Kitabı oku: «Там, за поворотом…», sayfa 2

– Ну, давайте пошли, а то солнце быстро разогреется, а сено в тени останется», – скомандовала Наталья.

И все кучкой двинулись из деревни вниз по реке, в наволоки. Солнце уже высоконько, но ещё не греет, не печёт, а нежно ласкает теплом наши дочерна загоревшие руки, лица, шеи – всё остальное прикрыто одеждой. Лёгкие светленькие платьица, под ними штаны, школьно-физкультурное трико, сверху – тонкая курточка с рукавами до кистей и платочек, у парней кепочки, а днём под неё платок белый в роспуск, чтобы пауты и мухи не жалили шею, не отвлекали от работы. На ногах сапоги или кеды. Такая вот колхозная бригада малорослая…

Шли по правой стороне речонки Лондужки. Трава выкошена, да не один мыс, а в длину, расстояние, как до школы, а до школы – взрослые говорили, что километр с небольшим. Ширь у каждой луговины разная. Какая-то раздольная, ни единого кустика, а иная с кустами посерёдке. Это значит – из-за куста тяжеленную траву надо выносить на солнце и сушить целый день. Берега у речки крутоватые, но полностью обкошены, значит, и оттуда выгребать сено на открытые участки.

– Так, ребятки, всё обошли, прикинули, сколько работы и как быстро надо делать, теперь вставайте по местам. Несколько человек пойдёт с Пелагеей-тётушкой, будете от леса отгребать к середине. Ты, Галина, и Светка с Настей, идите по реке, с того конца выгребайте, выносите на середину луговины, и где не толсто травы, там и расстилайте, чтоб вся к обеду просохла. Мы с остальными пойдём с этого конца кошенины. Делайте быстро, а то скоро Колька на лошади с граблями прикатит, надо будет ему валковать¹⁶, а вдруг трава не высохнет?.. Ну-ка давайте дружно, вон бригадир не обманул, кухню привёз, у нас суп варить будут, значит, бригада взрослых придёт, давайте не филонить!

Пока Наталья командовала полководцем, мы уже загребали тяжёлую, сырую в низинах траву, носили наверх и расстилали. Иным охапкам не было свободного места, так оставляли, вешая на кусты. Вскоре в лесу послышался стук топора, потянуло дымком. Суп, значит, варить и чай начинают. Мы ещё азартнее стали работать. Подбадриваем друг друга:

– Что-то, Наська¹⁷, мало подцепила, жалеешь себя, а напишут всем одинаково!

– Ой, Витька, подсоби¹⁸ мне, не могу тащить, больно¹⁹ трава-то сыра.

– Не пейте, девки, из реки, я ведь туда оступился, всю воду перебаламутил²⁰, – кричит издалека Шурик.

А Наталья направляет:

– Пошли-ка за ветками, к стожью²¹ принесём. Девочки со мной, парни с Витькой… Много принесли, молодцы. Теперь небольшой перекур, присядем в тенёк.

Вдали, со стороны деревни, слышен стрёкот, перестук подъезжающих конных грабель, фырканье лошади. Рыжий, конопатый пацанёнок, лет одиннадцати-двенадцати, правит лошадью, сидя на железных граблях с большущими колёсами. Заехал на покос, соскочил с грабель, подошёл к костру, напился воды из фляги.

– Тётка Наталья, можно уже валковать? Или подождать?

– Езди, Коленька, только посерёдке. Там тонко, так уже подсохло.

Поехал Николай, только стук и щёлканье железное стоит. Нажмёт рукой рычажок – прутья у грабель опустятся и гребут сено. Когда много накопится, топнет в педальку – подпрыгнут прутья вверх, сено охапкой соскользнёт на землю, получается вал. И так по порядку: вал растёт, удлиняется. Нам сидеть тоже некогда, подгребаем оставшееся сено.

