до неузнаваемости. Тучи поглотили яркие солнечные лучи и грозно нависли над головами двух людей, словно недоумевая, почему они здесь. Или, если быть точнее, не понимая, почему он, Хён, здесь. Трава сначала окрасилась в насыщенный изумрудный, а в следующий момент пожухла, словно пронёсшаяся в его сознании снежная буря забрала оставшееся время и без этого их невечной жизни. Всё как с человеком. Ты не знаешь, в какой момент придёт конец. Ты можешь исчезнуть в один миг, и твой яркий, радующий глаз цвет исчезнет без следа, будто никогда и не существовал такой человек. И так с любым живым существом. Что останется после смерти? Сухая пожухлая трава и былые воспоминания у кого-то другого, для кого эти воспоминания хуже самой изощрённой пытки.

Так произошло и с Даниэлем. Он исчез, оставив после себя лишь воспоминания и тоску в душах людей, знавших его. Но Хён не знал его настолько хорошо, чтобы быть шокированным и донельзя опечаленным его смертью. Но кое-что всё же шокировало, оставив глубокий след в душе, который его подсознание скрыло даже от него самого. Но эта женщина сейчас своими аккуратными пальчиками ковыряет дырку в его сердце, вытаскивает наружу жалкий кровавый ошмёток и подносит к его лицу, провоцируя яркие вспышки перед глазами. Первая вспышка – он останавливается перед поляной, завидев издалека того человека, которого знал лишь номинально. Вторая – голос того человека в его голове просит уйти, и на поляне кто-то появляется. Третья вспышка – этот кто-то с волосами до плеч вонзается зубами в шею, и красная краска пачкает голубой ворот свитера. Это кровь. Она пачкает губы, стекает по подбородку высокого длинноволосого мужчины, который оборачивается к Хёну. Красный блеск его глаз завораживает. Но осознание больно бьёт его под дых. Ужас, непонимание и отрицание растекаются по венам и адреналин бьёт в голову. Он срывает с места и бежит прочь, как можно дальше от этого места. А загадочный мужчина ухмыляется и кровавыми губами что-то говорит ему. Но Хён уже ничего не слышит. В его голове, как перепуганная птица в клетке, бьётся лишь одна мысль: у этого мужчины было его лицо.

– Что?

Она отдёргивает руку с его плеча, в недоумении хмурит брови и отступает назад. На её лице буря эмоций, но Хён не может истолковать её правильно, ведь внутри него бушует собственная буря.

– Такое вообще возможно? – Она и не думает объяснять ему что-то. Она обращается к самой себе. Едва держится, чтобы не рухнуть прямо здесь, делает ещё один шаг назад, но всё же оступается. Хён подхватывает её, не давая упасть. Они опускаются на землю и не могут отвести глаз друг от друга. Он видел что-то притягательное внутри её оглушающей пустоты, она пыталась разглядеть что-то яркое в глубине этого бескрайнего моря. Оба часто дышат и пытаются заглушить ужас, рвущийся изнутри, в раз опуская глаза в землю.

– Так галлюцинации появились уже тогда… – тихо бормочет он себе под нос.

– Галлюцинации?

– А разве это не они? – нервно усмехается он, вцепляясь пальцами в изумрудную траву. – Я вижу то, чего быть не может. А ещё хуже, что я вижу иллюзии с самим собой со стороны.

– Или кто-то нарочно показывает тебе подобное. – Едва слышный шёпот куда-то в пространство, но он всё слышал.

– Что?

– Не всё, что ты видел, было обманкой.

– Как это понимать? Издеваетесь надо мной? – срывается на крик, но вмиг затухает и опускается на землю. Нет, он снова не похож сам на себя. И снова давит голос внутри, сжирая себя изнутри.

