Kitabı oku: «Осужден и забыт», sayfa 4

Так и получилось. Первым делом я отправился в военный суд Московского гарнизона. Там меня долго мурыжили по всем кабинетам, а потом потребовали специальный допуск из ФСБ. В общем-то я ожидал именно этого. С запросом из гарнизонного суда я отправился на Лубянку. Дежурный офицер долго изучал принесенные мной документы, а потом заявил, что дело относится к компетенции Службы внешней разведки, и никакие доводы о том, что ответ Константину Михайлову поступил именно отсюда, не возымели никакого действия. Я поехал в СВР…

Не буду утомлять читателя описанием моих долгих и многодневных хождений по кабинетам наших спецслужб. Замечу только, что, если уж Гордеев взялся за дело, он от него не отступит. Я вцепился в спецслужбы мертвой, бульдожьей хваткой. И это принесло свои плоды: меня принимали все более важные персоны. От дежурных офицеров я перешел к заместителям начальников отделов, в чине не меньше майора. Потом к самим начальникам – подполковникам и полковникам. Потом к начальникам управлений – те уже были генерал-лейтенантами и генерал-полковниками. Каждый раз я заполнял массу анкет, в которых разве что не требовалось назвать девичью фамилию моей прабабушки. И в конце концов в один прекрасный день я с очередной бумажкой, исписанной во всех направлениях визами принимающих меня персон, был направлен непосредственно к главе Службы внешней разведки генералу армии Леониду Теребилову. Честно говоря, меня удивило, что с нашим, в общем-то, малозначительным делом я дошел до самого верха. А может, не совсем малозначительным? То, о чем рассказывали братья, свидетельствовало об обратном. А если это так, то не с огнем ли ты играешь, Юрий Гордеев? И не рискуешь ли ты сильно обжечься?

Как бы то ни было, в назначенный день я отправился на прием к директору Службы внешней разведки Леониду Теребилову.

Надо сказать, СВР – это еще то местечко. Куда там зданию РСХА, по которому ходил Штирлиц, эффектно показывая дежурным свое удостоверение. Пропуска, проверки, согласования здесь занимают массу времени. А что вы хотите – разведка!

Через полчаса после того, как я припарковал машину на стоянке у здания СВР, адъютант Теребилова пригласил меня к нему.

Кабинет оказался весьма скромным. Не по размеру (комната была довольно большой), а по обстановке. Стены обиты деревянными панелями. Массивный стол, книжный шкаф, трехцветный флаг в углу. Маленький столик с двумя десятками телефонов, из которых добрая половина без номеронабирателей. На стене портрет Ельцина в десантном берете. Вот, собственно, и все.

За письменным столом сидел человек в темно-сером костюме. Генерал Теребилов (а это был, безусловно, он) оказался сухощавым красивым мужчиной с большими солидными залысинами на голове. Он был неуловимо похож на актера Эммануила Виторгана – та же благородная посадка головы, умные глаза, какой-то ненашенский лоск. Ну еще бы, наверняка этот Теребилов, прежде чем погрузиться в мягкое кресло директора СВР, прошел большую практику работы в разведке – обычно так и бывает. На более или менее публичные должности в разведслужбах выдвигают «отработавших свое» резидентов.

Я подошел к столу. Теребилов жестом указал на стул.

– Здравствуйте, Юрий Петрович, – сказал он, приветливо улыбаясь. Его глаза лучились искренностью и добротой.

«Это профессиональное», – подумал я, решив не поддаваться на приветливый тон разведчика-профессионала.

– Добрый день.

Теребилов вынул из папки лист бумаги, в котором я узнал свое заявление, и положил его перед собой.

– Мне доложили о вашем деле. Вернее, о деле Алексея Михайлова. Итак, вы хотите получить доступ к архивным материалам? Вернее, к засекреченному делу?

– Да.

– Это сложно, – нахмурил лоб Теребилов, – очень сложно. Думаю, почти невозможно.

Он сокрушенно покачал головой.

– Но ведь по закону…

Теребилов поднял ладонь, как бы показывая, что законы он знает не хуже меня.

– Все верно. Однако, вы понимаете, тут не все так просто. Государственная безопасность, государственные тайны… В деле Михайлова содержатся сведения, знакомиться с которыми могут только лица с определенным, очень высоким уровнем доступа. Вы обладаете уровнем доступа, Юрий Петрович?

Я вынужден был признать, что не обладаю. Даже самым низким уровнем.

