Kitabı oku: «Ричард Длинные Руки – ландесфюрст», sayfa 4
Глава 7
Я подумал о Турнедо, Савуази, противостоянии держав, кризисе веры, ломке культур, падении нравственности, усилении рыночных отношений, неизбежном столкновении с могучим и таинственным Югом… и медленно сполз с Зайчика, продолжая отчаянную борьбу с самим собой.
– Меня зовут Ричард, – сказал я, – не король, конечно, а простой рыцарь, что пытается жить правильно.
– Рада познакомиться, сэр Ричард, – произнесла она с надменностью. – Ничего страшного нет, что у вас нет великих предков.
– А я сам великий предок, – сказал я нагло.
Она чуть-чуть растерялась, но сказала так же уверенно:
– Я верю в это!
– Неплохо вас учат, – буркнул я. – Давайте уберемся отсюда, а то мешаем бедным зверькам кушать…
Она покосилась на кусты, откуда выглядывают лисьи мордочки; она наверняка узнала родственниц, зябко повела плечами.
– Да, конечно.
Я готовился помочь ей влезть в седло, но она поднялась сама, причем достаточно легко, и, самое главное, села по-мужски, а не свесив обе задние конечности на одну сторону, что выглядит ах-ах так мило и беспомощно женственно.
– Не хотите ли что-то взять? – спросил я и кивнул на убитых. – Двое из них ваши слуги?
Она мотнула головой:
– Не совсем. Я их наняла сегодня утром на постоялом дворе, чтобы проводили через эти земли. Женщина, путешествующая одна, слишком привлекает внимание.
– А-а-а-а…
– А эти четверо, – сообщила она холодно, – просто посланы перехватить меня, если получится.
Я кивнул:
– Да, тоже не те, которых обыскивает королева.
Она посмотрела на меня внимательно.
– Но можете пошарить в их карманах вы.
Я поклонился:
– Спасибо за разрешение, леди Ротильда. Но меня это тоже не весьма зело заинтересовало…
Она сказала холодно:
– Ко мне правильнее обращаться как к Вашему Величеству.
Я кивнул:
– Согласен. Когда получу подтверждение, тогда да, весьма. С интересом. Я вообще-то весь интересный!
Остальных коней я собрал и, связав поводья, повел следом; так проехали с полмили, после чего на первой же приличной поляне остановился, велел Бобику принести чё-нить, а сам подошел к рыжеволоске и протянул руки, однако она соскочила чуточку мимо, подчеркивая независимость и способность обходиться без мужчины… хотя бы в этом случае.
Я хмыкнул, разжег костер и, пока она, отвернувшись, подкалывала пышные волосы шпильками и подвязывала лентами, расстелил скатерть и быстро заполнил деликатесами, начиная от дивно приготовленных карбонатов и стейка и заканчивая десертом.
Она подошла, глаза стали круглые, как у кракена.
– Ничего себе!.. Что за мужчина, что возит с собой такое?..
Я ощутил, что уела, сказал смиренно:
– Было видение, что встречу вас. Вот и постарался.
– Беру вас поваром, – заявила она, еще только принюхиваясь. – Какие дивные запахи!.. А это что?.. А это вот?
– Все съедобно, – заверил я. – Жрите вволю, моя королева, если вы королева, – потом расскажете, как это королева Мезины очутилась в Турнедо. Потому что если у вас нет разрешения на транзит через королевство Турнедо, то к вам применимы санкции.
Она сделала удивленные глаза.
– Ой, вы такой умный… Такие слова запомнили! У вас голова от них не болит?.. С чего это вы такой заботливый о том, на что местный король не обращает внимания?
– Вы правы, – согласился я, – здешний король уже ни на что не обращает внимание. А нынешнему правителю до всего есть дело! Говорят, лезет во все дыры как дурак какой, хочет мир спасти… По-своему, конечно. Только ему одному понятным способом… Если вы не хыщник, мясо не потребляете, то вот рыба… правда-правда, это рыба, хоть и странная, согласен! Филе. Пробуйте сыр…
Она осторожно взяла ломтик тонко нарезанного мяса, полузакрыла глаза, вдыхая нежный аромат.
– Как странно, – произнесла она и тут же, вернув себе деловой тон, сказала резковато:
– Конечно, нынешний дурак!