Она хватает его за плечи, чем заставляет его неосознанно вздрогнуть от удивления. Она слишком близко к нему. Закрывает глаза, делает глубокий вдох, наполняя лёгкие воздухом дополна, и замирает в таком положении. Он не дышит, боясь ненароком разрушить что-то хрупкое, что она сейчас держит в своей голове. Или лёгких. Медленно выдыхает и смотрит куда-то внутрь него, словно вот-вот вывернет всего наизнанку. На какой-то миг ему кажется, что в её глазах мелькнул красный блеск, но исчез слишком быстро, чтобы убедиться в этом. Она напоминает ему опасного хищника, того самого из его галлюцинации, а он совершенно точно напоминал кролика с коричневой спинкой, беспомощно замершего перед своим природным врагом и своим естественным убийцей: и другого исхода словно и не может быть.

– Так вот оно что… А ты не так прост. В прошлой жизни явно был либо святым, либо отпетым грешником.

Каждое слово подобно тягучему мёду, растворяющемуся на её языке. Она неспеша произносит их, грея его во рту, чтобы прочувствовать каждую ноту этого неуловимого медового аромата.

– Что? О чём…

Но он забывает, как говорить, когда её губы оказываются у его шеи. Он чувствует её разгорячённое, но всё ещё ровное дыхание на своей коже. Каждая клеточка его тела отзывается на её еле заметную дрожь. И дыхание становится прерывистым. Его дыхание. Горячий шёпот провоцирует мурашки по телу. Неужели он так давно не вступал в близость, что сейчас нуждался в ней до такой степени, что испытывал возбуждение рядом с той, кто заставляет его испытывать чистый ужас и от кого так и веет опасностью? Или как любят писать во второсортных романах: эта опасность и свела его с ума?..

– Послушай, – Новый табун мурашек словно волной уносит все его мысли в открытый океан. – То, что ты видел, реально. Я уже говорила, что тот мир, который в пределах в твоей досягаемости, ещё не всё. Поэтому это было по-настоящему. Всё, кроме того лица. Кто-то издевается над тобой и надо мной.

Она снова делает глубокий вздох и, словно это даётся ей с большим трудом, отодвигается от него, но её руки по-прежнему на его плечах. И снова этот взгляд, пробирающий до мурашек и раскладывающий все твои скелеты по полкам. Он уверен, что она видит его насквозь. Его сущность и всё, чем он жил прежде. Он не подвергает ни единое её слово сомнениям. Эти карие глаза с красным отблеском завлекают его всё дальше в свой колодец без дна. Старый забытый колодец, про который все забыли. Но если попадёшь туда, то непременно поймёшь, что он далеко не засохший. И поймёшь ту лягушку в колодце.

– Это не галлюцинации. Галлюцинации ты видел лишь в том баре, куда я позвала вас, после напитка, предложенного барменом.

– Так это была ты…

В голове туман. Ночь опускается на поляну, а их окутывает розовый туман. Он в волосах, на губах, он может коснуться его пальцами и увидеть розоватую краску на своей коже. Она смешивается с потом, бегущим по его шее, превращаясь в своеобразное приворотное зелье.

– Это была я. – Последнее, что он запоминает, это её нежная улыбка, такая чуждая этому образу, что внушил ему страх. – Но это был не ты…

Он снова глубоко вздыхает, ерошит отросшие волосы и переворачивается на живот, сжимая кулаки до тупой боли в суставах. С его губ срывается стон мучительных размышлений и растерянности. Он не понимал, насколько нужно сойти с ума от воздержания, чтобы увидеть все те вещи, что привиделись ему. Но туман в голове был настоящим. Туман и пелена возбуждения, перекрывшие последние зачатки здравого смысла. Он не помнил, почему вдруг так возбудился, но помнил всё остальное в деталях. Обнажённое тело на его белоснежной рубашке, в её руках – трава, превратившаяся в болото под лунным светом, яростные движения и громкие стоны. Он накрывает лицо подушкой и кричит в неё: нужно перестать думать об этой ночи. Гораздо важнее другое – то, что не было галлюцинацией, но отчасти было иллюзией. Ему не показалось. Он не сошёл с ума. В шею Даниэля вонзились два клыка. Тот человек пил его кровь. Но являлось ли то, что он видел, человеком?

