Kitabı oku: «Ричард Длинные Руки – рауграф», sayfa 4
Глава 6
Дженнифер молчала, лишь прижималась ко мне всем телом, и я молил Зайчика, чтобы он помедленнее, помедленнее, чуткий арбогастр все понимает, но в то же время нельзя отставать от простых коней, я же не просто его хозяин, но и сюзерен этих земель и всех людей, что поверили в меня и принесли клятву верности.
Ворота распахнули сразу, как только увидели нас в ночи. Отряд галопом ворвался во двор крепости, здесь горят все светильники, а народ ждет с факелами в руках.
Я спрыгнул на землю и бережно снял Дженнифер. На земле она совсем маленькая и хрупкая, подняла голову, в ясных чистых глазах такая любовь и светлая нежность, что теплая волна окатила мою мохнатую зачерствевшую душу и разом сняла с нее толстую кожуру, уже превратившуюся в панцирь.
– Рич… ты прости…
– Прощаю, – сказал я весело, – за все, что натворила, творишь и будешь творить! Собирайся, Дженни. Я заехал из Гандерсгейма по дороге в Геннегау только за тобой. Сейчас тебя ждет самая удивительная поездка в жизни. Зайчик у нас особенный…
Она сказала тихо:
– Ты сам особенный, и все у тебя тоже особенное: конь, пес, меч, твои умения… Только, Рич, я не могу с тобой сейчас поехать. Может быть, потом…
Я охнул, отшатнулся, всматриваясь в ее смущенное лицо:
– Дженни! Что стряслось?
– Да так… не особенно как бы, но изменилось…
– Дженни, что?
Она улыбнулась несколько неловко, вид удивленный, словно сама еще не верит себе и своим словам.
– Когда ты уехал, леди Элинор пригласила меня в свою… комнату, где хранит колдовские вещи. И долго говорила о них, чего никогда не делала. Я не могла понять, зачем рассказывает такое. Наверное, пыталась загладить вину? Не знаю, Рич. Я сперва даже не слушала. Но она старалась общаться, стала непривычно ласковой, а я, чтобы как-то ответить, сделала вид, что и мне интересно, чем она занимается. Я не думала, Рич, что это в самом деле так замечательно интересно!
Я пробормотал, не веря своим ушам:
– Ты?.. Ты увлеклась магией?
Она кивнула, вид смущенный, но глаза радостно сияют.
– Очень!
– А что леди Элинор?
– Рич, ты будешь смеяться, но мы подружились… Ну вот, уже смеешься! Перестань, это правда. Ни она, ни я – не притворяемся. Сейчас помогаю разбирать ее коллекции, там масса удивительных вещей. Я просто не понимала, как это может быть интересно, но теперь меня за уши не оттащишь. И, Рич, я не могу все это бросить!
Я крутил головой, ошарашенный и обалделый, Дженнифер уже перестала смущаться и говорит с напором, убежденностью, какой давно от нее не слыхал.
– Хорошо-хорошо, – сказал я. – Хотя, честно говоря, я просто сбит с толку… Уж не околдовала ли она тебя? Впрочем, тогда постаралась бы заставить уехать… со мной, например. Или нет? Ничего не понимаю, а еще майордомить берусь, гроссграф набитый… Дженни, тебя будет недоставать в Геннегау… Надеюсь, найдешь время хотя бы навестить меня там? А то что-то тревожно у меня в том месте, где душа…
– Рич, – воскликнула она с упреком, – ну конечно же, я буду приезжать! И, надеюсь, часто.
– А я там попробую тебя соблазнить так же, как сумела леди Элинор.
Вокруг нас шумела и гремела железом толпа, везде смех и победные вопли, мелькнуло платье леди Элинор, народ сбегается со всех сторон и с ликованием слушает победные речи, ибо успехи господ – их успехи.
К нам осторожно приблизился Мартин. В полных рыцарских доспехах, что делает редко, ограничиваясь панцирем, почтительно поклонился леди Дженнифер, посмотрел на меня строго и одновременно с восторгом.
– Сэр Ричард, – произнес он с чувством, – поздравляю.
Я отмахнулся:
– Пустяки. Даже драться не пришлось. Так, поговорили, пообщались.
Он широко распахнул глаза:
– Вы его… не убили?