– Вот видите. Значит, если к вам в руки попадут секретные документы, безопасность государства окажется под угрозой.

– Ну а как же адвокат самого Михайлова, который защищал его во время суда?

– Военный трибунал, уважаемый Юрий Петрович, – это не просто суд. И все люди, принимающие участие в процессе, тоже не простые. В том числе и адвокаты. Защитник был из специальной коллегии, которые в то время существовали. Теперь таких нет.

Ничего, ничего. Пусть говорит. Хоть Теребилов и важная шишка, дать мне ознакомиться с делом он обязан. И никуда ему не деться.

Теребилов вздохнул:

– И что этим Михайловым приспичило добиваться пересмотра дела и реабилитации отца? Все равно это бесперспективная затея. Вы не находите, Юрий Петрович?

Конечно, я считал точно так же. Однако не мог же я согласиться с моим оппонентом.

– Ну почему же, – сказал я, – надзорные инстанции истребуют дело по моей жалобе и разберутся в сути и доказанности обвинения.

– А что, у вас есть сомнения в правильности приговора по делу Алексея Михайлова?

– Иначе бы мы не затевали все это, – ответил я.

Теребилов помолчал, потом размеренно произнес:

– Алексей Михайлов – изменник Родины. Я понимаю, что его сыновьям не очень хочется мириться с тем, что их отец – государственный преступник, но тут ничего не поделаешь, именно таковым он и является. И я не понимаю, зачем это нужно – спустя столько лет ворошить старое. Кстати говоря, свидетели по этому делу еще работают в органах. И при надобности смогут подтвердить свои показания. Вы же понимаете, что от своих показаний никто не откажется. Так что затея бессмысленная.

– Тем не менее я прошу разрешить мне ознакомиться с делом Михайлова.

– Эх, – воскликнул Теребилов, – ну и время пошло! Все, как один, считают свои долгом побольнее уколоть спецслужбы! КГБ уже выставили чуть ли не главным преступником двадцатого века! Этот предатель Суворов понаписал массу гадостей о ГРУ. Вот-вот за нас возьмутся. А интересно, что бы стало со страной, не будь спецслужб? А? Я вас спрашиваю?

Я пожал плечами. Теребилов явно накручивал сам себя – обычная манера больших начальников. Это надо просто переждать, и все.

– А-а, не знаете? – продолжал распространяться Теребилов. – Зато я знаю. Не было бы страны, вот и все! Погибла бы! Исчезла с лица земли! С географических карт! Сколько героев-чекистов погибло, защищая безопасность страны? Сколько сейчас гибнет?! А когда мы поганой метлой выметаем из наших рядов изменников и предателей, обязательно находятся фальшивые либералы-правдолюбы, которые вмешиваются не в свое дело и мешают работать.

Последний пассаж был явно адресован мне лично, но я сделал вид, что не обратил внимания.

– А какой ущерб нам принесли годы так называемых реформ? Сколько разных пертурбаций мы перенесли? Как еще мы остаемся на плаву – не понимаю. И тут приходите вы и наносите еще один удар – требуете реабилитировать предателя.

– Я не требую, – спокойно повторил я, – в этом разберутся генеральный прокурор и председатель Верховного суда. Кроме того, я не считаю, что мое обращение в надзорные инстанции может принести какой-то вред спецслужбам. Потому что, в конце концов, все мы стремимся к достижению истины. Не исключаю, что прокуратура и суд не посчитают необходимым внести протест на состоявшийся приговор, давно вступивший в законную силу.

Теребилов успокоился и опять вздохнул.

– Я, конечно, понимаю, Юрий Петрович, Михайловы пообещали вам большой гонорар в случае успеха дела. Однако имейте в виду: заработать эти деньги вам будет очень трудно. Очень.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я наконец-то понял, что на самом деле означает словосочетание «стальной взгляд». Именно таким был взгляд генерала Теребилова. От этого взгляда хотелось убежать, скрыться, исчезнуть. Да, его подчиненным не позавидуешь!

– И я вам советую оставить это дело, отказаться от ведения защиты по делу Михайлова в надзорной инстанции, – продолжал Теребилов, – все равно ничего путного не выйдет, а в вашей карьере станет одним проигранным процессом больше. Не думаю, что такая перспектива является вашей целью.

Я пожал плечами:

– А я надеюсь на благоприятный исход.

