Kitabı oku: «Галактические приключения»

Дурак

(Дэвид Мейсон)

Дункан? Нет, он не был непосредственно Агентом. Он появился здесь в 2180 году – о, добрых тридцать лет назад по земному времени. Туземцы говорят, что сотни лет, но их жизнь коротка. Судя по тому, как они перерезают друг другу глотки, удивительно, что хоть кто-то из них доживает до того срока, который у них есть.

Я уже был тут, когда Дункан сделал это, – я знал его довольно хорошо, как никто другой. Совершенный дурак. Знакомство с ним было настоящим уроком. Сделай что-нибудь не так, как это сделал Дункан, и с тобой будет кончено.

Глядя на него, вы бы так не подумали. Хорошо сложенный мужчина, ему было около тридцати, когда он попал сюда, умное лицо, хороший собеседник, имел ученую степень – но дурак. Казалось, он ничего не мог сделать правильно. Однажды он сказал мне, что был женат и что они расстались. Он более или менее подразумевал, что его жена устала от мелочей – разбитой посуды, бестактных замечаний, небрежности. Вы бы не подумали, что этого достаточно, чтобы разрушить брак, но вы понятия не имеете, как может все сложиться.

Я тогда работал у него клерком. Клянусь, я делал всю работу. Я должен был. Он не мог ничего сделать, не мог сделать запись и не смог бы ее найти, даже если бы ему каким-то образом удалось ее убрать. Я проводил инвентаризацию Агентов, я вел большую часть торгов с местными вождями, я делал все. Дункан просто слонялся по почте, или слушал пластинки, или писал эти глупые, безнадежные письма своей бывшей жене. Он пытался заставить ее вернуться к нему. Откуда я знаю? Хорошо, как вы думаете, кто работал с подпространственным передатчиком, а также делал все остальное?

Туземцы раздражали меня, потому что они опасны. Ты же знаешь Тарчиков. Они выглядят достаточно по-человечески, за исключением незначительных деталей. Когда речь заходит о женщине Тарчик, я каждый раз упускаю из виду зеленую кожу и заостренные уши. Но они не совсем такие, как мы. У них есть пристрастие к войне и пыткам, которые действительно вызывают отвращение.

Наши предки? О, теперь, правда… ты говоришь совсем как Дункан. Это всегда было его извинением за них. Он сказал, что наши собственные предки тоже были довольно плохими. Конечно, так оно и было, но я не могу представить, чтобы какой-нибудь мой предок вел себя так, как Тарчик ведет себя с захваченным врагом. И у них нет ни малейшего чувства чести. Они скорее нападут на вас из засады, чем будут сражаться в открытую, и они вообще не будут сражаться, если враг сильнее их. Вот почему они никогда не предпринимали никаких серьезных попыток побороть всех землян в их мире. Это и жадность; они получают от нас очень выгодные предложения, и они это знают.

Во всяком случае, я уверен, что никто из моих предков никогда так себя не вел.

Но Дункан всегда был готов простить Тарчику все, что угодно. Раньше это тоже чертовски расстраивало их, потому что они ожидают наказания, когда их поймают на чем-нибудь. Они не понимают нашего нежелания убивать, но они уважают шоковое оружие патрульного, и когда их поймают на краже или на том, что они хватают друг друга за хвосты, они знают, что получат несколько месяцев тюрьмы или, что они ненавидят гораздо больше, публичную порку. Если бы их не наказывали, они бы решили, что это слабость с нашей стороны. Совсем как дети.

Как бы то ни было, там был Дункан, который долго беседовал с Тарчиками, пытаясь научить их какой-то элементарной этике. Естественно, это не возымело никакого эффекта. Они слушали, потому что любят длинные речи, но никогда не действовали в соответствии с тем, что он говорил.

