Kitabı oku: «Путь мира», sayfa 2
– Ну что? Подбросишь? – не давая опомниться, переспросила она.
– К сожалению… – Эмиль развел руками. – Сейчас не могу. Сам тогда опоздаю.
Доминика мысленно дала ему звонкую пощёчину от имени Лилианы, подумав: «Вот сластолюбец! Боится опоздать на очередное свидание!»
Вслух же она произнесла совсем другое:
– Давай тогда сначала доберешься куда надо ты, а потом я уеду на твоем флаере в Южный район.
– А не легче ли…
Эмиль не успел договорить, Доминика перебила его:
– Знаешь, твоему флаеру я почему-то больше доверяю, чем этим астровским моделям. Ты ведь каждый раз его проверяешь, а у меня никак не выходит из головы случай с Идой и всеми…
Она скроила скорбную и умоляющую физиономию и продолжала:
– Ну что тебе стоит? Вылезешь, а на обратном пути возьмешь такси. Ты ведь – смелый.
– Может быть я тогда пересяду? – Эмиль опустил глаза.
– Может быть ты собираешься делать что-нибудь неприличное в городе, раз так меня стесняешься? – заметила Доминика с такой язвительностью, на какую только была способна.
Эмиль вздохнул. Ему вовсе не хотелось делать так, как предлагала Доминика, но он не смел отказать, опасаясь окончательно потерять её доверие и дружбу.
– Садись, – сказал он, открывая ей дверцу. – Ладно. Раз уж тебе хочется именно так, то пусть и будет так.
Он сел в водительское кресло и, когда они поднялись с посольского двора, спросил:
– Кстати, а чего это тебе вдруг понадобилось в этой библиотеке?
Доменика ожидала такого вопроса и поэтому заранее подготовила ответ:
– Говорят, там есть кое-что меня интересующее по космической истории. Потом, некоторые редкие книги художественного содержания тоже заслуживают внимания.
– Кто говорит? – вопрос был странным и поэтому неожиданным.
– Кто говорит? – переспросила Доминика и запнулась, испугавшись, что Эмиль что-то заподозрил, но потом, взяв себя в руки, беззаботно прощебетала в ответ:
– Ну что за дурацкие вопросики? Ну конечно, никто впрямую не говорит. Понимаешь, сам район старый, библиотека в нем тоже старая, может быть и сохранилось что-нибудь интересное. И еще я поинтересовалась у одного букиниста на площади у посольства.
– Лучше б ты у меня поинтересовалась.
Эмиль на секунду обернулся, взглянув на Доминику, и опять сосредоточился на дороге. Девушке снова показалось, что он ее «раскусил» – настолько этот мимолетный взгляд был проницателен и глубок. Она знала, что такого мимолетного взгляда капитану Алекси вполне хватало, чтобы потом воспроизвести любой предмет или их группу с почти фотографической точностью, а уж человека, попавшего в его поле зрения хотя бы вот так, всего лишь на миг, он бы узнал и среди сотен других людей, пусть даже похожих.
– Кстати, если хочешь, у меня есть подробные карты этого города. Там, как раз рядом с тобой лежат, – продолжал Эмиль. – Но всё же лучше воспользоваться флаерным компьютером, а то в этих дурацких картах сам черт ногу сломит. Я совсем недавно сделал с корабля обширную скано-съемку и загрузил данные. Там все отлично различимо, никогда не заблудишься.
– Но ведь скано-съемка здесь строго запрещена! – удивилась Доминика.
– «Не пойман – не вор» – гласит одна древняя русская пословица, – Эмилио довольно ухмыльнулся.
«Да уж. Пока не пойман, – подумала про себя Доминика. – Но ничего, я поймаю тебя с поличным».
А вслух сказала, стараясь перевести разговор на другую тему:
– Ты все время ведешь флаер вручную. Что, бортовая автоматика не работает? Какой же ты после этого спец по электронике?
– Она работает. Просто я здесь предпочитаю ручное управление. Эти астры совсем не представляют, что такое правила движения. К тому же если во флаере какие-нибудь штучки, то сразу чувствуется.
– Какие штучки?
– Жучки.