– Вы слышали о нем?
– Нет, – призналась она. – Знаем только, что король Гиллеберд двинул на север свою победоносную армию, чтобы включить в состав Турнедо эту провинциальную и дикую Армландию.
– Хорошие слухи, – согласился я. – Узнаю пропагандистский стиль. Значит, новость, что крохотная Армландия включила в свой состав две трети Турнедо, дойдет до вас в следующем году…
– Ого! А как это случилось?
Я отмахнулся.
– Это политика, милая леди… Вы ведь милая? И в самом деле леди?.. Ладно-ладно, я только спросил. Не пугайтесь, это такие пирожки, хоть и непривычные с виду, но не везде же готовят так, как в Мезине!
Она медленно потребляла мясо ломтик за ломтиком; в самом деле королева, хоть и проголодалась и вообще хочет сожрать быстро и с чавканьем, так всегда вкуснее, но сдерживается, следит за каждым своим жестом и словом.
Я спросил невинно:
– Так как вы очутились здесь?
– А вот захотела, – отрезала она независимо, – и поехала напрямик! Вам-то что?
– А у меня ностальгия, – ответил я, – и запоздалая любовь к этим сгинувшим майя и ацтекам из Турнедо. Это всегда так. Сперва побьешь, камня на камне не оставишь, а потом начинаешь придумывать, какие они были великие, мудрые, справедливые, замечательные, календарь составили, конец света предрекают, мудрые…
– Вы это уже говорили, – прервала она в нетерпении, – заговариваетесь, сэр.
– Это я при виде вас, – ответил я нагло, – вот смотрю и думаю…
– Ах, еще и думаете?
– Ну да, – подтвердил я, – может, мне поговорить с вами хочется, а не о чем! О чем, скажите на милость, с вами можно говорить?
Я прошелся выразительным взглядом по ее фигуре, останавливаясь на выпуклостях, а впуклости пока пропуская. Она не смутилась, напротив, нахально выпятила с таким видом, мол, смотри, облизывайся, это все, что тебе доступно, но не больше.
В ее руке хрустящий вафельный рожок с воздушным кремом, залитым шоколадом, пахнет сладко, но непривычно, и она сперва нюхала, потом осторожно трогала кончиком длинного острого языка…
– На мою власть, – произнесла она с вызовом, – посягнули! Мой муж, король Гергент Великий, умер год назад. С того времени я правила одна, и все было хорошо. Но могущественные кланы Голдвина Адорского и Теодена Фолькийского с помощью канцлера Фреалафа начали интриговать, собирать силы и наконец пригрозили, что если не выйду замуж за кого-то из их вождей, то они свергнут меня…
Я спросил с интересом:
– И что, за кого вышли? За самого слабого?
Она посмотрела на меня дикими глазами.
– Что за дикость?
– Ну, в этом есть резон…
– Зачем женщине слабый муж?
– Чтобы держать под каблуком, – пояснил я, – вить из него веревки, сидеть на шее, угнетать и эксплуатировать…
Она в возмущении даже опустила руку с пирожным.
– Сидеть, – объяснила она резким голосом, – на шее можно только у сильного. Потому я, конечно, отвергла их всех.
– Сильная женщина, – пробормотал я. – Вообще-то таких и я боюсь. Ну ладно, побаиваюсь. У вас характер, уважаю. И что… свергли?
Она сказала погасшим голосом:
– Я не думала, что решатся на открытый мятеж! Но они рискнули. Я, правда, подстраховалась, и едва начали вводить войска в Баллимину, это моя столица, переоделась и тайным ходом выскользнула из города.
– Без охраны?
Она пожала плечами и снова поднесла наполовину сгрызенный рожок ко рту.
– С охраной меня бы давно настигли.
– Верно, – согласился я. – Но и без охраны, как вижу…
– Все равно, – сказала она, – одной легче проскочить незамеченной. С отрядом я бы даже сюда не добралась.
– А почему именно сюда? – проговорил я. – Турнедо – не самое гостеприимное место. Здесь и народ какой-то волчистый. С той стороны Мезины, если не ошибаюсь, Трангепт?
Она кивнула.
– Да. Небольшое, но сильное королевство.
