Kitabı oku: «Дожить до утра»
Отыщи всему начало,
И ты многое поймешь…
Глава 1
– Арбузы! Арбузы! Дыни! Дыни… Арбузы! Подходи, налетай! Арбузы!..
Хриплый голос уличной торговки тонул в реве проносящихся мимо автомобилей. Но невзирая на отсутствие внимания со стороны потенциальных покупателей, она продолжала голосить, рискуя сорвать и без того надорванное горло. Женщина сидела на маленьком складном стульчике, упершись локтями в колени, и с равнодушием, граничащим с тупостью, смотрела прямо перед собой.
– Арбузы! Арбузы!.. Дыни!..
Она ненавидела и то, и другое. Ей был противен их сладковато-приторный аромат. Как была противна и алчность бесцеремонных ос, роем кружащихся над разрезанными половинками спелых плодов.
– Арбузы! Арбузы! Дыни!..
И чего, спрашивается, орать? Для кого? Если тебя никто не слышит? Вон они, эти торбы с деньгами, мчатся себе на дорогих, сверкающих в заходящем солнце автомобилях, и дела им нет ни до этой постылой горы полосатых арбузов, ни до этой пахучей дынной кучи.
Неподалеку взвизгнули тормоза. Ага! Кажется, кому-то все же захотелось вонзить зубы в сахарную мякоть плодов, взращенных на благодатных почвах Астрахани.
– Почем арбузы? – деловито осведомилась моложавая дама в соломенной шляпке и потыкала пальцем в выставленную на прилавке половинку.
– Два рубля за кило, – ответила торговка, незаметно убавляя громкость магнитофона, стоящего у нее в ногах. – Будете брать?
– Пока не знаю. – Дама смерила ее высокомерным взглядом водянистых глаз непонятного оттенка и оглушительно взвизгнула: – Степа! Иди сюда, мой милый!
Степа не замедлил явиться. Его обрюзгший живот колыхался над резинкой хлопковых шорт. Шаркая шлепанцами, он подошел к супруге и, с тоской обведя взглядом торговую точку, вопросительно поднял бровь:
– Ну?..
– Что «ну»?! – не понижая голоса, ответила супруга вопросом на вопрос. – Будем брать?
– Зачем?
– Я что-то не совсем понимаю – куда ты едешь? – Дама грозно выпрямилась, подперев мясистые бока руками, и приготовилась вступить с мужем в перепалку. – Я тебя спрашиваю – куда ты едешь?
С интересом, возникшим непонятно по какой причине, продавщица наблюдала за супружеской стычкой, грозящей перерасти в грандиозную ссору. Во всяком случае, женская половина семейства страстно этого желала. Но супруг ее разочаровал. Поиграв желваками на выбритых до синевы скулах и мысленно наверняка послав ее не один раз и не в одно место, он пожал плечами и обронил:
– Бери сколько пожелаешь. Вам, на даче, может быть, и кстати будет. Мне их не есть. Сама знаешь – дела…
Ах, вон в чем дело! Жену с чадами, приплюснувшими носы к стеклу автомобиля, на дачу, а сам, значит, по делам. Отсюда и такая покорность и нежелание идти на поводу у супруги, затевающей склоку.
Понятно, понятно… Наверняка где-нибудь в уютном гнездышке ждет своего героя-любовника длинноногая девчонка-несмышленыш. Ждет, поглядывая на часы. Ждет, томясь одиночеством и предвкушением…
– Взвешивайте! – приказала властная дама, подозрительно смерив взглядом усмехающуюся торговку. – И побыстрее! Нечего тут мне глазами стрелять по чужим мужикам!
Ох, как велико было искушение сказать ей парочку солененьких словечек! Сбить немного спесь с ее разъевшейся физиономии. Опустить на грешную землю и заставить взглянуть на себя глазами стороннего наблюдателя. Увидела бы она тогда не властную матрону, а стареющую, весьма подурневшую толстуху, унизанную драгоценностями, нелепо выглядевшими в этот жаркий летний день, с расплывающимся от жары макияжем.
Но она ничего ей не сказала. Молча отпустила товар. Отсчитала сдачу, все вплоть до последней копейки. Даже про себя посочувствовала ей из чисто женской солидарности по поводу мужа-кобеля. Но напоследок все же не удержалась и подмигнула ему, пока супруга упаковывала покупку, неуклюже растопырившись над большой сумкой.
