«Бесы» kitabının incelemeleri

Бесы – это роман политический, социальный. Без понимания этого, текст не усвоится. Это роман о социальной ситуации в России в 60-70е годы, когда в интеллигенции набрали обороты всевозможные западные и славянофильские идеи о том, как сделать мир, общество лучше. Желание перемен, коренных изменений было для всех общим местом. А вот способы по достижению этого «хорошего»… В общем, в Бесах как раз очень мастерски передан этот винегрет идеологический, который и обозначен в заглавии. ВСЕМ рекомендую).

Как может не полюбиться город, где дети, прогуливая школу, кормят чипсами “Pringles” не воробьев, а чаек. Где не привыкли беречь солнечный свет? Где на улицах дегенеративного искусства больше, чем в Париже, а в переулках готического квартала изо всех щелей тянет марихуаной? И еще – везде пальмы тепло и море, как в Сочи. Хотя, я не был в Сочи.

Так получилось, что несколько дней в Барселоне я провел в полном одиночестве. Компанию мне составлял только Федор Михайлович Достоевский. Я слушал с телефона роман «Бесы». И утром одного из таких одиноких дней я решил взойти на гору Тибидабо, чтобы увидеть красоту мира. Я позавтракал, перелил вчерашние остатки красного вина из стеклянной бутылки в пластиковую, положил ее в рюкзак, бросил туда же карту и запасные носки. На всякий случай взял со стола пачку сигар и вышел из квартиры.

На метро я доехал до станции Тибидабо. Поднялся. Ярко светило солнце, и день обещал быть прекрасным. Однако знаменитый синий туристический трамвайчик, следующий к подножью горы, про который я читал в путеводителе, не ходил. Не сезон. Я распутал наушники, включил книгу, сделал глоток вина, и пошел пешком по сверкающим рельсам пустого города. Бесноватая свита Достоевского полетела за мной.

«Россия, как она есть, не имеет будущности», – заговорил в ушах Кармазинов, это страна «деревянная, нищая и... опасная» и надо уезжать в Европу, где каменные строения, где хоть что-то стоит прочно. Когда я дошел до горы, оказалось, что в январе не работает и фуникулер. Сувенирные лотки стояли накрытые железными коробами. И я пошел вверх по грунтовой дорожке, по обеим сторонам которой росли лиственницы и туи, наполняя воздух чуть кислым хвойным запахом.

Я взбирался почти три часа. За это время мимо меня проскочили только три велосипедиста и одна белка. С каждым новым витком дороги город под ногами становился все дальше, все условнее. Живая материя уступала место простой геометрии, и разрасталось небо: синее с прихотливо ползущими облаками над шахматной доской расчерченного города. Схемы начались и в романе. Разделение человечества не две неравные части проповедовал Шигалев, «одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми». Потом со своим сумасшедшим проектом вступил Петр Верховенский: «Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства». Потом маньяк Кириллов, идеолог самоубийства, Шатов – с народом «богоносцем»…

Я шел и меня поражал контраст между невероятной одержимостью в русском романе и сонной умиротворенностью европейской жизни. Если бы сейчас, по дороге в гору, я остановил одного из велосипедистов и попытался растолковать какой-нибудь из вопросов Достоевского, он бы обязательно вызвал скорую помощь. И был бы, по своему, прав. Для меня же все вопросы, поднятые в романе, совсем не кажутся устаревшими. Мы продолжаем быть такими же одержимыми, я чувствую это в своей фейсбучной ленте, в разговорах с друзьями.

Роман неправильно трактуют как критику революционного нигилизма, нечаевщины. Роман посвящен нигилизму вообще, проявленному во всех идеологических направлениях. Есть здесь бесы социализма и есть бесы либерализма. А Шатов исповедует вообще националистические идеи сурового консерватизма, близкие Достоевскому. Но и его автор делает одержимым. «Бесы» – роман об одержимых. О тех, кого «съела идея». Кто выше Бога и человечности поставил революцию, национальную идею или представления о прогрессе.

Погруженный в русские вопросы, я взошел на вершину горы к большому собору. У входа в него на каменной ступеньке сидели двое бродяг, девушка с пирсингом в носу, одетая грязненько, но по последней европейской моде, в лосины и крупные широкие полусапожки и длинноволосый парень в вельветовом пиджаке. А с ними – красивая статная собака, дог. Она стояла неподвижно в жестких лучах заходящего солнца перед сводчатыми дверями и будто сторожила святыню. Больше никого. За храмом открывалась широкая панорама с пустыми зелеными склонами гор, за которыми был виден уже какой-то другой город.

Я зашел внутрь храма, чтобы немного передохнуть после долгого восхождения. Посидел, послушал григорианский хорал в записи и понял, что жутко проголодался. Я вышел на улицу стал оглядываться вокруг. В окнах большого ресторана, напротив меня, были перевернуты стулья. Видимо, до начала сезона. По перилам летней веранды расхаживал праздный кот. Чуть ниже один ресторанчик все-таки работал. Смешливая сеньора-официантка и, наверное, по совместительству хозяйка, совсем не понимала по-английски. Я хотел заказать красного вина, но жестикулировал так неловко, что она чуть не принесла мне кока-колы. А дальше все было сказочно – полбутылки вина, полцыпленка, салат из грубо нарезанных овощей, где кольца лука только облиты винным уксусом, оливки и куски ветчины. И хоть сеньора не принесла ничего из того, что я заказывал, было ужасно вкусно.

Когда я рассчитался и вышел из ресторанчика, солнце заходило. Длинные острые тени туи нарезали дорогу аккуратными треугольниками. Я вспомнил про сигары в рюкзаке и решил выкурить одну. Я сел на скамейку, закурил, выпустил большой клуб дыма и посмотрел на город: паэлья, хамон, кофе-соло и никаких страданий. Скукота. Я вновь распутал наушники и включил плеер. Достоевский продолжил свою горячечную скороговорку. «Какое счастье, что у меня есть дом», – подумал я.