К костру возле покоса подходит машина с людьми, а трактор привозит инвентарь: вилы простые, вилы на длинной ручке – мётальные, трёхрожковые и четырёхрожковые. Разгружают лошадиную амуницию. Снимают топоры, ломы – всё, что для такой работы надо. Приезжает бригадир верхом на вороном жеребце. Жара уже невыносимая, хочется пить. Конь беспокойно пляшет, брыкается, отгоняя донимающих паутов. Они облепили ему весь круп и грудь. Крутится Воронко на привязи у берёзы, ржёт и так за кустами запутывается, что некуда ему двинуться. Тут не выдержала уздечка, лопнула, и обезумевший конь прыгнул, чудом не задев варева на костре, вихрем пронёсся к реке, скакнул в воду, потоптался и лёг в неё прямо с седлом. Все испуганы и удивлены такими его выходками… Но уставшая от жары и оводов лошадь нашла избавление.

И мы к вечеру измучились, так с сеном увозились, что и говорить друг с другом неохота. Зато теперь знаем, сколько это – пять гектаров. Бригадир по завершении дня при всей большой бригаде нас похвалил и разрешил в одном уголке поля собирать горох. Так и сказал: «Нате вам, получите премиальные».

А может, чуть передохнуть, поужинать и айда за горохом? А то ведь все слышали – поди, до меня всё особирают?

– Мам, я только молока с хлебом поем и побегу по горох. Бригадир разрешил в уголке собирать, наверно, уже все там.

– Бригадир тебя хвалил, эка способница²². Не ожидал, сколько сена прибрали. И велел передать, что завтра нужно обязательно на сенокос.

– Да ни за что! – взревела я. – Сегодня всё сено с реки вытаскали на суходол, на бугры, даже на ветки деревьев навешивали, чтоб быстрей просушить. Устали хуже собак. Завтра никуда не пойду, надо и покупаться, так и лето кончится.

– А Валентин велел сказать: «Тот глупец, кто не придёт».

– А чего он там, золота навешал? – спрашиваю я мать с ехидцей.

– Нет, сказал, что деньги можно заработать, не работая.

– Как так? – опешила я, наворачивая горячую картовницу²³ с молоком и хлебом.

– А вот так. Даже соседские девчонки Юровы пойдут.

– А чего такого будут делать?

– На Обушнице поля клевера подкошены, в валы сгребать двумя лошадьми будут. Да и трава-то не очень уродилась… а на полях, не в лесу, так и гнуса²⁴ нет.

– А поля-то большие?

– Да знаешь ты эти поля. По клюкву за Сорокино ходили, так через них. Как Обушницу пройдёшь, так одно слева от дороги, другое – справа, по десять гектаров они, каждое.

– Ух, мамка, еле сегодня с пятью справились, а тут – двадцать… Ага, мы за лошадьми, да ещё валки, а вдруг мало народу придёт?

– Туда как раз придут.

Сижу на лавке у стола, задумалась.

– Конечно, тут уж все нахлынут, это тебе не от реки сырое выгребать, тут можно поживиться. Ладно, мам, завтра ещё схожу, а потом ни-ни.

– Ну, хорошо, Галя, как уж хочешь. Да и то верно, и дома дел полно: гряды не чищены, ягоды в лесу красные, скоро черника поспеет. Кто, кроме тебя, наносит?

Назавтра день удался на славу. К концу дня еле на машину через высокие борта залезли, но вечером на горохе были полным составом, дело-то наиважнейшее, стратегическое, запас закладывать, как сказал один дедок: «Жуй, жуй, жирок за кожей зимой найдётся».

Следующий день оказался пасмурным, и нас со Светкой, подружкой и соседкой, забрали на перегон телят. Тоже, как оказалось, без нас разбегающихся быков никому не догнать. Лошади в кусты не идут, а телята, наоборот, от духоты и овода лезут в кусты, под ветки, в прохладу и тень. Вот и приходится обочиной бегать, бычков трёхсоткилограммовых из кустов на дорогу выгонять. И лучше нас со Светкой никто не справляется, как уверял бригадир утром, отменяя сенокос. К фермам, среди «лучших», собралось всё наше горохопожирательное войско из двадцати семи детей, но это другая история.