– Так почему?
Она вздохнула.
– Из моего дворца, если прямо на запад, можно попасть прямо в Истанвил, столицу герцогства Ламбертиния.
– И что там?
– Герцог Эсмунд Блекмур. В ожидании мятежа я послала ему письмо, что еду к нему, и просила выехать срочно навстречу.
Она смотрела мне прямо в лицо, чтобы я не заметил никаких признаков смущения, и я не заметил, за исключением излишней твердости взгляда и подчеркнуто ровного голоса.
– Союзник?
Она пожала плечами.
– Нет, но однажды мы виделись на рыцарском турнире, он вышел победителем, а меня избрал королевой красоты. С тех пор прошло три года…
– Сочувствую, – сказал я, затем поспешно поправил себя: – Завидую, хотел сказать. Вы не подумали, что он мог за это время жениться?
На ее губах появилась грустная улыбка.
– Много раз. Но мне больше деваться некуда. Страна в руках мятежников!.. Надеюсь, вы все-таки поможете слабой беспомощной женщине? Я, конечно, послала герцогу весточку, что лечу к нему. Надеюсь, он ее получил.
– Уверен, – сказал я, – герцог все так же влюблен и мчится сюда со всех лошадиных ног. Если он ухитрился избрать вас королевой турнира, то таких женщин не забывают…
Она спросила настороженно:
– Почему?
Я пожал плечами.
– Потому что вы… достаточно необычная. Другие хваленые красавицы… как бы сказать помягче, не обидеть весь ваш странный род, за рупь кучка или на монету пучок… Их забываем на другой день или путаем с такими же типовыми.
Она посмотрела на меня исподлобья, еще не веря, что я отпустил комплимент.
– Ну спасибо…
Затрещали кусты, Бобик выметнулся, как огромный бет нуар, в пасти – крупный молодой гусь. Я почесал за ушами, он довольно хрюкал, но я шлепнул по заднице и велел принести еще рыбы.
Он счастливо взбрыкнул и унесся. Леди Ротильда проводила его задумчивым взглядом.
– Как же собаки обожают служить и быть полезными… Они тогда счастливы. Почему люди не такие?
– Потому они и люди, – сказал я. – Вы, как королева, конечно же, потрошить гуся не умеете?
– Умею, – ответила она неожиданно для меня. – Я часто сопровождала мужа, когда он выезжал с друзьями на охоту, умею даже оленя разделывать. Только шкуру снимать не люблю.
– Вы удивительная женщина, – сказал я. – Дураки они, что пытаются вас сместить.
– Я только не понимаю, – сказала она задумчиво, – зачем еще и гусь? Вы не налопались этими чудесами?
Я развел руками.
– Поймали… Это как-то вроде положено, принято, так делается. Но если вы сыты, то пусть гуся сожрет мой щеночек. Нужно только поджарить малость, он просто обожает, когда ест, как человек…
– Балуете, – заметила она, но без явного неодобрения.
– Еще как, – согласился я. – Я его люблю, он любит меня. По-настоящему, а не так, как все эти лживые женщины…
– Мужчины не лучше, – отпарировала она.
Каюсь, все время борюсь с соблазном выпятить грудь и сказать, что я и есть тот самый сокрушитель всемогущего Гиллеберда, а эта часть Турнедо уже моя, но это значит, что она может передумать и решить, что я более надежный покровитель, что, в свою очередь, как бы предполагает мое более активное участие в ее судьбе.
Ага, щас, мне только не хватает восстанавливать на престоле изгнанную корову! Вообще-то еще неизвестно, за что ее свергли. Может быть, она младенцев в ступе толкла и кровь их христианскую пила кувшинами?
– Если не встретим герцога, – сказал я, – то домчу вас до границы с Ламбертинией. Хотя нужно кроме земель Турнедо пересечь и королевство Шателлен, но там, к счастью, полоса всего в полсотни миль.
Она посмотрела на меня с благодарностью, хотя и старается держать царственный вид существа, которому все и так обязаны служить.
– Я благодарна вам, сэр Ричард… Поверьте, сумею заплатить.
Я буркнул:
– Вы это сделаете даже раньше, чем приедем на место.
Она отшатнулась, на лице появилось высокомерное выражение.