Роман актуален сейчас, в современном мире бесы и бесенята гнездятся в либеральном обществе, насаждая «демократию» в том понимании как удобно. Идеалы совершенно извращённые, человека учат быть потребителем, без стремления к высшему, примеров героев все меньше, остаются незыблемы только подвиги военных и на войне, молодежи не дают примеров, которыми бы восхищалось общество, остаются наши «звезды эстрады» которые теперь являются рупором политики и высказывают свое, подчас поверхностное мнение по любым вопросам, молодежь принимает эти сентенции за истину и подражает им. Нет высокого к чему им хотелось бы стремиться. Патриотизм обозвали пропагандой…

так что роман актуален как никогда. Надо знать к чему приводят такие разброд и шатания в обществе, без единой объединяющей идеи.

Читается легко и интересно.

Рекомендую всем.

Достоевский гений, актуален и сегодня,было бы очень хорошо, если бы его читало и понимало как можно больше людей, тогда без всяких сомнений, мир стал бы добрее.

А вот давайте честно, а то зачем ходить вокруг да около, как только дело касается обаяния тяжёлого и мрачного... Вкус к истерике, вкус к серёзному и масштабному, доминирующий в путаной, но необычайно сильной манере Фёдора Михайловича, побеждает все возможные плюсы умеренной и правильной прозы, которую мы называем "хорошей".

Однажды мне довелось слышать сравнение Достоевского с "Мерседесом". Мол, люди, не разбирающиеся в машинах, на вопрос "какая машина лучше", всегда отвечают "Мерседес". Потому что это бренд, это притча во языцех, это слава над известностью, это то, как мы ассоциируем слово "литература" с именем Достоевского.

Действительно, очень многие читающие люди, особенно молодые читающие люди, называют ФМ своим любимым автором. Его романы - едва ли не единственный эмоционально усвоенный материал из школьной программы. Но оттого ли это, что Достоевский как Мерседес? Оттого ли это, что люди плохо разбираются в машинах? О, нет - полагаю с несвойственным мне оптимизмом. Достоесвкий - это тот автор, коим можно болеть, коим можно страдать, на нём учишься и мужаешь. Он - лучшее нетривиальное образование души. Он не врёт, не подлизывается к истине, умеет видеть хорошее в плохом и похое в хорошем. В конце концов, мало в чьих строках любовь так жива, трепетна, беспола и бесадресна, как в строках Достоевского. Под крылом его авторитета действительно тепло и спокойно за свою советь, как обещают учебники, монографии и список "главных книг" Бродского.

Но "Бесы" - не "Идиот". Они даже более, чем "Преступление и наказание" ,учат от обратного.

Поэтому, думаю, мне повезло, что я взалась их читать уже сейчас, а не три-четыре года назад. Бесы воплощают в себе противоречивую притягательность тяжести и боли, от которой часто открещиваются. Так, как, например, "Мастер и Маргарита" проверяет человека на притягательности зла. Бесы Достоевского будут помельче мефистофелевского пафоса Воланда, конечно. Они живут в душах эпохи, в героях времени, в тяжёлом сне русских сомнений. Казалось бы, не лучшая тема для современного читателя. Но чёрт возьми! - до чего прозорлив ум этого миролюбца!Будучи фанатиком судебных хроник и однодневных социальных разбирательств, ФМ своих героев точит из чего-то... постоянного, неизбывного. Страшного. Темнота притягательна, так как свет в ней - победа усилий, а не данность.

Мотивы могут повторяться. Студенты - рассуждать, женщины - истеричить, чиновники - пить и цитировать Писание. Но повторяя себя вновь и вновь Достоевский всегда писал о разном. В "Идиоте" - об идеале, в "Братьях..." - о силе крови, в "Претуплении и наказании" - о теориях, в "Бесах" - о темноте. Ох, да что я такое толкую... везде о всём, и столько, сколько ни в какую эпопею не вместится. Тонны мыслей и ситуаций, тонны сомнений и уверенности, неподъёмная, пугающая наука ЖИТЬ.

С отзывами на Достоевского всегда одна и та же петрушка (не оговориться бы с «Бесами», не ляпнуть «Петруша») – очень трудно найти ту изначальную печку, от которой ноги сами пойдут в пляс. Я начну с рассказчика. Тот редкий случай, когда история у Достоевского льется не от имени никого и не от имени автора, а от вполне конкретного дяденьки, который якобы во всех событиях «Бесов» оказался замешан. Это немного странно, по той простой причине, что временами автор «забывает» о том, что этот рассказчик есть и начинает вещать от имени того непонятного и безликого демиурга произведений, которым он и является. Потом словно спохватывается – и в повествовании вновь появляется дяденька с именем и будто бы биографией, хотя он до самого последнего момента останется самым картонным и схематичным из всех персонажей «Бесов». Зачем же Достоевскому понадобилась эта ширма? Мне кажется, что автор намеренно не хочет говорить о Ставрогине, нечаевщине и революционных идеях от своего лица, чтобы читатели на стали приписывать ему лишних идей и мыслей. Отсюда и появляется невнятный дяденька, который будто бы нам про «Бесов» и вещает, хотя добрую половину информации, описанной в романе, он просто не мог знать. Вторая мысль по этому поводу – рассказчик понадобился, чтобы подчеркнуть интерес к Ставрогину не Достоевского, как автора, а простого обывателя. Действительно, его яркая фигура не так интересна Фёдору Михайловичу, чем чуть менее заметные, но более важные для автора герои-идеи. Опять же, повторюсь, это всего лишь мои мнения и догадки, бесы его знают, что там на самом деле.

