Kitabı oku: «Потерянная»
Глава 1
Ощущение боли пришло неожиданно и оказалось таким сильным, что я дернулась. Кости ломит, кожу печет. Попробовала разлепить веки, но свет ослепил. Пришлось зажмуриться и ждать, пока перед глазами не перестанут плавать пятна. Когда разлепила веки, долго щурилась и моргала.
Надо мной бледное, почти белое небо с рядами облаков, за ними сияет желтое пятно.
Порезы мои саднит, попробовала шевельнуть ушами, но те не сдвинулись. Над головой некстати раздалось протяжное:
– Ка-аррр!
Я подняла голову. В небе нарезает круги огромный ворон. Белые глаза сверкают, как слюда, крылья переливаются синевой, птица наблюдает за мной с высоты.
Я вяло вяло наблюдала за ним. Когда горячий ветер принес облачко пыли, лоб зачесался. С превеликим трудом мне удалось поднять руку и поскрести его пальцами, затем я с выдохом уронила ладонь в песок и прохрипела:
– Летай. Пользуйся превосходством.
Ворон сделал еще несколько кругов и улетел.
Я опустила взгляд и скривилась от своего облика. Короткая юбочка едва прикрывает бедра, грудь стянута куском ткани. Ноги босые, серая кожа потрескалась от солнца.
Местный пейзаж добавляет отчаяния – вокруг песчаные дюны, ветер гонит тучи желтой пыли. От самых моих пяток тянется зигзагообразный след и теряется где-то в бархане.
Я шумно сглотнула, в груди шевельнулась тревога. Но когда пригляделась, заметила по краям ямки от трехпалых лап, и облегченно выдохнула – не змея. Ящерица.
Вокруг пусто, но на всякий случай я развернулась в сторону бархана и сделала самое суровое лицо, на какое способна в таком состоянии.
– Не видать вам сегодня свежего мяса! – крикнула я хрипло, распластавшись на песке.
Горло обожгло, я закашлялась. Попытка подняться обернулась головокружением. Еле удержалась, чтобы не упасть. Пришлось снова лечь на спину и сделать несколько глубоких вдохов.
Продолжая бессильно лежать, я прислушалась к состоянию. В порезы попал песок, но я сжимаю губы и молчу, будто что-то внутри заставляет терпеть.
Несколько мгновений я неподвижно лежала на песке, перевернувшись на живот. Горячие крупинки впились в щеку, словно пытаются проникнуть под кожу, так что пришлось заставить себя подняться. Тут же меня резко повело в сторону, я растопырила руки и какое-то время ждала, пока мир перестанет качаться.
Постепенно картинка сбалансировалась. Всего в нескольких шагах зеленеет роща, от деревьев тянет прохладой и свежестью. Во мне шевельнулась надежда. Тяжело переставляя ноги, я добралась до травы и пробормотала:
– Подожди смерть… Не сегодня.
Длинные кончики моих ушей все еще безжизненно висят. Влаги в них не больше, чем в остальном теле, но слабеют первыми, потому, что кожа тонкая и мяса внутри почти нет.
– Пить. Нужно срочно попить, – пролепетала я и, доковыляв до ближайшей тени, я села под дерево и раскинула ноги.
Но сделала это неуклюже и ветка соседнего куста противно царапнула плечо, выступила густая сукровица и тут же схватилась корочкой. Я безразлично посмотрела на рану.
Голова снова закружилась, пришлось вцепиться пальцами в траву, чтоб удержаться сидя. Из нее брызнул зеленоватый сок с сильным мятным запахом. Когда попал на ссадины на ладонях, их сильно запекло. Я измотано опустила взгляд, наблюдая, как пузырится сукровица.
Когда жжение прекратилось, я с изумлением обнаружила здоровую серую кожу без единой царапины.
– Ну и дела, – прошептала я и уставилась на ладонт. – Чудо-трава, природная магия.
Наверху хрустнуло. Я подняла голову, но успела заметить лишь черный силуэт и ветку, усыпанную крупными плодами, которая стремительно полетела вниз.
Надо было сгруппироваться, подвинуться, но я лишь подтянула колени, а ветка пронеслась справа, задев уголок уха.
