Kitabı oku: «Жизнь как она есть»
Ветер
Если бы у Анатолия Матюхи спросили, как и зачем он прожил жизнь, он, пожалуй, не нашёлся бы с ответом. Конечно, к своим шестидесяти восьми годам он повидал немало: и на Севере поработал, и в заготовительной конторе (ещё при Советах), и женщины у него были… Да и сейчас, невзирая на довольно преклонный возраст, занимается пасекой, всегда в движении, в работе…
В эту ночь он не мог уснуть. Может, из-за сильного юго-восточного ветра, который дул в течение суток, а может, из-за чего-то другого. Вообще-то, на сон он никогда не жаловался. Раньше, когда чувствовал себя помоложе, он мог подолгу работать, потом «хорошо посидеть» с приятелями, после чего, как ни в чём не бывало, снова впрягаться в работу. И ничего – спал после этого, как суслик, никогда не отмечая ни болей в спине, ни проблем с давлением. Но вот прошло уже лет десять с тех пор, как друзья «закончились», огороды он обрабатывает мотоблоком, излишне не напрягаясь; он практически не устаёт, ведя размеренную жизнь.
Но последняя ночь утомила его так, как не утомлял в былые годы и физический труд. Память возрождала какие-то образы, в уме всплывали какие-то цифры, терзая не только сердце, но почему-то и совесть. И лишь под утро, когда на востоке появились первые признаки рассвета, эти образы приобрели более-менее чёткие очертания. Это были женщины и дети.
Первая жена отличалась примечательной красотой. С её образа можно было бы написать портрет пушкинской Татьяны. Да её так и звали. Светло-русые пышные волосы, серо-голубые глаза, красивая фигурка. Она родила Анатолию двух сыновей, любила его улыбку, которая в те времена загадочно пряталась в пышных, встопорщенных усах. Он надумал ехать на Север «за длинным рублём» – она последовала за ним; ему захотелось купить машину – она, стремясь ему помочь, наодалживалась у родственников и подруг столько, что и за год не расплатиться.
– Какая у меня хорошая жена! – любил прихвастнуть Матюха в компании друзей.
Чего греха таить, он гордился Татьяной. Но, в то же время, где-то в глубине существа он осознавал, что она не только умнее и практичнее, чем он, но и совестливее, с более правильными установками в жизни. Вернувшись с Севера, он хотел истратить деньги на капитальный ремонт дома, на покупку забора из кованого металла – на зависть соседям. Но жена сказала:
– Ерунда всё это. К чему нам показуха? Давай-ка лучше купим пасеку и ещё один дом где-то на окраине городка. Там будем держать ульи, чтобы пчёлы не досаждали народу.
И как ему самому не пришла в голову такая мысль? Ведь по образованию он – пчеловод.
С каждым годом он всё более осознавал, что Татьяна превосходит его по всем параметрам. По сему поводу он не единожды испытывал угрызения самолюбия. Ему начало казаться, будто она взирает на него свысока и даже по ночам как будто воспринимает его не так, как раньше. «У неё кто-то есть, и этот человек лучше, чем я», – сделал умозаключение Анатолий. Оно подкрепилось в самое ближайшее время, когда жена, однажды придя с работы, сказала:
– Толя, ты знаешь, есть новость. Меня «сватают» на должность начальника паспортного отдела!
Он и забыл, что она по образованию юрист… Созерцая её довольное, излучающее невыразимую радость лицо, Толя подумал: «Конечно, это ей любовник предложил такую работу! Да и как иначе устроиться на такое местечко?»
В итоге последовал развод. На прощанье он избил жену, как сидорову козу, вложив в последние удары всё своё бессилие, всю подозрительность, весь осадок. Татьяна ушла, даже не захватив личных вещей. В течение года она жила в общежитии, потом начальство предоставило ей двухкомнатную квартиру. В то же время ей подвернулся порядочный человек, который её любил и стал хорошим отцом для сыновей Матюхи.