– Сэр Ричард… Я что-то вас не понимаю! Объяснитесь, пожалуйста.
Я помялся, лучше бы такое без объяснений, все же предсказуемо, а с ними любое очарование теряется, сказал голосом старого мудрого ворона, что жил сто лет и всякого навидался в этом лесу:
– К сожалению, мир не меняется, леди Ротильда. Как и люди. Я вам очень не нравлюсь, как и я вот побаиваюсь вас, а это значит, что нас будет тянуть друг к другу все сильнее, ибо противоположности сходятся. Почему? Да не знаю, но так всегда!.. Сам удивляюсь. До Ламбертинии уже рукой подать, но все равно мы вот-вот окажемся под одним одеялом. Произойдет это на отрезке между сорок пятой и сорок седьмой милей.
Она выглядела шокированной, но любопытство побороло, все равно спросила, хоть и с ледяным презрением:
– Почему именно между ними?
– Прикидка, – пояснил я. – Примерная. Можно бы и точнее, вплоть до ярда, а то и дюйма, но я такой осторожный, такой осторожный… С учетом вашего властного и скверного характера, моей высокой целомудренности, плохого питания и общей солнечной активности… это не может произойти раньше, но и позже… гм… как бы мы ни замучились с этой дорогой, но супротив природы не попрешь, потому что это я стойкий до дурости рыцарь, но вы же вообще черт-те что, вся из желаний и капризов, вам все дозволено, вы залезете ко мне под одеяло и скажете…
Она вскочила, глаза метали молнии.
– Что?.. Вы что-то размечтались, сэр Ричард! Да раньше реки потекут вспять…
Я вздохнул, развел руками – кто бы спорил, а я ни за что, – добавил в костер поленьев потолще, чтобы горело всю ночь, и лег с наветренной стороны, укрывшись одеялом.
Бобик посмотрел на меня внимательно и вместо того, чтобы лечь у ног, покрутился у Зайчика между копытами и с тяжелым вздохом бухнулся на землю.
Я принялся усиленно размышлять о статье подоходного налога, Турнедо богаче Армландии и Фоссано, народ выглядит всегда зажиточно, эта война вряд ли его разорила, так что можно подати держать слегка выше, чем в Армландии… А вообще-то в идеале, как и планировал, оставить те же, что и при Гиллеберде, как будто ничего и не случилось. Подумаешь, звали короля Гиллебердом, теперь Ричардом, какая народу разница? Лишь бы пиво не стало дороже.
Леди Ротильда поднялась, недовольно зыркнула в мою сторону, но я смежил веки и сделал вид, что сплю. Женское щебетание хорошо, но в меру, а эта не щебечет, а клюет, будто дятел, а я дерево…
Послышались шаги, край одеяла приподнялся, она скользнула под него и, встретив мой удивленный взгляд, буркнула:
– Ненавижу правила.
Глава 8
Я протянул к ней руки и попытался подгрести чисто нашим жестом альфа-собственника, но она сказала резко:
– Эй-эй, убери свои загребущие.
Я пробормотал ошалело:
– Но как же…
– А никак, – отрезала она. – Мало ли что под одним одеялом! Может быть, мне поговорить изволилось? О системах управления и взимании налогов? А правила – не для меня. Я – королева!
– Да, – согласился я, – короли выше грамматики! А уж королевы… Вы не храпите, Ваше Величество?
Она посмотрела дикими глазами.
– Королевы не храпят!
– Ну да, – согласился я, – а еще у них нет ног. Ну если не храпите и не лягаетесь, раз уж у вас нет задних конечностей, то позвольте я вас укрою получше, а то ночью похолодает… приподнимите это место, я одеяло подоткну, а вы прижмете этим местом, а то задувать будет. Я имею в виду, под одеяло…
Она молча сопела, пока я укрывал ее, с одеялом как-то не ладилось, недостаточно широкое, наконец начало получаться, но ей пришлось прижаться ко мне так, что почти залезла сверху, это все одеяло узковато; я начал расспрашивать про военные силы королевства – она прорычала, что не мое шпионское дело, я спросил про экономику, но она не знает этого слова, а вот про обычаи начала нехотя, но рассказывать хвастливо.
