Kitabı oku: «Тоже люди», sayfa 12
– Вы сами не верите в свои слова.
Ей показалось, что Эмиль смотрит на нее испытующе.
– Но я… я сделаю все возможное. Я буду добиваться, чтобы тебя не забрали жандармы. Неужели ты не веришь мне? – пролепетала Кошечка.
– Конечно же верю. – Эмиль на полминуты закрыл глаза, коснувшись раненной головы кончиками пальцев.
Этот жест показался девушке красноречивее всяких слов.
– Прости… Тебе очень больно? – еле сдерживая захлестывающие чувства, проговорила она.
– Да, – ответил он, и лицо его посуровело. – Мне очень больно от сознания того, что я так жестоко ошибся в вас. Вы были для меня чем-то небесно-чистым, безупречным в своем совершенстве. Мне казалось, что вся ваша жестокость показная и ненастоящая, что вы на самом деле очень добрый, чуткий и отзывчивый человек. Я полюбил вас. Сначала это была бессознательная симпатия, но потом меня охватила просто безумная страсть. Вы охладили мой пыл, когда приказали избить до полусмерти. Но я не поверил, просто не захотел поверить, что зверь, вырвавшийся тогда, – это ваша истинная суть, а не случайная ошибка затуманенного гневом разума. Вы вылечили меня, и моя безумная любовь вспыхнула снова. Мне казалось, что вы разговариваете со мной более нежно и ласково. Я опять поверил в вашу доброту. Вы так вскружили мне голову, что ради вас я был готов поступиться практически чем угодно, вмешаться в то, во что мне не следовало бы вмешиваться… Если бы вы знали, что я чувствовал, когда вы просто мимолетно прикасались ко мне! Огонь любви вспыхивал с такой силой, что сердце замирало от счастья. Когда вчера вы заговорили со мной о любви, чувства, итак с трудом удерживаемые, наконец вырвались наружу. Мне казалось, что вы отвечаете взаимностью, я был уверен, что мы любим друг друга и что нам так хорошо вместе… Но иллюзии вдруг исчезли с грохотом выстрела.
Эмиль замолчал и снова взялся за голову левой рукой.
– Бедный… – прошептала Кошечка сама себе, его слова резали ей сердце как ножом. – Ты теперь, наверное, полон ненависти ко мне. Я понимаю, как ты разочарован… Я тоже надеялась, что все у нас сложится по-другому…Я ведь тоже полюбила тебя, и полюбила так сильно, как никого прежде. Наверное, это чувство зародилось еще на «Звездном волке», но ему всегда что-нибудь мешало: сначала страх и презрение, потом надменность и подозрительность. Ведь я была твоей хозяйкой, а ты – ничтожным рабом. Тебе наверняка до сих пор непонятно, какая пропасть разделяла нас с первого мига нашей встречи, ведь ты из другого мира, там, наверное, все проще. Все считают тебя шпионом, и твое поведение как нельзя лучше сходит за доказательство. Теперь я уверена, что ты не шпион, хотя… Прости меня! Прости за все! Я стреляла в тебя, потому что не видела больше никакого выхода. Мне легче было убить себя, чем тебя, но я знала наверняка, что тебя заберет полиция и… Мне снилось, как тебя пытают. У вас на Земле люди, наверное, забыли, что это такое, и я не желала, чтобы тебе пришлось испытать подобное перед неизбежной казнью… Но ты все равно не поймешь, ведь я и сама себя сейчас не совсем понимаю. Ты не простишь меня! – Кошечка в отчаянии закрыла лицо руками. По щекам ее покатились крупные слезы.
– Пожалуйста, не плачь, не надо!
Кошечка отняла руки от лица и посмотрела на Эмиля. Его глаза тоже были полны слез, и он совсем не стеснялся их. Они с минуту смотрели друг на друга, потом девушка кое-как переборола рвущиеся рыдания и проговорила:
– Эмиль, миленький! Может быть, будет лучше, если ты сдашься? Ведь есть еще надежда! Я постараюсь защитить тебя, постараюсь убедить отца… Только тебе нужно будет сразу признаться полиции, что ты подослан Землей, и сказать, что ты осознал свою вину, раскаиваешься и готов служить Федерации. Тогда можно надеяться на снисхождение. Я уверена, еще не все потеряно!