«Ишь ты, – завистливо думал Анатолий, выслушивая чьи-то рассказы о судьбе бывшей жены. – А мне казалось, что с двумя детьми она никому не нужна. Наверное, ублажает мужика хорошо…»
В течение нескольких лет он жил один, хозяйничая на двух участках и пасеке. Кроме того, он устроился скупщиком в заготконтору. Работа не пыльная, да и барыши приносила немалые. Без зазрения совести он обманывал крестьян, сбивая цены, обвешивал, давал в долг под большие проценты. Кроме того, он умудрялся сдавать и собственный мёд по цене, превышающей закупочную. Но за несколько лет он сумел приобрести только старенькую лошадёнку, которая ела больше, чем работала. Машина, приобретённая когда-то, из-за отсутствия заботливых рук пришла в негодность, и теперь её корпус, покрытый обильной ржавчиной, покоился за сараем.
– Ворочать такими деньжищами и ничего не покупать для себя? – удивлялись соседи, которые всегда всё видят. – Куда же он деньги девает?!»
У Матюхи было немало женщин. И одноразовых (в знак благодарности за закупку овощей), и более близких. В жилом доме Анатолия ввиду отсутствия женских рук царил вечный кавардак: горы грязной посуды, ржавый умывальник, наполненный хламом, по всем углам кучи старых телевизоров, которые он в свободное время ремонтировал знакомым, прочный и нестираемый слой пыли на мебели и на полу… Иногда он приводил в эти условия женщин. Но как только те наводили порядок и перестирывали его тряпки, он немедленно спроваживал их вон. Мысль о том, чтобы связать жизнь с новой женой только отпугивала Анатолия. «Хотят прийти на всё готовое, – рассуждал он. – А впоследствии приберут к рукам всё моё добро…»
Другой дом он превратил в сарай, складывая там старые ульи и прочий хлам.
На пятом году одиночества нашлась некая Светлана из захудалой деревушки. Она отличалась простотой, какой-то почти детской наивностью и молодостью. За три года до того в её жизни случилась травма. Сразу после свадьбы её мужа призвали в армию, откуда он не захотел возвращаться. Там он нашёл другую женщину, женился…
В Анатолии Светлану привлекали серьёзный вид, хозяйственность, возраст (она была моложе лет на пятнадцать), а его в ней – наивность и бескорыстие. Она переехала к нему и… превратилась в рабочую лошадку. Большая часть сельскохозяйственных работ, как и домашние хлопоты, легли целиком на её плечи. А Толя, тем временем, разъезжал по району, закупал овощи, мясо и шкуры, весело проводил время и иногда выделял деньги для супруги на самое необходимое.
Светлана была доброй женщиной. Всем соседям она сразу пришлась по сердцу. Они стремились к ней, делились своими проблемами и радостями, в то время, как общения с самим Матюхой избегали. Это обстоятельство сразу бросилось в глаза Анатолию. Он стал сторониться жены. Его отношение к ней не изменилось даже после того, как она призналась, что беременна. Отношения натягивались, как тетива лука, с каждым днём, и эта тенденция усугублялась скупостью мужа. Он запрещал ей покупать для себя нижнее бельё, лишние продукты, принимать гостей. Он ревновал её ко всем встречным и постоянно укорял в мотовстве.
К шестому месяцу беременности женщина не выдержала и ушла. Единственное, что беспокоило Анатолия в тот момент, заключалось в вопросе: «Ты не собираешься компенсировать мне всё, что я на тебя истратил?»
В своём понимании он казался едва ли не небесным благодетелем для этой необразованной крестьянки из глухого села. Он же закончил техникум!.. Он вытащил её в город, научил правильно работать, дарил ей ночи… И ему даже на ум не приходило, что к своим 20 годам Светлана с отличием закончила медучилище, имела диплом медсестры, умела трудиться и без его наставлений, а ночи с Матюхой для неё значили не так уж много после дневных перегрузок физическим трудом. До связи с ним она нигде не работала лишь потому, что в деревне работы не было, а добираться ежедневно в районный центр было слишком неудобно, учитывая удалённость её деревни.
Светлана уехала, оставив полный шкаф вещей, которые муж отказался отдать.