Ну да ладно, танцуем дальше. Расправились с рассказчиком, берёмся за название. В романе есть сцена, в которой упоминается сон о России, одержимой революционными идеями, словно бесами. Но это только одна грань «бесовщины», потому что о каких только её проявлениях в масштабном полотне романа речь не пойдёт… Как мне показалось, самое главное во всех этих возможных трактовках – слово «одержимость». Не зря перевод на английский (на французский, кажется, тоже как-то похоже) блумсберийцы сделали с акцентом на название Obcessed, «Одержимые». Ведь «бесы» - это действительно не демонические сущности с рогами, копытами и пятачками, а беспокойные думы. Одержимых в романе пруд пруди, каждый второй, если не первый. Тем не менее, одержимые иной раз кажутся нам больше типажами, чем реальными людьми. Типажи до сих пор не меняются. Всё так же бродят по улицам Верховенские-старшие, которые так хотят прослыть интеллектуалами, что выглядят полными ослами. Забавно, кстати, наблюдать за трансформацией его речи по ходу течения романа. Если в начале он лишь изредка вворачивает в речь парочку изящных французских словечек, то к последним главам он почти полностью переключается на басурманскую французщину.

О героях, впрочем, чуть позже. Пока не забыла, хотелось бы ляпнуть ко всем тем, кто долетел до середины отзыва: если вы еще не читали «Бесов», а только собираетесь, то обязательно проверьте, если ли в вашем издании глава «У Тихона». В советских сборниках сочинений ее зачастую не печатали (почему, кстати, ума не приложу – вещи там, конечно, говорятся жутковатые, но не настолько, чтобы вдруг уничтожать целую главу). Глава, кстати, сыроватая, возраст девочки в ней дается в двух вариантах, но это не суть. Какой бы вариант ни был, он все равно не слишком красит Ставрогина. Зато без этой главы, как мне кажется, вся суть его образа совершенно теряется. А так как для многих читателей главным персонажем будет являться именно он (хотя, как водится, о главенстве персонажей в таком их изобилии – как и почти всегда – у Достоевского можно поспорить), то не хотелось бы лишнего недоумения по поводу некоторых аспектов его диковатого поведения.

Ещё для прочтения «Бесов» надо запастись небольшим запасом истории и фактов. Во-первых, хотя бы краем уха послушать, что такое нечаевщина и с чем её едят, а заодно узнать про прототипа Шатова. Впрочем, во всех уважающих себя изданиях это прописано где-то в сносках или заметках, надо просто не лениться и вовремя в них заглядывать, тогда в романе откроется огромная сцена иносказательного действия. Во-вторых, неплохо бы вспомнить про вражду Достоевского и Тургенева. В «Бесах» очень сильна сатирическая линия (ах, как изумительна сцена бала у Виргинских, где на орехи достается всем и вся!), и катком юмора Фёдор Михайлович проходит по своему врагу. Заодно в образе Кармазинова перепало стёба и романтизму (наверное, отсюда и фамилия, похожая на Карамазина) в розовых ленточках и пурпурных сопельках. Реализм vs. Романтизм: отражение событий и фактов против извечного пихания себя и своих ощущений вместо реальности.

Под конец же можно и немного про персонажей. Как ни крути, а характеры у Достоевского всегда интереснее всего. От проклятого Ставрогина никуда не убежишь, он так и будет прорываться в центральные интересные фигуры. Не зря про него в самом начале говорят, что всё в нём «что-то уж очень». Очень и чересчур, слишком много. Поначалу он кажется демоническим, но это всё псевдодьявольщина. Настоящий бес и дьявол в романе – завистливый Петруша Верховенский, вот уж кто воистину не только одержимый, но и почти шизофреник. Его восприятие реальности искажено в угоду его собственным желанием. Вспомните самые первые сцены с ним. Когда кто-то шепчет, он говорит, что кричат. Когда кто-то спокоен, он возмущается, что человек ухмыляется или смеётся. Начинаешь задумываться, к чему вообще этому двигателю романа все его интриги и понимаешь, что логической причины-то и нет. Просто Петруша одержим завистью, из-за неё и творит всякую бесовщину. Кириллов поначалу тоже кажется чем-то иным, каким-то сверхчеловеком. На деле же оказывается, что он и вовсе не человек, а какая-то идея выраженная антропоморфно. Самый светлый персонаж – это Шатов, маленький клончик князя Мышкина. Заодно он оказывается прекрасным психологом, который «загадку» Ставрогина видит насквозь.

Наконец, Николай Всеволодович. На первых страницах кажется нам пустым провокатором, позже о нём начинает идти слава сумасшедшего… Но это не физическое сумасшествие, а, опять же, одержимость. Образ Ставрогина раскрывается на протяжении всего действия. Это не обычный человек, это логическое начало без души. У него под ногами духовной почвы, он от всего отстранён из-за этого и постоянно чувствует свою ущербность. Если уж распределять грехи по персонажам, то Николаю Всеволодовичу по полной достаётся равнодушие. И этот грех, как мы видим, действительно страшный. Ставрогин чувствует внутри себя бурную карамазовщину, какое-то начало, которое хочет действовать, делать, жить, а не просто существовать. Но отсутствие духовности мешает ему приложить куда-то свои силы. Так и получается, что внешне он всем из-за этого кажется скучающим обаятельным демоном, а внутри – испуганный и одинокий неприкаянный ребёнок. Ставрогину не хватает простых человеческих эмоций, в которых он разбирается, как свинья в апельсинах. Поэтому он пытается откуда-то их добыть… Пусть и негативные. Хотя бы такие. Тем более, что негативчик-то получать куда легче.

В итоге роман потрясает. Очень масштабный, многоплановый, глубокий. Можно рассматривать его только с того аспекта, который вам интересен. Психологизм? Пожалуйста. Революция и история? Туточки. Сатира или реализм? Да всё тут есть, выбирайте и читайте. Впрочем, лёгким это чтение не будет.

Немного есть на этом свете объемистых романов, которые я читал дважды, но "Бесы" Достоевского в этот список попали, попали совсем недавно, второе прочтение романа закончилось меньше недели назад, а первое было более 30 лет назад. Впечатления от романа разные, мне кажется, что для некоторых произведений очень важно наличие у читателя определенного жизненного опыта. Что касается конкретно Достоевского я бы рекомендовал читать его по мере старения: в 25 лет "Бедных людей", в 27 "Белые ночи", в 40 "Униженные и оскорбленные", в 45 "Преступление и наказание", в 48 "Идиот", а в 50 можно и за "Бесов" взяться. Я обозначил возраст, в котором Фёдор Михайлович писал свои произведения, конечно, можно читать и раньше, но, после прохождения соответствующего возраста, не мешает перечитать.