Подмигнула не просто так, а со значением. Вкладывая в это подмаргивание всю порочность красивой мерзавки, на какую была способна. И подумать только – он клюнул! Сразу вспотел сверх всякой меры. Засопел, молниеносно охватив взглядом и супругу, упаковывающую покупки, и детей, томящихся на жаре. Тут же скосил глаза на часы и следом – о боже! – подмигнул ей. И надо было видеть, как он это сделал! Высокомерие плюс снисходительность сквозили в его взгляде, норовя утопить ее в этой чванливо-тошнотворной смеси. Плевать ему было на огромное брюхо, свисающее поверх резинки шорт. Плевать на то, что возраст его уже давно не плейбоевский. Гордость отмеченного женским вниманием самца засквозила в его глазах, от самодовольства он даже вроде бы стал выше ростом и поглядывал на окружающих сверху вниз.
Вот и рассуждай после этого о природе мужской неверности! Сказал ведь кто-то, что такого понятия вообще не существует, а есть всего-навсего попытка самоутверждения или что-то в этом роде. Стоял ведь минуту назад развалина развалиной и томился, а сейчас поди же ты – горы готов свернуть! Даже задышал по-другому!
– Степа?! – вовремя среагировала его супруга, распрямившись и отдуваясь, словно паровоз. – Чего это ты кочетом смотришь?! А ну-ка бери сумки и неси к машине!
Степа сразу обмяк, поскучнел и, с сожалением посмотрев в черные глаза лукавой чертовки, побрел к машине.
Глядя им вслед, продавщица настолько увлеклась, что не заметила, как совсем рядом остановился другой автомобиль. И лишь когда тихий женский голос окликнул ее по имени, она встрепенулась.
– Ксюша! – повторила миловидная женщина в легком пурпурном сарафане. – Очнись! Ты что там, привидение увидела?
– А-а-а, это ты, – равнодушно протянула торговка и вновь уселась на складной стульчик, подперев подбородок кулаком. – Чего приперлась?
– Здравствуй, во-первых. – Голосок, поначалу столь мелодичный, немного изменился, и в нем отчетливо прозвучали металлические нотки. – Надеюсь, поздороваться со мной тебе не трудно, раз уж смотреть в мою сторону ты не хочешь.
– Привет, – буркнула Ксюша и, подумав, добавила: – Здравствуй, Мила. Как твои дела? Как здоровье? Что нового в твоем гостеприимном доме? Как поживает твой мерзавец-муж? Он, конечно, намного приятнее прежнего, но все равно мерзавец.
– Ну, знаешь, хватит! – не выдержала Мила и скорыми шагами приблизилась к подруге. – Мне надоело всякий раз выслушивать, как ты поносишь Максима. Он ничего тебе плохого не сделал! Как раз напротив!..
– Ну, ну… Давай! Чего же ты остановилась? – прищурилась Ксюша и все же соизволила повернуться лицом к Милочке. – Напомни мне, свинье неблагодарной, сколько добра он для меня сделал. Как протянул руку помощи, когда я оказалась почти на самом дне. Как пристроил к своим дружкам-абхазам арбузами торговать…
– И напомню! Черт бы тебя побрал! – Милочка сжала кулачки и со слезой в голосе продолжила: – Плюс к тому же обеспечил тебя жильем, выдернув из лап этих вокзальных негодяев! Да к тому же содержал тебя почти полгода, когда ты была не в состоянии заработать себе на жизнь!
– Ага, – обрадованно подхватила Ксюша. – Плюс к тому же выплата долга за его меценатство только вчера закончилась. И жилье мое, дорогая Мила, всего лишь жалкая девятиметровка в коммунальной квартире. За которую, подчеркиваю особо, я плачу ровно столько же, сколько за свою бывшую трехкомнатную квартиру…
– Но ты же сама знаешь, что это из-за того, что твоя коммуналка расположена в самом центре, – попыталась возразить Милочка, но сделала это как-то не очень уверенно, отчего Ксюша сделала вывод, что супруг с ней не особенно откровенен. – И… ему самому пришлось нелегко, выбивая ее для тебя…
– Ух ты! Оказывается, он хороший! Ой, дура я, дура! Максимка такой хороший, а я его… – дурашливо запричитала Ксюша, обхватив голову руками.