– Ну, Мартин, – сказал я с упреком, – что вы все… Мне уже сказали, что у меня рука не дрогнет, и все такое… А вместо сердца так и вовсе булыжник необтесанный!.. Нехорошо. Я вообще-то гуманист по натуре, хоть и очень глубоко. Но жизнь такая, что не успеешь сказать «мама», как тебя самого загуманистят… Словом, я взял его к себе на службу.
Дженнифер дернулась в моих объятиях и посмотрела с недоумением, а Мартин вообще распахнул рот:
– Что-о?
– Пришлось пообещать кое-что, – сказал я с неохотой, – но специалисты вообще стоят дорого. Это расплата за пренебрежение выращиванием своих! Предыдущая власть только пела, а сейчас пляшет в Ундерлендах, а все шишки на мне!.. Хорошо, сырьевые ресурсы есть, пока расплачиваюсь, а если бы не было?.. Эх… Ладно, Мартин. У меня зуд в крови, все тело чешется, так за работу хочется взяться, просто подташнивает! Потому с тобой прощаюсь прямо сейчас, отведу сестренку в ее покои и… меня заждался Геннегау.
Мартин сказал с недоумением:
– Так вы вроде бы недавно оттуда…
– Эх, Мартин, – сказал я с достоинством, – я за это время успел горы сдвинуть!.. Потом, правда, понял, что лучше бы этого не делал. Но нам ведь не результат важен, правда? Рыцари мы или какие-то жалкие торговцы, которым обязательно нужен результат?
Обнимая Дженнифер за плечи, я повел ее в донжон. Перед нами расступались и кланялись, многие преклонили колено, хотя этого и не требуется, я улыбался и поводил над головой ладонью с плотно прижатыми четырьмя пальцами и слегка оттопыренным большим, а то если раскрою всю пятерню, это будет сигналом к бегству, сложные у людей ритуалы, обезьянами нам было проще.
В ее покоях я запустил руку в свой мешок, Дженнифер заинтересованно прислушивалась к знакомому перестуку, а когда я вытащил горсть крупных драгоценных камней, восторженно ахнула:
– Где ты столько набрал таких… красивых?
– Не скажу, – заявил я.
– Почему?
– А то побежишь туда и все выгребешь, по глазам вижу. Нет, шучу, я сам все выгреб. Я такой, выгребистый! Остальное, непонятное даже мне, заберу с собой в Геннегау. Я как сорока, все складываю и складываю в гнездо, а потом оказывается, что и само гнездо приходится оставлять со всем нажитым непосильным трудом…
– Обидно, – сказала она серьезно.
Я вздохнул:
– А мне как горько! Но – надо. Держа по синице в руках, не могу цапнуть журавля, даже если этот длинноногий гад нагло расхаживает прямо перед моей светлостью и провокационно топорщит перья.
Она сказала непонимающе:
– Рич… какая синица, какой журавль? О чем ты?
Я крепко поцеловал ее в обе щеки:
– Все, Дженни, отбываю. Раз ты остаешься, то больше меня здесь ничто не удерживает. Жди отца, он вот-вот прибудет.
Она ахнула:
– Рич, уже полночь! Даже за полночь!
– Выеду раньше, – ответил я, – приеду раньше.
– Рич…
На ее лице было такое удивление и даже проступающая обида, что я сказал поспешно:
– Дженни, ты не представляешь, как я соскучился по своим боевым друзьям и по работе!
– Да ты всегда в работе…
– Мелочь, – сказал я с презрением. – А сейчас вот наконец-то займусь… ого-го!.. большими делами.
Зайчик ничуть не удивился, как и Бобик, что поедем ночью, а Мартин так и вовсе кивнул одобрительно. Сам вообще неизвестно когда спит, ему что ночь, что день, заверил на прощание:
– Казармы готовы, в комнатах для лордов только убрать да пыль вытереть, а для пешего войска уже выбрали место для лагеря. Не извольте беспокоиться, сэр Ричард!
Я обнял его и вскочил на Зайчика. Дженнифер подбежала, я поднял ее к себе в седло, поцеловал и отпустил. Леди Элинор протянула руку, Дженнифер подошла, и они обнялись, наблюдая за мной.