К рецензии на "Бесов" я подбирался осторожно, сначала написав отзыв на одноименное стихотворение Пушкина, и уже в нем, попытавшись связать два одноименных произведения разных авторов. И все же, пушкинские бесы были, скорее, бесами-романтиками, Достоевский привел в литературу бесов-политиков.

Не секрет, что поводом для создания романа послужило нашумевшее дело об убийстве студента Петровской академии (ныне - Тимирязевская академия) Ивана Иванова. Организовано оно было Нечаевым с целью упрочения своей власти в революционном кружке столичных студентов и разночинцев. С этого дела возник термин "нечаевщина".

В романе в качестве "Нечаева" предстает Петр Верховенский, но его характер автор списывал с Михаила Петрашевского, человека, который вовлек когда-то самого Достоевского в революционное движение, за что будущий классик чуть не поплатился жизнью. Почему Фёдор Михайлович решился на такой "симбиоз", наверное, потому что он хорошо знал и помнил Петрашевского, и характер реального человека мог выразить более цельно, а еще, потому что хотел сказать, что за 25 лет, лежащих между двумя кружками, изменились какие-то идеологические аспекты, но не сами люди, которые идут "в революцию".

В этом отношении 25 лет - сущая мелочь, прошло уже 150 лет со времени выхода романа, а типы, изображенные Достоевским, никуда не делись, они и сегодня с нами. Сужу об этом по фейсбук-группе нашего района, которой заправляют левые радикалы. Там есть свои Верховенские, Липутины, Виргинские, Лямшины, Кирилловы, Шиголевы, Эркели, студентки и гимназисты. Вот Ставрогиных и Шатовых не встречал, это, однозначно, штучный товар, не в том смысле, что сейчас таких нет, а в том, что такие редко попадаются. А те, что есть также непримиримы к отличному от их мнению, также готовы нападать толпой, также проповедуют принцип: "чем хуже, тем лучше". Они все стремятся к свободе, но как могут обрести свободу рабы собственных постулатов и установок, они уже изначально не свободны, и свобода в их понимании, это навязывание собственного видения мира другим.

Герои "Бесов" также несвободны, каждый порабощен: Верховенский своими идеями и собственной центральной ролью в осуществлении этих идей, Кириллов - теорией бого-человека, неким предвестием ницшеанства, Ставрогин - раб собственных пороков, основная же масса - рабы круговой поруки. Круговая порука - вообще, основной рычаг, с помощью которого Верховенский управляет своими апологетами, поэтому наиболее надежным цементом, верно скрепляющим, служит совместное преступление. Так автор выходит на центральную тему романа - убийство отступника ради усиления тоталитарной зависимости адептов.

Жертвой - "Иваном Ивановым" - предстает студент Шатов, человек из народа, более чувствующий истину, чем иные, находящий выход в религиозной идее, своеобразно представляющий роль русского народа-богоносца. Многие критики считали, что в уста Шатова автор вложил собственные мысли и видение, но именно такой философский подход позволяет Шатову вырваться из-под идейного влияния Петра Верховенского. Организовав убийство Шатова-Иванова, Верховенский-Нечвев убивает сразу двух зайцев, и от опасного конкурента избавляется, и вяжет кровью оставшихся, теперь у него есть на них несмываемый компромат - еще один рычаг, которым не брезговали во все времена борцы за всё хорошее против всего плохого.

Возвращаясь к идее свободы. нельзя не отметить выдающийся философский труд теоретика группы Шиголева, который, сам того не желая, приходит к выводу, что высшей точкой истинной свободы должна неминуемо стать жесточайшая деспотия, именно так должна проявлять себя высшая свобода, а идеалом для человечества было бы истребление 80% людей, чтобы оставшимся 20% жилось как в раю. И всё это кружковцы обсуждают с самым серьезным видом, ничуть не смущаясь всей глубиной того морального падения, на которое толкает их "светлая" идея.

Касается Достоевский и тургеневской темы детей и отцов, показывая роль последних в воспитании деток-бесов, нагляднее всего это представлено на примере отца и сына Верховенских. Хотя и самому Тургеневу вполне досталось, ибо он выведен в одном из представителей лагеря отцов - писателе Кармазинове, этаком престарелом либерале, озабоченном тем, чтобы не прозевать "когда начнется", чтобы успеть устроить свои делишки.

В целом же, нигилисты представлены в очень мрачных красках, людьми подверженными целым скопищам пороков - гордыни, тщеславия, лживости, высокомерия, распущенности и даже блуда. По последним пунктам особенно преуспел Ставрогин, которого Верховенский метил в фасадного вождя революции. Глава, в которой он изнасиловал 10-летнюю девочку даже была вымарана цензурой и издается в качестве приложения к роману. С темой пороков тесно связана и тема соблазнов, которым подвергаются носители высоких идеалов, и соблазны оказываются сильнее, просто они заставляют по иному взглянуть на ситуацию, давая возможность адепту обмануть себя же.

И все же, я бы не сводил роман исключительно к политической константе, в нем много психологии, представлены яркие типажи русских людей помимо "революционной тусовки". Особенно ярки Варвара Петровна Ставрогина, Степан Трофимович Верховенский, капитан Лебядкин и его сестра, Федька Каторжный.Книга заставляет задуматься и возвращает к себе снова и снова.

Однако я упорно не понимаю людей, читающих в метро Достоевского. Чтение Достоевского вообще-то процесс интимный. Нехорошо его выносить на люди. Ну, как оно бывает. Слезы текут, губы дергаются, охи, ахи, эпилепсия… А тут еду по кольцевой – вижу, читают «Бесов» С серьезным таки видом. Заметочки на полях, все дела. Надо думать, FM сделался настолько актуален, что до дома уже не дотерпеть.