Важное дело

– Сергуня, Микола, Антоха, собирайтесь! Пойдём картошку сажать. Я коня добыл, так нечё тянуть, надо быстрей садить, – командовал внуками дед Гаврил.

Картошка – это святое. Возни с ней всегда предостаточно, хоть весной, хоть осенью. Скажем, весной, в первых числах апреля, многие и в марте ещё, доставали из погребов картофель. Нет, не весь, а только семенной – специально отобранный, прозеленённый с осени и уложенный в отдельные бураки, ящики, засеки. Тщательно осмотренный, не крупный и не мелкий – сантиметров пять – семь в диаметре. Картофелины одна к одной, как гренадерский полк. Поднятую из подвалов картошку тщательно перебирали, выявляя загнившие или поражённые клубни. Здоровую картошку высыпали на пол тонким слоем на все свободные места, даже под кровати, для прорастания и «забывали». И вот наступал день посадки. С появлением выделенной бригадиром лошади для пахоты личного огородца²⁵ всё в доме оживало. Женщины укладывали проросший картофель в большие и малые ёмкости. Старшие сыновья во главе с отцом развозили по огородцу навоз от хлева или раскидывали его по пахоте из запасённых уже куч.

– Складывайте картошку в корзины, в вёдра, в бачки да ростки не поломайте, а то нечего и собирать-то будет – не вырастет, – подгонял внуков Гаврил. Все слушались и бойко выносили наполненные ёмкости на межу²⁶, к участку, отведённому на этот год под картошку.

– Ну, готовы? Поехали. Но, Воронко… да что ты, тудыть-твою-растудыть! В свал не умеешь ходить?! Но! Бороздой! Прямо! – разносил²⁷ коня Гаврил.

Крича и матерясь, направлял коня прямо по центру на другой край. Коню не нравилось тащить тяжёлый плуг, вонзившийся острым краем в землю, и конь рывками уходил в сторону.

– Ну-к, Галина, поводи коня, – обратился Гаврил к щупленькой девчушке лет десяти, прибежавшей к соседям помогать «садить» картошку.

– Я? Я ведь не умею.

– Научим. Вот так, под уздцы, а сама сбоку иди и веди прямёхонько вон на тот куст травы. Видишь? Посреди загона стоит, только и по траве прямо веди, чтобы я с плугом до края дошёл, вспахал. Поняла? Давай, милая, помогай, коль пришла, ты самая сообразительная. Приготовились? Но! Пошёл…

Конь напрягся, дёрнул, но детские ручонки не отпустили повод, зажатый под губами коня, а потянули вперёд, и дрожащий голосок приободрил коня:

– Прямо, Воронушко, бороздой! Хорошо, милый.

– Пошёл прямо! Прямо! – командовал Гаврил.

И опять звонкий детский голосок звал и уговаривал уставшую, запыхавшуюся лошадь идти прямо и бороздой.

Вечером всё семейство и приглашённая Галина сели за праздничный стол. Слышались шутки, смех. После тяжёлой, но сделанной работы приподнятое настроение заметно было у всех. Дед Гаврил прямо светился от удачно завершенного дела и с благодарностью поглядывал на девчушку. Поев мясных щей с пирогом, стали пить чай из самовара, разломили творожную сладкую, сметанную рогулю – пирог, приготовленный по случаю такого дня.

– «Воронушко, прямо!» – рассмеялся, припомнив, дед Гаврил. – А я думал, не выдержишь, эдакая-то хрупкая, коня не удержишь. Да и конь-то норовистый, а тебя слушается. Надо же, вчера этот конь у Пешковых ни в какую не шёл, а сегодня у нас тридцать соток вспахал! Уверял меня конюх, что конь-то с характером, да видно понравилась ему Галина-то… Ишь, не верил я, что вспашем на нём сегодня. Хохотали мужики, какого коня мне пахать дали, подшучивали, что плуг землёй не начищу, а я теперь плуг на обозрение выставлю. Вот, точно – на дровяник закину, пусть-ко посмотрят, как блестит.