– Проклятая деревяшка. Нашла, куда падать… – произнесла я пересохшими губами.
Коряга замерла у правого бедра, а я с изумлением уставилась на нее, в тайне надеясь, что это не мираж. На секунду закралось подозрение – вдруг плоды несъедобные. Но пальцы сами потянулись к пище.
Сорвав плод, я наслаждением впилась в сочную мякоть и поглощала плоды, пока на ветке не остались одни черешки. В животе довольно булькнуло, уши потеплели и поднялись.
– Не умру, – прошептала я в пустыню все еще хриплым голосом. – Слышишь, ящерка? Не сегодня.
У меня хватило смелости сорвать пучок чудесной травы и натереться, пока раны не воспалились. Кожу запекло, когда все порезы вспенились, я откинулась на ствол и замерла в ожидании. Жжение проникло в самую глубь, словно крошечные жуки вгрызаются в тело. Чтобы не потерять сознание, я попыталась думать об исцелении, о полезности травки, хоть и жгучей до дурноты, и молча терпела с каменным лицом.
Боль отступила неожиданно и полностью. Сукровица исчезла, раны затянулись, даже шрамов не осталось.
Как только телесная боль отступила, в черепе загудело. Я тряхнула головой, пытаясь освободиться, но шум лишь усилился. Миллионы голосов зашептали на разных языках, галдя и пытаясь перебить друг друга.
Я зажала уши ладонями и закричала:
– Оставьте меня в покое!
Рой моментально затих. Я замерла в ожидании новой волны, но, мысли будто поняли, кто тут хозяин, разбежались и тихонько выглядывают из-за углов.
Повисла тишина.
Из глубины сознания поднялась мысль, настолько огромная, что я съежилась. Она уставилась пустыми бездонными глазами и зашагала вперед. Даже слышно стук каблуков, а может это просто пульсирует в висках кровь.
Мысль царственно подошла и поклонилась.
– «Кто я», – представилась она.
Во рту пересохло, теперь уже от нервов.
– Кто я? – механически повторила я и опустила руки в траву.
Мысль зловеще захохотала и растворилась в пустом сознании.
По небу плывут реденькие облака, солнце беззаботно сияет. Ветерок играет с кронами деревьев и шелестит листвой. Мир такой, как прежде, и просуществует еще миллионы лет. Ничего не изменилось кроме одного – я не помню этого «прежде».
Я с силой потерла лоб, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, но в голове пусто, разве что муха не летает по кругу.
– Может все сон? – спросила я себя. – Во сне всегда не помнишь, как уснул.
Ожидала, что величественная мысль снова поднимется из неведомых глубин, но та предательски молчит.
Снова потерев лоб, я проговорила быстро:
– Нет. Боль была вполне реальной, такое не спутать. Имя! У меня должно быть имя! Все плохо, все очень плохо!
В районе солнечного сплетения ухнуло, будто оборвался подвесной мост, по телу прокатилась волна паники. Я подскочила, едва не стукнувшись о ветку, и в ужасе кинулась в глубину рощи.
Несколько раз чуть не осталась без глаз из-за кривых веток. Еловые колючки ободрали кожу, листья налипли на лоб и плечи. От чумного бега в затылке потеплело, даже нагрелись уши. На пути выскочил раскидистый куст с блестящими от сока шипами. Когда попыталась обогнуть его слева, споткнулась о пень и рухнула в заросли.
Колючки оставили неглубокие, но длинные порезы. Я взвыла от досады, но падение в терновник немного отрезвило. Поднявшись, я встала рядом с кустом, чтобы осмотреть на наличие яда.
– Вырос, бестолочь! – процедила я, будто пень может понять.
Пень, естественно не ответил, стоит себе у куста, качает грибочками на тонких ножках. Зато куст цветет и благоухает, призывно раскрыв бутоны. Над ними гудят пчелы, от чего куст кажется неведомым зверем.
Поняв, что яда в нем нет, я осмотрела царапины. Они оказались не глубокими и заживут без магической травы. Но все же пришлось минуту стоять без движений и глубоко дышать, приводя мысли в порядок и заставляя сердце биться ровно.