– Какая ты… – Милочка всхлипнула и, всплеснув руками, обессиленно опустилась прямо на арбузную кучу.
– Какая? – прищурилась подруга, сдувая с глаз упавшую прядь.
– Злая ты стала…
– А какая бы ты стала с металлической пластинкой в голове? Что бы с тобой было, с такой нежной, если бы на твоих глазах в упор расстреляли твоего любимого?..
– Я все понимаю… Я все понимаю… – зашептала Милочка, смахивая с розовых щечек слезы. – Но мы-то с Леркой здесь при чем?! Мы же тебя любим! А ты сторонишься нас! Сколько мы тебя просили пожить у нас после того, как…
– Я не желаю больше об этом говорить! – Ксюша встала со стульчика и свысока, как бывало когда-то, посмотрела на подругу. – Утри слезы и уходи. И еще прошу… Оставьте меня в покое. Нет меня больше, понимаешь?! Нет!!! Я умерла вместе с Игорем…
– Но Виктор! – попыталась возразить Милочка и тут же была схвачена сильной рукой за предплечье. – Ты чего?! Мне же больно!..
– Вали отсюда, Милка. Прошу пока по-хорошему… – Угольные глаза Ксении прожигали подругу насквозь, и той на минуту показалось, что она ее сейчас ударит. – И не смейте больше лезть в мою жизнь! Слышите, вы все?! Не смейте!!! А сейчас пошла вон…
Спотыкаясь на высоких каблучках открытых танталеток, утирая влажные ладони о подол помятого сарафанчика, Милочка побрела к своей машине, ярко-алой «Субару» – недавнему подарку супруга, которого Ксюша отчего-то окрестила мерзавцем. На ходу она продолжала всхлипывать, всплескивать руками и что-то еще говорить, причитать, очевидно пытаясь увещевать свою несговорчивую подругу. Но убеждала-то скорее всего себя, стараясь не оставлять в сердце места для обиды и горечи, невольно пробуждающихся при каждой их встрече. Не имела она права ни судить, ни обижаться на Ксению. Все, чего ей хотелось, так это помочь ей. Помочь обрести самое себя. Стать такой, какой она была прежде: сильной, несгибаемой, уверенной в себе. А не той, которая сейчас: опустошенной, озлобленной и… равнодушной.
– Оставь ее, Милочка, – всхлипывала всякий раз на ее плече Валерия, их третья подруга. – Дай ей время. Она сама должна найти в себе силы. Мы ничего не сможем сделать…
– Да?! Я должна сидеть и смотреть, как она превращается в ничто?! Как глаза ее тухнут, взгляд меркнет, сердце останавливается?! Я так не могу! Я должна ей помочь!..
Может быть, Милочка излишне сгущала краски, давая оценку теперешнему состоянию Ксюши, но одно несомненно – она не успокаивалась, пытаясь пробиться сквозь ее ледяной панцирь. Раз за разом, день за днем она ездила на этот участок дороги, где подруга вела торговлю фруктами, и пыталась ее уговорить.
Но Ксюша была весьма крепким орешком. Она смеялась ей в лицо, порой и оскорбляла. Цинично вываливала в грязи все добрые помыслы Милочки, буквально открещиваясь от их многолетней и верной дружбы. Что за протест выражала тем самым Ксеня, бедной Милочке было невдомек, она не очень-то и хотела копаться во всем этом. Она просто не оставляла своих попыток вернуть подругу к жизни, и все. Все остальное было ей неважно…
Глава 2
Одна секунда… Вторая… Негромкий хлопок, и Игорь падает к ее ногам. Ее любимого мужчины, мужчины, за которым она была готова пойти на край света, больше нет. Все кончено… Не будет больше его смеха, его жарких слов любви, его безграничного доверия. Ничего этого больше не будет…
Остановившимся взглядом она смотрит на его тело и медленно поднимает глаза. Маленькая черная точка дула пистолета пляшет в нервной руке ухмыляющегося парня. Почему-то ничто так отчетливо не запомнилось, как грязная каемка под его ногтями и еще эта жуткая ухмылка. Так, должно быть, ухмыляется знаменитая дама в саване, с косой на плече. Криво так, устрашающе и в то же время ободряюще. Не бойся, мол, ничего. Смело вступай на новый путь, где совсем другой отсчет времени. Где нет боли и страха…
С этим Ксюша не могла не согласиться. Время действительно остановилось. Страха тоже почти не было. Вернее, он присутствовал, но ранее, когда они с Игорем собирались, лихорадочно хватая все, что попадалось под руку. Сейчас же осталось лишь недоумение и неверие в то, что какой-то оборванный парень с явными признаками наркомании может лишить ее жизни. Той жизни, что даровали ей ее родители. Той, что она собиралась прожить на всю катушку без остатка. И умереть надеялась в глубокой старости в собственной постели, а не издохнуть так вот нелепо, с дыркой в голове, у ног какого-то дегенерата.