Спустя три месяца она родила сына Вадима; ещё через год в селе открылся медпункт, где ей и предложили работу.
Тем временем Анатолий снова зажил холостяцкой жизнью. К тому времени ему исполнилось сорок лет. Молодые женщины на него уже не обращали внимания, а более зрелых его обвисшие усы не интересовали. Он работал в одиночестве, как и хозяйничал, и спал. Как раз произошёл распад Союза, что привело к самоликвидации заготконтор, обесценились деньги. Это повлекло обнищание многих людей. Особенно болезненно это отразилось на Матюхе, у которого на счёту банка «Украина» находились около шестидесяти тысяч рублей. Банк канул в Лету вместе с деньгами вкладчиков. Года два после этого Матюха ходил с таким видом, словно придавили чем-то тяжёлым.
Пытаясь исправить положение, он трудился на пасеке, продавал мёд, выращивал свиней. Но сельскохозяйственная продукция далеко не всегда и не везде в цене, потому зачастую получалось, что прибыль едва компенсировала затраты. Мёд почему-то портился. Выбрасывать его было жалко, потому он перерабатывал его на водку.
В доме Анатолия снова воцарился беспорядок. Нужна была хозяйка – бескорыстная, глупее его, трудолюбивая. Где такую найти? Но Матюха нашёл. Её звали Людмилой. У неё была маленькая дочь, которую новоиспечённый муж потребовал оставить на попечение родителей жены.
– Ещё не хватало, чтобы я кормил чужих выплодков! – возмущался он.
Людмила провела в доме Анатолия десять лет. За эти годы тяжёлый труд превратил её в старуху. Она чрезвычайно поглупела. Чего греха таить, труд может не только облагораживать, но и влиять на рассудок…
Но даже эта неприхотливая женщина, не блистающая ни красотой, ни умом, ни вкусов, ни амбициями, однажды ушла от него. Сказав, что уезжает в столицу на заработки, она больше не вернулась. Даже вещи оставила.
С тех пор Анатолий живёт в полном одиночестве. Теперь он не занимается большими огородами, поскольку сил не хватает. Он больше не занимается и ростовщичеством, поскольку для этого нет капитала. Он сократил объём пасеки, потому что не сумел уберечь её от вредителей. Он продал лошадку и вместо неё приобрёл мотоблок.
Как-то к нему приехал сын, нажитый со Светланой. Взрослый человек сразу обратил внимание на «радушие» отца – на столе красовались блюда, при более тщательном знакомстве с которыми оказалось, что кушать-то нечего. Куриный холодец был приготовлен из самих лап, заливным толстолобиком отец назвал головы, совершенно лишённые мяса, салатом – порезанные солёные огурцы, водкой – пойло, изготовленное из прокисшего мёда. На прощанье папа, увидевший его впервые в жизни, предложил:
– Ну, ты заезжай, если что… Поможешь…
Недавно Анатолий отметил свой шестьдесят восьмой день рождения. Что он имеет? Ни денег, ни уважения со стороны окружающих, ни доброй памяти по себе в чьих-либо сердцах. Он совершенно одинок. И женщины, встречавшиеся в его жизни, оказались обманом. Вполне возможно, что в разладе отношений с ними содержалась и его вина. Но сейчас слишком поздно вспоминать об этом, и тем более, что-либо исправить.
Почему-то вспомнилась улыбка Маши. Этой женщине перевалило за шестьдесят, но до сих пор она сохранила миловидность и добродушие. А её улыбка всегда излучает нежность и… некий призыв. Показалось ему или нет?
Впервые Матюха задумался об этом ещё ночью, но тогда мысли ушли в иное русло. А сейчас вот перед внутренним взором снова проявился Машин образ. Он знал её с детства, она привлекала его ещё в молодости. Но тогда она казалась слишком маленькой и чересчур общительной. Но потом, по истечении многих лет, когда она успела похоронить мужа и превратилась в бабушку, при встречах она одаривала его улыбкой. Эх, Марья Васильевна!.. Что в твоей улыбке – неужели намёк?.. А что было бы, если бы он связал свою жизнь с самого начала с этой милой женщиной?
