Kitabı oku: «Казаки, взгляд с другой стороны. Неизвестная история», sayfa 2
Господарь внял этому совету, выплатил жалованье пехоте и на четвертый день выступил из своей стоянки при звуке труб и рогов, направляясь к неприятельскому лагерю, находившемуся в 12 милях. Девятого июня он расположил свой стан в трех милях от неприятельского; здесь к нему явились казацкие предводители для решительного совещания. В казацких рядах слышались одушевленные возгласы, требовавшие немедленного нападения на грозного врага, смущенного уже значительно столь частыми поражениями.
Впрочем, казаки высказывали некоторое смущение: они не могли лично проверить известий за незнанием турецкого языка и не доверяли приближенным Ивонии. «Господарь, говорили они, колеблется и доверяет более всего лицу, которое мы считаем подозрительным. Вследствие этих недоразумений, весьма опасных в настоящем положении дела, нам необходимо лично объясниться с Ивониею». Предводителя казаков, вследствие этой молвы, поспешили явиться к Ивонии и Сверчовский, попросив слова, сказал от имени всех товарищей следующую речь: «Уважаемый господарь! Мы поныне были тебе непоколебимо верны, и ты сам прекрасно знаешь, какие услуги мы оказывали тебе в совместной борьбе с свирепым врагом. Мы вновь готовы сражаться по твоему призыву до последней капли крови, так что враги проникнут в Молдавию разве по нашим трупам; но мы считаем необходимым хорошо сообразить и обдумать дело, мы не желаем бросаться в битву наобум, не имея точных сведений ни о количестве, ни о плане действий врага; бросившись неосмотрительно, мы можем попасть в ловушку, в которой нас перебьют подобно бессмысленному стаду. Потому ты должен нам обстоятельно изложить свои намерения относительно предстоящей кампании».
Ивония, тронутый словами Сверчовского, глубоко вздохнув, ответил: «Храбрые рыцари! Вы для меня дороже жизни; я умею вполне оценить вашу храбрость, которую я лично видел на деле, и заслуги, оказанные вами в минувшей кампании. Я менее всего желаю легкомысленно бросать вас в жертву врагам, но я должен заботиться о том, чтобы замыслы неприятеля не увенчались успехом. Вблизи от нас расположено мое войско под начальством Черневича; он первый встретил врагов и успел хорошо разведать их замыслы. Это важное поручение я возложил не на первое встречное лицо, но именно для этой цели я выбрал человека, который доказал мне верность и преданность среди обстоятельств весьма тяжелых и неблагоприятных, который был товарищем моим в изгнании и ссылке. Лично от него я знаю, что количество турок не превосходит 15,000 человек, но если даже допустим, что их вдвое больше, то я полагаю, что мы успеем с Божьею помощью справиться с ними». Выслушав этот ответ, Сверчовский просил Ивонию, чтобы он совокупил все свои силы в одно место, и чтобы разрешил казакам отправиться в разъезд под его начальством с целью захватить в плен кого-либо из турок и таким образом получить возможность выпытать точные сведения о количестве турецкой армии и о планах ее действий. Ивония охотно согласился с этим предложением и отправил с Сверчовским начальника своей конницы Иеремию с 6,000 отрядом молдаван. Посланные наткнулись на пути на разъезд турецкий, состоявший из 6,000 отборной конницы; произошла незначительная стычка; турки очень скоро рассеялись и обратились в бегство. В плен захвачен был один из турок, израненный и почти умиравший; он рассказал, что турецкая армия весьма малочисленна; но казаки сообразили, что он говорит неправду, ибо сама численность отряда, посланного в разъезд, указывала на то, что армия должна быть весьма значительна. Они изложили Ивонии свои соображения, советуя ему серьезно обдумать свое положение и проверить правдивость сообщений Черневича, которому он доверяет слишком слепо. Ивония, как сказывают, ответил кратко: «Нечего смущаться и страшиться. Я знаю сам, кому должен доверять; мы вскоре убедимся, какова численность неприятельской армии; что до меня касается, то я прибыл сюда для того, чтобы защищать мое отечество от врагов до последнего издыхания».