– Э-эй! – шепотом позвал ее киллер. – Гуд-бай…
Это были последние слова в той жизни. Последнее, что она слышала, доживая свой век. Потом ее не стало…
Ксюша оторвала взгляд от их с Игорем фотографии на стене и тяжело вздохнула. Тот парень простился с ней, а заодно и за нее со всеми одновременно. Пусть врачи долгое время бились, пытаясь вдохнуть жизнь в ее ослабевшее тело. А потом она была окружена вниманием, заботой и любовью своих друзей. Она-то точно знала, что ее уже нет. Существовала непонятная субстанция из мяса, костей и кожи, но это был не человек. Это была уже не она…
– Ксюха! – Сосед Володя громко шарахнул кулаком в тонюсенькую фанерную дверь. – Дай полтинник!
Ксюша повернула голову в сторону двери и пораскинула мозгами. Дать денег – значило навлечь на себя и на других обитателей их коммуналки, а их насчитывалось ни много ни мало еще двенадцать человек, неприятности. Выглядело это следующим образом.
Сначала Володя развивал бурную деятельность по приготовлениям к ужину. Он носился с единственной имеющейся у него кастрюлей по кухне, расталкивая всех присутствующих. Разбрызгивал воду, намывая картошку в раковине. Гремел стаканом и тарелками, расставляя все это на общем столе. Затем он бежал в магазин, приносил заветную бутылку водки и, причесавшись перед осколком зеркала в полутемном коридоре, усаживался за стол. Свою комнату в такие моменты он упорно игнорировал. Общество, видите ли, ему было нужно. То, как это самое общество относится к его посиделкам, его совершенно не волновало.
Но самое интересное начиналось потом. Когда бывала выпита добрая половина бутылки, Володя шел, качаясь, к себе в комнату. Доставал из-за шкафа видавшую виды балалайку и, усевшись поудобнее, начинал петь…
Ксюшу в такие минуты не раз посещали мысли о самоубийстве. И, как она подозревала, в этом желании она была не одинока.
И все же… И все же это ужасное, козлино-петушиное пение, если издаваемые алкоголиком звуки можно было так назвать, было ничто в сравнении с его злобой и ненавистью, в которых он топил своих соседей, отказавших ему в очередном денежном пособии. Оскалив рот, Володя потоками изрыгал на окружающих потоки брани, раз за разом превосходя самого себя в искусстве сквернословия. Хлипкие двери, за которыми обитатели коммуналки пытались скрыться от Володиного гнева, не могли спасти от его оглушительного рева, поэтому каждый должен был выслушивать постороннее мнение о себе как о личности.
Ксюша поначалу недоумевала по поводу такой покорности со стороны жильцов. Существовали же, в конце концов, соответствующие органы, воспитательные учреждения. О чем она и не преминула однажды заикнуться своей ближайшей соседке, занимающей двенадцатиметровку слева от нее.
– Э-эх, милочка, – качнула седеющими буклями старая женщина. – Пытались… Но после того как вытащили его из петли, решили оставить все как есть. Человек же, не животное…
Сейчас этот самый человек стоял у порога Ксюшиной комнаты и гвоздил кулаком в дверь.
– Ксюха, дай полтинник! – вновь повторил Володя, заинтригованный ее молчанием. – Я знаю – ты дома…
Как он успел отследить ее возвращение, будучи где-то на шабашке, для Ксюши оставалось загадкой. Она свесила ноги с дивана, надернула тапочки и, на ходу взвешивая все «за» и «против», двинулась к двери.