– Я вернусь, – пообещал я твердым голосом.
Зайчик красиво пошел к воротам, Бобик уже крутится там, подпрыгивает, а когда их распахнули, довольно замахал хвостом: люди поняли его и послушались, наконец-то…
Я вскинул руку в прощальном жесте, Зайчик пошел галопом, а когда мы скрылись из виду, начал набирать скорость, соревнуясь с Адским Псом.
Оба несутся, не придерживаясь протоптанной дороги, дважды мы на такой скорости проскакивали через реки, что я даже не понял, мелководье там или же пронеслись по воде, как та знаменитая бегающая на задних лапах ящерица, что бегает со скоростью, позволяющей не погружаться глубже, чем по лодыжку.
Бобик показал себя не хуже ящерицы и даже арбогастра, но у него нет на спине груза, так что хвастаться нечем, я погрозил пальцем и сказал строго, чтобы не бахвалился перед Зайчиком. Ночное небо даже не пытается прогреть воздух, а наша скорость не такова, чтобы я нагрелся от трения, напротив – продрог на встречном ветру, начал зарываться в гриву.
Слева выросли горы, от них пала густая опасная тень, но быстро осталась позади, копыта простучали по каменной насыпи, а затем мы влетели в настоящую пустыню, сейчас с корочкой льда между барханами. В пустынях с их континентальным климатом это обычное дело. Даже птицы здесь свои: и такого же цвета ястребы, и желтые юркие ящерицы, и песчаные змеи.
Мы пронеслись мимо группы старых неопрятных верблюдов с грязно-рыжей косматой шерстью, тоже путешествуют ночью, но эти потому, что ночью не так жарко, затем сразу же, словно влетели в другой мир, где небо такое же черно-звездное, лунный свет дробится в густой сочной траве, справа и слева виноградники, поля мирно спят под тучными хлебами…
Нужна и карта Сен-Мари, напомнил я себе угрюмо. Мало ли что здесь ко всему привыкли. А я должен знать, где резко обрывается плодородная земля и вдруг начинается жаркая пустыня, а потом ни с того ни с сего так же внезапно заканчивается, словно ее перенесли из другого пояса и насильно всобачили в середку обустроенного мира.
На длинном спуске Бобик снова обогнал, но гусей не ловит, на оленей внимания не обращает: догнать нас не просто. Через необъятную долину Беудеш, на которую пешее войско затрачивает сутки, мы пронеслись во мгновение ока, темные горы на горизонте, похожие на тяжелую тучу, сдвигаются и уходят за наши спины так быстро, словно их тащат на канате.
Дорога пошла с холма на холм, и хотя мы летим без нее, но то и дело пересекаем, она так же точно то взбирается наверх, то мчится стремглав вниз, а там под копытами злорадно грохочет сухая глинистая почва с выступающими наружу гигантскими костями допотопных существ…
Месяц, как и Бобик, несется с нами наперегонки, азартно ныряет в тучи, как этот толстозадый в темные кусты, но всякий раз выскакивает, продолжая бег и не желая сдаваться. Слабый свет для меня совсем не слабый, только все в черно-белом, но из меня все равно эстет неважный, так что ладно, пригнулся к луке седла и выдерживаю напор встречного ветра, что ревет и грозится выдернуть из седла, унести, завязать узлом…
Звезды редкие, да и не до них, долина сузилась до каменистой трещины, там вроде бы бывает неспокойно, и хотя за последнее поколение никто не пострадал, народ старается ее обходить…
Стук копыт остается позади, мы несемся в этой мертвой стране, сами как призраки, что никак не решатся покинуть землю с ее греховными прелестями.
В какой-то момент Зайчик ржанул, я ответил с готовностью:
– Согласен. Как видишь, прислушиваюсь к мнению сотрудников. Только сбавь малость… А лучше не малость. Иначе лоб расшибем о Геннегау…
Он неохотно перешел на галоп, Бобик насмешливо оскалил зубы и пошел носиться кругами.
В лунном свете заблестели, как лед под зимним солнцем, крыши далекого Геннегау. Я крикнул строго:
– Бобик! Рядом!.. Вперед не забегать!..