– Почему, – прямо спросил Теребилов, – на каком основании вы делаете вывод, что в отношении Михайлова была совершена судебная ошибка? У вас есть какие-нибудь факты?

Он опять устремил на меня свой стальной взгляд, который, казалось, пронизывает насквозь и упирается в противоположную стену.

– У меня есть основания полагать, – ответил я уклончиво, – что Михайлов, возможно, не является преступником в той мере, каковой его в свое время признал трибунал.

– Какие основания?

– Об этом я смогу судить, только ознакомившись с материалами дела. Известно, что времена меняются и общественная опасность некоторых прежних деяний нынче равна нулю.

– Имейте в виду, Юрий Петрович, – строго сказал Теребилов, – если вам известны какие-нибудь факты, касающиеся обеспечения безопасности страны, вы как гражданин обязаны ознакомить с ними нас.

– Я обещаю вам, что, как только мне станут известны подобные факты, я сразу же попрошусь к вам на прием. А пока что просьба у меня одна – дать разрешение на доступ к материалам уголовного дела Михайлова.

Генерал Теребилов откинулся в своем кресле и громко фыркнул. Это должно было, видимо, означать: «Ну и упрямец же ты, Гордеев». Несколько секунд он глядел в потолок, потом наконец проговорил:

– Ну ладно. Я дам разрешение на ознакомление с делом Михайлова. Ознакомление будет происходить здесь, в этом здании.

Он поставил размашистую визу на свободном уголке моего заявления и протянул мне бумагу:

– Я уверен в том, что приговор в отношении Алексея Михайлова вынесен совершенно законно и обоснованно. Поэтому не могу пожелать вам удачи в этом деле.

Я попрощался с генералом и вскоре ехал домой. Первый раунд я выиграл. Теперь можно считать, часть гонорара мной была отработана.

5

На следующий день, ровно в назначенное время – в десять утра, я был в СВР. Специальный приставленный ко мне офицер долго вел по извилистым коридорам, мы то поднимались по лестницам, то спускались. В конце концов он привел меня в комнату без окон. Из мебели здесь был только стол и два стула. На столе помещалась старомодная лампа из черного эбонита. Думаю, такие еще использовали следователи НКВД, чтобы направлять их в лица допрашиваемых.

– Подождите здесь, – почти лишенным интонаций голосом произнес офицер и скрылся за дверью.

Я сел на стул и стал ждать.

Через несколько минут офицер появился снова, держа в руках потрепанную папку. Интересно. Судя по всему, дело хранилось не в военном суде гарнизона, а здесь, в спецхранилище Службы внешней разведки. И еще. Неужели дело об измене Родине Михайлова уместилось в одном томе?

Офицер подошел к столу, положил на него папку. Принес он и десяток листов писчей бумаги, и ручку.

– Вы можете делать выписки из дела, свои записи, – сказал он, – которые потом будут просмотрены. Приступайте.

– Сколько у меня времени?

– До конца дня. Если не успеете, можете продлить до завтра. Если понадобится еще время, придется получать новое разрешение.

Он отошел от стола и сел на свободный стул. Видимо, он не спустит с меня глаз, пока я буду работать с делом. Ну что ж, придется действовать в обстановке тотального контроля. Статья 51 УПК, где говорится о правах и обязанностях защитника, разрешает мне знакомиться с делом в любом объеме и без ограничения сроков. Но тут разведка, и мне пришлось смириться с нарушениями моих прав.

Я открыл папку и перелистал пожелтевшие от времени страницы. Протоколы допросов, постановления следователя, справки… Конечно, как я и предполагал, некоторые страницы оказались изъяты из дела. К тому же папка, которую мне принесли, представляла собой компиляцию из разных томов дела. Не оказалось обычной для следственных томов уголовного дела прошивки с печатью на последней странице и описи материалов с указанием количества листов. Нумерация была разнокалиберной и непоследовательной. Кроме того, некоторые места документов старательно вымараны чьей-то заботливой рукой. Видно, руководство посчитало, что я не могу ознакомиться с делом Михайлова целиком. Ну что же, хотя тут явное нарушение пятьдесят первой статьи, видимо, ничего не поделаешь. Если я начну возмущаться, что дело в таком состоянии, это не приведет ни к чему. Никто уже не сможет доказать, когда именно – я имею в виду хронологию – была проведена «ревизия». Придется довольствоваться малым…