– Хорошо, – попыталась рассуждать я, – мне не известно имя, откуда и куда направлялась. Но я жива, могу связно думать и изъясняться. Какая-то тварь дала мне по голове и бросила погибать в пустыне. Не с неба же я свалилась. Но потеря памяти не бывает вечной. Скоро вернется. Непременно должна вернуться.
Наивные выводы немного меня успокоили, но в груди заворочались смесь обиды и гнева. Я сдавленно зарычала и двинулась сквозь заросли в поисках разумной жизни.
Мысли потекли пустые и безответные, похожие на разбавленный кисель. Безмолвная тревога притаилась в районе груди и время от времени напоминает о себе короткими спазмами.
Я понимала, произошло что-то нехорошее. Возможно, сама натворила что-то ужасное – съела чей-то обед или пришла на прием в одинаковом наряде с какой-нибудь королевой. Но за это не убивают. Или убивают?
В ветках пискнула синица. Вспорхнув с ветки, она села мне на плечо и залилась звонкой трелью. Я с удивлением покосилась на бесстрашное создание. Птичка перестала петь и развернулась пестрым боком. Глаз-бусинка внимательно уставился на меня.
Я поднесла палец к пушистому брюшку, осторожно прикоснулась. На ощупь перышки мягкие, как высококлассный шелк. Птичка встрепенулась, растопырила крылышки, но не улетела.
– Привет, козявка, – прошептала я в пернатую голову. – Не боишься?
Птичка повернулась, посмотрела другим глазом, будто поняла. Затем чирикнула и упорхнула к сородичам.
Я вздохнула, в голове проплыли странные мысли о небе, полетах и бескрайних просторах, даже подумала, что из меня бы получилась отличная птаха. Тогда бы точно не попала в эту нелепую передрягу. Просыпаешься, чистишь перья и отправляешься ловить жуков, чирикать хором и гадить с веток. Если не нравится – лети в другое место, где небо выше, трава зеленее и жуки жирнее.
Под ногами похрустывают ветки, приходится ступать осторожно, иначе напугаю местное зверье или еще кого-нибудь. В лесу обитают такие твари, которых лучше не встречать.
Вверху тихо шелестит листва, тень от нее настолько густая, что полностью накрывает нижний ярус. Из-под зеленых кочек время от времени выпрыгивают любопытные белки, смешно растопыривают лапы, шевеля рыжими носами.
Я покосилась на них и произнесла, стараясь заставить голову работать в нужном направлении.
– Итак, – проговорила я. – Помню названия зверей и растений, но не помню ничего о себе. Это странно. Я думала, если память отшибает, то полностью.
Густая поросль кончилась, вместо нее пошли аккуратные кустики с прозрачными зелеными шариками. Сразу видно, кто-то нарочно высадил, то ли для красоты, то ли для удобства сбора ягод. Я на ходу сорвала горсть и отправила в рот. Круглые шарики с треском лопнули на зубах, расплескивая горький вяжущий сок.
Я скривилась, терпкий вкус высушил язык, пришлось выплюнуть.
Через несколько шагов выбралась на хорошо утоптанную тропу. Из дальних зарослей донеслось фырканье и сопение. Медленно подкравшись к обочине, я раздвинула ветки.
За кустом в середине полянки скачет енот вокруг огромного ореха, коготки царапают скорлупу, пытаясь расколоть. Орех катается по траве и разваливаться не торопится. На шорох енот обернулся, шерсть вздыбилась, глаза испуганно уставились на меня.
– Может, тебя надо изловить и съесть? – поинтересовалась я.
Енот словно понял, уши прижались, он сжал коготками орех и испугано присел на задних лапках. Когда представила, что придется гоняться за ним, подманивать, возиться, уши мои уныло повисли.
– Радуйся, звереныш, – сказала я. – Мне идти надо.
Я отпустила ветки и отошла, а из зарослей донесся топот убегающих лап.
Тропа вновь двинулась навстречу. Ноги по щиколотку утопают в пыли и противно чешутся, но под рыхлым слоем чувствуется утоптанная земля. Такое бывает после суховеев, видимо, надувает со стороны пустыни.
Деревья редеют, кто-то явно позаботился о том, чтобы по тропе можно было свободно передвигаться даже ночью. По обочинам воткнуты палки с намотанными на концы тряпками. От ткани идет резкий маслянистый запах.