– Нет. – Голос Эмиля вдруг стал каменно-твердым. – Раскаиваться мне не в чем, ведь я не в чем перед вашим государством не виновен. Плохо говорить о своей Родине я тоже не намерен.
– Но ради своего спасения! Ради нашей любви! Ну, что тебе стоит?
– Пойми, я просто не имею морального права это делать. Я здесь единственный представитель Земли и даже всего Содружества, и по мне будут судить обо всем моем мире.
– Ты перестал мне доверять… презираешь меня за это предложение? – Кошечка кинулась к изображению, протянув руки, но наткнулась только на холодную стену.
– Вовсе нет. – Эмиль вздохнул и вдруг ласково улыбнулся ей. – Как я могу осуждать тебя или даже кого-нибудь другого здесь? Ведь ваша жизнь протекает по совершенно иным законам и порядкам. На такой случай у земных исследователей существует так называемый «закон невмешательства». И каждый из нас, попавший на чужую территорию будь то случайно или намеренно, обязан неукоснительно соблюдать его и стараться оставаться беспристрастным настолько, насколько это возможно. Я итак был слишком пристрастен.
– Был? Ты хочешь сказать, что более не хочешь иметь с нами дел? Не желаешь больше со мной знаться? Беспристрастен – значит равнодушен. Равнодушен ко всему, что случилось с нами? – Кошечка опустилась на пол, безнадежно склонив голову на грудь.
– Нет. Я не равнодушен. Теперь, перед долгой, может быть, вечной разлукой, между нами больше не должно быть преград недосказанности и предрассудков, ведь мы узнали чаяния друг друга, понимаем со всей отчетливостью, что именно нас связывает. Теперь я могу признаться, что все же, несмотря ни на что, мне тяжело покидать Джорджию. Мне больно расставаться с тобой, Лилия.
Кошечка подняла голову, и они опять встретились взглядами.
– Неужто это правда? – только и смогла проговорить она. – Ты прощаешь меня? Ты забыл зло, причиненное тебе?
– Я постараюсь не помнить дурного.
– И меня забудешь тоже?
– Никогда. Я буду любить тебя, пока жив. И буду стремиться к тебе всеми силами и душой. Не могу сейчас ничего обещать, но если мне повезет, и мы опять встретимся, то я снова буду целовать твои ладони, желанная моя…
– Как бы я хотела верить в то, что мы еще когда-нибудь встретимся. – Кошечка улыбнулась ему сквозь слезы. – Я буду молиться, чтобы тебе повезло. Что бы ни думали и ни говорили про тебя, я буду надеяться… А теперь улетай скорее, пока полицейские не призвали сюда военные крейсера…
– Черт побери, дочка! Что ты говоришь?! – В переговорную влетел Старый Лео. Он был в страшной ярости. – Как тебе не стыдно! Мы с тобой договаривались совсем не об этом!
– Прощай, милая Лилия, – сказал, не обращая на него внимания, землянин. – Я грежу только о тебе. Твоя любовь сделала меня счастливейшим мужчиной на свете…
– Подожди! – вдруг крикнула Кошечка. – Там в архиве под кодом с семью восьмерками все опознавательные…
Старый Лео схватил Кошечку и зажал ей рот:
– Замолчи сейчас же! Зачем? Ведь именно этого он от тебя и добивался своими признаниями!
Кошечка извивалась, пытаясь вырваться из рук отца. Но Лео крепко ее держал, пытаясь одновременно дотянуться до выключателя стереосвязи.
– Спасибо. – Тон Эмиля был благодарным – Я искренне надеюсь, что мы еще увидим друг друга, и не только во сне.