Итак, из материалов следовало, что уголовное дело возбуждено на основании рапортов двух работников посольства СССР (и по совместительству сотрудников КГБ) в Аргентине о том, что, по их мнению, Алексей Михайлов ведет двойную игру, то есть сотрудничает с вражескими разведками. Видимо, эти сотрудники (их имена были стерты) исполняли функции контроля над деятельностью Михайлова. В виде доказательств были приведены факты многочисленных контактов с высокопоставленными лицами Аргентины и Уругвая, главами военных ведомств и даже спецслужб. В сухих строчках рапортов сквозила досада, что деятельность Михайлова не «представляется возможным полноценно контролировать». Дальше в деле содержался отчет специальной комиссии, которая должна была негласно проверить содержащиеся в рапортах сведения. Комиссия пришла к выводу, что действительно Михайлов является «по совместительству» агентом ЦРУ. После чего Михайлова вызвали в Москву. Дальше шли многочисленные допросы сотрудников внешней разведки. Очные ставки этих сотрудников с Михайловым. Он поначалу все отрицал, но постепенно, видимо под грузом неоспоримых улик, признался. Все. Трибунал. Приговор. Расстрел.

Дело было ясным и прозрачным как стеклышко. В огрызке, который мне представили для ознакомления, не было ни малейшей зацепки.

– Где здесь можно покурить? – спросил я у офицера.

– Как выйдете, сразу направо. Курительная комната, – лаконично ответил тот, – с собой ничего не брать.

Да, не хотел бы я тут оказаться в качестве обвиняемого или хотя бы подозреваемого! Бесцеремонность в отношении к людям здесь какой-то просто профессиональный навык.

Я вышел из комнаты. Коридор был пуст, если не считать дежурного, который сидел за маленьким столиком в торце и читал газету. Однако, стоило в поле его зрения появиться движущемуся предмету, то есть мне, он моментально оторвался от газеты и стал наблюдать за вверенным участком. Да, тут действительно ни шагу нельзя сделать бесконтрольно.

В курительной комнате тоже было пусто. Зеркало на стене, пара пепельниц на столике, сизый дымок под потолком. На стенах угрожающие надписи – «ВЕДЕНИЕ ПЕРЕГОВОРОВ НА СЛУЖЕБНЫЕ ТЕМЫ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО!» Я присел на диванчик и вынул сигареты. Что ж, я и не собираюсь вести никаких переговоров вообще, в том числе и на служебные темы.

Итак, после прочтения материалов дела можно считать затею братьев Михайловых окончательно провалившейся. Что они покажут в суде, даже если предположить тот невероятный факт, что надзорная инстанция отменит приговор и дело будет вновь рассмотрено в общем порядке в суде первой инстанции? Письмо без адреса и подписи, напечатанное на принтере, вернее, рассказ Владислава Михайлова о том, что у него его украли? Комично. Клочок бумаги со штампом сахарорафинадного завода? Смешно. Еще один рассказ Михайлова о том, как на него было совершено покушение по дороге из Шереметьева? А какое отношение это имеет к делу его отца, спросят в суде? Вот и все.

Ведомство, куда я попал, представлялось мне какой-то неколебимой твердыней, с которой бороться абсолютно бессмысленно, даже если бы у меня на руках оказались документы, подтверждающие невиновность Михайлова. А так, без ничего пытаться добиваться призрачной правды…

Я уже собрался затушить почти догоревшую сигарету, как в комнату вошел еще один человек. Это был пожилой мужчина, почти старик, одетый в аккуратный, немного старомодный костюм с небольшой орденской планкой. Я перехватил быстрый взгляд из-под седых мохнатых бровей. Проходя мимо меня, он уронил пачку сигарет, которую держал в руках. Я автоматически нагнулся, поднял сигареты и подал их старику. Он взял и, глядя прямо мне в глаза, вместо «спасибо» быстро произнес:

– Сегодня. Двадцать тридцать. «Тургеневская». Середина зала.

При этом он улыбнулся и кивнул, как будто бы действительно благодаря меня за любезность. Во всяком случае, со стороны это должно было выглядеть именно так. Затем старик как ни в чем не бывало прошел в дальний угол комнаты, сел на диван и закурил.

Знаете, наверное, каждый советский мальчишка любил играть в разведчиков. Старшее поколение воспитано на фильмах «Подвиг разведчика», «Щит и меч», серия о Резиденте… Следующие – на «Мертвой зоне» и незабвенном Штирлице. Помню, когда я учился в школе, мы играли в героев «Семнадцати мгновений», причем все почему-то хотели быть Шелленбергами или, на худой конец, Мюллерами… Пуленепробиваемый и неуязвимый Штирлиц уже тогда вызывал только улыбку, особенно на фоне сюрреалистичных анекдотов о нем.