У старых деревьев ветки толстые, их подперли деревяшками. А деревца помоложе сами торчат, как веники. Видно – умелые руки любовно обрезали ветки, чтоб те скорее достигли плодоносного возраста, окопали.
Уверенности у меня прибавилось. Жители, которые, бережно заботятся о кустах, непременно должны быть добродушными. И уж конечно, окажут посильную помощь потерявшейся путнице.
Тропа стала шире, деревья ниже, трава превратилась в кудрявый спорыш. Наконец, роща кончилась, и передо мной открылось пшеничное поле. Высокие колосья с приятным шорохом шумят на ветру и клонят золотистые головы. Я провела рукой по желтому ковру и облегченно выдохнула – землю возделывают, значит помощь близко.
Пришлось оставить спасительную тень и двинуться сквозь пшеницу. В прокаленном мареве пахнет соломой, в зарослях стрекочет то ли кузнечик, то ли еще кто-то. Воздух тяжелый и солнце палит, но душа ликует.
Через каждые три шага холмики кротовых нор, слишком больших для обычных кротов. Приходится перепрыгивать, пока под ногами шмыгают разжиревшие мыши.
Впереди замаячили коренастые фигуры мужчин и женщин, я подошла ближе и присмотрелась.
Те, что впереди – орудуют косами. Лезвия срезают тонкие стебли, оставляя у земли невысокие черенки. Другие следуют за ними на почтительном расстоянии, укладывают пшеницу аккуратными рядам и вяжут в снопы.
– Точно, – прошептала я. – Как и думала. Фермеры. Добродушные фермеры.
Вскинув ладони в приветственном жесте, я направилась к ним.
Глава 2
Первой мое приближение заметила толстая баба с пучком соломы в кулаке. Она приглядывалась и щурилась, пока я прыгала через кротовые норы. В конце концов, баба бросила солому и приложила ладонь козырьком ко лбу. Глаза медленно округлились, она подхватила подол юбки и истошно заорала:
– Эльфы! Чертовы эльфы вернулись!
Потом резко развернулась и бросилась убегать через выкошенное поле.
Я уронила руки и застыла в глубокой растерянности, оттопырив уши. Горячий ветер тем временем буквально скребет кожу, треплет волосы, в лицо летят остатки сломы.
– Мне… мне помощь нужна, – пробормотала я изумленно.
И тут же поняла, как глупо это прозвучало.
Работяги на секунду замерли в замахе, приглядываясь ко мне. Лица хмурые и настороженные. Женщины еще секунду смотрели на меня, потом с поросячьим визгом крутанулись и кинулись вслед за первой, а мужчины хором взревели и ринулись на меня.
У меня мелькнула запоздалая мысль – надо бежать обратно в рощу, а не стоять истуканом посреди поля. Но ноги словно приросли к земле, а я выпучила глаза, наблюдая, как приближается толпа разъяренных мужиков. Когда, наконец, смогла шевелиться, фермеры окружили меня плотным кольцом и наставили острия кос прямо в живот.
Я мысленно выругалась. Ну конечно, только мне могло прийти в голову, что фермеры раскроют объятия непонятно кому. Рожи перекошенные, носы картошками – такими только малышей пугать.
Делать нечего, пришлось поднять руки над головой.
– Я с миром, – сказала как можно дружелюбней. – Я вам не враг.
Рыжий мужик со шрамом на щеке замахнулся косой и оскалил гнилые зубы.
– Заткнись, мерзкая тварь! – проревел он басом. – Не враг, ишь ты! Незамеченной решила пройти? Ничего, Старейшина решит, что с тобой делать.
Он выставил лезвие перед собой и медленно обошел, не сводя с меня злого взгляда. Остальные замерли с поднятыми косами. Пока я таращилась на фермеров, мужик прошмыгнул за спину и скрутил мне руки колючей веревкой, при этом умудрился удерживать черенок косы. Затем бесцеремонно толкнул в спину и проорал:
– В деревню её, под замок!
Я зажмурилась. Перед глазами поплыли цветные круги, в ушах зазвенело. Самое время взмолиться каким-нибудь богам. Но, как назло, ни одного не помню.