Он часто говорил им, что если бы они перестали кромсать друг друга и вешать ряды хвостов в качестве военных трофеев, их жизнь была бы намного приятнее. Они обычно кивали и аплодировали, но Дункан так и не понял того простого факта, что они думали, что это была шутка. Они не думали, что их жизнь была недостаточно приятной. В конце концов, посмотрите на их ситуацию. У них есть вдоволь еды за которую не надо усердно работать, у них много свободного времени – почему бы им не сократить свое избыточное население? Они не знают другого способа, кроме как убивать, и они поступают так только с вражескими племенами.

Дункан пытался рассказать им все о любви и тому подобном. О, нет, только не о близости. Если есть что-то, чего Тарчик не знает, ни один землянин не собирается его учить этому. Я имею в виду то, как они обращаются со своими женщинами. Женщина—тарчик – это не что иное, как часть собственности в том, что касается близости, но есть какая-то любопытная материнская наследственность – в любом случае, чертовски забавно видеть, как большой Тарчик падает и ударяется головой перед своей матерью, и своими тетями, и всеми своими другими предками женского пола. Это единственное, чего он действительно боится. Но пока женщина не станет матерью, она ведет довольно тяжелую жизнь, ее передают как своего рода военный трофей, она работает больше, чем мужчины, и все такое.

Поэтому Дункан хотел, чтобы они были немного галантнее по отношению к своим женщинам. Чтобы разделяли работу и тому подобное. Вы знаете, что они подумали об этой идее – еще одна шутка землян.

Но самым смешным для них была его идея насчет детей. Естественно, щенок Тарчика бесполезен для своего отца, пока он немного не подрастет. Затем, если это мальчик, старик учит его пить смасси и подпиливать зубы, а также устраивать засады и рубить хвосты вместе с другими благородными дикарями. Если это девочка, отец ищет подходящего покупателя, как только у нее вырастет грудь, и надеется на лучшую возможную цену.

Для матерей, однако, дети представляют собой своего рода инвестиции, поскольку обычай предписывает первую привязанность к клану матери. Так что они относятся к ним довольно хорошо, хотя и немного небрежно, поскольку они рожают по двое и не реже одного раза в год.

Как бы то ни было, Дункан, похоже, был высокого мнения о детях. Не могу себе представить почему, ведь у него никогда не было своих собственных. Раньше он руководил для них чем-то вроде школы. Учил их всяким вещам, которые Тарчику совершенно ни к чему, мастерил для них игрушки – естественно, плохие; он не смог бы вырезать свои инициалы на дереве, не порезав большой палец. Но то, что он не мог изготовить в виде школьных принадлежностей, он заказывал с Земли. Это стоило ему всей его зарплаты, за исключением того, что он тратил на бесполезные письма своей жене.

Я полагаю, эти дети любили его – любили так, как Тарчик вообще может любить что-либо. Они даже какое-то время сохраняли школьную глупость, но я думаю, что теперь это прошло.

Все, что говорил этот дурак Дункан, Тарчики считали отличной шуткой. Они бы ни за что не обидели его чувства, опасаясь, что он перестанет рассказывать им небылицы. Они тоже рассказали ему немало интересного. Он записал все это совершенно серьезно, как будто их сказки и стихи о барабане имели какую-то ценность. Я отослал все это его жене после того, как это случилось. Я думаю, что все потерялось при транспортировке – во всяком случае, я никогда о ней не слышал. Или, возможно, она все это выбросила. Я не могу себе представить, что еще можно было бы сделать с такой кучей ерунды.

Собственно говоря, именно это и привело к этому – эти проклятые легенды. Дункан заинтересовался их религией. Никогда так не делай, друг. Пусть у них у всех будут свои истории о привидениях и деревянных богах, и никогда не валяй дурака со своими представлениями о том, что заставляет планету вращаться.

У Тарчиков много мелких фетишей, но у них также есть один большой бог, толстый, сделанный из камня, в джунглях недалеко от горы Кларк. Время от времени они все вместе поднимаются и наносят ему визит, и они берут с собой любых детей, обычно лишних девочек или пленников из других племен. Этот бог – Качан, кажется, так его зовут – тоже любит детей. Он больше всего любит их запеченными, как птичек на вертеле. Очаровательное божество.