Время прошло, и вот я в Службе внешней разведки. Эти коридоры, кабинеты, возможно, эта самая курилка помнят массу разведчиков почище Штирлица. И что? Меня только что вызвали на явку? Или это выживший из ума резидент в отставке решил вспомнить молодость?

Я покосился на старика. Тот как ни в чем не бывало попыхивал своей сигаретой. На меня он не глядел.

Ну как бы вы поступили на моем месте? Подойти и переспросить? А вдруг он действительно хочет сообщить мне что-то важное? Угрожающие надписи на стенах о недопустимости ведения служебных переговоров остановили меня.

Я был заинтригован и озадачен. Сунув потухшую сигарету в пепельницу, я встал и, перед тем как выйти, еще раз оглянулся на старика. Тот еле заметно подмигнул…

Понятно, что все остальное время, отпущенное мне, я сидел как на иголках, что не помешало мне основательно изучить дело Михайлова. Впрочем, ничего особенного я там не обнаружил. Ни одной зацепки. Доказательства были тщательно выстроены и убедительны, имена свидетелей остались неизвестными, хотя я уверен, что это все равно бы ничего не дало.

На всякий случай договорившись, что продолжу изучение дела Михайлова еще и завтра, я покинул Службу внешней разведки.

Хорошо что встреча назначена не на час пик. К половине девятого метро постепенно пустеет. Правда, хорошо ли это для «конспирации»? Хотя пусть по этому поводу голова болит у чекиста…

Я припарковал машину недалеко от станции и спустился в метро.

Честно говоря, я ощущал себя просто как мальчишка, поверивший в идиотскую, неправдоподобную шутку. Кому-нибудь рассказать, даже такому видавшему виды человеку, как Грязнов, – не поверят. Поднимут на смех. Будут издеваться до конца жизни…

И все-таки я пошел на встречу. Может, просто из спортивного интереса, но пошел.

Я стоял прислонившись к мраморной стене. Прохожих было мало, и ни один из них не походил на моего старика. Между тем стрелки часов показывали без двадцати пяти девять. Подожду еще пять минут и пойду, решил я.

Вскоре мимо меня прошел старик из курилки. Именно так – прошел, будто бы меня не замечая. Я его сразу узнал и невольно подался к нему. Но старик только зыркнул глазами из-под мохнатых ресниц и прошипел:

– Идите в конец станции. Отдельно от меня.

В этот момент как раз прибыла очередная электричка, так что ему пришлось сказать это довольно громко.

Я двинулся за ним на некотором расстоянии. Старик шел довольно медленно, и мне пришлось подстраиваться к его походке. Честно говоря, если бы кто-нибудь действительно следил за ним, определить, что мы как-то связаны, не составило никакого труда: моя черепашья скорость наверняка сразу бросилась бы в глаза…

Старик встал на эскалатор. Потом, наверху, он миновал стеклянные двери и свернул направо. Вышел на улицу и, обойдя здание метро, направился к Чистопрудному бульвару. Однако внезапно встал на остановке трамвая.

Через пару минут дребезжащее всеми частями транспортное средство подкатило к нам. Немногие пассажиры заняли места – трамвай остался наполовину пуст. Я уселся через два ряда кресел за стариком. Трамвай отъехал. Спустя некоторое время старый конспиратор оглянулся, окинул взглядом салон трамвая и, видимо не обнаружив ничего подозрительного, встал, вынул из кармана талончик и направился ко мне.

– Пробейте, пожалуйста.

Я неумело воспользовался висящим рядом компостером (черт, я уже не помню, когда последний раз ездил общественным транспортом) и подал талон старику. Он взял его, положил в карман и негромко сказал:

– Через одну остановку выходим.

Он снова сел на свое место.

Снаружи моросил мелкий дождик. Капли размазывали грязь по стеклам трамвая. Асфальт потемнел, а немногие прохожие как по команде достали припасенные зонтики. Между тем трамвай все дальше увозил от моей машины, одиноко стоявшей рядом с метро.

Наконец трамвай остановился и старик заторопился к выходу. Я последовал его примеру, уже схватился за поручень у дверей, как мне на плечо легла чья-то тяжелая рука.