Когда открыла глаза, почему-то стало еще страшней. Вокруг угрюмые фермеры со сверкающими косами и растворяться, как дурной сон не намеренны.
В животе похолодело. Мужики сверлят меня глазами и качают остриями над землей. Если с размаху кто-нибудь из них ударит – голова с плеч.
Я нерешительно шагнула, но споткнулась о сухой корень. Однако ноги резко поджались и аккуратно спружинили, будто обладают собственным разумом, не дав мне позорно грохнуться. Я выпрямилась и с изумлением опустила взгляд на стопы.
Мужик гаркнул прямо в ухо:
– Шевелись, тварь!
Мое самообладание пошатнулось, даже в голову не приходило, что фермеры могут на меня накинуться. Ох, нельзя выдавать страха, нельзя. И уши прижимать тоже нельзя, а очень хочется.
Я нервно сглотнула, проталкивая комок в горле, когда рыжий поднес лезвие к самому носу.
– Ну, пошла! Тебе два раза повторять надо? – заорал он в нетерпении.
Я подчинилась.
Пока шли, незаметно рассматривала фермеров. Кожа бронзовая от солнца, могучие тела закрыты рубахами. Бороды настолько длинные, что можно заплетать. В глазах чернота, смотрят враждебно, будто я что-то украла. Рыжего слушают – значит, главный.
Руки у меня быстро затекли в неестественном положении. Попробовала растянуть узел, но сухая веревка лишь сильнее впилась в кожу, и я в бессилии закусила губу. И все же, пытаясь выглядеть бесстрашной, я выпрямила спину, а голову подняла. Рыжий это заметил и больно ткнул мне черенком в плечо.
– Не выделывайся, эльф, – сказал он и поскреб пальцами подбородок. – Старейшина быстро собьет с тебя спесь.
Клочки смелости моментально испарились.
– За что? – вырвалось у меня.
Мужик не ответил, только многозначительно гыкнул, губы расползлись в ухмылке, обнажив гнилые зубы. Я отвела взгляд, чтобы не видеть мерзкой рожи.
Мы пересекли поле и вошли в деревню. В нос ударил запах тухлятины и навоза. Я скривилась, щеки сами надулись, стараясь сдержать дурноту, а рыжий снова толкнул в бок и указал на дорогу.
В моей груди закипело, страх перемешался с гневом, и я прошипела:
– Чтоб тебе провалиться! Не обязательно все время тыкать. Можно и словами.
Фермер трубно высморкался, лезвие его косы пролетело над головой, я еле успела уклониться, чтобы уберечь уши.
– Словами будешь со своими болтать, – бросил он, и тут же злорадно улыбнулся. – Хотя нет. Скорее всего, тебя прибьют сегодня.
Пока мужик вытирался рукавом, я огляделась. С десяток деревянных домов выстроены по кругу и обнесены частоколом. В середине высокий терем с длинным крыльцом и резными колоннами. Двор похож на гигантское грязевое поле, в середине которого две глубокие колеи тянутся мимо ряда корыт и теряются где-то за домами. Вместе с поросятами в луже кувыркаются дети, такие похожие, что не отличить, кто есть кто.
Из-за телеги с сеном вывернула та самая баба, которая подняла шум. За ней уверенно шагают две дородные девки с полными корзинами. Из плетенок тянет кислыми плодами и гнилым мясом. У меня в носу засвербело, я с трудом сдержала чих.
Тетки решительно приблизились. Баба злобно оскалилась и запыхтела. От постоянного солнца и ветра лицо толстухи покрылось паутиной морщин, щеки обвисли и сотрясаются как обезвоженные уши.
Она уперла руки в бока.
– Вы когда-нибудь видели что-нибудь более мерзкое? – бросила она подругам через плечо.
Мое сердце застучало, как безумное, уши дрогнули, но я проговорила, скривив губы:
– Ты себя вообще видела? Я грязная и не одетая. Но точно не мерзкая. Если бы не веревки, не косы, нацеленные в живот – задушила бы собственными руками.
Девки глупо захихикали, подставляя бабе корзины с тухлостями.
– Что-о? – только и смогла выдохнуть бабка.