Наконец Старый Лео дотянулся до кнопки выключателя и стереоизображение погасло. Кошечка вырвалась из цепких объятий отца и, вылетев из переговорной, пронеслась в свою комнату. Там она заперлась и, упав на постель, дала полную волю эмоциям, громко разрыдавшись и не обращая внимание на стук и увещевания отца за дверью. Она знала, что полицейский катер взлетит тут же, как только «Счастливая звезда» уйдет с орбиты и тут же передаст сигнал тревоги. Правда, у Эмиля пока что было время скрыться, но мало, просто чудовищно мало! Кроме того, на «Счастливой звезде» есть атомные пушки, но вступать в бой с подавляюще превосходящими силами противника на отлично вооруженных пограничных крейсерах было бы просто идиотизмом. Конечно, можно было петлять, прячась «в тени» и «убирая» мешающие корабли из засады. Но и тут тоже было так же мало шансов, как у кролика в клетке с волками, тем более что землянин вряд ли сделает хоть один выстрел. Он ведь, по его же словам, никогда не имел дела с атомными орудиями. Да, если бы и разобрался в управлении ими, то все равно не стал бы стрелять по людям, по кораблям с людьми. Он ведь никак не может осознать, что врагов надо убивать, иначе они сами не замедлят убить тебя! Для него жизнь любого индивида, пусть даже отъявленного мерзавца, -неприкосновенная и абсолютная ценность, не подлежащая уничтожению, но вряд ли его преследователи придерживаются тех же гуманных идей. Ах, если бы он не был так наивен! Ведь его быстроте и специальным навыкам можно было только позавидовать! Помнится, «Звездный волк» для него был что аттракционный симулятор, с готовностью подчинявшийся любому мановению его пальцев. Недаром сэр Рич так внутренне бесился, глядя, как землянин играючи навигаторствует, безраздельно и единолично владея тем, чем Рич мог управлять только с чьей-то помощью. И в компьютерных играх землянин никогда не проигрывал, даже в «Звездных войнах», где Кошечка сразу же срезалась на начальном уровне, он легко и неизменно доходил до «призовой». Вот только смысла таких игр он решительно не желал воспринимать и все время удивлялся, зачем программистам понадобилось выставлять как препятствия космические корабли с явно психически нездоровым экипажем, палящим по всем почем зря. «Глупо, жестоко и вообще не по-человечески!» – заявлял он по окончании игры, и Кошечке не удавалось его переубедить. А ведь он с таким же успехом мог бы сейчас «играть» с настоящими, а не виртуальными противниками. Конечно, это было бы несколько труднее, но мог бы! А может быть, уже начал? Может быть, он уже вступил в схватку, забыв о своих гуманных принципах? Но не ей было его осуждать за это. Даже если он и вел бой, то перевес в нем был явно не в его пользу.
С тех пор как случился инцидент на С-28, Совет Земли призвал необходимым усиленное патрулирование автоматов на всем протяжении границы «черного квадрата», со стороны которого явился агрессивный и глухой чужак. Но вот уже почти два года прошло с тех пор, и ни одного сколько-нибудь примечательного объекта не появлялось в этих пустынных местах.
…Неизвестный корабль был обнаружен автоматами у границ сразу же, как только «вынырнул» из «переходной» затемненной зоны. Когда к нему приблизились, то не сразу поняли, что это звездолет. Однако, когда объект был классифицирован, сомнений не осталось – это был космический корабль, не поддающийся опознанию: неизвестной модели, нигде не зафиксированный и вообще не числящийся в каталогах Содружества, в том числе среди погибших и пропавших без вести в обозримом прошлом. Датчики сообщили, что двигатели холодны и, вероятнее всего, неизвестный звездолет необитаем. Дальнейшее исследование не решились доверить автоматам. Спасательная команда вылетела на кораблях «Упрямец» и «Сакура», возглавляемых капитанами-исследователями Эдвином Юрасом и Девисом Мияшей.
Неопознанный корабль оказался загерметизированным, ближние исследования также показали, что в нем сохранена среда, пригодная для человека. На этот раз исследователи были предельно осторожны и, включив «щиты», передали опознавательный сигнал и запрос цели присутствия, хотя почти никто не верил, что на корабле есть кто-то живой. «Пришелец» молчал, но земляне не торопились и упрямо передавали сигналы снова и снова. «Противостояние» продолжалось довольно долго, и капитаны совсем было приготовились отдать приказы о высадке, но тут гробовое молчание вдруг потревожило еле заметное колебание эфира. Земляне бросились к своим приемникам, пытаясь настроить проявившееся изображение. Оно было очень слабым, почти плоскостным и туманным, однако достаточным, чтобы убедиться, что это не помехи. Люди удивленно переглядывались, многие узнавали человека на стереопроэкции, но не верили своим глазам. Всем казалось, что видение сейчас растворится, исчезнет как мираж в пустыне.