Как бы то ни было, когда Дункан узнал о Качане, он очень расстроился. Он отправился туда, на гору Кларк, и разнес Качана на куски гранатой. Тарчикам, естественно, это было безразлично.

Примерно неделю спустя Дункан направился в большую деревню неподалеку отсюда, я полагаю, чтобы дать детям тарчиков еще один урок арифметики. Старый Станча – он был местной религиозной шишкой, своего рода Верховным жрецом – метнул копье из кустов, на манер Тарчика, и очень аккуратно прибил Дункана. Пригвоздил его, да. Вот таким мы его и нашли – прислонившимся спиной к дереву.

Просто еще один случай, когда глупость человека настигает его. Но Дункан до сих пор не перестал доставлять нам неприятности, мертв он или нет. Первое, что произошло, это то, что старый Станча пришел на пост, требуя, чтобы его казнили. Он утверждал, что совершил большую ошибку, убив Дункана, самую большую ошибку в своей жизни. Я так и не смог понять, что он имел в виду – похоже, это как-то связано с тем, что Дункан сказал ему незадолго до смерти.

Что ж, если бы Станча держал рот на замке, у нас вообще не было бы никакого дела, что меня вполне устраивало. Я был агентом вместо Дункана, и я должен был следить за тем, чтобы бизнес работал хорошо и становился лучше. Нельзя раздражать туземцев казнью их верховного жреца и рассчитывать на хорошую торговлю. Но и отпустить Станчу я тоже не мог, раз он признался. Так что я отдал его под суд, все как полагается и правильно, и казнил его по всей форме.

Следующее, что я помню, это то, что Тарчики снова собрали Качана воедино. Они все были там, строили большую новую версию и в то же время устраивали первоклассную вечеринку. Эти вечеринки обычно приводят к охоте за хвостом, так что я ожидал каких-то неприятностей. Но на этот раз ничего не произошло.

Однако шума было много. Тарчики никогда ничего не делают тихо, и это, казалось, было подходящим случаем. Из-за барабанов, волынок, воя и криков на двадцать миль вокруг не было ни одной птицы, которая бы села на насест.

Когда они закончили, я поднялся, чтобы осмотреть новую статую, из любопытства и потому, что я слышал, что они не принесли в жертву ни одного щенка. Я подумал, что в Качане номер два должно быть что-то странное. Так и было.

Это был Дункан. Ему приделали хвост, и он больше походил на Тарчика, чем на землянина, но лицо было узнаваемо. Вы знаете, они неплохие резчики, и на этот раз они действительно постарались. Эта штука была сорока футов высотой и стояла на каменной платформе, на которой были вырезаны какие-то слова, которые Дункан научил их писать. Эти слова были тем, что Дункан должен был сказать, умирая.

Я не смог толком разобраться, но все, что я понял из этого, было то, что Дункан прощал старого убийцу, потому что тот не знал, что делал. Чистая чушь, конечно, но вы же не ожидаете, что умирающий человек будет говорить осмысленно, и особенно Дункан. Но, похоже, именно эти слова были причиной всех этих дел.

Я нашел эту историю в одной из тех баллад, которые собрал Дункан. Похоже, Тарчики ожидали, что появится великий учитель, который сделает для них все виды замечательных вещей. Ничего необычного; у всех примитивных народов есть какая-то подобная история. Но было кое-что еще.

Идея заключалась в том, что если бы Тарчики слушали этого учителя, он сделал бы их самыми важными людьми во всем мире; на самом деле, во Вселенной, судя по тому, как это звучало. Как именно, не уточнялось. Но если бы они убили его, они бы узнали, кем он был, из-за его последних слов прощения. Естественно, это идеально подходило Дункану; прощать кого-либо было бы наименее вероятной идеей в голове любого Тарчика, если бы его пронзили копьем.