Вслед за тем Ивония придвинул свой лагерь к озеру, соединяющемуся с Дунаем, и распорядился, чтобы доставлены были свежие лошади для той конницы, которая в предыдущую ночь ходила в разъезд против турок, для того, чтобы она не отставала от остального войска. Вблизи неприятельского лагеря возвышался холм: Ивония въехал на его вершину с своею свитою, желая обозреть расположение врагов, но это оказалось невозможным, потому что турецкий лагерь был прикрыт другою, более к нему близкою возвышенностью. Он увидел только в четырех различных местах турецкие пикеты, которые передвигались вокруг своею лагеря, стараясь укрываться за возвышенностями от взоров молдаван. В виду близости неприятеля Ивония разделил все свое войско (которое состояло из 30,000 солдат и множества челяди) на 30 отдельных отрядов; пред каждым из них он расположил большие осадные орудия, выбрасывавшие огненные ядра; таких орудий он имел 80. Многочисленную свою пехоту он отделил от конницы и предполагал сам оставаться возле нее; но пехота, увидев это намерение и заботясь о его безопасности, обратились к нему с просьбою, чтобы он переехал под защиту польских казаков, где его жизнь и свобода будут гораздо лучше обеспечены; ибо молдавская пехота состоит из крестьян, вооруженных весьма плохо, почти исключительно косами, луками, кривыми турецкими саблями и дубинами: крестьяне эти отличались особенною преданностью Ивонии.
Когда войско было устроено в крепком боевом порядке, Ивония, раньше чем приказал подать сигнал к атаке, въехал еще раз на вершину возвышенного холма, для того, чтобы рассмотреть расположение неприятелей; он увидел такое огромное количество врагов, которое превосходило всякое ожидание; теперь только он убедился, что Черневич изменил ему и завлек его в засаду, он немедленно приказал призвать его, но Черневич ответил, что он не может явиться, потому, что уже отправляется на бой с турками за интересы господаря – под его предводительством находилось 13,000 прекрасной, приученной к бою конницы. Наконец дан был боевой сигнал и Черневич первый вступил в битву. Турки ожидали сражения, выстроив свои силы в боевой порядок. При первом столкновении Черневич, условившийся с врагами, приказал своему отряду опустить знамена, снять шлемы и, положив на землю копья и мечи, преклонить головы. Турки, увидев, что отряд этот сдается добровольно, подняли вверх оружие и приказали сдавшимся вступить в свой лагерь. Измена Черневича наполнила ужасом остальное войско Ивонии; оно подалось назад; господаря известили о случившимся, заявив ему, что все потеряно. Но известие это не поколебало его решимости, он сохранил в несчастии богатырский дух, ободрил своих солдат и приказал атаковать турок. Но турки, увидев отступление и колебание молдавского войска, уже налегли на него всеми силами и стали его гнать перед собою; увидев бегство своих передовых отрядов, Ивония воспылал яростью и приказал открыть по ним пушечный огонь; таким образом эти отряды молдаван подверглись двойной опасности: от турок и от своих. Между тем турки выдвинули вперед сдавшихся молдаван, и прикрываясь их рядами, по трупам их двигались на центр армии Ивонии через ручьи молдавской крови. В это время казаки по своему обычаю ударили с, боков на турок и произвели значительное замешательство в их рядах. По следам их многие молдаване, отличавшиеся лучшим вооружением или большею телесною силою, успели проложить себе путь и храбро напали на врагов. Смешались крики команды, возгласы радости, стоны раненых, бряцание оружия, свист стрел, сыпавшихся градом с обеих сторон; облака отражали этот смешанный гул. Турки, не будучи в состоянии выдержать напора молдаван, начали было отступать; уступая отчасти страху, отчасти же надеясь на военную хитрость, они рассеялись в разные стороны, рассчитывая увлечь молдаван в засаду, под выстрелы пушек, расположенных в закрытой позиции, но Сверчовский угадал опасность и громким голосом приказал остановиться польским и молдавским отрядам. Тогда турки вновь ударили на них свежими силами, но молдаване мужественно отразили атаку и возвратились в лагерь невредимыми. Ивония, обрадованный успехом, выстроил молдаван и поляков около своей артиллерии – все они наполнили колчаны стрелами, приготовили копья и стали ожидать нападения врагов. Турки, получив новые подкрепления, ободрились и вновь повели сильную атаку; составив густую колонну, они сломили бесстрашно линию молдаван. Последние бросились вперед и завязался кровавый рукопашный бой с равным с обеих сторон ожесточением; турки и молдаване валились с коней, люди выбивались из сил, оружие притуплялось; туман пыли и дыма от пушечных выстрелов покрыл солнце; в общем смятении нельзя было расслышать ничьего голоса; сражавшееся не видели друг друга, и артиллеристы потеряли возможность направлять выстрелы. Ивония, не потерявший бодрости духа, среди горячей схватки, громким голосом приказал своим войскам отступить под прикрытием пушек и собраться у своих знамен. Тогда турки отступили. Жители Мачина, смотревшие на битву с городских стен, увидев, что молдаване осиливают турок, стали бежать из города, исполненные страха, и искали спасения во внутренних турецких областях, ибо этот город лежит по ту сторону Дуная на турецкой территории.
