«Свирепая нежность, или Двенадцать писем сокровенного человека» kitabının incelemeleri

«Свирепая нежность». Это название книги? Или это определение общественной жизни не только на рубеже веков, но и во все времена – определение, выходящее далеко за пределы книги? Это очень точный оксюморон – точный и по смыслу, и по эмоциональному впечатлению. В нём внешнее и внутреннее, прекрасное и безобразное… А сам роман аналитичен и эстетичен в одно и то же время.

Герой романа «Свирепая нежность, или Двенадцать писем сокровенного человека» старается пережить непростые условия пореформенной России исхода ХХ и начала ХХI веков, когда последствия тектонического разлома уклада жизни всего общества испытывали повторные афтершоки заново отстраиваемых отношений между гражданином и государством.

Видимо, надо обладать незаурядной широтой натуры, чтобы не выставлять какие-либо кордоны вокруг своего – личного(!) – пространства. И потому сокровенный человек безграничен, как безграничны море, степь, леса, поля. Герой родился, жил, живет и будет жить в огромной стране. В огромной стране – огромно все: огромна драма, огромна трагедия, огромна комедия, огромен фарс. И, чтобы ничего не забыть, сокровенный человек, во избежание желания разбрасывать камни, записывает и драму, и трагедию, и комедию, и даже фарс.

Дихотомичность природы явлений предстает в его письмах в полной мере.

Как же важно найти время и додумать свои мысли, как и ответить на свои вопросы!

Таких «однажды» с изрядно промысленным исходом в «Свирепой нежности» десятки. Нет только одной. Надо восполнить этот пробел.

Однажды в неустановленное время суток через восемь лет после войны в семье фронтовика родился сын. Глядя на крохотную головку, Нажен Шаграев понимал, что в ней со временем поместится столько, что покажется игрушечным суточный объём перевозок в пределах Астраханской области. Найдётся место родителям, дедам, родному селу и большим городам, русским, казахам и прочим народам, морю, степи, двум зарытым в землю бронзовым котлам и чуду, когда небо будет меняться с водой в протоке. Каждому из нас дано такое наследство, что рук не хватит понести…

И вот и начинается самое интересное, самое главное. То, чего ещё не знал Нажен Шаграев. Как поведёт себя сын? Попытается взять, поднять этот утомительный в своей тяжести дар? Или отвергнет его во всей его полноте, прибрав только самое необременительное?

Но сын оправдал своё назначение. Его «Крест и полумесяц» – это мужская, без соплей и клюквы, песня о двух народах. Его «Свирепая нежность» – это средство в помощь тем, кого настигло утомление в поиске ответа на вопрос о том, что с нами происходит. Не подсказка с Запада, не похвала с Востока, но – помощь друга. Чем больше усердия потратит читатель при чтении этих книг, тем лучше для него. Или наоборот. Или – или. Только так.

Однажды, когда морок ночных тревог переплетает нити сна и яви, к человеку пришёл волк. Тот самый волк-одиночка, которого убил взявший человека на образцово-показательное убийство знакомый. С той самой поры человек чувствовал себя и виноватым, и обманутым. Его же брали вроде как на охоту, а какая это охота, если выдворенное из сна в своём логове животное и подумать не успело о защите?

И вот он пришёл к человеку. Ночной посетитель не поинтересовался, окажут ли ему приём в московской квартире – он сам определил место и время встречи. Он уже проведал своего погубителя, и тот скончался не по делу, не по болезни, а так – практически от самого себя.

Человек и волк о многом говорили в ту ночь, и когда зверь на прощание прижался к ноге хозяина квартиры, тот увидел: след от пули на лбу чуть выше глаз затянулся. Зверь не простил человека, потому что не прощать было не за что. Он отпустил человеку чувство вины за невольное соучастие в убийстве.