– Ну?! – скрестила она руки перед грудью и угрожающе уставилась на соседа. – Чего орешь?! Чего нужно?!
– А то ты не слышала! – Наглости и бесцеремонности Володи можно было только позавидовать. – Гони полтинник. Со мной послезавтра рассчитаются, так что я верну.
– Да ты что?! – Ксюша насмешливо изогнула бровь, решив все же немного его помучить.
– Ты это… – Сосед облизнул пересохшие губы и оперся трясущейся рукой о притолоку. – Хорош выделываться. Плохо мне…
Повнимательнее присмотревшись к нему, Ксюша поняла, что он не врет. Лицо одутловатое, синюшного оттенка. Губы потрескались. Глаза все в мелкой сетке кровеносных сосудов.
– Да-а-а, – качнула она головой. – Когда-нибудь где-нибудь загнешься, и все…
– А, черт с ним со всем, – повеселев, бесшабашно махнул он рукой, сразу уловив перемену в ее настроении. – Что моя жизнь? За нее копейку никто не даст. Вот ты-то! Вот кто изумляет!..
– Чего?! – Остановившись, едва переступив порог, Ксюша резко развернулась и во все глаза уставилась на разговорившегося вдруг ни с того ни с сего Володю. – С каких это пор моя скромная персона стала тебя интересовать?.
– Уж скажешь – скромная! – осклабился Володя, переступая порог ее комнаты и плотно прикрывая дверь за собой. – Я ведь про тебя почти все знаю. И про то, кем ты была раньше. Не раз случалось в твоем ателье подрабатывать. Только ты тогда была птицей другого полета. Такое быдло, как я, не замечала. И помню, на какой крутой тачке раскатывала. А уж про то, какие мужики вокруг тебя крутились, вообще разговор особый.
Вытащив из ящика комода полсотни, Ксюша сунула ее в протянутую руку Володи и с плохо скрытой злостью процедила:
– А теперь вали отсюда…
– Чего ты? – начал он пятиться к двери. – Чего я тебе плохого-то сказал?
– Я сказала – топай! – не выдержав, рявкнула она. – Разговорился тут!..
Вот тут, конечно, Ксюша дала маху. Ведь знала же, что Володя не любит, когда на него повышают голос, и тем не менее позволила себе грубость, подвигнув его на новые откровения.
– Разговорился, значит?! – змеем зашипел он, машинально пряча деньги в карман замызганных брюк. – По-твоему, со мной уже и поговорить нельзя?! Нечисть я для тебя, так, что ли?!
– Начинается… – обреченно вздохнула Ксюша и рухнула на диван, тут же повернувшись лицом к стене. – Иди, Володя, с богом…
И опять она допустила очередной просчет, поскольку Володя был завзятым атеистом. Минут пятнадцать Ксюша слушала лекцию об опиуме для темных слоев населения и про то, куда и кто должен идти с ее так называемым богом. Устав стоять, сосед оседлал один из стульев и, перемежая свою речь красочными непечатными выражениями, принялся разглагольствовать о нравах и падении всех современных верующих, постепенно съезжая с этой темы на тему ее, Ксюшиного, падения.
– Вот ты мной брезгуешь, – брызгал слюной не на шутку разволновавшийся Володя. – А сама?! Сама-то ты кто сейчас?! Шлюхой, конечно, я тебя назвать не могу, потому как ни разу не заметил тебя с кобелями, а вот опустившейся бабой – это да, это пожалуйста. С такой высоты упасть так низко! Ладно бы пила, это понятно… А так ведь трезвая, негулящая, а все равно пропащая… Арбузами торгует! Ха-ха… Кому ни скажи, обсмеются.
– Ты посмеялся? – Ксюша повернула голову, слегка приподнялась на локте и тяжелым взглядом так и пригвоздила соседа к стулу. – Чего ты хочешь?..
– Я… – Поначалу он даже растерялся, но, правда, ненадолго. – Я хочу понять…
– Понять? – Ксюшины брови насмешливо приподнялись. – Понять… Мне бы и самой это не помешало. Только нечего мне тебе сказать, Володечка. Нечего… Понимаешь?