– Жучки? – Доминика засмеялась. – Что ты мне морочишь голову какими-то насекомыми.
– Это не насекомые, – тон Эмиля был вполне серьёзен. – Это всякие подслушивающие, подсматривающие, ну, в общем, всяческие информаторские устройства. Ещё бывают бомбы. Я их находил уже два раза.
– Два раза? А тогда, перед катастрофой?
– Нашёл только одну, – слова Эмиля прозвучали грустно, почти скорбно. – Вторую проглядел, моя вина… Я сейчас выхожу.
Он замолчал и стал плавно снижать флаер на одну из старых, почти безлюдных и увитых плющом улиц верхнего уровня.
Приземлив машину, он вдруг ласково, почти с отеческой нежностью, поцеловал в лоб приготовившуюся перебраться на водительское сидение Доминику и произнес:
– Я там настроил управление под твои мысленные приказы и активировал защиту от чужих. Желаю тебе отыскать что-нибудь ценное.
Он подмигнул ей левым глазом, улыбнулся и, почти выпрыгнув из флаера, дружески помахал рукой. В первый момент Доминика даже оторопела, столько искренности, неподдельного тепла и открытости было в этом жесте. Но прейдя в себя через минуту, она с ещё большей подозрительностью и злостью подумала: "Врешь, теперь не обманешь. Я уж раскопаю, чем ты здесь занимаешься."
Доминика сделала широкий круг, заложила резкий и низкий вираж, и приземлилась на том же месте, откуда взлетела несколько минут назад. Посадив флаер, землянка внимательно огляделась. Теперь ей предстояло обнаружить Эмиля. С высоты она этого сделать не могла: наверняка заметит. Значит, надо было вылезти из машины и искать его так. И хотя она видела, в какую сторону он пошел, да и сам капитан Алекси был человеком заметным, найти его в этом переплетении узеньких переулочков и затенений было довольно трудно. К тому же он уже мог уйти довольно далеко или войти в один из многочисленных дворов или домов. В общем, его величество случай и здесь решал всё.
Доминика вылезла из флаера и побрела по пустынной улице. Как назло, не было ни души, спросить было не у кого. После двадцатиминутных поисков Доменика уже разуверилась в том, что она всё-таки сумеет обнаружить его след, как вдруг наткнулась на цыганку в грязном тряпье и с маленьким ребенком на руках, проворно выскочившую из ближайшей подворотни и преградившую ей путь.
– Красавица, дай погадаю! – нараспев заверещала цыганка, а ребенок протянул свои грязные морщинистые ручки к землянке. – Всё про будущее расскажу и про прошлое угадаю.
Доминика попыталась пройти мимо неё, но цыганка вцепилась в рукав её костюма и затараторила, слегка приседая и заглядывая ей в глаза снизу вверх:
– Ай, не пугайся, красавица! Вижу, ты не здешняя. Ай-яй-яй! Красавица, богатая ты, в большом доме живёшь, из хрусталя, из золота ешь и пьёшь, всё имеешь, что хочешь…
Доминика рванулась, но не тут то было, цыганка вцепилась так, что затрещал легкий пластик рукава, и ещё плаксивее и быстрее продолжала свою тираду:
– Ай! Красавица торопится, по сторонам глядит, кого-то ищет. Всё знаю, всё скажу! Ищет она своего друга сердечного, господина богатого, а красивого, такого красивого, какие бывают только на картинках! Костюмчик у него белый с серебром, форменный, а глаза как небо голубые, да острые-острые. Смешливый тот господин, да добрый, бродяжке на платочек подарил, только не верный он тебе, красавица, не верный! С другой ушёл…
– Что? Ты видела человека в белом костюме с серебряными нашивками? – Доминика была заинтересована и больше не вырывалась. – Опиши-ка мне его поподробнее.
– Ох, красавица, богатый он, как и ты, красивый он, как и ты. Похожи вы как брат и сестра. Четыре серебряные полоски у него на каждом рукаве… Профиль ангельский, ручки белые, как будто в молоке умывается…
– Подожди, подожди. Ты мне лучше укажи, куда он пошёл, – Доминика попыталась прекратить захлестывающий её словесный поток.