Первым «очнулся» капитан «Упрямца».
– Капитан Эмилио Алекси? Какая неожиданная встреча, – сказал он.
Человек на стереоизображении печально и несколько странно улыбнулся. Лицо его было бледно до совершеннейшей бескровности, под глазами темнели круги:
– Да. Капитан Эмилио Алекси к вашим услугам. А передо мною капитаны Эдвин Юрас и Девис Мияша, отличные исследователи и давние друзья. Если, конечно, это не бред, возникший в мозгу человека, сошедшего с ума.
Тут вступил в разговор Мияша:
– Эмиль! Ты жив! Какое счастье!
– По-моему, еще жив. Во всяком случае, только живой мозг может создавать такие отчетливые фантомы.
– Фантомы? Мы тоже сначала не поверили своим глазам! Такое плохое изображение, что мы было подумали, что это всего лишь какие-нибудь «отголоски Вселенной»! – Мияша прищурился.
– Ничего странного в этом нет. Энергия корабля на нуле. Двигатели звездолета давно остыли. Жилая среда в отсеках поддерживается только за счет световых ловушек, кустарно сооруженных из подручных материалов. Температура здесь сильно понижена, гравитация на данный момент составляет лишь половину нормы. Хорошо, хоть фильтры воздуха в приличном состоянии… Я здесь один, и, по-моему, разум меня покидает… – Эмиль медленно, как во сне, сложил руки на груди и закрыл глаза. – Последнее время, а именно с того момента, как система внешнего наблюдения полностью «ослепла», меня часто посещают фантомы и миражи. Я понимаю, зачем они приходят. Они – выражение моей веры в лучший исход. Мне нельзя сдаваться, пока есть хотя бы тень надежды…
– Эмилио! Очнись! – Юрас схватился за подлокотники капитанского кресла и почти прокричал: – Это не мираж! Это по-настоящему мы! Я, Эдвин Юрас на «Упрямце», и мой друг – Девис Мияша на «Сакуре». С нами группа спасателей…
– Эдвин, не надо. – Это был голос Мияши. – Похоже, что он использует какую-то свою методику ухода от реальности для временной консервации рассудка. Судя по всему, корабль дрейфует по космосу вслепую уже несколько месяцев.
Юрас промолчал, он уже понял, что поступил необдуманно.
– Эмилио Алекси. Вы слышите меня? – Теперь Мияша обращался к Эмилю, но при этом его тон стал спокойным и ровным. – Ничего не предпринимайте и оставайтесь на месте. Пожалуйста, оставайтесь на месте и ждите. Помощь идет.
– Эмиль, обещай, что будешь ждать. Мы сами сейчас до тебя доберемся. Ты только без резких движений и спокойно! – тихо вторил Мияше Юрас.
Капитан Алекси не отвечал. Он сидел по-прежнему неподвижно, со скрещенными на груди руками.
Связь стала стремительно портиться. Вероятно, последние капли энергии, которыми питалось стерео, иссякали.
…Спасатели высадились одновременно и с «Упрямца», и с «Сакуры». Два друга-капитана вошли в мертвый корабль бок о бок.
Эмиль открыл глаза, слегка приподнял голову и пошевелил руками. Это ему легко удалось. Тогда он огляделся.
Помещение было оформлено в старинном стиле: стены из лакированной сосновой доски, кружева резьбы на потолке. Он лежал на удобной кровати, накрытый по пояс тонкой простыней. Постельное белье пестрело фольклорной вышивкой. В комнате было прохладно и ощущалась приятная свежесть, настоянная на свежей хвое.