Эта мысль не давала Анатолию покоя до самого обеда. Наконец он не выдержал.
– А чего стесняться? – спросил он себя. – Мы же не молодые, стыдиться-то нечего…
Приодевшись, он вышел из дому и направился в другой конец улочки, где находился Машин дом.
Дверь открыла младшая из её внучек – смешливая девочка лет тринадцати.
– Бабулька, это к тебе! – крикнула она, обращая взор в сторону кухни. Там что-то затарахтело, упало, и в следующий момент перед глазами Анатолия появилась она. Её руки были перепачканы тестом, но глаза и уста, как всегда, излучали добродушие.
– Анатолий Ильич, вы?! – удивилась она.
– Простите, Марья Васильевна… – замялся он.
Уловив посредством интуиции, что причина, которая привела его к этому дому, несомненно важная, она пригласила его войти.
– Нет, что вы…
– А мы тут с девочками пироги готовим…
Он решился.
– Марья Васильевна, мы с вами уже давно не маленькие… Словом…
Она терпеливо ждала, глядя на него с любопытством и, как будто, призывом. Есть женщины, умеющие смотреть именно так, как и чувствовать, что надо ждать.
– Я слушаю, Толя…
«Толя… Как мило это звучит из её уст!» Старческая, морщинистая кожа на его лице покрылась едва заметным румянцем, как в пятнадцать лет.
– Маша, мы знакомы давно, Я хотел спросить…
– Ну же, Толя! У меня тесто…
– Извини…те… Просто я, видя вашу улыбку…
Женщина опустила взор. Природа ей подсказывала, когда его следует опустить.
– И вот я подумал: а если бы я когда-то попытался… Если бы между нами… Если бы мы поженились… Вы могли бы жить со мной?
– Толя, конечно же! Вы очень хороший, умный… Я была бы вам верной супругой. И со мной вы бы не превратились в бирюка, а до сих пор радовались жизни.
Она произносила эти слова мягко и просто, бесхитростно и честно. Её пышный бюст заманчиво колыхался в такт дыханию. Анатолий, не помня себя, воскликнул:
– Маша, а если бы сейчас?..
Она улыбнулась с непередаваемой печалью в глазах.
– Сейчас, когда нам почти по семьдесят лет? Нет, Толя… Потому что рассаду не высаживают зимой… Нет, нет… Извините, у меня там тесто…
С этими словами она одарила его прощальной улыбкой и скрылась за дверью. Постояв на месте ещё минуту или две, он услышал звонкий девичий смех. «Это, наверное, надо мной смеются,» – решил он и быстрым шагом направился домой. По пути в его сознании всё навязчивее пульсировала мысль: «А ведь всё могло сложиться по-другому!»
Придя домой, он налил полный стакан водки, выпил и, не закусывая, закурил. «Всё могло быть иначе, – снова подумал он. – У меня могла быть хорошая жена, любимые и желанные дети. И они сейчас приезжали бы к нам… И мы вместе с Машей готовили бы для них пироги…»
Он снова выпил. «Я никому не нужен, я прожил ничтожную жизнь, – продолжал рассуждать он. – Причина моих неудач во мне самом. Следует это искоренить, как искореняют сорняки…»
С этой мыслью он извлёк из-под стола верёвку, закрепил её на потолке, сделал петлю. Выпив ещё полстакана и несколько раз затянувшись дешёвой сигаретой, он надел петлю на свою тонкую шею и оттолкнул табурет. Его тщедушное тело извивалось в борьбе за жизнь совсем недолго, всего минуту.
… В течение следующей ночи снова дул крепкий ветер. На следующее утро в дверь постучались. Под легкими ударами женских пальцев она открылась сама собой.