– Ай, не верный он тебе, красавица. Ай, не верный! С другой ушёл, ласково с ней говорил, ручку подавал, перчаточку целовал. А туфельки у той ведьмы лаковые, и вся то она в черную пелерину закутана, не разглядеть и лица. Подари бродяжке на пропитание, красавица, укажу, куда пошли. Ай, красавица, ты богата, денежки в кармане не переводятся, а я – бродяжка несчастная, все карманы дырявые. Подари денежек, а то детка не кормлена, плачет… – с этими словами цыганка ловко ущипнула ребенка за спину и тот добросовестно подтвердил слова матери захлебывающимся ревом.
Доминика, уже совсем ошалелая, быстро вытащила из кармана деньги и сунула цыганке:
– На, только не мучь ребенка. Лучше скажи, куда они пошли.
Цыганка шикнула на ребенка (тот моментально перестал плакать) и протянула руку, указывая грязными пальцами на казавшийся пустынным дом с черными окнами и надписью «Отель», сделанной витиеватыми буквами из допотопного светобегущего шнура.
– Туда пошли, добрая красавица, туда. В потайную дверь, вон в тени которая, под плющом. Ай, красавица, нет предела твоей широте душевной! Спасибо, красавица, спасибо! Чтоб тебе дорога была широкая, чтобы все твои завистники почернели, а враги померли…
Тут цыганка, наконец, оставила рукав Доминики, торопливо пряча деньги куда-то в карман среди складок юбки. Доминика, воспользовавшись этим, перебежала на другую сторону улицы и быстрым шагом пошла к указанному дому.
На каменной, выщербленной от времени стене висела облезлая табличка, гласящая, что вход за углом, но Доминика, замедлив шаг и оглянувшись, прошмыгнула под каскад свисающего со стен цветущего хмеля и плюща, и буквально нащупала в густой тени массивную дверь. Вероятно, это был черный ход. Девушка с усилием открыла одну створку двери и вошла. Было темно, ноги ощутили твердость каменных ступеней. Ей на мгновение стало страшно. Всё это странным образом напоминало какие-то совсем старинные детективные романы, которыми она когда-то довольно серьезно увлекалась. Но чувство долга, а скорее всего, теперь уже ненасытное любопытство, заставили её подняться по лестнице и отворить вторую, почти такую же массивную дверь, и тут она оказалась в длинной комнате, отделанной пластиковым мехом и цветными, хорошо подобранными коврами, весь интерьер которой говорил о том, что она попала в холл одного из номеров гостиницы. Дверь в следующую комнату была чуть приоткрыта, и Доминика услышала приглушенные голоса и смех. Один голос – женский, был ей незнаком, другой – мужской, она бы узнала, пожалуй, из тысячи голосов. Это был без всякого сомнения голос капитана Алекси.
Доминика осторожно заглянула в щель и обомлела. В комнате, на красивом мягком диване сидел Эмиль. Перед ним на маленьком столике стояли два хрустальных бокала на тонких ножках, серебряное ведерко со льдом и пузатой зеленой бутылкой, перевязанной лентами. В подсвечниках горели ароматические свечи и до одури сладкий возбуждающий запах струйками просачивался в прихожую. По визору транслировались весьма неприличные сценки под чувственную музыку. Тут появилось и второе лицо этого действа: занавес импровизированной сцены открылся, и стройная женщина в кружевном нижнем белье, туфлях на острых высоких каблуках и в шляпке с черной, почти непрозрачной вуалью сделала красивый оборот, держась за блестящий пилон и изгибаясь ловко и эротично. Вот она подняла вуаль и сбросила шляпку. Роскошные, платинового оттенка кудри рассыпались по её плечам. Сильно накрашенные глаза были полуприкрыты в вожделении, алые, почти светящиеся губы звали и хотели мужчину. И этим мужчиной был Эмиль. Он встал, небрежно скинул китель и, как бы подыгрывая партнерше, начал медленно снимать тонкую белую сорочку. При этом его лицо, отражающееся в зеркале, было таким же сладострастным. Наконец он отбросил рубашку и, подойдя к женщине вплотную, нежно обнял, поцеловал и бережно усадил на диван. Потом взял из ведерка бутылку и резким движением открыл её. Игристое вино зашипело, рванувшись из бутылки, и обрызгало пеной ноги женщины. Та взвизгнула:
– Ах! Я безнадежно промочила туфли.