Адский Пес послушно пошел рядом у стремени, понимает по интонации, что в этом случае слушаться обязательно. Я привстал на стременах, все тихо, по обе стороны запертых ворот полыхают костры, багровый свет рывками выхватывает из тьмы блестящий металл доспехов. Двое воинов, мирно положив рядом с собой мечи в ножнах, лениво помешивают угли прутьями. Один что-то жарит, второму явно нравится смотреть, как вспыхивает и перебегает с угля на уголь оранжевое пламя.
Я пустил Зайчика шагом, пусть и меня рассмотрят издали, заранее вскинул руку в дружелюбном приветствии:
– Спокойно, ребята! Я не враг, хоть и пришел, аки тать, ночью.
Бобик держится рядом с Зайчиком с той стороны, его не видят, умница, не пугает, а воины остались на местах, ни один даже не протянул руку к оружию.
Я сказал укоризненно:
– Беспечно живете! Все-таки в покоренной стране… Кругом враги.
Один хмыкнул, второй сказал насмешливо:
– Для кого кругом враги, а для кого и нет…
Вроде бы сказал обычным, хоть и насмешливым тоном, но я еду из таких мест, где подозревают всех, и здесь моментально перешел на тепловое, уже привычно переждал сильнейший приступ тошноты и головокружения.
За трепещущим кругом багрового света пугающе близко светятся багровым два силуэта. Один с дротиком в руке, уже в замахе, другой в характерной позе арбалетчика с прижатым к плечу прикладом.
– Сдаюсь, – сказал я пораженно, – вы молодцы. Особенно этот с арбалетом. Значит, вы двое вроде приманки?
– Проверки, – уточнил один, – но ты что-то слишком быстро все понял и увидел… А ну-ка ближе к костру!. И учти, кроме того, с арбалетом, ты на прицеле еще у двух скрытых…
Я осторожно приблизился, да не дрогнет ни у кого палец на спусковой скобе. Часовой всмотрелся в мое лицо, поспешно вскочил на ноги и так же быстро преклонил передо мной колено.
– Сэр Ричард!.. Ваша светлость!
Я сказал благодушным державным голосом Гарун аль-Рашида, который возвращался после ночных походов по Багдаду:
– Молодцы, хорошо бдите. Как за эти дни? Ничего особенного?
Он подхватился, отчеканил:
– В Геннегау все спокойно!
– Хорошо, – сказал я, – ладно, бдите, бдите.
– Послать во дворец гонца? – спросил он с надеждой.
Из темноты вступил в круг света воин в сюрко, на шлем наброшена темная ткань. Такие в своей жаркой стране носили воины Саладдина, а северное крестоносное войско после первой же недели марша по жгучим пескам тут же собезьянничало.
Опустив арбалет со взведенной тетивой, он преклонил колено, но не голову, продолжая смотреть снизу вверх мне в лицо с такой неистовой верой в чистых честных глазах, что мне стало неловко, будто украл у ребенка конфетку.
Я жестом воздел его на ноги.
– Молодец, – сказал я державно, – хвалю. Ты держался так тихо, я не учуял.
– Спасибо, ваша светлость!
Я кивнул старшему:
– Все нужное я уже узнал по дороге… и за ее пределами. Теперь берусь за руль сам. И все у меня попляшут!
Он чуть кивнул в сторону, я услышал топот ног. Один из багровых силуэтов сорвался с места и начал быстро уменьшаться, словно таял в непроглядном мраке.
Часовой сказал счастливо:
– Как мы рады, ваша светлость!.. А то все переживают, когда вы уходите так внезапно.
– Я должен знать, – сказал я проникновенным голосом, – о чем думают простые горожане. Потому и хожу по городу тайком, слушаю разговоры. Зато меня никто не обманет! Я все знаю, где и что делается…
Они смотрели мне вслед полными восторга глазами, у простых воинов я популярен, не спорю. Даже слышал о себе такие легенды, что отцу Дитриху лучше их не знать.
Глава 7
За время, пока мы неторопливо двигались от ворот через весь город к королевскому дворцу, небо посветлело. Восточный край начал медленно и нежно розоветь, словно щеки юной застенчивой девушки. В чашах светильников вдоль дороги к королевской резиденции еще трепещет оранжевый огонь, но уже достаточно светло и без них.