Вообще, почему-то считается, что «Бесы» - это прозрение об ужасах революции. Битая сотня рецензий и критических статей – сплошь охи-вздохи. Ох уж это революция. Ах уж эти коммунисты/социалисты/анархисты. Страх-то какой, куда ни глянь… Я вот все хочу спросить, куда глядеть-то. Нынешний век на революции (настоящие революции) не богат. Нынешний век, замечу, вообще-то эпоха победивших консерваторов – «новые правые» крепко сидят еще с 70-х годов. Глупо превращать один из умнейших романов за все историю человечества в агитку к охранительным плачам на водах вавилонских. Конечно, Им (ZОGу, Мировому Капиталу, оккупационному гей-правительству, Гидре и проч.) весьма полезно, чтобы мы считали именно так. Но не любопытнее ли повнимательнее всмотреться «through the looking glass»?

По-моему глубокому убеждению, «Бесы» - одна из лучших вещей FM. Стало быть, шедевр в квадрате. Как и водиться для шедевров такого уровня, роман обо всем – но только не о революции. (И тем паче не о большевиках). Знаете, о чем «Бесы» на самом деле? Они о нашем с вами времени. О таких, про которые говорят: «бывали хуже времена, но не было подлей». В подобные времена всем живется паршиво. Всем одиноко, тесно и тошно. Даже мерзавцам – а такой мир, согласитесь, еще надо суметь построить. В критике (отечественной) роман строго загнан в шаблон. Давно расписано, что Ставрогин гад и педофил, Верховенский гад и революционер, Кириллов не гад, но зато псих. Позицию автора-де отражает Шатов и все прочие, кто с достаточным умилением поминают «крест животворящий». По-моему так это весьма примитивно. «Бесы» - роман многоголосый и многослойный. Какой стороной его не поверни – всякий из героев прав, всякий последователен. Всякого можно понять и пожалеть. Позиция автора неясна принципиально. Кажется, что и сам Достоевский мечется между своими персонажами. Недаром он так заботливо разделил между ними свои самые сокровенные идеи и мысли – те, которые придумал задолго до романа, о которых писал друзьям и о которых вдохновенно рассуждал в дневниках. Однако, что это я. Тьма – вот главный герой романа. Не та тьма, что красиво чернеет в романтических книжках или холодит ужасом в хорроре – у этой и цвета-то толком нет. Тьма здесь, пускай во всех видах и формах – мрачная, беспросветная и очень рутинная. Она гнездиться в душах, пропитывает комнатный воздух, копошится в трущобах, ползет пожарным угаром. Лезет изо всех щелей. Здесь, в романе, любые события, будь то случайное самоубийство или признание в любви – лишь порочный круг, из которого нет выхода. Кошмар, бытовой и бессмысленный – а потому неяркий и неявный – сам воспроизводит себя в каждом новом поколении. Ясное дело, что, например, Верховенский не сам такой вырос (как почему-то все считают. Ей-богу, кабала святош какая-то). Посмотрите на его детство. Бедность, одиночество (он же ни одной живой душе не был нужен), невежество, привычка «выживать» и не доверять никому. Собственно, а что еще из этого могло вырасти? У Верховенского даже привязанности (одна. к Ставрогину.) – и те какие-то нездоровые, почти извращенные.

Место действия – город, откуда не выбраться. Внешний мир, вроде бы, и существует – но лишь в виде газетных передовиц. Горожанам впору задаться вопросом, как детям эпохи "железного занавеса" - а есть ли он, этот внешний мир, вообще? Любая идея, что проникает сюда, в здешней отравленной почве прорастает во что-то очень странное. Старшему поколению – Степану Трофимовичу, Варваре Петровне и прочим – достались идеи либеральные. Они им нашли отличное применение. Ведь чем еще оправдывать свой эгоизм, наплевательство на весь белый свет, высокомерие и банальную злобу?

В руки к новому поколению приходят идеи социалистические, но и с ними творятся какие-то жуткие метаморфозы. Вот скажите, где именно у Фурье или Прудона было написано о том, чтобы уровнять всех в рабстве? Откуда взялся этот жуткий призрак общества бездушных автоматов? Откуда план уничтожить половину человечества ради благородного процветания второй? Толкователи романа отчего-то пинают идеи. А ведь речь идет, между прочим, об идеях прекрасных – лучших из того, что породила человеческая мысль. Всеобщее братство, борьба за права, за свободу, за достоинство человека. Критики забывают о том, как бессмысленно пинать зеркало, коли рожа кривая. Ведь… ладно. Кто такие бесы? Кто они – те, которые кружатся и верещат, сбивая с пути? Да оглянитесь же. Это ведь мы с вами. Это все то бесчисленное множество персонажей романа – дворяне, барышни, офицеры, чиновники, отцы семейств, местные «сливки общества», писаки, гимназисты, мамаши, крестьяне… Все они по отдельности – люди неплохие и даже понятные. Но сливаясь в то, что мы зовем «социумом», они превращаются в какую-то бесовскую круговерть, где добро встречается реже, чем плутоний.

Это то общество, которое радостно воюет, устраивает погромы, бросает и калечит детей, отвергает слабых, отворачивается от грешников, поощряет беззаконие, лебезит перед силой и властью. Это больное общество, где люди развлекаются, наблюдая за чужими смертями и страданиями, где живут мелкими обидами и застарелыми комплексами. Кажется, ведь мелочи. Но в романе прекрасно показано, как эти мелочи, цепляясь одна за другую, приводят город на грань локального конца света.