– Ау, Анатолий Иванович! – окликнула женщина, проходя в прихожую. – А я вам пирожков принесла… Толя, где же вы? Мои девочки не против, чтобы вы стали для них дедушкой…
Но в комнате царил запах смерти и тлена…
Виорика
1
Макс проснулся в холодном поту. Его снова мучил кошмар. Как иначе назвать постоянно повторяющийся сон, во время которого человек видит себя в опасности? Его преследовали, выкрикивая угрозы; к нему тянулись длинные костлявые руки, стремясь схватить за ноги; его догоняли, валили наземь, над ним угрожающе склонялись десятки лиц… Точнее, черепов с пустыми глазницами…
Он пытался сопротивляться, вырываться, бежать, но тело оставалось неподвижным, подчиняясь чьей-то могущественной воле, какому-то всевластному сатанинскому приказу. К его горлу тянутся чьи-то пальцы, сжимают его мёртвой хваткой. Он не в силах даже закричать, но в последний миг находит в себе силы проснуться с криком:
– Виорика!!!
Сон, каким бы он не казался страшным, можно было бы с презрением отбросить куда-нибудь подальше от чердака, называемого памятью… если бы он не являлся частью реальности. Как и Виорика.
Вытирая чело от липкого пота, Макс пытался привести в порядок свои мысли. Нет, этого не может быть!..
2
Если наблюдать закат с обрывистых берегов Днестра, он кажется очень красивым. Могучая река катит свои мутные и бурные воды в течение многих тысяч лет, но в истории, пожалуй, ещё не было поколения, которое не любовалось бы этими закатами. Не только закаты, но и восходы солнца здесь необычайно красивы, как и сама река, деревья, берега, и даже ласточки, вылетающие из-под этих берегов яркими стрелами. Их здесь миллионы, десятки миллионов – столько же, сколько норок в обрывах, где эти птицы гнездятся.
Дивный край с удивительной природой, дикими легендами и непредсказуемым будущим. Серёга и Макс, аспиранты из столичного вуза, не зря попросились сюда. Кроме того, у Сергея здесь проживала родня в особе бабушки. Что касается Максима, ему было все равно, куда ехать, лишь бы поскорее сдать работу по геологии Приднестровья и приступить к написанию диссертации. Иначе что делать двум молодым парням в месте, которое отстоит от ближайшей деревушки на десять километров?
В тот памятный вечер Серёга намеревался пойти к бабушке. Он ещё приглашал Макса, но тот отказался, – то ли под влиянием очарования вечера, то ли хотел остаться наедине с собой, чтобы закончить работу при свете фонаря. Так или иначе, Макс вздохнул с облегчением, когда остался в полном одиночестве.
Умилённым взглядом он проводил солнышко, уловив тот момент, когда нижний край диска спрятался за линией горизонта; потом засел за работу, периодически подбрасывая в костёр хрупкие ветки. Палатка, словно дожидаясь его, радушно раскрывала вход. Мирно светили звёзды, вот-вот взойдёт Луна. Долго чирикали сверчки, убаюкивая и внушая спокойствие. Часа в два, наконец, закончив последний абзац, Максим решил поддаться влиянию Гипноса и полез в палатку. Однако по какой-то причине он не мог уснуть около часа, перебирая в уме основные моменты только что законченной работы. Потом его мысли устремились в ином направлении. Он вспомнил свою недавнюю любовь, которая, как это часто случается в юности, ушла столь же внезапно, как и пришла. Её звали Наташей. С этой русоволосой девушкой было интересно… поначалу. А потом она начала претендовать на его личное время – на те моменты, когда утончённая творческая натура стремится побыть в полном одиночестве. Эгоистка…
Максим отключился часа в три, если не позже. Но едва его сознание погрузилось в пелену сна, ему показалось, будто земля под его телом задрожала. Послышался отдалённый грохот. «Что это?» – удивился он, но тотчас же забылся в крепком сне.
Когда он проснулся, солнце уже взошло. Жаль, потому что он любил встречать рассвет. Но ушедшего не вернуть. Потому, вздохнув, Макс раздул костёр и поставил чайник. Вскоре вода закипела и от палатки распространился аромат кофе. Сделав бутерброд, Макс начал скромный студенческий завтрак. В палатке находилось немало еды – тушёнка, консервы из рыбы, какие-то салаты, – но парень не хотел загружать желудок с самого утра. Он вообще не привык завтракать в полном смысле слова, потому что наполненный желудок мешает работе мысли.