После этой битвы, обе стороны, будто по условию, прекратили военные действия. Разразилась страшная гроза и проливной дождь хлынул на оба войска. Дождь этот причинил молдаванам большую потерю, ибо подмочил порох и пушки, оказывавшие им в битве самую существенную пользу.
(В этом месте Горецкий поместил рассуждение об истории изобретения пороха и о боевом значении огнестрельного оружия, которое мы опускаем, как эпизод, не имеющий непосредственной связи с историческим рассказом).
Когда буря миновала, турки и молдаване возобновили битву с удвоенною энергией; 20,000 турок, образовав колонну, напали на ту позиции, где стояла молдавская артиллерия, теперь уже безвредная, вследствие порчи подмокшего пороха; тем не менее молдаване мужественно сомкнули ряды и стали храбро отражать напор турок. В это время появились новые турецкие отряды и татарская орда, которая, видя, что ей более не угрожают пушечные выстрелы, оставила позицию, в которой до тех пор укрывалась, и вступила в бой. Татары бросились на молдаван с пронзительным криком, оттиснули их от пушек и обратили в бегство. Беглецов, рассеявшихся по обширному полю, турки умерщвляли подобно безоружному стаду. Только 250 казаков остались в строю. Таким образом, вследствие измены Черневича, решена была судьба войны и последовала окончательная гибель Ивонии. Господарь между тем ушел к своей пехоте, к которой примкнул и упомянутый выше отряд 250 казаков, которых турки не осмелились тронуть во время погони за молдавскою конницею. Прибежав к ним, Ивония сказал: «Вижу я, храбрые воины, что измена Черневича причинила нам совершенную погибель; уверяю вас лишь в том, что труп мой ляжет на том же месте, где вы погибнете от оружия врагов, и души наши вместе улетят в лучший мир». Сверчовский ему ответил: «Приближение смерти нисколько меня не смущает: совершенно естественно воину ожидать смерти на поле битвы; но для того, чтобы смертью нашею не доставить лишнего торжества врагам христианского имени, я полагаю, что нам следует отступить, пока еще имеем для этого время». Казаки немедленно спешились и, став в ряды пехоты, стали помогать тащить большие осадные пушки, которых было у Ивонии 60 штук. Сам Ивония потащил лично одну из них, под которую обыкновенно запрягали 12 лошадей, ибо он обладал изумительною силою; видя это, поляки выхватили у него эту пушку, предоставив ему другую, более легкую. Таким образом Ивония стал отступать с 20,000 отрядом своей пехоты, но вскоре оказалось, что пушки слишком тормозят отступление, потому их бросили, предварительно испортив так, чтобы они не годились туркам для стрельбы. Действительно, когда турки, овладев ими, попытались употребить их в дело, то они от первого же выстрела потрескались.