Итак, Тарчики думают, что совершили ужасную ошибку, и, похоже, намерены провести остаток времени, исправляя ее. Сейчас это ведущая религия, и это самая большая шутка, с которой я когда-либо сталкивался. Бедный Дункан, каким бы заблуждающимся он ни был почти во всем остальном, в этом отношении обладал толикой здравого смысла; в нем никогда не было никакой религиозной чепухи.

В любом случае, это поучительно, не так ли? Я всегда говорил, что можно многому научиться практически из чего угодно. Всегда помни о Дункане, когда будешь слишком мягок с этими туземцами. Он может быть богом для этих Тарчиков, но я расскажу тебе настоящую проверку того, есть ли у человека хоть капля здравого смысла: он мертв, я жив, и ты жив. Для меня это достаточное доказательство.

Моя прекрасная планета

(Эвилин Смит)

Когда Поль Ламбрекен поднимался по лестнице своего меблированного дома, он встретил человека, чье лицо было совершенно неправильным.

– Добрый вечер, – вежливо сказал Пол и собирался продолжить свой путь, когда мужчина остановил его.

– Вы первый человек, которого я встретил в этом месте, и который не закрылся при виде меня, – сказал он бесцветным голосом с акцентом, который выходил за рамки стандартного.

– Неужели? – спросил Пол, возвращаясь из одного из своих розовых снов, с помощью которых он защищал себя от не слишком доброй реальности. – Я полагаю, это потому, что я немного близорук.

Он рассеянно посмотрел на незнакомца. Затем он отпрянул.

– Что же во мне не так? – потребовал незнакомец. – Разве у меня нет двух глаз, одного носа и одного рта, таких же, как у других людей?

Пол изучал другого мужчину.

– Да, но почему- то кажется, что они собраны вместе неправильно. Конечно, ты ничего не можешь с этим поделать, – добавил он извиняющимся тоном, потому что, когда он думал об этом, он ненавидел задевать чувства людей.

– Да, возможно, потому что, по правде говоря, это я собрал себя воедино. Что я сделал не так?

Пол внимательно посмотрел на него.

– Я не могу точно сказать, в чем дело, но есть определенные тонкие нюансы, которые ты, похоже, просто не уловил. Если тебе нужен мой профессиональный совет, ты должен моделировать себя непосредственно с какого-нибудь реального человека, пока не научишься импровизировать.

– Вроде этого?

Очертания незнакомца замерцали и расплылись, превратившись в аморфное облако, которое затем приняло форму высокого красивого молодого человека с лицом простодушного демона.

– Смотри, так хорошо?

– О, намного лучше!

Пол протянул руку, чтобы поправить выбившуюся прядь волос, затем понял, что смотрит не в зеркало.

– Проблема в том, что… ну, я бы предпочел, чтобы ты выбрал кого—то другого в качестве модели для себя. Видишь ли, в моей профессии важно выглядеть как можно более уникальным; это помогает людям запомнить тебя. Ты же знаешь, я актер. В настоящее время я свободен, но в позапрошлом году…

– Ну, а на кого я должен быть похож? Может быть, мне следует выбрать какую-нибудь достойную фигуру из ваших знаменитых людей для подражания? Может быть, как ваш президент?

– Я так не думаю. Не годится подражать кому—то хорошо известному или даже кому-то малоизвестному, с кем вы, возможно, когда-нибудь случайно столкнетесь.

Будучи добросердечным молодым человеком, Пол добавил:

– Поднимемся в мою комнату. У меня есть несколько британских киножурналов, и там много относительно малоизвестных английских актеров, которые очень прилично выглядят.

Итак, они поднялись в душную маленькую комнатку Пола под крышей, и, пролистав несколько журналов, Пол выбрал некоего Иво Дарси в качестве вероятного кандидата. После чего незнакомец преобразился и превратился в представительное подобие молодого мистера Дарси.

– Это настоящий трюк, – заметил Пол, когда до него, наконец, дошло, что сделал другой.

– Это пригодилось бы в профессии – для ролей персонажей, знаешь ли.