Вечерний воздух еще теплый, а под одеялом стало даже жарко, она прижималась к моему боку мягкой грудью, и я слышал, как бьется ее сердце, все учащеннее и мощнее.
Обычаи в ее пересказе странно путались, наконец она мощно лягнула задней ногой, словно кузнечик богомола. Скомканное одеяло улетело прочь, она отодвинулась и сказала раздраженно:
– Жарко!
– Пока да, – согласился я. – К счастью, комаров нет.
– А что, близко болото?
– Лес, – объяснил я. – Но пока этот слабенький ветерок, комары не появятся. Они только при полном безветрии…
Она видела, куда устремлен мой взгляд, но промолчала, только потянулась так сладко, что мои глаза стали еще шире.
– Вообще-то, – проговорила она предостерегающе, – мой герцог может появиться очень скоро.
Я пробормотал:
– Но я же нечего не делаю.
– Вот-вот, – сказала она язвительно, – а время идет!
Утром, пока она приводила себя в порядок и заново укладывала роскошнейшие волосы, я снова накрыл импровизированный стол всякими вкусностями, полюбовался, отогнал деловитых пчел и бабочек.
Она оглянулась и охнула.
– Снова?
– Я вообще-то ничего не ем, – пояснил я скромно, – однако с красивой женщиной нельзя не есть, не пить, не безобразничать – не поймут-с…
– Как это?
– А так, – пояснил я и опустил глазки, – пойдут слухи всякие… Так что надо. Не хочешь, а надо. Чтоб соответствовать. Как же мы все зависим от мнения человеческого, и особенно общественного!.. Плата за то, что стали жить стадом, то есть дружным сплоченным коллективом… Возьмите этот сыр, он тает во рту. А этот шоколад вообще тает еще в руке…
Она все еще держится, хотя и ускорилась немного, нижняя челюсть двигается чаще, а пальцы хватают новое лакомство до того, как проглотит очередной кусок.
– Уж простите, – сказал я, – что так по бедности. Сухой паек путешественника, так сказать… Никаких супов, борщей и похлебок из осетрины. У вас в королевском дворце даже слуги, наверное, кормятся лучше…
Она с трудом проглотила ломоть дивно приготовленной грудинки – уж и не знаю, как такую делают, аромат одуряющий, а на вкус так вообще, – просипела одурело:
– Да, у нас… ага… при дворе… а как же!
– Красиво живете, – вздохнул я.
Стараясь соскользнуть с опасной темы, она поймала взглядом Зайчика, тот выдрал мощный корень, толщиной с руку, и довольно жует, только мелкие щепки выпадают из пасти.
– Вы так и не расседлали своего коня?
– Я бываю таким невнимательным, – пожаловался я. – Нет чтобы с конем, да я с вами… Как не стыдно?
– Это я поняла, – обронила она холодновато.
– Что делать, – сокрушенно сказал я, – я, так сказать, типовой. Не шибко заморачиваюсь.
– Это могут себе позволить только государи, – сказала она язвительно, – и простолюдины. А воспитанные мужчины, да еще куртуазные…
Я вскинул руку, она мгновенно умолкла и застыла. В лесу, как подсказывает мне чутье, мы уже не одни. Нас засекли, нечто приближается – могучее и враждебное.
На конях выметнулись трое: два рыцаря, а за ними, чуть приотстав, на черном лохматом коне, похожем на некое чудовище, человек в черном плаще с надвинутым на глаза капюшоном.
Я ухватился за лук, но все трое несутся, как птицы с растопыренными крыльями, едва успел выхватить меч.
Они подали коней в стороны, чтобы я оказался между ними, однако я торопливо метнулся вбок, избежал просвистевшего рядом с ухом клинка, а сам ухватил наглеца за сапог и с силой дернул.
Всадник вылетел из седла и ударился о землю с такой силой, что зазвенел металл доспехов, а сам он вскрикнул тонким поросячьим голосом. Добить я не успел, второй развернул коня и ринулся с поднятым мечом.
Я отпрыгнул, отразил сильнейший удар, всадник остановил коня и рубит по мне сверху с силой и злобным хэканьем, будто дровосек раскалывает поленья, мой клинок наконец-то достал его по бедру, кровь ударила сильной струей, словно я рассек артерию.