Назавтра, часов в девять, мимо Гаврила, курящего на завалине, угрюмо вёл Воронка дальний сосед, Пешков Василий.

– Здорово, Василий, – поздоровался Гаврил.

– Здорово, – хмуро ответил тот.

– Что невесел? Что меж ног ты голову повесил? Али конь не нравится?

– Опять эту скотину дали. Снова постромки порвёт, огород вытопчет, и толку не будет никакого! – возмущённо проговорил сосед.

– А ты вон к моей соседке приверни да дочку её проси помочь, авось на Галине и вспашешь. Вчера я попросил один раз до края довести, а она весь огород выдюжила – ходит да коня водит.

Выпросил Василий Галину у матери. Начали пахоту у Пешковых. Всё так же: корзины по краю пахотного участка с пророщенной картошкой, пришли помочь соседи, суетились домочадцы – но пахота не шла, конь упрямился. Галина уговаривала его, гладила по могучей шее. Воронко вроде и соглашался, начинал ходить, но после злых окриков Василия выходил из борозды. Галинка выбилась из сил, а тут ещё, при очередном развороте на краю поля, Василий огрел коня витнём. От неожиданности конь дёрнулся и больно стукнул оглоблей в плечо Галину, та покатилась в траву. Бабы ойкнули, потом забранились на Василия наперебой:

– Убьёшь девку-то! Зачем бьёшь коня, ведь пашет потихоньку? Да и Галина старается, никто боле с этим конём не совладает!

Гале помогли встать, слёзы текли по её щекам, на плече – ссадина с кровоподтёком.

– Ну, как ты? Можешь идти? Поди-ко домой. Пусть сам пашет. Ишь, выдумали на ребёнке, на девчушке пахать! – слышались разговоры сердобольных старушек.

– Да и впрямь! У нерадивого хозяина всё не так: и конь плох, и работники – то стары, то малы, – раздался зычный голос с другого конца огорода.

– Гаврил пришёл, Гаврил пришёл, – послышались голоса.

– Беспокоится за коня или за Галинку, али так проходил, видит, что не клеится пахота-то, – переговаривались меж собой бабы.

Гаврил подошёл к шмыгающей носом Галине.

– Ну, что? Витня-то ещё не получила? Не реви, не последний огород пашешь, хороший коневод из тебя выйдет. И вообще ты молодец! Да и Воронко – молодец, – перешёл к коню Гаврил, оглаживая морду коня, его шею, осматривая сбрую. Конь потянулся к нему, потёрся головой о руку, о плечо. – Да, Воронко – замечательный, сильный, умный конь, а кто же за ум витнём наказывает? Неправильно это. Надо хвалить, вот, хлебушка дать с сольцой.

Разнуздал Воронка Гаврил и дал ему ломоть хлеба, видимо, заранее приготовил угощение коню, беспокоился всё утро, как походит строптивый конь в неумелых руках раздражительного хозяина. Галина подошла к Гаврилу Николаевичу, как бы под защиту:

– Он, Воронко-то, не нарочно… Он хочет, а дядя Вася не даёт. Замотал вожжи на ручки плуга, и Воронку идти некуда, вожжи его назад тянут… Я уговорю, конь пойдёт, а дядя Вася надёргивает то влево, то вправо, вот и не можем.

– Ну-к, Галина, ставь Воронушку в борозду. Так, пошли, милые! Давай, с Богом… Бороздой! – взявшись за плуг, скомандовал Гаврил.

Потянул конь, напрягся, раздул от тяжести ноздри, выгнул шею дугой. Земля из-под плуга полилась блестящим пластом, словно чёрная атласная лента. Народ зашевелился: кто по борозде идёт с полными вёдрами картошки, кто накладывает из больших коробов в пустеющие вёдра. Те, кто занят посадкой, через каждый шаг наклоняются и суют картошину в мягкую землю так, чтобы не попала под ноги коню, когда он вновь этой бороздой пойдёт, заваливая новым земляным пластом посаженную ровными рядами картошку. Иные помощники подносили золу и сыпали поверх посаженной картошки.