– Боюсь, ты никогда не сможешь этого сделать, – сказал незнакомец, самодовольно рассматривая свое новое отражение в зеркале. – Это не трюк, а расовая особенность. Видишь ли, я чувствую, что могу тебе доверять…

– Конечно, на самом деле я не персонажный актер; я исполнитель главной роли, но я считаю, что нужно быть разносторонним, потому что бывают моменты, когда появляется действительно хорошая роль персонажа.

– …Я не человек. Я уроженец пятой планеты, вращающейся вокруг звезды, которую вы называете Сириус, и мы, сирианцы, обладаем способностью превращаться в призрак любой другой мертвенно—бледной формы…

– Я подумал, что это может быть ближневосточный акцент! – воскликнул Пол, отвлекшись. – Есть ли в Ливане что-нибудь похожее на это? Потому что я понимаю, что впереди действительно пикантная часть в…

– Я сказал сирианец, а не сириец; я родом не из Малой Азии, а из космоса, из другой солнечной системы. Я пришелец из другого мира, инопланетянин.

– Надеюсь, у тебя была приятная поездка, – вежливо сказал Пол. – С Сириуса, ты сказал? В каком состоянии там театр?

– В зародыше, – сказал ему незнакомец, – но…

– Давайте посмотрим правде в глаза, – с горечью пробормотал Пол, – здесь он тоже в зачаточном состоянии. Никакого всестороннего планирования. Никакого понимания того факта, что все компоненты, составляющие постановку, должны быть непрерывной совокупностью, а не разрозненной коалицией отдельных сил, которые распадаются…

– Ты, как я понимаю, в настоящее время не работаешь. Я должен…

– Ты не увидишь такой ситуации в России! – Пол продолжал, довольный тем, что нашел сочувствующую аудиторию в этом интеллигентном иностранце. – Имей в виду, – быстро добавил он, – я полностью не одобряю их политику. На самом деле, я не одобряю всю политику. Но когда дело доходит до театра, во многих отношениях русские…

– Хотел бы сделать предложение для нашего взаимного продвижения.

– Ты не найдешь там актера, который сыграл бы главную роль в одном сезоне, а затем не смог бы получить никаких ролей, кроме летних акций и случайных эпизодов в течение следующих двух лет. Итак, шоу, в котором я играл главную роль, закрылось через две недели, но все критики были в восторге от моего выступления. Проблема была в пьесе!

– Может быть, ты прекратишь монолог и выслушаешь меня? – крикнул инопланетянин.

Пол замолчал. Его чувства были задеты. Он думал, что Иво нравится ему; теперь он видел, что все, чего хотел пришелец из внешнего мира, – это поговорить о своих собственных проблемах.

– Я хочу предложить тебе должность, – сказал Иво.

– Я не могу устроиться на постоянную работу, – угрюмо сказал Пол. – Я должен быть доступен для интервью. Парень, которого я знал, устроился на работу в магазин, и когда его позвали на роль, он не смог отвертеться. Парень, который получил эту роль, стал большой звездой, и, возможно, другой парень тоже мог бы стать звездой, но теперь он всего лишь паршивый председатель правления какой—то сети универмагов…

– Эту работу можно делать между прослушиваниями и собеседованиями, когда у тебя будет время. Я много заплачу тебе, поскольку у меня в изобилии есть американская валюта. Я хочу, чтобы ты научил меня, как себя вести.

– Научить тебя, как вести себя, – повторил Пол, довольно заинтригованный. – Ну, знаешь, я не драматический преподаватель, однако у меня есть кое-какие идеи на этот счет. Я чувствую, что большинство преподавателей актерского мастерства в наши дни не в состоянии дать своим ученикам действительно основательное представление обо всех аспектах драматического искусства. Все, о чем они говорят, – это метод, метод, метод. Но как насчет техники?

– Я с большим усердием наблюдал за тобой, и думал, что перенял твои привычки и манеры говорить в совершенстве. Но я боюсь, что, как и мое первоначальное лицо, я неправильно их понял. Я хочу, чтобы ты научил меня вести себя как человек, говорить как человек, думать как человек.