Ее щеки надулись, как у жабы в летнюю ночь, глаза выпучились. Она выхватила из кучи красный блестящий плод и запустила мне в лицо.
Я сама не поняла, как успела увернуться, колени резко согнулись, спина выгнулась и на секунду я застыла параллельно земле. Потом мышцы во всем теле сократились, и меня моментально выпрямило, как ивовый прут.
Я с трудом сдержала победную улыбку, зато баба побелела от злости и завопила:
– Ах ты тварь! Ловкая значит? А если так?
Она обернулась к подругам и подхватила подол юбки.
– Ну-ка, девочки, – прокричала она, – покажем эльфийской заразе, кто здесь главный! Хватайте помидоры!
Девки заржали, будто только и ждали, когда тетка даст команду, и обрушили на меня поток тухлятины.
Затылок моментально потеплел. Прежде чем успела что-то осознать, мое тело изогнулось, корпус отклонился назад и быстро завертелась, избегая унизительных встреч с помидорами. Я крутилась и проявляла чудеса гибкости, краем глаза замечая, как мужики и бабы таращатся с открытыми ртами, даже дети побросали поросят и выглядывают из-за юбок.
Рыжий вскинул широкую ладонь, и обстрел моментально прекратился.
– Довольно! Ведите в темницу. Макар! – гаркнул он и обернулся к коренастому мужику в красной рубахе. – Иди к старейшине. Скажи, мы поймали эльфа-шпиона.
Мужик с бородой до груди бесцеремонно толкнул меня и повел к низенькому сараю, двери которого нараспашку, будто специально ждали весь день. Из прохода тянет затхлой сыростью и старой картошкой.
Мы спустились по скрипучим ступенькам в небольшое темное помещение. По глазам прокатилась желтоватая волна, через секунду проступили мельчайшие детали, как если бы кто-то включил свет.
Нет. Лучше.
От солнечного света получается масса бликов, а тут предельная четкость и глубина. В моей груди затрепетало. С ночным зрением можно попытаться сбежать, когда деревня уснет. Правда, пока не знаю как.
Стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, я задержала дыхание и украдкой глянула на стражников. Те нелепо щурятся, вглядываясь в сумрак подвала, и держат косы наготове. Можно рвануться сейчас, но выход сторожат несколько фермеров. Придется ждать.
Мужик указал в конец подвала, который полностью занят клеткой с прутьями толщиной в руку.
– Туда, – приказал он.
Я угрюмо опустила голову и подошла к решетке. Лязгнул засов, двери камеры распахнулись и меня с силой толкнули внутрь. Чтобы не упасть, пришлось снова успеть перескочить с ноги на ногу и спружинить.
– Да чтоб вас! – процедила я едва слышно и угрюмо покосилась через плечо на мужика.
Послышались грохот замка, топот на лестнице и стук двери. Через секунду в подвале затихло. Руки развязать мне никто не потрудился, так оставили со стянутыми локтями.
Камера с земляным полом и решетчатым окошком под потолком моментально навеяла тоску и уныние. Чтобы хоть как-то отвлечься от хандры я стала разглядывать помещение. Фермеры потрудились укрепить стены подвала деревянными балками – весной наверняка подтапливает. На них полки с глиняными кадушками, в основном пустые, иначе учуяла бы. Лишь в одном остатки какой-то кислятины. Пол завален мешками с картошкой. Мыши постарались на славу – снизу ткань вся в дырах. Трухлявая лестница без перил, ощущение, что она выходит прямо из земли и заканчивается на выходе.
От сырости и примесей мышиной жизни в носу противно защекотало. Сквозь основной запах проступили более тонкие, едва уловимые ароматы. Я закрыла глаза. В голове одна за другой проступили картинки. Вот упитанная женщина тащит в подвал набитый мешок, затем какой-то мальчишка сидит между перекладинами, видимо прячется от кого-то, потом молодая парочка предается утехам втайне от посторонних глаз…
Образы родились прямо из воздуха, показывая все, что здесь происходило. Я потрясла головой, сбрасывая остатки бесполезных видений. Чтобы сберечь силы, опустилась на сырой пол и уперлась спиной о стену. В голове осталась единственная мысль – за что?