Воронко, тяжело дыша, усердно пахал. Галина всё ходила рядом с конём, помогая ему понять команды пахаря.

– Ну, вот, а вы говорите, конь не сноровистый, – проговорил Гаврил, выезжая со вспаханного участка на луговину. – Пахать надо умеючи, не задёргивать коня и самому быть спокойным, уверенным в своём мастерстве. Вот сейчас надо коню отдохнуть минут тридцать, потом дать овса или хлеба, одним словом, подкормить – и вновь в борозду. Василий, ты сейчас попробуешь при мне пахать.

Отдохнувшего коня вновь поставили в борозду, и теперь уже Василий Афанасьевич, по научению Гаврила, пахал свою землю строптивым Воронком.

Вечером, после посадки у Пешковых, измученная Галинка спала крепким детским сном, изредка постанывая во сне, наверное, болело пораненное плечо. В дверь тихонько постучали. Мать Галины вышла на крыльцо узнать, кто пришёл. Там стоял Василий Афанасьевич.

– Где Галина?

– Спит. Видно, сильно устала.

– На плечо не жаловалась?

– Болит. Во сне и то стонет.

– Я вот тут снадобье принёс, бабка моя дала, ты, Марфа Павловна, помажь ей, полегчает. А вот ещё мясца вам на супец и молока бидончик, уж больно девчонка у тебя терпеливая и выносливая. Ведь вспахали весь огород. И загоны отпахали, и оторы²⁸ сделали, вижу, что уморилась, а коня не покидает…

Назавтра по деревне ходил слух, что Воронко пашет только с Галькой Марфиной. Народ начал занимать очередь на Воронка и на Галину тоже. Девчушку спас опять Гаврил. Пришёл на бригаду и при всех заявил:

– Полно, мужики, дурью-то маяться! Ведь заездите не только коня, а и девку.

– Тебе хорошо, вспахал да посадил огород, а мы как хошь! – заорали мужики наперебой.

– А я для вас старался!

– Как бы не так! Личный огород пахал!

– Пахал, и Галинка мне очень помогла, но если каждому так, по целому дню пахать, то ведь она не железная. Но дело сделано великое! Мы вдвоём с ней объездили норовистого молодого коня. И теперь я бьюсь об заклад, что и без Галины Воронко будет пахать, только не загоните, давайте ему отдых и кормите получше.

– Да не будет он ходить! Нет, не будет.

– А давай на спор! – вдруг решительно заявил Гаврил. – Ну, кто там на очереди пахать?

Сбились, хлопнули по рукам. При всей бригаде Гаврил обещал вспахать на Воронке без Галины участок в тридцать соток у деда Панкрата. Тот заплатит Гаврилу пять рублей за пахоту. Все были довольны спором. С бригады повалили гурьбой к деду Панкрату. Два молодых парня привели Воронка. Гаврил запряг, изладил плуг, постромки, подошёл к Воронку и зашептал что-то на ухо коню, привязал платочек к уздечке слева, поставил коня прямо и скомандовал:

– Прямо, Воронушко… Но! Прямо!

Но! Пошёл! Воронушко потянул плуг на другой конец поля. Выиграл в тот день Гаврил спор и пять рублей получил. А вечером принёс эти пять рублей Марфе Павловне и вручил, как премию, Галине за объездку молодого коня.

Галине было немного обидно, что Воронко без неё пашет огороды, что кончилась такая тяжёлая слава, а главное, дружба. Но, поняв грусть Гали, мать посоветовала навещать после работы Воронка и дружбу не терять. Она уверяла, что Воронко не забыл её и пашет только с её платочком, привязанным на уздечку.