Внимание Пола было действительно привлечено.

– Что ж, это вызов! Я не думаю, что Станиславскому когда—либо приходилось учить инопланетянина, или даже Страсбергу…

– Тогда мы договорились, – сказал Иво. – Ты будешь учить меня?

Он изобразил улыбку.

Пол содрогнулся.

– Очень хорошо, – сказал он. – Мы начнем прямо сейчас. И я думаю, что первое, с чего нам лучше начать, – это уроки улыбки.

Иво оказался способным учеником. Он научился не только улыбаться, но и хмуриться и выражать удивление, радость, ужас – все, что требовал случай. Он научился искусству подделывать человечность с таким мастерством, что Пол заметил однажды днем, когда они покидали Брукс Бразерс после примерки:

– Иногда ты кажешься даже более человечным, чем я, Иво. Однако я бы хотел, чтобы ты остерегался этой склонности к разглагольствованиям. Ты должен говорить, а не произносить речи.

– Я стараюсь этого не делать, – сказал Иво, – но меня продолжает захватывать энтузиазм.

– Очевидно, у меня настоящий талант к преподаванию, – продолжал Пол, когда двое молодых людей, искусно замаскированные Бруксом, растворились в густом угольно-сером подлеске Мэдисон-авеню. – Я, кажется, еще более разносторонний, чем я думал. Возможно, я … ну, не растрачивал, а ограничивал свои таланты.

– Это может быть потому, что твои таланты недостаточно оценили, – предположил его звездный ученик, – или не дали тебе достаточно возможностей.

Иво был таким проницательным!

– Правда, – согласился Пол, – мне часто казалось, что если бы какой-нибудь действительно одаренный человек, одинаково искусный в актерском мастерстве, режиссуре, продюсировании, написании пьес, преподавании и т. Д., сделал тщательный синтез театра – ах, но это стоило бы денег – он прервал себя, – и кто будет финансировать такой проект? И уж точно не правительство Соединенных Штатов. – Он горько усмехнулся.

– Возможно, при новом режиме условия могли бы быть более благоприятными для художника…

– Тссс! – Пол нервно оглянулся через плечо. – Шпионы есть везде. Кроме того, я никогда не говорил, что в России все хорошо, просто лучше – для актера, то есть. Конечно, пьесы – это чудовищная пропаганда…

– Я не имел в виду другой человеческий режим. Человеческое существо, в лучшем случае, за исключением некоторых избранных душ, равнодушно к искусству. Мы, инопланетяне, гораздо больше уважаем вещи разума.

Пол открыл рот; Иво продолжил, не дав ему возможности заговорить:

– Без сомнения, ты часто задавался вопросом, что я делаю здесь, на Земле?

Этот вопрос никогда не приходил Полу в голову. Чувствуя себя немного виноватым, он пробормотал:

– У некоторых людей есть забавные идеи о том, куда поехать в отпуск.

– Я здесь по делу, – сказал ему Иво. – Ситуация на Сириусе серьезная.

– Знаешь, это цепляет! Ситуация на Сириусе серьезная, – повторил Пол, постукивая ногой. – Я часто думал о том, чтобы попробовать свои силы в музыкальной ком…

– Я имею в виду, что последние пару столетий у нас была серьезная проблема с населением, поэтому наше правительство отправило разведчиков на поиски других планет с похожей атмосферой, климатом, гравитацией и так далее, куда мы могли бы отправить наше избыточное население. До сих пор мы нашли очень мало.

Когда внимание Пола было сосредоточено, он мог так же быстро, как и любой другой, сложить два и два.

– Но Земля уже занята. На самом деле, когда я учился в школе, я слышал что-то о том, что у нас самих есть проблема с перенаселением.

– Другие планеты, которые мы уже… э—э… захватили, были в подобном состоянии, – объяснил Иво. – Нам удалось преодолеть эту трудность.

– Как? – спросил Пол, хотя уже догадывался об ответе.