Я поторопил Зайчика, нужно успеть до того, как устроят крестный ход навстречу, не люблю помпезной торжественности. Вообще никакой не люблю. Увы, здесь не Тиборра, в понятие «дворец» входит не только само здание с пристройками и окружающий сад, но и пространство вокруг размером чуть ли не с сам Тибор.
У ворот еще одна стража, ждут, вижу по их лицам и горящим глазам. Еще издали вытянулись, с таким рвением ударили тупыми концами копий в землю, будто добивали врага.
– Ваша светлость!
Я помахал рукой:
– Вижу-вижу, все на месте. Благодарю за службу.
– Рады стараться! – прокричали они счастливо, а когда я миновал их, держа благожелательную улыбку, прокричали еще раз уже в спину: – А ваша собачка уже пробежала тут мимо!
– Во дворец?
– Не совсем…
– Понятно, опять повара придут жаловаться.
Они гордо улыбались, моя собачка тоже предмет гордости, даже у короля такой нет, хотя, по слухам, и собрал много разных диковин и драгоценностей.
Дорога от ворот вымощена гравием настолько умело, что Зайчик идет, как по сплошной каменной плите, самую малость выгнутой посредине, это чтоб вода после дождя скатывалась в стороны.
Справа ровная зеленая площадь, траву то ли стригут, то ли сама такая, но тоже как идеальный ровный ковер, здесь тысячи придворных могут устраивать танцы и увеселения, а также пикники.
Вот так почти полмили по прямой от решетки ворот до главного входа в этот великолепнейший ансамбль зданий, белых как снег и сверкающих на солнце ярко и празднично. Только остроконечные крыши и башни венчают не флюгера, а победно реют белые полотнища с огромными красными крестами.
Дворец приближается, разрастается, огромный и величественный, арка главного входа выглядит темной, там двойные ворота, с обеих сторон часовые в белых сюрко поверх легких доспехов. Красные кресты сразу бросаются в глаза, яркие и заметные на белых полотнищах, а на шлемах, молодцы, легкие шапероны из тонкой ткани, что не позволяет солнцу накалять доспехи.
Во дворце на нижних этажах начали вспыхивать огни, затем на втором, на третьем. Донеслись сонные, но возбужденные голоса, кто-то начал громко ругаться, затем донесся сдавленный вопль: «Его светлость?.. Возвращается?»
Часовые подались мне навстречу, в глазах радостное ожидание. Я видел, как им хочется преклонить колено, но такой жест сделает на минутку беспомощными, а это недопустимо, и оба лишь широко и счастливо улыбались, наблюдая за моим широким и подчеркнуто уверенным шагом.
– Ваша светлость, – сказал один преданно.
– Сэр Ричард! – воскликнул другой.
– Уже предупреждены? – спросил я сварливо.
Первый сказал, улыбаясь во весь широкий рот:
– Промчался тут один… Кричал, что сэр Ричард объявился и сейчас будет здесь. А потом мелькнула ваша собачка.
– Как черная молния, – уточнил второй с восторгом.
– И чего радуетесь? – спросил я. – Отдых кончился, буду гонять вас в хвост и в гриву.
Они заулыбались еще шире и радостнее. По ту сторону ворот раздался вопль:
– Его светлость сэр Ричард!
Конюхи выбежали навстречу, я красиво соскочил на землю, все должны видеть, что сюзерен силен и бодр, ведь государство – это я, олицетворяю, так сказать.
– Позаботьтесь, – велел я без всякой необходимости, но все должны видеть, что я забочусь о своих близких. – Он хорошо поработал.
– Не извольте беспокоиться, ваша светлость!
– Покормим лучшим овсом и зерном…
– И железа уже для него поднакопили!
Я поднялся по ступенькам, главные ворота распахнулись с легкостью крыльев вспугнутой бабочки. В каждую створку вцепилось по пять человек, все тоже радостные и ликующие.
Я улыбался державно и на ходу вскидывал руки в приветствии. Легенда не меняется: я неузнанным брожу по народу, слушаю разговоры и все думаю, как сделать жизнь лучше. Конечно, кто-то пустит слушок, что тайком хожу по бабам или срезаю кошельки у пьяных торговцев, но что делать, Царство Небесное еще не построили, а у кого слишком длинные языки, могут высунуть их еще больше, болтаясь на крепкой пеньковой веревке. У меня такая свобода слова, особенная.