Между тем Ивония, истощенный и падший духом, отступал с своею пехотою, остатками конницы и несколькими пушками; отступление его происходило весьма медленно и было затруднено грудами трупов, валявшихся на поле битвы. В этот день он успел пройти едва 1,000 шагов; он остановился на месте, покрытом развалинами недавно сожженного села; здесь он расположил свой лагерь, окружив его валами во избежание внезапного нападения турок. В этом отношении он сделал ошибку, хотя, может быть, он и не мог поступить иначе, окружив себя укреплениями в местности, совершенно лишенной воды, ибо вскоре непреодолимая жажда должна была побудить к сдаче его войско. Июня 10-го, при закате солнца, турки, преследовавшее бежавших молдаван, наткнулись на лагерь Ивонии и осадили его. Очевидцы рассказывают, что их было такое множество, что нельзя было усмотреть конца их армии. Осажденные были окружены столь тесно, что никто не мог выйти из лагеря, и они были совершенно отрезаны от соседних сел, в которых можно было надеяться найти провиант; турки сожгли ночью эти села, устроив большие костры из строевого материала и поддерживая их в течение всей ночи для того, чтобы осажденные не воспользовались темнотою для бегства или для внезапного нападения. На рассвете 11 июня турки открыли пушечный огонь по лагерю Ивонии, но ядра не причиняли особенного вреда, ибо валы были достаточно высоки; перестрелка эта продолжалась три дня с значительным уроном турок, которых молдаване и поляки разили из-за валов меткими выстрелами. Heпpиятeли, сообразив, что нелегко будет овладеть лагерем, вступили с Ивониею в переговоры; они требовали, чтобы господарь сдался немедленно, положившись на милосердие турок и оставив надежду на свои расстроенные военные силы; ему представляли, что раньше или позже он должен будет сдаться, так как помощи ему не откуда ждать; потому он поступит благоразумно, если, обдумав свое положение, немедленно положит оружие, не проливая напрасно крови ни своего, ни турецкого войска. На предложения эти Ивония ответил: «Я вижу ясно крайность своего положения, хотя еще могу долго защищаться с своею пехотою, причиняя вам немаловажный вред; но отчетливо понимая безвыходное состояние, в котором я нахожусь, я изъявляю готовность к сдаче, но не приступлю к ней прежде, чем начальники ваши поручатся за мою неприкосновенность и принесут семикратную присягу в том, что они сохранят предложенный мною условия капитуляции». Сказав это, он приказал проводить из лагеря парламентеров, которые обещали вскоре принести ответ на его предложения. Затем Ивония, созвав поляков и молдаван, обратился к ним с следующею примерно речью: «День этот горестен для нас, храбрые воины! Мы должны или сдаться, или погибнуть от жажды среди этих укреплений. Решайте, что для вас желательнее: или сдаться, или затворить лагерные ворота и готовиться к неминуемой погибели, или выйти на бой и славно умереть, причинив врагу возможный вред? Смерть без сомнения служит исходом всякого бедствия: она освобождает тело от мучений и взоры наши от позорных зрелищ; она переселяет нас в вечную жизнь, где мы будет лицезреть величие Господа!» дальнейшую речь его прервали слезы; тогда поляки сказали ему в ответ: «для нас, Ивония, смерть никогда не была и не будет устрашением; потому, если ты решился выйти на последний бой с врагами, мы также охотно примем в нем участие и предпочтем славную смерть плену, в котором нас ожидает также гибель среди мучений и издевательств, ибо турки не имеют обыкновения сдерживать обещания, данные христианам. Но молдаване, не чувствуя влечения к славной смерти, советовали сдаться, если только Ивония имеет основания полагать, что турки исполнят принятые ими на себя обязательства, если же он сомневается в их искренности, то они предпочитают остаться верными господарю и рисковать жизнью вместе с поляками, чем предательски подвергнуться турецкому плену.