Из-за неё в груди медленно заклокотало и горячая волна поползла вверх. Когда достигла головы, перед глазами вспыхнули желтые и сиреневые круги, а уши запылали, будто их намазали перцем.
– Уродливые гады! – прошипела я. – Я же ничего не сделала. Ничего! Каким-то эльфом назвали. Отлично. Значит я эльф, которого ненавидит вся деревня.
Мне стало до того обидно, что даже всхлипнула. Чтобы совсем не раскиснуть, несколько секунд таращилась в пол и старалась ни о чем не думать. Получалось плохо – мысли в полупустой голове двигаются, как важные гуси.
Я перевела взгляд на решетку. Прутья толстые, за сто лет не распилишь. От них идут странные волны, от которых тело постепенно становится мягким и безвольным. Едва уловимый приторно-горький запах растекается по подвалу, мягко лезет в нос и заполняет легкие.
Мысли противоречиво раздвоились: с одной стороны захотелось бежать подальше, с другой – поддаться усыпляющему аромату, расслабится и навечно уснуть, забыв о заботах.
Железо.
Крепко же меня ударили, если забыла, как пахнет проклятый металл. Я пригляделась. Прутья светятся красноватым, широкие волны медленно ползают по подвалу и колыхают воздух. Вот он, тот самый ализариновый цвет, который туманит ум, сковывает волю и ослабляет тело.
В попытке избавиться от сладковатого дурмана я резко выдохнула через нос и, поглядев, на всякий случай, по сторонам, я пробормотала:
– Я выжила под солнцем. Глупо будет погибнуть в плену у полоумных дикарей. Давай, давай, голова, думай. Раз не убили, значит будут допрашивать. Что говорить? Если сказать правду – прикончат.
Рой мыслей, как назло неподвижно замер и тихо наблюдает за бессильными попытками найти спасение.
Едва додумала, как за дверью послышались легкие шаги, я растопырила уши и вслушалась, шевеля острыми кончиками. По ним прокатилась легкая дрожь, кожа покрылась мурашками.
Дверь тихонько отворилась, на ступеньки опустилась маленькая ножка в сапоге, затем показалось хрупкое тельце. Маленькая девочка с золотистыми косичками прокралась вниз и замерла у стены, засунув в рот пальцы. Огромные голубые глаза с интересом уставились на меня.
Мы несколько секунд таращились друг на друга. Она не проявляла агрессии, и я решила поговорить – дети должны быть сговорчивей взрослых.
– Привет, малявочка, – сказала я тихо. – Тебя как зовут?
Голос прозвучал глубоко и вкрадчиво, я сама не ожидала. Девочка почему-то вздрогнула и высунула пальцы изо рта. Затем резко развернулась и, спотыкаясь, кинулась вверх по ступенькам.
Я крикнула:
– Подожди! Не убегай!
Но малышка уже выскочила на улицу. Послышался удаляющийся топот маленьких ножек и гусиный гогот.
Дверь осталась открытой, сквозь решетку видно небо и кусочек деревянной крыши. Вздохнув, я снова уткнулась затылком в обшарпанную стену.
От холодной поверхности веет старостью и тоской. Наверное, она перевидала множество безнадежных пленников, которые уходили отсюда в последний путь. Себя стало тоже жалко, в глазах опять помокрело. Захотелось, чтобы пришел кто-то большой и сильный, наказал всех плохих и спас из этого проклятого места.
У входа вновь послышались шаги, на этот раз тяжелые и уверенные, в подвал потянуло сильным запахом сандала и курительных трав. Я точно знаю, такие ароматы используют для вызова духов и окуривания помещений.
Чутье опасливо пискнуло и свернулось калачиком в районе пяток, уловив душок магии. Я попыталась вспомнить богов, которые карают врагов, с раскалыванием небес и молниями из туч. Но в голове чисто, как у новорожденной, только мухи не хватает, чтоб летала от уха до уха.
Тяжелый сапог тем временем ступил на лестницу, старые доски скрипнули и прогнулись. Спустя пару мгновений закутанная в цветные одеяния фигура спустилась в подвал, демонстративно задирая голову, и остановилась у стены. Лицо костлявое, скулы острые, как у покойника, черные глазки впились в меня, изучая сантиметр за сантиметром.