Очень, на мой взгляд, в этом плане характерно поведение самого «христианского» персонажа романа – отшельника Тихона. У него, чья жизнь, казалось бы, посвящена евангельским идеалам, не нашлось ни одного слова ободрения для Ставрогина. Он просто умыл руки - иди, мол, грешничек, удавись, а я лучше буду сидеть хороший и читать акафист. Кстати, в отличие от тех же «Братьев Карамазовых», здесь нет места Богу. Ему бесполезно молиться – он не слышит. Ему бесполезно бросать вызов. Его словно нет. Остается взывать из глубин, как в каноне на отход души от тела. Но и это… ладно. Мой любимый герой – Кириллов, и в нем слишком много от того нового русского Христа, которого с таким упоением ищут в книгах Достоевского иностранцы. Кириллов всех понимает, всех прощает и всех – жуть какая – любит. Но и это человек, который просто надорвался, глядя на окружающие его страдания и бессмыслицу. Он нашел рецепт «от всего» - но на самом деле этот рецепт, как и любой другой, подходит только для него одного. Ибо выхода, как я уже писал, не существует. (Time is a flat circle, если понимаете, о чем я).

«Бесы», пожалуй, самый мрачный и тяжелый роман Достоевского. И это одна из лучших книг, которые случались с мировой культурой вообще.

И, да, о нем можно говорить бесконечно.

Достоевский, в данном произведении, вводит читателя в область активного воздействия порока, его ощущения человеком, исследует точки соприкосновения души и порока, ищет пути независимости и освобождения от порока. Главные герои, как подопытные кролики, терзаемые автором, проходят своё падение до конца. Зачем это нужно?

Порок может быть личным, а может захватить большое количество людей. Охват, часто происходит из некоторого центра. Один центр - видимый, в произведении это Пётр Степанович Верховенский, организующий бесов. Но есть еще скрытый, генерирующий силу и саму идею порока, чаще на абстрактном уровне, в виде идеи, так как конкретика воплощается в каждом человеке индивидуально. Это чаще всего мифический центр, Падший Ангел, Демон, Самозванец, в современном мире, для обывателя, может отражаться в «теории заговора». Он ближе к мистической природе человека, в котором происходит борьба Добра и Зла, Демона и Ангела. Ему не обязательно напрямую участвовать в событиях. Он как магнит притягивает в людях подобное и провоцирует их на бесовщину. Образ этой силы автор отображает через Николая Всеволодовича Ставрогина. Но это сила не одноцветна, в ней идет постоянная борьба и попытка освободиться от участи Демона.

Во время публикации глав, роман подвергался цензуре. И в целях уберечь нравственность читателя, из романа, редактор убрал главу о попытке покаяния Ставрогина. В итоге зло стало привлекательным и Николай Ставрогин может вызвать симпатии у читателя. В наше время, когда переворачиваются ценности, это очень символично. Достаточно отретушировать детали, под «благородным» предлогом и порок становиться образцом поведения для ищущих что-то новое и не понимающих фундамент ценностей.

Николай Всеволодович Ставрогин Один из результатов синтеза искаженного взаимодействия «отцов и детей». Когда дети воспитывались далеко от родителей, без материнской любви, зато в финансовом достатке. Соответственно, когда пришел срок познать мир, по молодости, его привлек мир пороков. Обладая волевыми свойствами своей матери, стремясь к независимости, выработал в себе качество отсутствия страха. В разврате был истощен и разочарован. Но не это послужило причиной искать уединение. В не допущенной цензурой главе описывается его «игра» с девочкой. И не смотря на то, что девочка кончила жизнь самоубийством, она победила Ставрогина. Она не дала ему то, что он ждал от людей – осуждения и ненависти к нему, от которой он получал наслаждение и подпитывал этим свою ненависть, оправдывая низменное свое поведение. Девочка, виня себя, всем видом показала, что осуждает его. В этом отображено одно из оружий Достоевского как христианского практика. Ставрогин испытал страх. Он бежал от прошлой жизни, но просто бросить оказалось недостаточно. Он не может избавиться от равнодушия и пустоты, которая постепенно заполняется злом.

«знаю твои дела; ни холоден, ни горяч; о если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст моих.»

Здесь, мысль писателя думаю в том, что пустота, не заполненная Светом, творит внутри и вокруг нас хаос и разрушение. Фигура Ставрогина может быть и трагическая, но роль и качества у неё демонические. Не каждому дано сознательно испытывать удовольствие от зла. Чаще всего, творя зло, человек всеми путями оправдывает себя. Даже в родителе, физически или морально наказывающем ребенка, могут проскользнуть чувства упоения унижением другого и властью. Своё стремление к низости и унижению людей Ставрогин компенсировал вызовом агрессии к нему, в любом виде. В своих извращенных экспериментах он женился на полусумасшедшей хромоножке. Но, его жена, в своих наивных рассуждениях, обличала его, что стало неприятно Ставрогину и привело к двум смертям. Он симпатизировал Шатову, но стал причиной его смерти и смерти двух близких ему людей. Одновременно погубил любящую его девушку Лизу. Замечу, что некоторое время ранее он говорил, что никого не хочет убивать. Но внутренняя пустота делала своё дело за него. В итоге он нанес смертельный удар своей матери, вернувшись в ее поместье и повесившись там. Цель возвращения могла быть другой, но пустота победила.

Пётр Степанович Верховенский Великолепный образ вдохновенной и целеустремленной силы разрушения. Острое продолжение дискуссии по поводу проблемы «отцов и детей». Вошел как лиса в курятник тамошнего общества. Цинично использовал все недостатки общества и лицемерие в отношениях. Герой конечно отрицательный, но общество заслуживало Петра Верховенского. Предположу, что автор получал удовольствие, описывая некоторые его действия, непринятые в «приличном» обществе. Всё это походило на глумление над светским обществом. Верховенский, ухватившись за идею Ставрогина, хотел связать ячейку кровью. Ситуация казалась беспроигрышной. Но люди не смотря на свои пороки, испытали мощный дискомфорт:

«— Это не то, не то! Нет, это совсем не то!»

Уроком здесь может быть то, что они всё-таки пошли за Верховенским, несмотря на свою неготовность к подобным акциям. И то, что скрепление кровью, это не такой уж надежный союз.