Иоаннес (Авксент) Каменецкий «История хотинской войны»
«Хроника» Авксента Каменецкого, сына Тер-Григора, является частью известной «Каменецкой летописи» («Каменецкая летопись» включает в себя несколько различных хроник и охватывает промежуток между 1143—1652 гг. Опубликована Г. Алишаном в книге «Каменец. Армянская летопись Польши и Румынии», Венеция, 1896, стр. 15—112, на армянском языке. Труд Авксента занимает стр. 68—110. Для первых двух-трех лет Авксент использовал рукописные материалы своего брата Тер-Григора. См. также стр. 69—91.). Хроника охватывает важнейшие события 1611—1624 гг. Автор фиксирует многочисленные факты, связанные с событиями не только местного значения, но и политической обстановкой, дипломатическими сношениями, военным» действиями, татарскими набегами, внутренней жизнью соседних стран, в особенности Молдавии, отношениями с Молдавией и пр.
Будучи представителем правящей верхушки армянской колонии в Каменце, автор пользовался доверием польских властей. Он был свидетелем и участником ряда событий в качестве доверенного лица и переводчика. Так, например, он повествует, что 24 (по старому стилю 14) августа 1613 г. пан Адам Гурский Посендек Каменецкий был отправлен польским правительством в качестве посла к турецкому султану. К этому посольству присоединился и Авксент, который выполнял обязанности переводчика и эконома (шафара) («Каменецкая летопись», стр. 75.). В 1620 г. в январе в Каменец по пути в Варшаву прибывают послы турецкого султана и татарского хана. К этому посольству приставляют Авксента, чтобы он как драгоман и смотритель, представил послов польскому королю (Там же, стр. 84.). Авксент Каменецкий был очевидцем также Хотинской войны. Так, описывая бои, которые происходили 15 сентября 1621 г., он пишет: «Это описание достоверно, ибо я, Авксент, пишущий это, был там и наблюдал своими глазами. То же, чего я не видел, я описываю на основании собранных точных сведений».
О том, как королевич отправился к войску и о прибытии казаков.
Тем временем мудрый и мужественнейший из королей христолюбивый Зикмунд был занят иными заботами, связанными с управлением страной, и сам не мог отправиться к войску. Поэтому он отправил туда молодого и любимого сына, единственного наследника Владислава вместе с сановниками и мудрыми советниками, среди которых были преславный Казановский и храбрейший немецкий военачальник Ваир. У Владислава под началом было 12000 мужей. Много благородных рыцарей и пеших воинов, укрепленных мужественным рвением и воинской храбростью, также отправились поспешно в славный город Илов. У них было страшное оружие и блестящие доспехи, кони с золотыми украшениями и дорогие колесницы, драгоценные одежды, окрашенные в весенние цвета, так что зрители поражались великой пышности воинов. И я, ничтожный Иоаннес, будучи там, явился очевидцем подобной славы.
Итак, через несколько дней королевич выступил. Множество же горожан двинулись громадными толпами, чтобы достойным образом проводить всеблагословенного королевича Владислава. Вслед за этим королевским приказом было предложено оповестить всю страну Польскую, чтобы были прекращены звуки музыкальных инструментов, лир и барабанов, арф и иных видов до тех пор, пока не будет устранена угроза.
После того, как недостойное и пустое веселье прекратилось, все устремились к церкви, чтобы в великой надежде читать молитвы и в беде призывать на помощь бога. И настолько преуспели в этом, что в городах и селах, монастырях и пустынях, во всех населенных местах до дня последнего боя, днем и ночью не прекращались колокольный звон и клики, песни, молитвы и церковная служба; [не гасли] светильники, приносились в жертву тельцы.
А королевич Владислав через шесть дней прибыл в наш богохранимый город Каменец, ночь провел в крепости, а на следующее утро правитель города и весь народ, в особенности же армяне, с большой пышностью проводили его до крепости Хотин. Когда же до крепости остался путь, равный полудневному переходу, об этом узнал полководец Ходкевич и выступил навстречу с многочисленными воинами. Один покорно, другой милостиво приветствовали друг друга и вместе прибыли к войску, 14 августа, в пятницу.
В один из дней, в четверг, прибыл русский военачальник по имени Бородавка и с ним 15 000 конных казаков, которые зовутся запорожцами. По дороге они встретили войско татар и турок и восемь дней сражались с ними, убили силистрийского пашу Хюсейна и многих других.