Всадник закричал, я ощутил приближение того первого, что поднялся и теперь ковыляет ко мне, сильно припадая на правую ногу.
– Тебе мало? – заорал я.
Он замахнулся мечом, я с размаху ударил рукоятью в лицо. Хрустнуло, в брызгах крови вылетели выбитые зубы. Он отшатнулся и, выронив меч, ухватился ладонями за лицо, хрипло закашлялся, глотая остальные зубы.
За спиной слышится отчаянный женский крик. Ротильда с кинжалом в руке прижалась спиной к дубу, перед ней прыгает разъяренный Адский Пес, глаза полыхают багровым огнем, шерсть дыбом, а клыки выдвинулись и теперь уже втрое длиннее. Всадник пытался подъехать на коне и ударить сверху длинным странно голубым мечом, похожим на тонкую пластину льда из горного озера, но страшный с виду конь хрипит и пятится от ужасного пса.
Я заорал:
– Деритесь!.. А ты, тварь, повернись…
Бобик, услышав мой голос, быстро метнулся вперед и ухватил зубами переднюю ногу лохматого коня. Всадник замахнулся мечом, но Бобик молниеносно отпрыгнул.
Конь завизжал дико, рванулся, упал на бок, всадник выкатился, а конь, хромая, заковылял прочь.
Я не успел к всаднику, он вскочил моментально, капюшон все так же закрывает голову, даже глаза скрыты краем, он может видеть меня только от пояса и ниже…
Мой удар он отбил с такой силой, что руки онемели, я отступил, сердце затрепетало в страхе: это точно не человек.
Он проговорил таким нечеловечески скрежещущим голосом, что так могла говорить разве что пролежавшая под жгучим солнцем миллионы лет скала:
– Ты… зря…
– Ты тоже, – вскрикнул я. – Зачем тебе это? Ты же выше этой мелочи!
Он проскрежетал:
– Умри!
Его меч пошел вниз со страшной силой. Я приготовился парировать, но в последний миг отпрыгнул, ударил сам в коротком замахе. Он успел уклониться, лезвие сорвало капюшон, я похолодел, увидел смертельно-синее лицо с красной щелью рта и красными глазами. У него лицо человека, но это зверь; я отпрыгнул и лихорадочно прикидывал, что же делать, а он вдруг повернул голову к дереву, где все еще стоит бледная как смерть Ротильда, протянул в ее сторону руку и произнес короткое слово, что показалось мне сгустком ярости.
В его руке появился длинный кинжал.
– Умри! – крикнул он.
Я бросился на него с поднятым мечом, однако нож вырвался из его пальцев с такой немыслимой скоростью, что я увидел только смазанную серебристую полосу, что протянулась от его пальцев до груди Ротильды.
– Сволочь! – заорал я.
Лезвие моего меча ударило по его руке в районе локтя. Мои пальцы онемели от удара, раздался хруст, рука вздрогнула, половина отделилась и рухнула на землю, я с холодом в душе рассмотрел, что она из камня.
Синелицый повернул ко мне страшное лицо.
– Ты… осмелился…
– Еще не то увидишь, – пообещал я. – Сдавайся!
Он пошел на меня, быстро размахивая мечом, и, как я ни пытался защититься, он и с одной рукой выглядит лучшим воином, чем я с двумя. Я больше уклонялся, а он шел за мной и рубил, и рубил.
– Да чтоб ты сдох, – прошипел я и сам пошел в атаку.
Он принял два удара и вдруг парировал так, что мои руки онемели до локтей, а мой меч взвился в воздух и, пролетев ярдов пять, упал далеко в стороне.
Я застыл, часто дыша и не зная, что делать, а он хрипло расхохотался:
– Я сражался две тысячи лет!.. Кто может быть лучше…
Я прыгнул вперед и, ухватившись изо всех сил за руку с мечом, другой ударил ему в зубы. Голова лишь чуть дернулась; ударил снова и снова, заныли разбитые в кровь пальцы, а он искривил губы в насмешливой ухмылке:
– И это все?
– Нет, – ответил я.
Он не успел среагировать, а я пригнулся, дернул его на себя, поднялся с трудом, словно поднимая каменного слона, с силой бросил оземь. Земля вздрогнула и загудела.