Эмиль отбросил простыню и вскочил. Босые ступни ощутили приятную мягкость домотканого половика. На противоположной стороне от кровати было окно, перед окном – стол и пара стульев из солнечной карельской березы. На столе красовались ваза из прозрачного янтаря, а в ней небольшая ветка сосны с маленькими красноватыми шишечками. Еще там была глубокая тарелка из того же солнечного камня, наполненная какими-то иссиня-черными ягодами.
Эмиль сделал несколько шагов и коснулся ветки. Она была колючая и пахла лесом. Она была настоящая. Тогда Эмиль взял из тарелки одну ягодку и положил в рот. Черника, это была обыкновенная черника, какая растет в сосновом лесу.
Он подошел к окну. Фрамуга, поддаваясь мысленному приказу, распахнулась, и в комнату ворвался соленый ветер и шум прибоя. Дом стоял прямо в поросших сосняком дюнах.
«Я на Земле. И это, по-моему, Рижское взморье, – подумал Эмиль. – И это не мираж. Может быть, я все-таки сплю и мне сниться сон?»
Он ущипнул себя. Стало больно, и это вроде бы доказывало, что сон здесь не при чем.
– Я действительно на Земле! Хотя в это трудно поверить. – На душе стало вмиг светло, настороженность сменилась мгновенной радостью возрождения, и он засмеялся, воздевая руки, и закричал: – Но я верю! Верю! Я поверил! Я дома!
Дверь распахнулась, и в нее вбежала девушка-медсестра в белом комби. Она была неподдельно взволнована.
– Что случилось? Вам плохо?
– Нет-нет! – Эмиль продолжал смеяться. – Я, наверное, сейчас странно выгляжу. Прошу прощения за беспокойство! Прошу прощения! Не обращайте внимания! Я очень хорошо себя чувствую. Просто отлично!
Он отвернулся к окну, закрыв лицо руками. Медсестра стояла рядом, наблюдая за его поведением, готовая в любой момент броситься на помощь. Наконец приступ безудержного веселья миновал, Эмиль успокоился и сел на кровать. Медсестра тут же присела напротив на стул, положив руки на колени.
– Вы только не подумайте, что я не в себе. – Эмиль виновато улыбнулся ей. – Просто я безумно рад видеть все это снова. Вы знаете, я уже совсем было потерял надежду, почти совсем отчаялся… Я очень рад снова побывать в этих местах и клянусь, что вас мне тоже необыкновенно приятно видеть. Никогда даже не подозревал, что врачи могут быть так божественно милы!
Девушка заметно смутилась от неожиданного комплимента:
– Может быть, вам что-нибудь нужно? Я сейчас же позову робота, чтобы подавал ужин.
– Не надо ужина и роботов, я не хочу есть. – Эмиль отрицательно покачал головой. – Мне ничего не нужно, хотя, конечно, мне бы не помешала какая-нибудь более приличная одежда. Я просто вижу по вашим глазам, что простыня мне не к лицу.
Медсестра невольно улыбнулась:
– Я все вам сейчас принесу. Только одна минутка. Обещайте, что никуда не уйдете.
– Конечно обещаю. – Эмиль развел руками. – И уходить отсюда куда-либо я вроде бы пока еще не планировал.
Медсестра изящным мотыльком выскользнула из комнаты и почти сразу же вернулась со свертком.
– Я помогу вам одеться, – казала она, улыбнувшись.
– Но… – хотел было возразить Эмиль.
– Я ведь врач, – с некоторой игривостью продолжила девушка и, «включив» зеркало, развернула одежду. – В этом нет ничего предосудительного или стыдного.
– Ладно, – согласился Эмиль, сейчас ему даже нравилась такая исключительная заботливость.
Он подошел к зеркалу и сбросил простыню, окидывая свое отражение взглядом с головы до ног. В зеркале отразился вполне здоровый, совершенно не истощенный физически парень, только малость бледный. Вот только волосы…
Эмиль дотронулся до прядей – они были как будто покрыты инеем.
– Надо же! А раньше я как-то не замечал, что превращаюсь в блондина, – неподдельно удивился он.
– Скажите, что это за следы у вас на спине? – вдруг спросила медсестра. – И на руках тоже… Я думаю, это шрамы ранений, но они какие-то странные… Не представляю, как могли быть нанесены такие повреждения… – Она чуть дотронулась до его голой спины. – Они не болят?