Залы переходят в залы, то большие, то малые, но все с невероятно пышно украшенными золотыми и серебряными узорами стенами, разноцветными мозаиками, то абстрактными, словно пришли из ислама, то с чувственными сценами средневековых декамеронов.
Здесь, в отличие от замков севера, пол не каменный, умельцы стелют паркет из дорогих сортов дерева, светильники – не просто светильники, а ювелирные украшения, а заодно уж и подставки для чаш с горящим маслом, а люстры так вообще нечто необыкновенное из множества ромбиков сверкающего хрусталя.
Немного странно видеть в такой роскоши застывших через равные промежутки вдоль стен крепких парней в доспехах и с полным набором оружия. Я издали узнавал армландцев, ратников и арбалетчиков, призванных бароном Альбрехтом на охрану дворца снаружи и внутри. Чтобы не оскорбить их прозвищами лакеев, всем пожаловали некие вольности, а также объяснили, что они, как и лорд Ричард, здесь хозяева, а не слуги.
Чем ближе к королевскому кабинету, тем меньше местных слуг, а в самой приемной перед кабинетом уже только проверенные армландцы и брабандцы, что, понятно, объяснять глупо.
В своих покоях я велел подать горячей воды, слуги сбивались с ног, стремясь предупредить каждое мое желание. Я наскоро ополоснулся и сменил одежду. Один из придворных подал золотой крест длиной с кинжал и тяжелый, как наковальня.
Я поцеловал его, чувствуя еще тепло омытого горячей водой металла, по моему повелению всякий раз окропляют святой водой, не могу без отвращения прикасаться губами к тому, что недавно могли чмокать другие.
Вошел сэр Жерар Макдугал, угрюмый и молчаливый, очень расчетливый в каждом слове и жесте, с тяжелым характером, однако надежный, с прямой и рассчитанной на много лет вперед жизнью. Теперь он мой личный секретарь – граф Ришар подыскал из своих вассалов грамотного и молчаливого, им заменили прошлого, что служил раньше Кейдану.
– Власяницу? – спросил он вопросительно.
Я отмахнулся:
– Нет.
– Позвать священника?
– Я уже исповедался, – сообщил я. – Мне было видение, Господь одобрил мои скромные начинания.
Он согнулся в почтительнейшем поклоне, сегодня же станет известно не только во дворце, но и по всему городу, что майордому явился светлый ангел, а то и архангел, и теперь сэр Ричард действует по его указаниям.
Еще перед отбытием в Гандерсгейм я обошел здесь несколько залов, выбирая помельче, чтобы устроить кабинет, но везде непристойная роскошь, в стены вделаны золотые щиты с множеством умело расположенных драгоценных камней, где кругами, где ромбиками, но везде изящно, с выдумкой, в посеребренных кадках растут причудливые деревца, странные и довольно красивые…
Впрочем, деревца можно убрать, а ненужную роскошь стен завесить коврами, но мой кабинет должен еще и располагаться удобно, а я, как ни искал, все же удобнее покоев самого Кейдана не нашел. И зал перед кабинетом просторный и достоин называться королевской приемной.
– Что-то изволите еще? – спросил сэр Жерар.
– Собрать моих лордов, – сказал я отрывисто. – Военачальников!
– Будет сделано, ваша светлость! В приемной?
– Ни в коем случае, мы же все равны! Только я чуточку равнее. Выбери достойный зал, чтобы никто не ощутил себя ущемленным.
Он посмотрел на меня пристально:
– Это же королевский дворец, сэр Ричард! Кто тут может быть ущемленным?
Я отмахнулся:
– А как насчет того, что вон тот гад трудится меньше, а получает больше?
Он спросил с недоумением:
– Сэр, разве такое возможно среди рыцарей?
Я с усилием улыбнулся:
– Да, конечно, ты прав. Это невозможно.