– Вампиры. – кидает она, сидя вполоборота к нему.

– Вампиры? – с недоверием переспрашивает он, хмуря брови. Логично, если учитывать, что ему довелось наблюдать. Но мог ли человек в своём уме поверить в это? Что ж, он уже давно не был в своём уме. – Они существуют? Реально?

– Так принято называть их в этом мире. Но всё-таки они реальней некуда. – смеётся она, натягивая одежду. Ему приятен её мягкий тембр. – С одним из представителей ты только что переспал.

– Что? – он усмехается, не веря своим ушам. – Хочешь сказать, что ты вампир?

– А думаешь, почему я в один момент съехала с катушек и от угроз перешла к поцелуям?

– Не слышал подобного о вампирах. Если верить доступным источникам, то ты просто выпила бы мою кровь. И повезло, если бы не убила меня при этом.

– Недалеко от правды. – Пожимает она плечами. – Но если бы я сделала это, то привязала бы себя к тебе.

– Привязала? Что это значит?

– У тебя необычная кровь. Она одурманивает таких, как я. Но у тебя есть какая-то непонятная защита, которая не позволяла никому из подобных мне понять этого. До сегодняшнего дня, пока я не проникла внутрь этого барьера.

– Я уже ничего не понимаю. То есть так может сделать каждый?

– Нет, это доступно все паре или тройке таких, как я. И он тоже мог бы это сделать… – Говоря это, она вдруг сделалась грустной и взглянула на Луну.

Но он не расслышал её последних слов.

– И моя кровь делает меня сексуальной жертвой вампира?

Она смеётся, и он ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы этот диалог прерывался.

– Ну, чрезмерно сексуально привлекательным объектом тебя делает твоя внешность. И не только для вампиров. А вот если твоя защита ослабнет, рядом находящийся вампир может и убить тебя в приступе дикой жажды. А такое и среди нас – уже не норма. Это своего рода наказание. И для нас, и для обладателя подобной крови. Это означает, что ты в прошлом либо был сущим ангелом, поэтому твоя невинная и святая кровь так привлекательна, либо был просто отменным ублюдком, буквально тем, кто спустил сотни и тысячи невинных жизней в унитаз, а такой дар тебе дан для того, чтобы наказать тебя. – Погрузившись в размышления, она обнимает собственные колени и порой щёлкает пальцами, словно стимулируя мыслительный процесс. Кудри спадают по её обнажённой спине. – Но барьер крайне силён, как будто подарен свыше. Нужно узнать подробнее про это проклятье.

– Но почему ты не выпила и капли моей крови, а переспала со мной?

– У меня хорошая сила воли, – усмехается она. – Но влияние этого сладкого аромата было слишком сильно. Нужно было… компенсировать?

– А, принцип меньшего зла…

Он заходится в смехе, а она лишь отворачивается, поднимает взгляд к небу и спокойно говорит.

– Ты много не знаешь. И про процесс жертвования крови.

– Так расскажи мне.

– Для чего? Послушай, – она приближается вплотную к нему, ложась рядом. – Я сказала это всё лишь потому, что ты всё равно забудешь. Таковы правила.

– Ты сотрёшь мне память?

– Иначе это станет слишком опасно… Даниэль тоже знал слишком многое.

Но он не забыл ни слова. И каждый день крутил эти слова в своей голове. Почему он никогда не замечал ничего, до того дня несколько недель назад, но и тот стёрся из его памяти? Она уверена, что это было чьей-то злой шуткой. А вот те фигуры…

– А, это я отправила проверить тебя. Но не думала, что их любопытство настолько велико, что они припрутся толпой. – Она глубоко вздыхает и ерошит волосы, откидывая роскошные кудри за спину.