– Нет. Уже давно не болят. – Эмиль взял рубашку из ее рук и быстро надел. – Понимаете, мне будет очень трудно объяснить вам их появление. И потом, я не уверен, надо ли мне вообще пытаться это делать.
– Вы побывали в незнакомом землянам мире, где живут такие же, как мы, люди, но как будто из далекого прошлого. Вы были у этих людей в плену. Правда, я не очень понимаю истинного значения этого слова в данном случае. – В тоне девушки смешались жалость и восхищение.
– Это даже хорошо, что вы не понимаете. Это даже прекрасно. – Эмиль продолжал быстро одеваться.
– И на виске – странный шрам. – Медсестра, воспользовавшись тем, что он наклонился, надевая сандалии, как бы невзначай нежно провела ладонью, гладя его по шее и голове.
– Только не надо меня так пронзительно жалеть! Мне стоит поскорее убрать эти следы, а то каждый любопытный заметит их, и…
– Простите меня. Я слишком навязчива. – Девушка даже слегка покраснела и отступила от него дна два шага. – Я не хотела вас расстраивать и напоминать о неприятном.
– Ничего, ничего. Такая милая девушка, как вы, просто не может никого расстроить. Даже такого капризника, как я. Вы, феи, появляетесь только ободрять и радовать. – Эмиль снисходительно и в то же время лукаво улыбнулся. – Пойдемте, прогуляемся к морю, пока доктора нет.
– Пойдемте, – с легкостью согласилась медсестра и добавила: – Вы не возражаете, если я буду держать вас за руку?
– Не возражаю.
Они взялись за руки и вышли из комнаты сначала в небольшой коридорчик и на открытую веранду, а потом направились по белой песчаной тропке между дюн навстречу нарастающему гулу моря.
Они сели прямо на песок под кривой шероховатой сосной. Эмиль смотрел вдаль, туда где небо над морем окрашивалось в оранжевый цвет и солнце, уже наполовину скрывшееся, давало зыбкой глади изумительный желтовато-молочный оттенок. Медсестра сначала никак не решалась отпустить его ладонь, но потом все же убрала руку. Тогда Эмиль сложил обе ладони лодочкой и, зачерпнув полную пригоршню мелкого сухого песка, начал наблюдать, как он утекает между неплотно сжатыми пальцами. Песок вытек, в ладонях осталась небольшая, плоская и круглая вещица.
– Что это? – спросила медсестра. – Какой чудной камушек.
– Это не камушек, а старинная монета. – Эмиль улыбнулся. – Удивительно, как это ее время не истерло.
– Здорово! – восхищенно проговорила медсестра. -А я здесь уже пять лет живу и не находила ничего подобного. А вам сразу повезло…
– Я вообще счастливый. – Эмиль вложил находку в ладонь девушки и лег на спину, глядя в темнеющее небо. – Хотите, я вам расскажу, почему именно здесь можно найти множество старинных монет?
– Это интересно. – Медсестра вертела находку и так и эдак, разглядывая.
– Дело в том, что давным-давно существовало поверье, что, бросая перед отъездом монету в жертву морю, получаешь от высших сил возможность еще раз вернуться в это милое сердцу место. Люди соблюдали этот ритуал столетиями, но время неумолимо: и монет не стало, и обычай канул в Лету.
– Забавно. А люди делали монеты специально, чтобы потом кинуть их в море?
– Нет. Деньги в то время выполняли совсем другую функцию, правда, и она давненько ушла в прошлое.
– А вы, наверное, всерьез увлекаетесь историей древности. – Девушка никак не могла налюбоваться монетой. – То, что вы сейчас мне поведали, вряд ли содержится в общеобразовательном курсе истории.
– Угадали, есть такой грех, – шутливо сознался Эмиль. – Коллекционирую старинные книги, ну, и на досуге их почитываю. Потом, исторический музей для меня вообще дом родной. Ведь мои родители, братья и сестры – все по профессии археологи. А монетку дарю, если она вам так понравилась…
– Добрый вечер, молодые люди. Я вас еле обнаружил, – прервал их беседу вышедший из-за ближайшей дюны человек в развевающемся на ветру плаще. – Вижу, вы тут преотлично устроились. Однако мне придется нарушить эту идиллию.