– Что за беда? – произнес он. – От них всё равно пора избавиться.
Он ловко снял с неё туфли и тут же расцеловал обе ножки. Женщина довольно рассмеялась и растянулась на диване. Тем временем Эмиль наполнил и подал ей бокал, а потом взял её туфлю за каблук и налил туда вина для себя.
– За самую обаятельную и влиятельную женщину на всей Лее! – провозгласил он и выпил вино залпом.
Она тоже сделала глоток из своего бокала, и ластясь к Эмилю, игриво спросила:
– У вас на Земле все мужчины такие непосредственные? Или только ты один грешен, а остальные – божьи праведники?
– Целомудрие мужчин означает конец всему человеческому роду, – прошептал он с придыханием и стал медленно стягивать с её ножки кружевной чулок.
Доминика очнулась от "столбняка" и, более не в состоянии глядеть на все эти фривольности, покинула свой наблюдательный пункт. Быстро миновав холл, преодолев тяжелую дверь и чуть не упав с крутой лестницы, она в изнеможении присела на последнюю ступеньку. Почти в то же мгновение кто-то схватил её сильной рукой и зажал рот. Вслед за этим она услышала знакомый умоляющий шепот:
– Только не вздумай кричать, ради Бога не вздумай кричать. Пусть я негодяй, пусть занимаюсь низкими вещами и поэтому недостоин своих званий и тому подобное, только не вздумай кричать, прошу тебя, умоляю… Ну, обещаешь, пожалуйста, у меня нет времени, совсем нет времени.
Доминика кивнула головой, на сколько ей позволяла крепкая хватка Эмиля, и тот сразу отпустил её. Она обернулась и увидела его лицо: глаза его выражали такой редкостный испуг, какого она и представить не могла на этом мужественном, не знающем страха лице.
– Какой кошмар! – продолжал он тем же тревожным шепотом. – Ты всё-таки выследила меня! Ах, Доминика, если бы ты знала, во что сейчас вмешиваешься! Если тебе совсем не жалко меня, гнусного лицемера и обманщика, то пожалей хоть себя, свою жизнь. Умоляю тебя, уходи, уходи беззвучно и больше никогда не возвращайся сюда. И не говори, пожалуйста, не говори никому об этом…
– Но это же… Это же жена министра… – Доминика не успела договорить, Эмиль опять зажал ей рот.
– Нет, нет, – прошептал он. – Ты ошиблась, никакая это ни жена… Пожалуйста, уходи побыстрее, и никому-никому, если ты хоть капельку, хоть на мизинец считаешь меня человеком. От этого зависит моя жизнь, и не только моя, но и… Уходи молча и побыстрее. Ты ничего не видела, прощу тебя, пожалуйста…
Он отпустил её и буквально упал перед ней на колени, просительно сложив ладони лодочкой. Ей стало противно, она впервые видела этого человека таким жалким и порочным. Тогда она развернулась и быстро, не оглядываясь, пошла к выходу. Эмиль вскочил и сделал так, чтобы дверь за ней не хлопнула.
Теперь она шла по улице. В душе её образовалась сквозящая пустота, там не было ответа на грызущий и пугающий её вопрос: «Как? Как мог этот человек так опуститься? Ведь это был настоящий человек, человек с большой буквы! И что же будет дальше, если даже этот человек, которого она считала одним из лучших людей среди своих друзей, погряз в трясине похоти и разврата?». Но с другой стороны её мучило ещё одно чувство – чувство стыда от того, что и она оказалась именно тем слабодушным любопытствующим, который решился копаться в грязном белье и заглядывать в замочные скважины.