– О, мы не избавились от всех жителей. Мы просто отсеяли нежелательных – которые, по счастливой случайности, оказались в большинстве – и добились счастливого и мирного сосуществования с остальными.

– Но, послушай, – запротестовал Пол. – Я хочу сказать…

– К примеру, – учтиво сказал Иво, – возьмем огромное количество людей, которые смотрят телевизор и которые никогда в жизни не видели ни одной пьесы и, действительно, редко ходят в театр. Конечно, они расходный материал.

– Ну, да, конечно. Но даже среди них может быть… ну, скажем, мать драматурга…

– Одной из первых мер, которые принял бы наш режим, было бы создание обширной сети общественных театров по всему миру. А ты, Пол, получил бы главную роль.

– Теперь подожди минутку! – горячо воскликнул Пол. Он редко позволял себе выходить из себя, но когда это случалось… он злился! – Я горжусь тем, что зашел так далеко исключительно благодаря своим собственным заслугам. Я не верю в использование влияния, чтобы…

– Но, мой дорогой друг, все, что я имел в виду, это то, что при разумно скоординированном театре и интеллектуально взрослой аудитории твои способности будут признаны автоматически.

– О, – сказал Пол.

Он не осознавал, что ему льстят, но так редко кто-нибудь обращал на него внимание, когда он не играл роль, что было трудно не поддаться.

– Ты… ты рассчитываешь захватить планету в одиночку? – с любопытством спросил он.

– Боже, нет! Каким бы талантливым я ни был, всему есть предел. Я не делаю… э—э… грязную работу сам. Я просто провожу предварительное расследование, чтобы определить, насколько сильна местная оборона.

– У нас есть водородные бомбы, – сказал Пол, пытаясь вспомнить подробности газетной статьи, которую он однажды прочитал в приемной продюсера, – и плутониевые бомбы, и…

– О, я знаю обо всем этом, – со знанием дела улыбнулся Иво. – Моя работа заключается в том, чтобы убедиться, что у вас нет ничего действительно опасного.

Всю ту ночь Пол боролся со своей совестью. Он знал, что не должен просто позволять Иво продолжать. Но что еще он мог сделать? Обратиться в соответствующие органы? Но какие органы власти были надлежащими? И даже если бы он их нашел, кто бы поверил актеру за кулисами, произносящему такие невероятные реплики? Над ним бы либо посмеялись, либо обвинили в участии в подрывном заговоре. Это может привести к большой плохой рекламе, которая может разрушить его карьеру.

Так что Пол ничего не сделал с Иво. Он вернулся к обычному обходу офисов агентов и продюсеров, и знание того, почему Иво оказался на Земле, отодвигалось все дальше на задний план, пока он тащился от интервью к прослушиванию, от интервью к интервью.

Стоял исключительно жаркий октябрь – такая погода, когда иногда он почти терял веру и начинал задаваться вопросом, почему он бьется головой о каменную стену, почему он не устроился на работу в какой-нибудь универмаг или преподавать в школе. А потом он подумал об аплодисментах, криках на бис, о мечте когда-нибудь увидеть свое имя в огнях над названием пьесы – и он понял, что никогда не сдастся. Уйти из театра было бы равносильно самоубийству, потому что вне сцены он был жив только технически. Он был хорош; он знал, что он хорош, так что когда-нибудь, уверял он себя, у него обязательно будет большой прорыв.

Ближе к концу того месяца это произошло. После максимум трех прослушиваний, между которыми его надежды попеременно то возрастали, то ослабевали, он был выбран на главную мужскую роль в "Праздничном дереве". По их словам, продюсеры были больше заинтересованы в том, чтобы найти кого—то, кто подходил бы на роль Эрика Эверарда, тем более, что звезда женского пола предпочитала, чтобы ее блеск не омрачался конкуренцией.