Передо мной распахнули двери, я вошел, прямой и гордый, хотя весь сжался от пышной и ошеломляющей роскоши королевского зала. Надеюсь, не слишком заметно для всех этих сотен пар внимательных глаз. Кейдан принимал здесь послов и местных лордов, а их должно ошарашивать с того момента, как впустят в этот зал. Стены не просто в золоте, а в изысканнейших и сложнейших украшениях, рубины, изумруды, алмазы – вделаны в барельефы и горельефы, подвески люстр не из хрусталя, а из бриллиантов… по крайней мере, так кажется даже мне, а придворные короля все как на подбор, знатнейшие лорды королевства, важные и могущественные, кланяются с достоинством и с такой важностью, что едва удерживаюсь, чтобы не поклониться в ответ еще ниже.
Одергивая себя, я же майордом, иду через зал, постепенно накаляясь, злой на всех и на себя, ну что это я играю по чужим правилам, я же сам собрался их создавать, но по-монаршьи задираю голову и выпячиваю нижнюю челюсть.
Справа и слева кланяются, слышу подобострастные голоса:
– Ваша светлость…
– Ваша светлость!
– Ваша светлость?
– Ваша светлость…
На всякий случай не отвечаю на поклоны даже легким кивком, вдруг да не тому, а это сразу что-то да нарушит, изменит, сдвинет. На той стороне зала украшенная золотыми накладками и гербами двустворчатая дверь, это к ней ведет проход между склоненных голов. Попадаются и присевшие в поклоне дамы, вырезы платьев настолько глубокие, что отчетливо вижу верхние края розовых ореолов, хотя стараюсь не косить глазом, будет истолковано, увы, в точности так, как оно есть.
В дверь заглянул церемониймейстер:
– Ваша светлость, ваши лорды спешно прибыли во дворец.
– Где они?
– Ждут в малом зале.
– Регалии, – велел я.
Слуги быстро заменили на мне изрядно потертую рубашку на джуббоне, изысканный, без крикливой яркости и лишних разрезов, точно подогнанный по моей фигуре. Я терпеливо ждал, пока навешивают тяжелую золотую цепь из соединенных квадратиков, размером с навершие меча, броши-застежки, а напоследок опоясали широким ремнем, где кожи не видно под накладками из золота в виде всяких разных фигурок.
– Его светлость, сэр Ричард! – прокричал церемониймейстер.
В зале торжественно пропели серебристые фанфары. Чувствуя себя обманщиком, я тем не менее расправил плечи и вышел в зал прямоспинный, развернутоплечий и с широкой улыбкой уверенного в себе человека и даже правителя.
Из окон падают широкие лучи света, ярко рисуя на полу окна, по контрасту все остальное кажется в тени. Еще с порога я увидел седого льва графа Ришара, красивое мужественное лицо дышит силой и благородством, множество шрамов, как ни странно, совсем не портят, а делают его суровым и загадочным, что так нравится женщинам. Рядом могучий сэр Растер, единственный, кто в доспехах, только голова открыта. Узкое удлиненное лицо с внимательными синими глазами Максимилиана фон Брандесгерта, его и другие уже вслед за мной зовут просто Максом, очень пышно, изысканно и в то же время со вкусом одетый Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля, еще несколько знатных лордов, что пришли со мной из Армландии, двое из Брабанта, остальные местные, в том числе и Куно, что скромно держится позади всех.
Все склонились в поклоне, фанфары издали последний радостный вопль, полный щенячьего ликования. Я в полной тишине проследовал по узкому проходу из склоненных голов к трону.
– Рад, – сказал я уверенно и властно, – всех вас видеть снова! За время своего отсутствия я следил и за вами… я не настолько беспечный, чтобы вот так все оставить без присмотра! И узнавал, кто чем дышит в столице и королевстве. Могу сказать с гордостью, отныне у нас есть полная и подробнейшая карта Гандерсгейма!
Спохватившись, я сел, властно и державно положил обе длани на широкие подлокотники. Вообще-то они руки, но когда вот в таком жесте государственного деятеля, это уже длани.
Лорды выпрямились, слушают почтительно и внимательно. На губах графа Ришара заиграла одобрительная улыбка, он первым понял и оценил важность моих слов. Макс, Растер и даже Альбрехт смотрят просто радостными глазами, местные вельможи радуются более сдержанно, но все-таки довольны, мое исчезновение могло бы вызвать анархию и кровавый передел власти.
Граф Ришар, как старший по возрасту и положению, сделал шаг вперед и с достоинством склонил голову.