Доминика не поехала в посольство, а двинулась на площадку космопорта, туда, где в одиночестве стояла «Удача», и остановилась у закрытого переходника. Теперь ей ничего не оставалось, как связаться с посольством, чтобы предупредить о своем местонахождении и ждать капитана корабля. Эмилио Алекси был слишком подозрителен, чтобы сообщать код входа даже своим. Видимо, так он начал поступать после того, как астры проникли на борт с целью завладеть кораблем. А так как он обычно хорошо помнил уроки, преподанные ему жизнью, то теперь этот код знали только он да, вероятно, начальники групп, которые тоже были совсем не склонны сообщать его по стерео.
Прошёл час, другой. Наконец к звездолёту, не спеша, подлетело одинокое такси, из которого вышел Эмиль. Лицо его было хмурым и без единой искорки румянца.
И тут вдруг она с полной отчетливостью и предельной яркостью осознала, как оскорбила его, как унизила его там, на лестнице, затоптав его доверие. Да, он – любитель «клубнички», да – это аморально по отношению к жене и к тем замужним женщинам, с которыми он связывается, да – это скорее всего может нанести определенный урон светлому лику земной посольской деятельности, да – может быть такое поведение и не соответствует его высоким званиям. Но, с другой стороны, он не нарушал никаких законов: ведь в сущности, нет ни категоричного запрета на измену супруге, ни табу на тайное ухаживание за женщиной, пусть даже и замужней, и тем более не запрещено иметь отношения сначала с одной женщиной, через неделю с другой, через день с третьей и так далее, тем более что отношения эти были по видимому сугубо добровольными с обеих сторон. К тому же, он старается всё это делать в тайне, чтобы не повредить не только своей репутации, но и репутации этих женщин. Он, в конечном счете, хотя может быть и бессознательно, но заботится и о своей жене, держа её в совершенном неведении относительно своих похождений. Ведь она, если даже и узнает обо всем, скорее всего все равно не перестанет любить его, а будет только бесконечно несчастна, и это может привести к ужасным ссорам и даже распаду семьи.
А сама Доминика? На поверку, она совершила куда более серьезный проступок, чем он. Она бессовестно подглядывала за его личной жизнью, мало того, даже попыталась вмешаться и указывать, что ему можно, а что нельзя делать. Да! Её поведение было куда более преступным! От этих мыслей ей стало так тошно и стыдно, что она даже не могла заставить себя заговорить с ним, хотя и осознавала острую необходимость извиниться за свою выходку.
Тем временем Эмиль молча сел на переднее сидение рядом с ней и запарковал машину в переходник корабля. Потом вышел, открыл дверцу перед девушкой и протянул руку, чтобы помочь выйти ей. Доминика, как будто оцепеневшая от тяжких раздумий, медлила потупившись. Прошла минута, другая, Эмиль все держал руку. Наконец, Доминика решилась взглянуть на него, протянула ему свою ладонь и вышла из машины.
Его рука показалась ей холодной как лед, а лицо не отражало вообще никаких эмоций. Он слегка кивнул головой в сторону двери и вход тут же открылся.
– Прошу, – сказал он совершенно «ровным» тоном и сделал церемонный приглашающий жест.
Это было первое и единственное слово, произнесенное ими за весь последующий вечер. Оба упорно молчали и даже не глядели друг на друга, пока ужинали в столовой. Потом случайно пересеклись взглядами, одновременно покраснели от стыда за свои поступки и тут же разошлись по каютам, даже не пожелав друг другу спокойной ночи.
Было уже совсем темно. Звёзды на небе сияли холодным, чуть подрагивающим светом. Эмиль глянул на часы: было без двадцати минут полночь по местному времени. Флаер освещал выщербленную временем мостовую, ближайшие каменные стены и такой же, но сложенный из камней помельче, забор. Далее виднелись неясные очертания садовых деревьев. Покоем веяло вокруг, казалось, всё живое окрест крепко спит, и только оркестр кузнечиков старался изо всех сил, как бы польщенный этим всеобщим внимательным молчанием.
Эмиль выключил освещение и выбрался из флаера. Избалованные светом глаза временно отказывались что-либо видеть, и ему пришлось достаточно долго стоять, касаясь рукой гладкой стенки флаера, и ждать, пока они привыкнут к темноте.