Репетиции отнимали у него так много времени, что следующие пять недель он очень мало виделся с Иво, но к тому времени Иво в нем больше не нуждался. На самом деле, теперь они были уже не учителем и учеником, а товарищами, которых сближал тот факт, что они оба принадлежали к разным мирам, отличным от того, в котором они жили. Насколько ему мог нравиться кто-либо, кто существовал за пределами его воображения, Пол очень привязался к Иво. И он скорее думал, что Иво он тоже нравится – но, поскольку он никогда не мог быть полностью уверен в реакции обычных людей на него, как он мог быть уверен в реакции инопланетянина?

Иво иногда приходил на репетиции, но, естественно, ему было скучно, так как он не был профессионалом, и через некоторое время он стал приходить не очень часто. Сначала Пол почувствовал укол вины, но потом вспомнил, что ему не о чем беспокоиться. У Иво была своя работа.

Вся труппа "Праздничного дерева" уехала из города на пробы, и Пол вообще не видел Иво в течение шести недель. Это были напряженные, счастливые недели, потому что пьеса с самого начала стала хитом. Ее показывали при переполненных залах в Нью-Хейвене и Бостоне, а билеты в Нью-Йорке были распроданы за несколько месяцев до открытия.

– Должно быть, это довольно забавно – играть, – сказал Иво Полу на следующее утро после открытия в Нью—Йорке, когда Пол удовлетворенно развалился на своей кровати – теперь у него была лучшая комната в доме – среди кучи восторженных отзывов. Наконец-то он на коне. Все его любили. Он добился успеха.

И теперь, когда он прочитал отзывы, и все они были благоприятными, он мог обратить внимание на странные вещи, которые произошли с его другом. Приподнявшись на локте, Пол закричал:

– Иво, ты что-то бормочешь! После всего, чему я научил тебя об артикуляции!

– Я тут повозился с этой бандой актеров, пока тебя не было, – сказал Иво. – Они говорят, что бормотание – это то, что нужно. А не тявканье, которое я декламировал, так что…

– Но тебе не нужно впадать в противоположную крайность и— Иво! – Пол недоверчиво разглядывал все детали внешности собеседника. – Что случилось с костюмами Брукс?

– Повесил их в шкафу, – ответил Иво, выглядя смущенным. – Тем не менее, я надел один вечером в Лас-Вегасе, – продолжал он, защищаясь. – Я прихожу в таком виде на твою премьеру, но все остальные парни носят синие джинсы и кожаные куртки. Я имею в виду, черт возьми, я должен соответствовать больше, чем кто-либо другой. Ты же знаешь это, Пол.

– И… – Пол резко выпрямился; это было величайшее возмущение, – ты изменился сам! Ты стал моложе!

– Это век молодежи, – пробормотал Иво. – И я подумал, что я почти готов к импровизации, как ты и сказал.

– Послушай, Иво, если ты действительно хочешь выйти на сцену…

– Черт возьми, я не хочу быть актером! – Иво запротестовал, слишком яростно. – Ты чертовски хорошо знаешь, что я шпион, разведываю вокруг, чтобы посмотреть, есть ли у вас какие—нибудь секретные средства защиты, прежде чем я сделаю свой отчет.

– Я не чувствую, что выдаю какие-то государственные секреты, – сказал Пол, – когда говорю тебе, что бастионы нашей обороны возводятся не в актерской студии.

– Слушай, приятель, дай мне шпионить так, как я хочу, а я позволю тебе вести себя так, как ты хочешь.

Пола встревожила эта перемена в Иво, потому что, хотя он всегда старался держаться подальше от участия в общественной жизни, он не мог избавиться от ощущения, что молодой инопланетянин стал в какой—то мере его обязанностью – особенно теперь, когда он был подростком. Пол бы даже забеспокоился об Иво, если бы не было так много других вещей, которые занимали его мысли. Прежде всего, продюсеры «Праздничного дерева» не смогли устоять перед напором обожающей публики; несмотря на то, что первоначальная звезда дулась, через три месяца после премьеры пьесы в Нью-Йорке имя Пола появилось в газетах рядом с ее именем, над названием пьесы. Он был звездой.