Алексей Нилыч Кириллов Интересный персонаж, пример доходящего до всего умом и логикой, одержимый одной идеей. Целыми ночами размышлял над своей концепцией Бога. В итоге, стал орудием тех, кто действовал, пока он философствовал и доказывал свою свободоволеизлияние и независимость. Еще один опасный для общества тип. Тот, кто делает упор только на логику и своё самомнение, легко управляем и может завести себя куда угодно, особенно если его подтолкнуть в нужном направлении. Что и доказал Петр Верховенский, в последней с ним беседе, толкнув его на подлый поступок – прикрытие убийц своего друга. Эпизод может быть примером использования идейных.

Степан Трофимович Верховенский Всю жизнь пытался играть из себя опасного для правительства человека свободных взглядов. Но после приезда в город его сына Петра, авторитет его резко упал, обличив его приживальскую сущность. Эмоциональный, слабохарактерный, мягкий, где-то эстетичный, чувствительный…. Весь комплекс его качеств привел его к жизненной трагедии. В целом, хоть и занудный и часто бесполезный тип, но по тонкости своей душевной организации, в нем теплился огонёк добра и света, который впрочем, был не замечен во время «пожара» и раздавлен.

Варвара Петровна Ставрогина Персонаж понравился своей волей, властностью и стремлением к положительному разрешению проблем. Но для окружающих, она не редко разрушительна, имеет свои слабости в почитании современных политических движений. Испортила Степана Трофимовича Верховенского, лишив его остатков воли. Правда, без неё, трудно представить его существование. После смерти Степана Трофимовича сразу же завела себе новую игрушку.

Буквально все персонажи Достоевского становятся любимыми, хочется их обсуждать и обсуждать. Книгу прочитал только раз и чувствую, что при повторном прочтении откроются новые стороны героев. Не говоря уже, что произведение насыщенно рассуждениями по жизненным для ищущего человека вопросам. Книгу прочитал очень быстро и с удовольствием. Актуальность поднимаемых автором проблем непреходяща.

«Достоевского люблю за невменяемость и мощную многозначительность, прости, Господи, мои прегрешения». Серёжа Курёхин «Достоевский… Какая русская душа не задохнется от одного только воспоминания о нем?». Венедикт Ерофеев

Если взять нож и схватить одной рукой любую мелкую живность, а другой вонзить в неё этот самый нож и тщательно расчленить на мельчайшие подробности её составляющих – вот и получится некоторый Достоевский: кошмарно подробно, наглядно, всё видно, но, если ты не биолог (не Достоевский, не его двойник, не тот, кому близок Достоевский, и, вообще, достоевщина), мало чего будет понятно. Красота да и только. Завораживает похлеще огня, воды и огненной воды вместе взятых:) Тонкие лёгкие узоры внутренностей и всех подноготных. Вот ты и видишь, что значит быть живым, что значит состоять из крови и плоти, вот ты и знаешь, что значит быть человеком. Так что спасибо Фёдору Михайловичу за возможность познакомиться с самим собой. Вообще, собственно, он только про то и писал, что психологи называют тенью, да как всё живо прописывал, загляденье! За сим чтение его книг - не что иное, как хорошая проработка этой тени, и это всегда очень болезненный, очень жесткий и беспощадный процесс. Оттого и бесит Фёдор Михайлович ровно такое же количество людей, как то, что его любят. Под хорошим сопротивлением можно автору какие угодно грехи вменить...) как под хорошей водкой

Художественный язык у Достоевского как язык, что во рту у собаки – шершавый, вязкий, тягучий, всёобволакивающий, но приятный, стремится всего тебя покрыть собой, и вот ты уже весь обтекаешь, барахтаешься в его последствиях. И в этом случае хорошо, мудро, и крайне полезно уметь плавать. Плавать как по холодным океанам вдоль берегов бесовской России, с опытным рулевым-рассудком. Потому как всё в романе очень живо, серьёзно, и при том надрывно и трагично, и иногда бывает как-то нервно и злобно при прочтении оттого, что мир в книге и вне книги и правда бывает именно таков. Но, «не пеняй на зеркало, коли рожа крива». Сидишь и терпишь.

Истошная скрупулёзность языка и лоскутов-сюжетцев романа завораживают, заколдовывают как хмурые лысые черти , втягивают тебя в свою скромную секту Любителей Святых «Бесов». А энергетическая заряженность романа исторической правдой (независимо от того, знает ли читатель хоть что-то про Нечаева и ко) – создаёт словно бы сакральный флёр сопричастности к живому и важному. Потому я и решила через 7 лет после первого прочтения вновь насладиться тонкостями и изгибами книги, вновь посетить галерею её романтических прекрасно-уродливых персонажей. Слишком они близкие, слишком я скучаю.

В 16 лет, когда я брала эту книгу в руки, очень надеялась, что в ней, согласно названию, и правда будет тьма тьмущая всякой фантастической мистики, очень уж мне хотелось и богов и чёртов, и побольше, побольше, и можно ли всех посмотреть?..) думала, это даст достойную степень сопричастности к сокровенному. Но потом поняла, что мощнейшая архетипическая сила, в своём неистовстве вовлекающая человеческие судьбы в мозаику революций – не менее захватывающее явление. Это как ядерный порыв сотворения, раздувший то ли Большой Взрыв, то ли Маленького Одинокого Бога до невероятно-гигантских размеров. И вот эта сила рушит всё кругом, выделывая непонятные новые формы, которые больше похожи на тотальный хаос, чем на новый порядок.

Кстати, о революции. Такую революцию лучше назвать ублюцией. И не потому что она в чем-то мерзкая и кровавая, хотя это так, а потому что она подло уничтожает изнутри самих её носителей. Она как вирус, закравшийся в тело губитель. С другой стороны, не стоит быть пафосными ханжами, всем понятно, что с точки зрения широкого исторического полотна, все эти процессы всего лишь чистка и избавление от омертвевших и функционально непригодных своих слоев. Нормальный процесс, чего уж там. как говорится:

- Неправда! Меня привлекает вечность. Я с ней знакома. Её первый признак - бесчеловечность. И здесь я - дома. (с) И.Б.