Первое, что он различил, было черной фигурой, бесшумно перебежавшей дорогу прямо перед машиной. Эмиль отступил на шаг, намереваясь забраться обратно во флаер, но не успел. Кто-то обрушился на него сзади, что-то тонкое захлестнуло шею и перекрыло дыхание. Эмиль мгновенно расслабился, давая человеку, напавшему сзади свести его руки, откинул голову назад, открыл рот и рухнул на колени, всем видом показывая, что он повержен и задыхается. Но как только удавка ослабла, и человек за спиной завозился, намереваясь зафиксировать свою победу чем-нибудь вроде наручников, Эмиль умело перегруппировался и рванулся таким образом, что отбросил агрессора на несколько метров от себя, одновременно освобождаясь от петли.
Нападающих было конечно несколько, и теперь они на секунду замешкались, встретив неожиданное сопротивление, а потом опять набросились на землянина с удвоенным остервенением обманутых людей. Но теперь эффект неожиданности был потерян, и Эмиль был готов к нападению. Двоих он поверг почти сразу, и они растянулись на земле в живописных позах. Третий заставил-таки землянина сделать кувырок назад и даже прокатиться по земле, уворачиваясь от умелых ударов ногами. И с этим нападающим Эмиль справился, изменив тактику боя на «борцовскую» и неожиданно «обняв» и сдавив так, что тот «сомлел». Но, оказывается, был и четвертый, ещё не вступавший в драку и поэтому не замеченный, и это был настоящий мастер. Именно от него Эмиль получил не сильный, но неожиданный и грамотно направленный удар. Когда он через минуту пришёл в себя, то находился в лежачем положении, и этот четвертый уже защёлкнул на его запястьях наручники. Первый и второй нападающие уже очухались, встали и отряхивались, и только третий пока ещё лежал, и держась за шею и постанывая, ворочал головой. Наконец, он тоже поднялся и подошел.
– Говорил же, – прохрипел он. – Нужно было действовать дистанционно!
И замахнулся на Эмиля ногой.
– Отставить! – рявкнул четвертый. – Хозяйка травмировать не велела.
– Вот тебе и неженка, – буркнул с досадой первый. – Кто бы знал!
– Да уж! – насмешливо сказал четвертый. – Посланец то не так прост, как казался. Я бы взял такого бойца в команду, да вряд ли согласится.
– Он, кажется, пришёл в себя, – заметил второй. – А может быть это вообще не тот, кого мы ждали?
– Он, он! – заверил четвертый. – Я его знаю в лицо. Ну-ка, помогите ему подняться.
– Нам бы кто помог! – огрызнулся третий, потирая набухающий синяк на скуле, и схватил Эмиля за левый локоть, стараясь посильнее дернуть вывернутую назад руку.
– Полегче, любезный, – процедил сквозь зубы Эмиль, поднимаясь на ноги. – Я – представитель дипломатический миссии.
– Лучше не нервничайте, сэр, – четвертый похлопал Эмиля по плечу и легонько толкнул в сторону соседней калитки. – Если вы будете вести себя без фокусов, то мы больше не сделаем вам больно.
– Что вам от меня нужно? – спросил Эмиль, глядя на четвертого, как на начальника всей группы нападавших. – Деньги? Кредитка в левом кармане кителя.
– Мы не грабители, – сказал четвертый. – Вам пока ничто не угрожает…
– Убить меня можно было и из дальнобойного оружия, а вы затратили столько сил на нападение, – перебил Эмиль. – Зачем я вам нужен? Кто вы такие?
– Одно я могу сказать точно – пока мы не намереваемся делать вам ничего дурного. А теперь я должен предупредить: если вы скажете еще хотя бы одно слово, я вынужден буду заклеить вам рот, – сказал четвертый, давая понять, что разговор на этом завершён.
Эмиль кивнул и пожал плечами.
В двух десятках метров за калиткой прямо среди садовых деревьев стоял флаер. Первый нападавший сразу же сел за управление, второй и третий оказались по бокам Эмиля, а четвертый залез на переднее сидение рядом с водителем и обернулся.
– С таким как вы, господин посланец, это необходимая мера, – сказал он, доставая из бардачка темную маленькую фляжку и наливая её содержимое в пластиковый стакан. – Вам придется это выпить.