– Ваш билет!

Здоровенный детина, которому больше подошла бы работа комбайнера или кузнеца, стоял за спиной.

Я видел, как старик уже обходил трамвай. Спереди, в полном соответствии с правилами дорожного движения. Надо было спешить.

– Нет талона, командир… – бросил я и поставил ногу на ступеньку. Однако железная длань контролера схватила меня пониже локтя.

– Оплачивайте штраф!

Богатырь мерзко улыбался и, наверное, мысленно потирал руки в предвкушении очередной поживы.

Старик уже скрылся в темноте. Я сунул руку в карман и вынул несколько купюр.

– Сколько?

– Десять рублей.

Я сунул ему деньги, но в этот самый момент двери захлопнулись и трамвай поехал!

Бросив на контролера такой взгляд, что ему, скорее всего, не захотелось больше жить на этом белом свете, я кинулся к водителю:

– Остановите, пожалуйста.

– Не положено.

– Но мне очень нужно.

– Не положено.

– Я пропустил остановку.

– Не положено!

– Я заплачу!

– Не положено.

Видно, его лексикон не радовал богатством и разнообразием. Водитель захлопнул дверь своей кабинки прямо перед носом.

Я готов был прибить контролера на месте. Но через несколько секунд трамвай снова остановился, и я вылетел из него как пробка.

Куда бежать? Старик, судя по всему, направлялся на бульвар. Может быть, он ждет меня на одной из скамеек? Я понесся по бульвару. Вот и та злосчастная остановка. Я огляделся.

Никого.

Минут десять я бродил по пустынному темному бульвару. Старик как сквозь землю провалился. Ну не мог же я в самом деле звать его голосом: «Старик из СВР, отзовитесь!»

Ничего не оставалось, как только вернуться к машине.

Итак, что это было? Я терялся в догадках. Либо дурацкий случай с контролером помешал мне получить ценную информацию, либо я стал жертвой розыгрыша или даже безумных идей сумасшедшего разведчика в отставке. А может быть, это просто какая-то провокация? И та, и другая, и третья версии имели право на существование, однако я чувствовал, что не все здесь так просто.

Предположим, что все опасения и догадки братьев Михайловых истинны. Что получается? Справка из СВР о расстреле Алексея Михайлова – ложь. Затеяв расследование, они наступили кому-то на старую, уже почти зажившую мозоль. Эти неизвестные организовывают покушение на Михайлова. Только вот зачем? Конечно, это ему прислал письмо неизвестный отставной разведчик, письмо, которое потом было выкрадено. Он предпринимал какие-то шаги – например, ездил в городок, название которого стояло на почтовом штампе… Видимо, стоит предположить, что Владислав Михайлов представляет большую опасность для этих пресловутых неизвестных, чем его брат.

Ну а теперь, Гордеев, ответь-ка на простой вопрос. Теперь, когда братья убрались из Москвы, а ты занимаешься изучением дела, а вернее, адвокатским расследованием, теперь кто представляет большую опасность для неизвестных?

Ответ был прост, но от него мороз шел по коже. Я. Я представлял наибольшую опасность в данный момент. Да, Гордеев, дорого тебе обойдутся зеленые бумажки!

Значит, надо ожидать каких-то неожиданностей? А не был ли случай со стариком одной из них? Либо это только прелюдия?

Если честно, мне совершенно не хотелось вступать в единоборство со спецслужбами. Кто одержит верх, и так ясно, без всякой проверки. Тем более кто я есть? Обычный адвокат. Я даже пистолет носить не могу, чтобы отстреливаться от врагов.

А теперь, Гордеев, опять ответь на вопрос. Тебе это надо?

Я неторопливо ехал домой. Часы на приборной доске показывали начало десятого. Редкие машины проносились мимо, шурша по мокрому асфальту Садового кольца. Фонари отражались в лужах. Прохожих почти не было.

Итак, стоит ли игра свеч? Кому будут нужны заработанные честным трудом зеленые купюры, если мой хладный труп обнаружат где-нибудь в подмосковных лесах. Конечно, таких денег хватит, даже чтобы купить место на Ваганьковском кладбище, но, скажу честно, мне не нравится это место в качестве обиталища.