На попутных

В двухтысячном году я завершил одиннадцать классов сельской школы. Решил поступать в областном центре в институт на экономический. Годы были безденежные и безработные. Родители кое-как зарабатывали на личном подворье: то молоко, то мясо возили в район на сороковочке и продавали с телеги. Деньги почти сразу же уходили на содержание скота. Из трёх братьев я был средним, твёрдо решившим стать экономистом. Родители радовались и переживали: «Как собрать сумму денег для поездки на экзамен, а потом на учёбу, на покупку всего, что потребуется в учебном процессе?» Определили жертву в животноводстве, которая должна покрыть, затянуть дыру расходов на учёбу в институте.

И вот экипированный под джентльмена, с набором трусов, носков и белых рубашек я пересёк первый раз границу деревенского государства. Меня передали городской тётушке. Жить я у неё не стал: далеко ездить, поэтому пришлось искать съёмную квартиру. Мать с деревни названивала, чтобы я ходил и на другие, идущие в это время экзамены, мол, куда-нибудь да сдашь, чтоб деньги были не напрасно потрачены. Я активно выкраивал время между консультациями, носился на все подвернувшиеся экзамены: на лесное дело, на инженера-механика и другие, лишь бы поступить не на коммерческой основе.

Вконец измотанный гонкой, ажиотажем битвы за место, я вернулся в родные пенаты. Долго ждали весточки-приглашения и надеялись на вызов в экономический. И вот долгожданное известие: ПОСТУПИЛ! Смеялись, радовались. Мать напекла пирогов, отец жал, как большому, руку, поздравлял!

А через два дня пришло письмо: НЕ ПОСТУПИЛ. Всё ошарашенно смотрели друг на друга, ничего не понимая. Мать плакала.

А через три дня пришла ещё одна бумага: ПОСТУПИЛ! В семье творился хаос, споры, предположения, куда поступил, а почему тут же отказ.

Решили с матерью ехать в областной центр выяснять. Денег в середине тёплого месяца августа нет. В такое тепло скотину не режут: мясо стухнет. На какие средства ехать? Неизвестно. Решили: на попутных! А путь неблизкий – триста с гаком километров. Спорили, что это не выход, никуда не уедем, но мы уже слыхали, что в других странах так путешествуют.

Мама у меня ещё та авантюристка. Вышли утром на дорогу, благо в двухстах метрах от дома шла трасса. Начали «голосовать», но никто не брал. Часа полтора простояли.

Вдруг на очередной настойчивый взмах руки остановился УАЗик-«буханка». Сразу водителю сообщили, что расплатиться нечем. Водитель сказал, что едет до Тотьмы. Потом всю дорогу поучал, выговаривал нам с мамой, что без денег нас никто не повезёт. У первого поворота на Тотьму остановился, высаживая нас, ещё в напутствие к вышесказанным гадостям за сто километров пути, добавил, что мы не найдём ни одного придурка, который бы бесплатно нас двоих повёз. Расстроенная от надоевших за стокилометровый путь нравоучений и гадостей, мать, закрывая дверь машины, быстро сказала:

– Вы первый!

Водитель не понял. Загремел на весь салон вопросом:

– Что ты сказала?!

Мать, открыв снова дверь в УАЗик, взглянув на водителя, смело спросила:

– Мы вам при посадке сообщили, что неплатёжеспособные? Вы знали, но нас довезли, а теперь таких бескорыстных, сочувствующих людей обзываете разными титулами.

Значит, вы и есть тот, первый, кем себя называли – придурок и лох. Сидящие в салоне рабочие грохнули хохотать, стукнула, закрывшись, дверь. Машина, постояв, злобно фыркнув, укатила в город.

Мы, выждав минуту, облегчённо вздохнули, стряхивая с души оскорбления, тихонько пересмеиваясь, побежали на второй выезд из тихого северного городка. Отмахав четыре километра пешком, уехали на первой машине, с прекрасной, доброй женщиной из редакции.

Через день, счастливые, что поступил на желаемый факультет, добирались обратно домой, на три часа застряли под Кадниковым до осенней ночи, пришлось ночевать в сельхозтехникуме. Комендант позвала наших земляков-студентов, те обеспечили по разрешению коменданта чаем и койко-местами. Вот тебе и первый автостоп!

Съездили ведь всё же!

2019 год