– Земляне плохо переносят наркотики, – решил нарушить молчание Эмиль. – А вам, я вижу, мой труп не желателен…
– Осведомлены, нежный вы наш, – оскалился четвертый и настойчиво приблизил стакан к его губам. – Не волнуйтесь, это всего лишь ваш земной препарат для кратковременной общей анестезии. У вас и голова после него болеть не будет.
– Что ж. Похоже, у меня нет выбора, – вздохнул Эмиль и отхлебнул похожую на клубничный коктейль жидкость.
– Вот и хорошо. Отдохните. Хватит вам так прескверно себя вести. Вы же дипломат, а не герой боевика.
Четвертый удовлетворенно кивнул. Его скуластое лицо озарилось легкой улыбкой, а густо обрамленные ресницами карие глаза чуть прищурились.
Эмиль сделал ещё один глоток и почувствовал, что слабость в виде сладкой усталости незаметно расползается по всему телу. Приятное тепло побежало по жилам, заставляя расслабить сначала мышцы ног, потом спины, потом ослабли и перестали чувствовать наручники руки, и, наконец, сами собой закрылись веки, и шея отказалась держать голову в вертикальном положении. Рассудок стал медленно и плавно меркнуть и, сначала, нахлынула всепоглощающая сонливость, через которую землянин почувствовал мерную вибрацию гравитатора взлетающей машины, а потом наступила полная тишина с образами сновидений и, наконец, полный провал в сознании.
Роберта сидела напротив в багровом кресле и держала на коленях огромного пушистого кота. Кот мурчал, поминутно облизывался и, прищурив желтовато-зелёные глаза, время от времени от блаженства впивался в обивку кресла когтями передних лап. Весь интерьер комнаты был выдержан в тонах спелой вишни: и обои, и гардины, и ковры с тонким длинным ворсом, и стол, и извитые ножки стульев, и декоративные свечи в деревянных подсвечниках, и расписной плафон потолка, и даже платье Роберты из переливчатого тончайшего шелка. Все это отражалось в четырех огромных зеркалах, и от этого комната казалась четырежды повторенной с разных ракурсов: еще четыре пушистых зеленоглазых кота облизывались и драли обивку кресла, еще четыре женщины в шелке изящно поводили обнажёнными плечами, ещё четверо мужчин, лежащих на широких кроватях, открыли глаза и приподняли головы.
– С добрым утром, дорогой! – произнесла Роберта и встала.
Кот спрыгнул с её коленей и исчез за гардиной, в тот же самый момент то же самое сделали и его отражения во всех четырех зеркалах. Роберта медленно приблизилась к Эмилю и села у изголовья.
– Привет и тебе, милая, – проговорил Эмиль, поднося ладони к лицу.
– Да они всё-таки тебя покалечили! – Роберта взяла его за руку. – Бедняжка! Но и ты в долгу, как я знаю, не остался. Надо же, бесстрашно вступить в драку с несколькими бойцами, да ещё и хорошенько отметелить нападающих! Ты всех удивил.
– Я принял твоих людей за разбойников, – Эмиль виновато улыбнулся. – И очень испугался. Ведь я приехал туда на свидание с тобой и не ожидал, что ты решишь не являться туда лично, а прислать этот своеобразный эскорт.
– О, милый! – Роберта поцеловала свежую ссадину на его левом запястье. – Боюсь, ты этого мне никогда не простишь.
– Если ты о том, что не пришла на свидание, то такая необыкновенная женщина, как ты, имеет право на капризы. Если о царапине – пустяки, заживет. Ведь есть только одна вещь, которую человек не в состоянии простить. Всего лишь одна.
Эмиль сел на кровати и взглянул на капитанский браслет.
– И что же это? – Роберта слегка сжала его ладонь и заглянула в глаза.
– Я скажу потом, когда соберусь уходить.
– Уходить? Так сразу? – Роберта нахмурилась. – Неужели ты куда-то спешишь?
– Все мы куда-то спешим. – Эмиль сразу почувствовал эту перемену тона. – Эта чертова спешка иногда мешает нам хорошенько подумать, и мы творим несусветные глупости.