Ему кажется, что над ним смеются. Те самые высшие силы, так называемые вершители судьбы, беспощадно и насильно ломая границы его сознания, одновременно кидая его в самое пекло неизвестной ему части этого мира, что существовала столько же, сколько лет этому миру. Его бросают в бездонный колодец, или скорее бездну, скорость падения в которой равна скорости разрушения привычной жизни. Словно беспомощный ребёнок он ждал того, кто возьмёт его за руку, зажжёт огонь и выведет его из тёмной комнаты, полной монстров, живущих в его собственных страхах. Так он себя чувствовал. Эти ужасные монстры – неизвестность, безнадёга и отчаяние. Он ещё не видел этих монстров в данный момент, но предчувствовал их появление. Слышал их хлюпающие шаги, смрадное дыхание и адское завывание. Он не понимал, почему его воображение рисует подобные картины. Ничего ведь не произошло. Навряд ли за ним будут охотиться страшные вампиры, даже если вспомнить её речи про его кровь. Он под чьей-то невидимой защитой, пока не придёт очередной умный соблазнитель, как она. Но она сама не придёт. Она каким-то образом уверена, что в его памяти не останется ничего, напоминающего о иной изнанке известного ему мира. Но его преследовали странные мысли и чувства.

Он хотел увидеть её снова. Хотел взглянуть в эти удивительные глаза с красным блеском. Хотел увидеть эту самоуверенную ухмылку, но ещё больше желал увидеть её мимолётную искреннюю улыбку. Он не понимал, почему так. И вообще последнее время с ним происходило что-то странное. Он всегда держал свои эмоции под контролем. Не позволял себе повышать голос, говорить на эмоциях, провоцировать кого-то, выяснять отношения, высказывать обиды и недовольство. Он был таким с детства. Тихим и вежливым. Никогда не испытывал такого гнева, который перекрыл бы здравый рассудок. Он просто не видел смысла в том, чтобы выплескивать все свои эмоции. По словам его бывшей девушки, это и стало причиной расставания, а совсем не её измена. Но и сам Хён осознавал, что своей холодностью он заставлял её сомневаться в реальности их отношений и доводил её до отчаяния. Он и правда любил её, но не мог даже сказать об этом. Не мог обнять и приласкать человека, которого любил.

Последнее время его переполняют эмоции. Настолько, что он не сдерживается, расплёскивая их вокруг себя. Но эти эмоции не обычная смесь позитивных и негативных эмоций, переполняющая среднестатистического человека. В его звенящей пустоте слышен вой. Злость, гнев, ярость. Как ни называй эти эмоции, они имеют одну сущность, что пожирает человека заживо. Прямо сейчас он борется с самой собой. Борется со своей тёмной гранью. Борется с желанием взрыва, эмоций в этой статике. И этот взрыв приходит в его жизнь, когда эта надежда уже становится рутиной. Она совершенно точно является этим взрывом. Всего лишь одна встреча. Одна лишь ночь. Но этого хватило, чтобы она засела в его голове. И, возможно, это было наваждением, но он всем нутром чувствовал, что это не была их последняя встреча. Он знал, что они обязательно увидятся снова. И эта мысль заставляла его почувствовать себя полным психом.

Я делаю шаг в комнату, но передо мной лишь темнота. Кажется, я шла слишком долго. Кажется, я потерялась где-то давным-давно. Или всё же потеряла себя?

Я иду дальше, ступая по тонкому льду, желая провалиться под него раз и навсегда. Но у меня нет выбора. Я должна идти, чтобы не остаться в липкой пустоте вечности. Эта вечность ревёт пустотой в груди, и я не чувствую уже ничего. Даже дикая боль стихла, хотя демоны внутри меня и не думали иcчезать. Чувства притуплены, словно лезвие тех маленьких ножей, что я не умею точить.