– Познакомьтесь, – представила незнакомца медсестра, вскочив на ноги. – Это ваш доктор Интас Лаурис.
– Очень приятно. – Эмиль тоже встал и приветливо кивнул головой. – Ну, а мое имя вам наверняка известно.
– Разумеется. И для меня большая честь быть лечащим врачом такого достойного и мужественного человека, настоящего героя. Вы не возражаете, если я, обращаясь к вам, не буду каждый раз упоминать полное звание и ранг?
– Конечно. И вообще, с чего бы это такая неестественная высокопарность? Я вовсе не сноб и, слава Богу, еще не умер. Возраст мой тоже пока достаточно несолидный. Так что называйте меня просто по имени, и дело с концом. – Эмиль протянул руку для рукопожатия.
– Хорошо, Эмиль. – Врач пожал поданную руку. – А вы, вижу, уже практически оправились и физически, и морально. Это просто удивительный исход, мне-то сначала с горечью думалось: не выдержала молодая психика таких длительных сверхперегрузок, эмоционально погас и тронулся умом этот славный парень, придется применять интенсивную терапию и восстанавливать личность. Только вот упорно кажется мне, что у вас проявляется какая-то подозрительная скромность, несвойственная людям вашего возраста и профессии.
–Пусть это вас не беспокоит. Это врожденная аномалия, и потому лечению не подлежит, – пожал плечами Эмиль, улыбнувшись.
Врач сдержанно засмеялся. Медсестра вторила ему хрустальным голоском.
– Конечно же вы искали нас тут не просто так, а с определенной целью, предположил Эмиль. – Я не ошибся?
– Не ошиблись, – кивнул врач. – Но шок такой длительности, какой перенесли вы, – очень серьезная штука, и поэтому если вы чувствуете сейчас хотя бы малейшее недомогание, утомление или просто не желаете пока вести со мной длительную беседу, то только скажите, и мы отложим любые серьезные разговоры на столько, на сколько это будет необходимо.
– Нет-нет! Зачем же откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Я готов ответить на любые ваши вопросы. Я даже чувствую определенную обязанность сделать это как можно быстрее. К тому же, я думаю, что мне нужно будет подготовить сообщение о том, что я видел там. – Он махнул рукой в неопределенном направлении. – Но просто рассказом тут явно не обойтись. Нужно сканирование: без подтверждения натуральных зрительно-звуковых проекций моей памяти даже самый исчерпывающий словесный доклад не будет до конца понятным и объективным. Да и выразить обыкновенными словами некоторые вещи не получится, все это видеть надо…
– Но сканирование может быть на данном этапе очень вредно. Окончательно пришли в себя вы только сегодня, следы психической травмы могут проявиться в любой момент… Почти полгода одиночества и полной оторванности от мира, да еще в таком безнадежном положении… – тут и тертые поисковики вряд ли выдержали бы (хотя представителей этой профессии я вообще считаю патологически нездоровыми личностями – отшельниками-нелюдимами).
– И несмотря на это, я отлично себя чувствую. Должен вам сказать, все время обратного путешествия я пользовался одной любопытной древней методикой ухода от реальности, которая наверняка даже не снилась ни одному поисковику, и, как видите, она мне отлично помогла сохранить разум. Теперь мой опыт – ваш, я охотно поделюсь с вами апробированной в самых жестких условиях разработкой, – в тон продолжил Эмиль и с лукавой хитринкой добавил: – И я конечно же понимаю, что перед сканированием вы должны обследовать меня со всей тщательностью, на которую только способен отличнейший, предусмотрительнейший врач, который прекрасно осознает, что несет моральную ответственность за своего ретивого пациента.
Доктор улыбнулся:
– Вы – хитрец. И, к моему искреннему удивлению, по-моему, вы действительно уже совсем оправились даже от остаточных следов шока. Не обольщайтесь, это пока только мое предположение.
– И думаю, достаточно обоснованное. – Эмиль тоже улыбнулся, спокойно выдержав испытующий взгляд врача. – Надеюсь, скоро оно превратится в уверенность.