Несколько секунд его взгляд змеёй ползал по моему телу, останавливаясь то на груди, то на неприкрытой талии. Затем главный, а это непременно главный, хмыкнул и скривился в непонятной ухмылке.
За ним по ступенькам сбежал невысокий плюгавенький мужичок и остановился у тощего. Взгляд заискивающий, козлиная борода на треугольном лице растрепалась, как метелка. Из-под жилетки выглядывает красная рубаха поверх штанов.
Плюгавый подскочил к решетке, по-лисьи зыркнул на меня, теребя в руках нитку с деревянными бусами, и отпрыгнул обратно.
– Ей-ей, эльфийка, как пить дать, – проговорил он скрипучим голосом. – Серая-серая. Почему она серая, господин?
Он подхватил подол одежды, потянул к подбородку, гнусаво сопя в длинный нос, и заискивающе уставился на тощего.
Тощий сдержанно прокашлялся и сделал несколько шагов в мою сторону. По моему телу прокатилась волна мурашек, но, чтобы сохранить достоинство, я громко задышала, пытаясь заменить страх гневом.
Пока скелет мерил меня оценивающим взглядом, я поднялась. Замерев у стены, я разглядывала его в ответ и думала, что совсем не похожа на местных. Все они крупные, мускулистые, кроме этого тощего. Ушей почти не видно. Не уши, а культи, кожа желтая, морщинистая, как перезрелое яблоко. То, что я эльф, уже выяснила. Но ясности от этого мало.
Тощий благоразумно остановился в метре от клетки и накинул себе на локоть край длинного рукава.
– Так-так, что тут у нас, – протянул он бархатным голосом.
Я напряглась, от его слов уши едва не прижались к голове, с трудом удалось удержать их в вертикальном положении. Он прищурил левый глаз и вытянул подбородок. Нос заострился, голова стала похожа на орлиную.
– Хм, серая, но красивая, – проговорил он нараспев. – Откуда вы беретесь? Раньше только светлые донимали, теперь еще желтоглазые. Лазутчица?
В животе екнуло, как если бы он все-таки ткнул в него палкой. Меня передернуло, и по спине в очередной раз побежали крупные мурашки.
Покосившись на прутья решетки, я отодвинулась. Память о железе лежит где-то в глубине сознания, где хранятся самые древние инстинкты. Можно забыть, кто ты и откуда, но красноватое сияние, которое приносит боль и забвение, запоминается навсегда.
Тем временам маленькие глазки тощего разглядывали меня с подозрительным интересом. Я скривила губы, представив на секунду, какие мысли приходят в остроносую голову, видя перед собой полуголую эльфийку. Затем проговорила осторожно:
– Зависит от того, что меня ждет.
Тощий приподнял орлиную бровь, по лицу медленно поползла хищная улыбка, он глухо засмеялся, а плюгавенький подпрыгнул на месте, физиономия сморщилась, он захихикал. Эти двое хохотали, наверное, вечность. Затем тощий взмахнул ладонью и резко замолчал. Плюгавый моментально затих, согнувшись с заискивающей улыбкой.
Тощий прочистил горло и демонстративно вытянулся.
– Не в твоем положении торговаться, серая, – проговорил он серьезно. – Допустим, все-таки ты лазутчица.
Я сдунула со лба серебристую прядь и спросила:
– И что?
Тощий прищурился, сухие пальцы скользнули по гладко выбритому подбородку.
– И то. Будем допрашивать. С пристрастием, – пообещал он.
При этом странно ухмыльнулся, в глазах полыхнул нездоровый огонёк. Я невольно поёжилась – что-то отталкивающее есть в этом долговязом персонаже с колючим взглядом.
– Да пожалуйста, – проговорила я, усиленно вытягивая уши, хотя внутри все сжалось. – Пытками ничего не добиться.
– Ты права, – хмыкнул тощий, задумчиво вытянув губы. – Как-то три дня мучили молодого эльфа – хотя бы звук издал. Так и помер молча. Умеете вы терпеть.
Страх и бешенство заклокотали в груди. С большим трудом мне удалось унять дрожь в коленях. Я подняла на него взгляд, показалось, тощий побледнел, но через секунду его лицо вновь приобрело хозяйское выражение.