– Не совсем. – Он тряхнул давно не стриженной головой и уставил на нее внимательный взгляд мутных глаз. – Я вот, конечно, спившийся, опустившийся человек. Моральная и нравственная сторона медали для меня давно перестала существовать, но ведь есть и еще кое-что…
– Что? – Ксюшу невольно заинтересовал этот своеобразный диалог, и она окончательно поднялась с подушек. – Ты о деньгах?
– Да…
Володя сорвался с места. Подошел к тонюсенькой двери. Приоткрыл ее и, повертев головой в разные стороны на предмет присутствия любопытствующих, вновь плотно прикрыл.
– Я вот что тебе хочу сказать, Ксюха, – громким шепотом начал он, вновь возвращаясь на свое место. – Я там поговорил кое с кем, покумекал и кое-что понял…
– Ну-ну. – Она постаралась погасить улыбку, невольно вызванную заговорщическим видом соседа.
– Смейся, смейся, – мгновенно среагировал он. – Только вот какая картина получается: ты обеспеченная женщина, даже больше, чем обеспеченная, а прозябаешь в нищете. Несправедливо…
– Это откуда же у меня такое богатство? – совершенно искренне удивилась она, подбирая под себя ноги. – Ты, часом, сегодня уже не опохмелился?
Тот стукнул себя кулаком в грудь, да так, что внутри у него что-то жалобно всхлипнуло, выкатил на нее глаза и твердо изрек:
– Трезв, как никогда!
– Тогда весь твой базар – это следствие необратимого процесса, – печально вздохнула Ксюша и с заметным холодком в голосе предложила: – Иди, Володюшка. Иди, дорогой. Грех смеяться над больным человеком.
– Я ведь тебе могу помочь… – вкрадчиво произнес Володя и пытливо уставился на нее. – Я кое-что знаю об этой стерве…
– О какой? – Против воли плечи у Ксюши напряглись.
– О той, которая акции потихоньку скупила, пока ты в коме валялась. И ателье твое к рукам прибрала, да еще и про магазинчики не забыла. Сколько их у тебя там насчитывалось? Три?..
– Два, – уточнила она машинально, покусывая нижнюю губу. – Что же ты о ней знаешь? Извини, неправильно поставлен вопрос. Что ты о ней знаешь такого, чего не знаю я?..
– А теперь я перехожу к основной части своего повествования, – сосед оживился и даже потер руки. – Как только ты появилась здесь, я сразу заинтересовался тобой…
– Тронута! – фыркнула Ксюша, перебивая его на полуслове.
– Так вот, – поморщился он. – Я начал копать… Таким, как я, всегда проще доискаться. Потому как на нас никто не обращает внимания. Думаешь, Шерлок Холмс дураком был, маскируясь под оборванцев? Не-ет! Он понимал, что так меньше всего внимания привлечет.
– Ну-ну… – поощрила его Ксюша, невольно заинтригованная сим сумбурным вступлением. – Что же ты узнал?
– Я узнал, что у этой девочки долгов больше, чем дырок в дуршлаге…
– Что?!
– Я знал, что ты удивишься. Так вот. Долгов, значит, у нее выше крыши. К тому же все эти акции скупала она не для себя. И в кресле директорском сидит она сейчас просто так, как часть обстановки.
– А кто же стоит за ней?
– А вот этого я пока не знаю. – Володя встал и, потоптавшись немного, двинулся к двери. – Но не сегодня завтра у меня встреча с одним человеком. Он обещал мне помочь. Тут ведь какое дело, Ксюха…
– Деньги… – выдохнула она и с пониманием кивнула головой. – Но…
– Да не столько деньги, сколько… – Он окинул ее долгим внимательным взглядом. – Тут ведь главное – хочешь ли ты всего этого?..
А вот на этот вопрос она не могла ответить даже самой себе. Вроде бы и да – интересно. Взыграло немного любопытство, разбуженное тихим шелестящим голосом Володи. А с другого бока посмотреть – зачем ей все это? Ради чего? Вернее – ради кого?..
– Сделай это для себя… – тихо промолвил Володя, поразив ее в самое сердце своей проницательностью. – Сделай это в память о той, которая жила раньше в тебе и которую ты так усиленно хоронишь…