– Заверю от имени всех в зале, – произнес он сильным и звучным голосом, которым перекрывал шум битвы, – мы рады вашему возвращению, сэр Ричард! Но… насколько подробна карта?
На его лице жадный интерес, барон Альбрехт пояснил суховатым голосом:
– Все королевство перевернули, но карт нет.
– Любые деньги предлагали, – добавил Макс печально. – Полагали, скрывают зачем-то…
Я сделал рассчитанную паузу и ответил как можно более спокойно и мирно:
– Все дороги, мосты, переправы, броды, крепости и ущелья отмечены. Как и реки, понятно.
У Ришара вырвалось:
– Это немыслимо!.. И что за карта? Столетней давности или посвежее?
– Сегодняшние данные, – ответил я, скромно раздуваясь от гордости и чувствуя, как у меня начинают под нижней челюстью расти с обеих сторон резонаторы. – От силы – на вчерашний день.
Ришар отшатнулся, словно его пихнули в грудь, но устоял на ногах, только взгляд стал еще прямее.
– Господи, сэр Ричард! С такой картой половина победы уже в наших руках!
– А также отмечены места, – добавил я, – где живут огры, тролли и кентавры.
Все затаили дыхание, у Ришара глаза полезли на лоб.
– Как вы достали именно такую карту, – спросил он неверяще, – какая нам нужна позарез? Сэр Макс сказал верно, мы весь город перевернули.
– Не только город, – уточнил барон Альбрехт педантично. – И по королевству шастали от нас люди, предлагая любые деньги. А уж что сэр Норберт вытворял…
Я все раздувался, как огромная торжествующая жаба на кочке в болоте, резонаторы вот-вот издадут торжествующее кваканье. Лорды смотрят счастливыми глазами, я почти услышал пение ангелов, так все хорошо и благостно.
– Старался, значит, – сказал я покровительственно. – Вы с подачи благородного графа Ришара не случайно предложили мне титул лорда-протектора? Значит, верили, что могу кое-что. Я смог, друзья!.. А теперь давайте разберем текущие дела, что требуют именно моего вмешательства, а потом…
Сэр Растер проревел могучим басом обеспокоенного медведя:
– Потом пир, что же еще?
Местные вельможи от него опасливо отодвинулись, я помолчал и заставил себя широко улыбнуться.
– Ну конечно же, сэр Растер! Как без воинских традиций?
Вельможи поспешно придвинулись к рыцарю, который осмеливается прерывать самого правителя, а тот не гневается, идет у него на поводу. Некоторые начали, сладко улыбаясь, заговаривать с этой закованной в железо скалой, но как реагировал сэр Растер, я уже не видел: ко мне начали подходить один за другим просители.
По взмаху моей руки ко мне приблизился сэр Альбрехт, низко поклонился:
– Что угодно вашей светлости?
Я поморщился:
– Не переигрывай.
– На нас смотрят, – шепнул он. – Должны видеть знаки почтения. Тогда и сами будут кланяться еще ниже.
– Полы разобьют, – буркнул я. – Лбы у местных просто чугунные, привыкли дорогу в жизнь пробивать, знакомо… Что за мое отсутствие натворили?
Он усмехнулся:
– Честно? Ничего. Вас нет, мой лорд, и жизнь замирает. Смешно сказать, все это время долго и старательно совещались с вельможами-законниками Геннегау насчет верного и точного титулования майордома сэра Ричарда! Представляете?
– Нет, – буркнул я.
Он посмотрел на быстро наполняющийся зал, щека его дернулась, то ли неудовольствие, то ли презрение, пояснил:
– Решили, раз титулы майордома и лорда-протектора признаны только войсками победившей стороны, было бы неправильно пытаться навязать их жителям Сен-Мари. Никто из уважающих себя местных лордов не станет именовать сэра Ричарда ни майордомом, ни лорд-протектором, а только гроссграфом или пфальцграфом, ибо эти титулы пожалованы легитимными монархами.
– А маркграфом?
– Это получено от императора, так вас и будут величать… скорее всего. С другой стороны, обращение «ваша светлость» уравнивает человека, захватившего королевство, с множеством лордов, которые тоже имеют право на «ваша светлость». Одних герцогов в королевстве семь, не считая всяких разных, к которым тоже надлежит обращаться так же.