Книга-то всего-навсего показывает нам нечто, расширяет кругозор, обрисовывает реалии. Понимание чего-то о жизни вовсе не обязано изменять как-то саму эту жизнь, изменяется только наше от неё ощущение. А ощущение от книги чесоточное, как и от любой нежеланной правды. Слишком много слабых и злодеев.. но кто из них не человек?.. бросим в кого-нибудь камень?!)

И вот при том, что «здесь духотой гнетёт бес-конечная страсть борьбы..», революция в книге – это всё-таки, в основном, форма. Содержание же много рельефнее и шире. Как по мне, так эта книга о….

- о жадных поисках Бога, о том, как Бог отвергает тебя, о том, как ты сходишь от этого с ума, и о том, как ни первое, ни второе, ни третье про тебя никто не видит и не знает *где-то тут похихикивает Дьявол*. (Пётр Верховенский)

- о тотальнейшей пустоте, в которой есть всё, но на деле совсем ничего нет. Такой практически мощнейший буддизм в его 50 оттенках чёрного. Которое ему к лицу. (Николай Ставрогин)

- о боли, просто о вечной боли, через которую ты пытаешься проскочить любовью, надеждами, сумасшествием, но любой правильный поворот в этом лабиринте замурован. (Марья Лебядкина-Ставрогина)

- о том, как королева сама себе отрубает голову уже несколько десятилетий, плачет, лезет на крест, но королевских повадок не спрятаться, от природы не откреститься, и если уж ты королева, то до конца жизни учи себя забывать, что ты человек. Но мы-то знаем, что никогда ни у кого так не получится. Если уж он не врёт. О том и книга. (Варвара Петровна Ставрогина)

- о том, как сон разума рождает чудовищ, и как потом эти чудовища с нежными улыбками пожирают тебя живьем, но, правда, эти же чудовища – единственное, что способно пробудить тебя ото сна, за то будь им благодарен. Книга о том, как можно всю жизнь пытаться себя заткнуть, и о том, как, в конечном счете, от этого всё же кого-то разорвет: или тебя или мир вокруг. (Степан Трофимович Верховенский)

- о том, как пьянит мечта, и о том, как ты пьяная падаешь, и как все над тобой смеются: думают, обычная алкоголичка, что с неё взять, пусть валяется. (Лиза Дроздова/Тушина)

- о том, как страшно быть правым и при этом быть загнанным во внутренний угол себя, не уметь быть настолько решительным и жестоким в своей доброте, чтоб побеждать гурт тягостных обстоятельств. Книга о выборе и о том, что иногда наказание грядёт, даже если не было совершено ошибки. (Иван Шатов)

- о том, что соблазны, как и йогурты, не все одинаково полезны, и о цене некоторых - узнаешь слишком поздно, когда уж время платить по счёту, а ты, как дурак, банкрот. (Марья Шатова)

- о верности, которую уже никто не ценит, ведь она такая скучная на фоне гамлетовских терзаний и судеб России. (Даша Шатова, Маврикий)

- о том, каково быть настолько сильным, чтобы победить себя, других, мир и прочее, но так никогда и не выиграть у своей собственной гордости хоть бы грош. *тут вроде бы тоже похихикивает Дьявол, хотя, возможно, это громкие улыбки ангелов*(Алексей Кириллов)

- о том, как, карабкаясь из ада в рай, загоняешь себе непомерно много заноз, и это несовместимо с твоей юродивой жизнью. (Федька Каторжный)

- о том, каково это - тихо и принципиально верить в свои иллюзии, заделывать дыры в реальность в своей голове и быть счастливым, пока грубая действительность не пнёт тебя смачно под зад. (Г-жа и г-н Лембке)

Вот такие до одури тоскливые мотивы. Тут и без карты местности за версту видно финал книги.

Когда я первый раз читала «Бесов» в 16 лет, я, конечно же, как любой порядочный ребенок женского пола была влюблена в Николая Ставрогина.. но большей частью после его смерти. Она придает ему окончательно-бесповоротный шарм, как мне казалось :) Теперь, увы, вся страсть у нас почти сошла на нет, только братская любовь, но, зато, до гроба. А вся любовь по-взрослому и мудрому равномерно разделилась на всех, «и пусть никто не уйдёт обиженным». А вообще, на самом деле, всех жалко. Всегда всех жалко. И себя жалко, что мне их всех так жалко.

И вот еще. Касательно тайной силы романа. Я, например, всматриваясь в мифологическую сторону дела, с интересом пронаблюдала довольно зачаровывающий феномен взаимообратимости: вот Пётр Верховенский, он Трикстер для Героя (Ставрогина), но, в то же время, если всмотреться усерднее, неспешнее и непредвзятее, видно, что Ставрогин такой же Трикстер для Героя (Петра Верховенского). Плавный танец теней, всё друг другу красивое кривое отражение, просто выбирай признавать зеркалом то, с чем можешь совладать. И вот в таких вот подводных айсбергах (а ведь их много, просто этот показался мне самым ярким), способных сворачивать и переворачивать всё в внутри читателя, и есть колоссальная прелесть романа. Он может быть практически вечным двигателем духовного роста. И даже не важно, знал ли в сознательном уме обо всех этих айсбергах сам Достоевский! Гений человека ему неподвластен, и это факт. И, в случае чего, индульгенция.

А еще спасибо книге, что благодаря ней я посмотрела экранизацию Вайды, и увидела там прекрасного обаятельнейшего злодея Петра Верховенского – очень точное, поразительно удачное попадание. Я уже вторую неделю под впечатлением, обаятельные злодеи - моя маленькая страсть…)

И вот несколько иллюстраций, что лезут мне в голову при мысли о книге.

книга прочитана в рамках игры "Долгая прогулка", команда "общество с ограниченной ответственностью", 1 тур