Сердце мое застучало в отчаянии, он не рассыпался, а поднялся достаточно легко, жестокое синее лицо искривилось в жуткой гримасе.
– Не ожидал?
– Это хорошо, – сказал я, – я ж целых три часа не дрался! Как жить?
Он ответил скрипящим голосом:
– Тебе жить… не придется.
Обрубок руки начал медленно удлиняться, я так ошалел, что упустил момент, когда этот синелицый смотрит очень сосредоточенно на руку, отращивая ее, а когда опомнился и бросился к нему, он уже сцепил отросшие пальцы в кулак и метнул мне в лицо.
Я уклонился, сам ударил и снова разбил пальцы в кровь. Боль стегает по телу, словно вгоняет острые иглы, а его удар сбил меня с ног с такой силой, что я не просто перекувырнулся, а сперва пролетел по воздуху как тряпичная кукла.
Он захохотал, глядя, как я недвижимо распростерся на земле, уже не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, повернулся к дереву.
Я с трудом сфокусировал зрение, Ротильда все так же прижимается спиной к дереву, перед ней сидит Бобик, а на земле кинжал, что швырнул этот синелицый монстр.
Сердце мое наполнилось благодарностью. Молодец, Бобик, ты у меня такой, и молнию схватишь зубами…
Монстр пошел к ним, походка тяжелая и неторопливая, в трех шагах от Бобика остановился.
– Собака Тантала? – донесся до меня его хрипло-скрипучий голос, я впервые уловил в нем изумление. – Но что ты в таком презренном мире… Хорошо, я убью эту женщину и заберу тебя с собой…
Бобик оскалил зубы, они стали еще длиннее – саблезубый тигр показался бы домашней кошечкой, а из глаз пошел багровый свет и озарил впереди землю.
Синелицый вытянул руку в сторону Ротильды, в ладони опять возникло тонкое блестящее лезвие ножа.
– А вот этот нож ты не поймаешь, – сказал он Бобику.
– Это и не нужно, – ответил я за его спиной.
Руки болезненно тряхнуло снова, однако стальной клинок срубил голову точно и красиво. Она откатилась в сторону, а сдвинутое ударом тело тупо выпустило клинок в цель.
Мы не успели увидеть, как он исчез из руки монстра, в тот же миг рукоять задрожала в стволе дерева. Тело покачнулось, пыталось сделать шаг, однако ноги запутались, оно грохнулось перед Бобиком.
Он зарычал снова, я сказал строго:
– Фу!.. Эту гадость есть нельзя.
Ротильда всхлипнула.
– Как ужасно…
– Что? – удивился я. – Это же обычные мужские игры!.. Я мог бы сразу, но это неинтересно. Да и вам хотели показать хоть что-то забавное… Вам весело, правда?
Голова щелкала зубами и пыталась говорить, но для этого нужны легкие, я погнал ее пинками к костру, чувствуя, что качу тяжеленный валун. Она пыталась ухватить сапог зубами, но я в последнем усилии, отбив на ноге пальцы, запихнул в самую середину раскаленных углей.
Ротильда проговорила в ужасе:
– Что вы за люди?.. Как вам нравится драться!
– Так за самку же, – объяснил я. – Не за какую-то там корону!
– Кто это был?
– Узнаем, – пообещал я. – Леди Ротильда, вы там пирожные не догрызли…
Она вскрикнула:
– Что? Какие пирожные?
– Сдобные, – ответил я в недоумении. – И заварные с трубочками. С кремом то есть. Очень даже – рекомендую.
Она сказала, чуть не плача:
– Я не знаю, что это за чудище!
– Я тоже, – ответил я, – но аппетит такое не должно портить. Может быть, оно только для того и появилось!
Она смотрела на меня с тем же ужасом, что и на отрубленную голову: та все еще жутко гримасничает на раскаленных углях, уже начинает обретать багровый цвет, как сами угли; я подумал и подбросил еще несколько толстых сухих веток.
Шерсть на Бобике уже опустилась, клыки втянулись в пасть, а глаза стали коричневыми. Он сбегал к обезглавленному телу, обнюхал. Мне показалось, что руки сделали попытку схватить пса, но лишь дернулись пару раз и застыли после предсмертных судорог.