– Так, – врач прищурился и кивнул медсестре, которая стояла рядом и молча слушала разговор, – вы свободны, Селена. А мы тут еще немного погуляем с молодым человеком по берегу.
Селена кивнула и, украдкой благосклонно улыбнувшись Эмилю, удалилась по дорожке к живописно раскинувшемуся среди дюн основному корпусу. Доктор проводил ее взглядом.
Солнце уже почти зашло. Остались только малюсенький лучик и красная полоса на глади моря.
– А вы, милейший юноша, опасный льстец, – сказал, наконец, врач, но тон его был мягким и даже шутливым. – Только не обижайтесь на старого бывалого доктора. На своем веку я повидал множество разных космолетчиков, и их поведение всегда было сродни вашему: лесть и многообещающие посулы врачу и красивый флирт с медсестрами. И я знаю по многолетнему опыту: это неизменный признак выздоровления.
Эмиль пожал плечами:
– Ей-богу, доктор, вы меня раскусили. Обещаю, что в дальнейшем я предприму более тонкие маневры.
– Не старайтесь, стреляного воробья на мякине не проведешь, – с шутливой важностью сказал доктор.
– Вот это да! – удивился Эмиль. – Какое интересное и, судя по всему, очень старинное образное выражение! Откуда такое чудо?
– Увлекаюсь лингвистикой времен разноязычия: знаю несколько старинных языков, коллекционирую и изучаю различные записи того времени, в основном видео- и аудионосители. Очень, знаете ли, неравнодушен к истории.
– Тогда я ваш единомышленник и полностью с вами солидарен в любви к древностям. И это не лесть и не желание вам угодить. Я говорю вполне искренне. Правда, я не занимаюсь вплотную именно старинной лингвистикой. Но ведь она- важная составная часть наследия древних писателей. А уж прелесть смысловой гармонии поэзии тех отдаленных времен вообще невозможно почувствовать, не зная языка оригинала.
– Никогда не думал, что досуговые занятия капитанов-исследователей бывают так далеки от их основного дела. – Доктор оценивающе посмотрел на Эмиля. – И вы ведь не шутите и тем более не лжете, а если в чем-о и обманываете, то делаете это весьма искусно… Надеюсь, мы станем друзьями, несмотря на солидную разницу в возрасте, хотя бы на время вашего здесь пребывания.
– Иногда и не предполагаешь, где найдешь единомышленника, – сказал Эмиль, и они крепко пожали друг другу руки и зашагали бок о бок меж сосен, непринужденно беседуя.
Незаметно совсем стемнело. Взошла луна. Наконец доктор сказал:
– По-моему, нам пора вернуться.
– Да, уже ночь, – согласился Эмиль.
Они направились обратно к строениям. На самом пороге Эмиль оглянулся, поднял руки к небу и, вдохнув полной грудью свежий ночной воздух, сказал:
– Наш мир прекрасен! А Земля – планета истории человечества, самая прекрасная планета во всей Вселенной. Сейчас, после всех испытаний, я чувствую любовь к Родине и гордость за всех людей Содружества еще ярче и сильней, чем прежде. Ведь все познается в сравнении.
Доктор был рядом, молча наблюдая за Эмилем, и, только когда они вошли в помещение, наконец сказал:
– Вы, – молодежь, такие оптимисты! В вас проявляются потрясающая тяга к жизни и одновременно полнейшее презрение к опасностям, способным ее искалечить или даже вообще прекратить. Вы способны удивляться и радоваться каждому дуновению ветерка, каждому необычному камушку и веточке, каждому мимолетному заинтересованному взгляду и одновременно готовы в любой момент без раздумий сунуть голову в жернова самых опасных приключений. Я когда-то, лет эдак двести тому назад, тоже так мог… Кстати, как ваши легкие? Ничего не мешает, не давит?
– Нет. Все в порядке. В полном порядке. Даже удивительно!
– Ничего удивительного. Вы перенесли операцию по практически полной регенерации легочных тканей. Вы конечно же не помните, потому что были в это время под анестезией. Тогда мы вообще еще не знали, придете ли вы в себя и как скоро это случится.