Утренние птички, которых так любил слушать Макс, к этому времени отчирикали положенное и, оставив в окрестностях палатки гробовую тишину, улетели искать пропитание. Без их звуков было скучно, потому молодой человек включил мобильный телефон, в котором содержалось немало музыки.
Как раз звучала «История любви» Поля Мориа, когда Макс услышал сзади неясный шорох. Оглянувшись, он увидел незнакомую девушку. Откуда в этих местах могла появиться девушка, да ещё в одиночестве? Но в тот момент его взволновало не это, а то, что её наряд показался странным.
Конечно, ему приходилось в студенческие годы участвовать в конкурсах художественной самодеятельности, поэтому с народными костюмами он был знаком. Они были сшиты из атласа, который всякий раз приходилось проглаживать. Это надоедало… Но девушка была одета в костюм из более жёсткой ткани. Кроме того, украшения, принятые в женских кругах, на её груди выглядели… естественно. Не так, как у студенток или артисток, которые цепляют на себя всё, что могут. На девушке были бусы особенные, предназначенные именно для праздника. И обувь… не такая, какую привык видеть Макс. Лишь после этого секундного размышления ему в голову пришёл вопрос: «Откуда она взялась?»
Она поздоровалась первой:
– Здоровенькі булы!
Ему следовало ещё в ту минуту обратить внимание на необычность приветствия. В наших краях так никто не здоровается. Оборот устарел! Но Макс, едва взглянув в глаза девушки, был ошеломлён её красотой: линии лица были правильны, как из-под кисти художника-романтика, фигурка, ножки, руки, – словно выточенные знаменитым ваятелем, поражали и привлекали к себе. Макс заметил, что под расшитой замысловатыми узорами сорочкой отсутствует бюстгальтер. «Странно!» – мысленно усмехнулся он.
Впрочем, в этой глуши, располагающейся между Могилёв-Подольским и Ямполем, можно встретить что угодно…
– Привет, красавица! – воскликнул он, но тотчас же счёл необходимым исправиться: – Доброго дня!
– Я також люблю, коли грають музики, – произнесла она нежным голоском.
Подобной красоты ему не приходилось встречать нигде и никогда. Даже на картинах знаменитостей европейского масштаба. Он смотрел на незнакомку, будучи не в силах оторвать взор от её глаз, не замечая вокруг ничего. Наконец, ему пришло в голову, что она может быть голодна.
– Дозвольте, пані, пригостити вас кавою? – спросил он дрожащим голосом.
– Кавою? – почему-то удивилась она. – А що то таке?
«Она шутит! – встрепенулся Макс.
– Це напій такий. Мені смачно. Відчуваєте, як пахне?
– Та пахтить добре, а чи його приємно їсти?
– Їсти?! Та ні, каву треба пити.
Максу на миг показалось, будто девица подшучивает над ним. Он уже хотел произнести какую-нибудь колкость, характерную для подобных случаев, но снова заглянув в те чудесные лаза, заставил себя поверить в её неведение. Он постарался намешать в чашку побольше сахара, и не ошибся. Кофе очень понравился новой знакомой. Правда, она каким-то странным взглядом рассматривала пластмассовую чашку, но в тот момент он не придал этому значения.
– Я – Макс… Максим. А вас як величати? – поинтересовался он.
– А я – Віоріка, – ответила девушка, застенчиво опуская взор.
– Віоріка? Дивне ім/я… Але напрочуд гарне…
От этих слов личико девушки покрылось румянцем.
Этот румянец тоже мог показаться странным, необычным, поскольку современные девицы принимают похвалы как должное.
– А хто ви, чим займаєтесь в наших краях? – поинтересовалась она.
– Я? Я – геолог. Вивчаю природу вашого краю, – невозмутимо ответил он, любуясь её глазами.
Потом они отправились, по её настоянию, в деревню. С её слов, поселение, в котором она жила, было небольшим. Почему-то девушка настояла, чтобы он никому из встречных не отвечал даже на приветствия, особенно на вопросы. Ему всякий раз становилось неловко, когда люди с ним здоровались, а он не мог себе позволить ответить тем же.