– Ты на что-то намекаешь? – Роберта улыбнулась и в этой улыбке было что-то таинственно опасное.
– Конечно. – Эмиль склонил голову на её колени. – Ты то понимаешь, на что, ведь верно? Твоей проницательности и уму можно только позавидовать.
– Неужели ты уже обо всем догадался? – Роберта нежно погладила его по волосам. – В таком случае ты самый бесстрашный из всех дипломатов. На твоем месте я никогда бы не поехала на встречу со своей гибелью, лучше бы убежала и спряталась.
– Я не гадаю, а просчитываю все вероятности до мелочей. Я ведь боюсь смерти, как и все, дорогая моя. Я не желаю умирать.
– Тем слаще эти последние минуты радости. – Роберта расстегнула фибулу на плече, и шёлк платья заструился на пол, обнажая стройное тело. – О! Как ты меня возбуждаешь! О, как я буду рыдать через какие-то два часа, сознавая, что тебя больше нет, и ты ко мне никогда не придёшь.
– Боюсь, тебе не придется изливать слёзы по этому поводу, – Эмиль неожиданно резво повалил её на кровать, сжимая в объятиях, целуя и щекоча.
– Ты так уверен? – Роберта захихикала, извиваясь всем телом.
– Да, я уверен, – мягко сказал Эмиль, продолжая её ласкать, но уже не так агрессивно. – Ведь я готов делом сейчас же заслужить полное прощение. К тому же, кто бы то ни был, желающий моей скорой кончины, он трижды подумает, прежде чем затянуть на моей беззащитной шее смертельную петлю. Вот мы и добрались до твоего вопроса, милая, ведь ты хотела знать, что не подлежит прощению, так?
– Ну, да, – Роберта в блаженстве распласталась на кровати, страсть заставляла её прерывисто дышать и поминутно облизывать пересыхающие губы. – Боже, ты определённо не такой, как все!
– Я почти такой, только может быть совсем немножко не такой, как ожидают, – сказал Эмиль, быстро раздеваясь. – Я умею помнить добро и прощать ошибки. К тому же, я умею смотреть, видеть, и закрывать вовремя глаза, и иногда бываю щедрым и добрым. А ещё мне нравится делать приятное… – Он по-особому нежно дотронулся до её бедер кончиками пальцев. – Ведь я тебе вполне нравлюсь, пока живой. Разве хоть раз я сделал тебе что-нибудь плохое?
– Нет! Конечно нет! Мне так хорошо с тобой! – Роберта беспомощно раскинула руки. – До тебя я просто умирала от тоски.
– Жизнь очень хороша, моя Роберта, она просто прекрасна. И знаешь почему? Потому что она снисходительна и не злопамятна. То ли дело злодейка-смерть! Вот та вещь, что не прощается. Она будет мстить, хотя человека то уже и не станет.
– Неужели? – Роберта томно улыбнулась, поманив его еле заметным кивком головы. – Неужели ты ещё умнее, чем я думала? Ах, какая я глупая! Ты конечно же не простишь своей смерти. Сколько же карьер рухнет, как карточные домики, когда в твоей груди навеки замрёт дыхание, сколько голов покатится, когда твоё тело покроет крышка гроба?
– Конечно, список не слишком велик, но этих людей вполне хватит, чтобы моя похоронная процессия была достаточно пышной и достойной моей скромной персоны.
– И какое же место занимаю в этом списке я? – Роберта легонько укусила, а потом поцеловала землянина в плечо.
– Очень почетное, в самых первых рядах.
– Я так и думала. Да, ты действительно прав насчет спешки и несусветных глупостей. Как хорошо, что ты тогда незаметно спровадил эту девчонку, да и сам потом так же вовремя улизнул из пределов досягаемости моего гнева. Иначе вас с ней нашли бы где-нибудь за городом, в машине, совершенно обнаженных и без видимых признаков насильственной смерти ещё тогда, тем вечером. Ты просто умница, что не дал мне поспешить.
– Я всегда знал, что ты так же разумна, как и красива, – Эмиль жадно впился в её губы сладострастным поцелуем, а затем игриво лизнул в нос. – И ещё ты опасна, как раненная пантера.