И самое главное, я не видел никакого смысла в изучении обстоятельств дела Михайлова и моем адвокатском, то есть частном, расследовании. Ну выясним мы, что Михайлова расстреляли годом или двумя позже, что это даст его сыновьям? Ну реабилитируют его, то есть признают невиновным (предположим даже такой фантастический исход), и что дальше? Стоит ли ради этого рисковать? Ведь человек уже мертв. Ему эти судебные решения нужны как козлу пассатижи.

Однозначно, как говорит известный политический персонаж. Не стоит.

Все. Завтра же звоню Михайловым. И тому и другому. Отказываюсь от дела. Скажу, что сильно заболел. Отдам все деньги – из них потратил совсем немного. Провались все пропадом. С радостью пойду на замену – пусть возьмут другого адвоката.

Впрочем, почему завтра? Надо звонить сегодня! Сейчас!

Да, именно сейчас! Чтобы спать спокойно.

Я полез в портфель за сотовым телефоном. Ах проклятье! Сегодня утром я его забыл дома! То-то я смотрю, никто не звонит – обычно на протяжении дня мой телефон почти постоянно пытается всеми доступными ему средствами обратить на себя внимание – звонит, мигает лампочками, вибрирует.

Ну ничего. Приеду домой – тут же позвоню.

На дороге почти не было машин, и я поддал газу. Замелькали тени от фонарей. Капли на стекле быстро превращались в водяные дорожки.

Впереди показались два больших светящихся глаза. «КамАЗ», – автоматически подумал я, увидев, на какой высоте находятся фары. Через секунду я уже мог различить желтую кабину и темные очертания фигуры за большими стеклами.

Что произошло в следующие секунды, я могу описать очень подробно. Я запомнил каждое движение, каждый поворот. Как будто у меня в голове застряла пачка фотографий, которые можно смотреть одну за другой бессчетное количество раз…

Но я не буду утомлять детальным описанием. Все произошло буквально за две-три секунды, и нет смысла отнимать описанием большое количество времени.

Раз – «КамАЗ» оказался прямо у меня перед носом. Два – в голове пронеслось, что столкновение неизбежно. Три – мои руки стали действовать автономно от команд мозга, повинуясь лишь инстинкту выживания, они вывернули руль до отказа. Четыре – удар, стекло покрылось сетью трещинок, громада грузовика промчалась мимо, как борт гигантского корабля, все вокруг внезапно перевернулось. Пять – моя машина, долю секунды пробалансировав на двух колесах, тяжело повалилась на бок. А потом и на крышу. Я уперся головой в жесткую обивку потолка и увидел через боковое окно асфальт. Он был очень близко, я мог разглядеть каждый камешек, каждое вкрапление в темно-серой массе.

Я уже не первый раз попадаю в автомобильные катастрофы. И знаю, что первым делом надо произвести ревизию всех органов. Проще говоря, проверить, что руки-ноги целы. Конечно, вертеть головой тут не рекомендуется – недаром американские спасатели (как это показывают по телевизору) первым делом надевают на шею пострадавшему широкий пластмассовый хомут, чтобы зафиксировать голову в определенном положении.

Я осторожно подвигал ногами и руками. Никаких болевых ощущений это не принесло. Тогда я осторожно уперся руками в крышу (в данном случае для меня это был пол) и постарался перевернуться на бок. Это удалось без всяких трудностей. Подергав за ручку двери, я убедился, что ее заклинило. Что ж, было бы странно, если бы это не произошло. Пришлось вылезти в окно, благо это удалось без особых хлопот.

Итак, на вашем покорном слуге не было и царапины. А все благодаря замечательной реакции! Если бы не она, мой четырехколесный друг превратился бы в слоеное пирожное. Ну а я – в начинку.

Через минуту нагрянула милиция, вызванная бдительными жителями окрестных домов. В ход пошли протоколы, акты, показания…

Возвращаясь домой на такси, я с горечью размышлял о том, что не успел продемонстрировать клиентам свою болезнь и отказаться от этого проклятого дела – ставлю потрепанный том с материалами следствия тридцатилетней давности против тридцати тысяч долларов за то, что дьявольский механизм устранения нежелательных свидетелей, который уже успели испытать на себе братья Михайловы, начал работать и против меня. Ну ничего, ничего, Гордеев. Сейчас приедешь домой – и сразу за телефон. Я не самоубийца, чтобы сражаться со спецслужбами!

Короче говоря, домой я попал около двенадцати. К большому моему удивлению, Лены дома не оказалось. Квартира пропахла чем-то горелым. Неспроста все это! К тому же куда-то запропастился и сотовый телефон…