Неверные же не смогли сделать ничего похожего, лишь сбили с ног полковника Сагайдачного и то без вреда. Да еще 4000 казаков были отправлены полковником за добычей, и они не вернулись обратно, так как на них напали неверные и всех перебили. И все войско отомстило за Бородавку, о чем я скажу в другом месте.
О нападении турецкого войска на стан казаков и о позорном отступлении турок.
В субботу, 18 августа, турецкое войско снялось с места и с великими силами напало на польский лагерь, на ту часть, где были казаки. И начали палить из пушек и ружей, и так до вечера, но никому не повредили, так как казаки укрепились и держались с большой осторожностью и разили врагов. А поскольку казачье племя отличается великими познаниями в военном деле и хитростью, то они вышли не раньше, чем наступил вечер, а враг утомился от постоянных перебежек.
А в девятнадцатом часу воинственные казаки объединились и, перекрестившись, начали бить чужеродцев, пока те не выдержали и, повернув обратно, ударились в бегство. А казаки, преследуя их, избивали нещадно, так что бесчисленные мертвые тела покрыли всю землю. Но день был на исходе, они с победой вернулись обратно, взяв добычу и притащив две великолепные пушки. И такими смелыми подвигами отличилось в этот день казацкое войско, что ужас охватил всех язычников, и даже сам султан Осман с сановниками впал в страх, он немало сожалел, оплакивая гибель бесчисленных знатных магометан.
В воскресенье и понедельник турки не осмеливались вступить в бой, ибо скорбели о перебитых в прошлый день. Тогда Осман разгневался, приказал позвать великого князя, который зовется еэничери-агаси, и в кандалах отправил его в тюрьму. Одному паше приказал отрубить голову, другого же лишил сана, ибо они обещали в один день уничтожить польское войско. И вот, сказал он, за столько дней вы не принесли никакой пользы и даже способствовали гибели моих многочисленных воинов, перебитых бесчеловечными казаками. И здесь исполнилось слово пророка, который сказал: «Извне будет губить их меч, а в домах – ужас…».
Через два дня против казаков выступил с двадцатью тысячами вавилонский владетель Мюстефа-паша, но выступил тайно, чтобы никто не узнал об этом. Турки неожиданно напали на пеших воинов-христиан, которые защищали дорогу перед городскими воротами, в то время как войско обедало, и было этих воинов двести человек. Когда они увидели множество неверных, обратились в бегство, а те стали их преследовать и убили некоего благородного мужа, сотника, а с ним и пятьдесят других воинов. Того же, кто держал древко знамени, взяли живьем и доставили в турецкий стан. Захватили также знамя, которое по-турецки зовется байрак. Когда поляки прослышали об этом, они поспешно выступили и, приблизившись к неверным, обратили их в бегство, перебив 30 человек или более.
О том, как объединенное войско верующих вступило в бой, турецкое же не осмелилось выйти.
В среду августа все христианское войско, исповедовавшись и причастившись, испросив друг у друга прощение грехов, выступило с большой осторожностью, одновременно и быстро. [К тому времени удалось] снарядить кавалерийский полк. Пехота также была снаряжена, как того требует военное искусство, и длительное время ждала противника.
Увидев страшных и могущественных поляков, которые были облачены в стальные доспехи небесно-голубого цвета и стояли подобно несокрушимой скале или прочной стене, войско неверных охватил ужас и страх, они не осмеливались вступить в бой, но приволокли в лес громадные пушки, бросали оттуда на христиан ядра и громко восклицали: «Выходите вперед!» Видя нечестивые действия турок, поляки отступили; так же поступили и враги.
В этот день турецкому войску придали 4000 янычар, ибо пехота весьма поредела. В четверг христианское войско вновь подготовилось к бою, но враги, как и вчера, не пожелали выступить. Только немногие татары, обойдя Хотин, думали нанести коварный удар, но в хотинской церкви христиане выставили засаду – также 100 человек пеших воинов, – которые напали на противника, взяли трех пленных и доставили к гетману; иных порубили саблями, остальные бежали.
В пятницу и субботу иноплеменники четыре или пять раз предпринимали нападение на казаков, но, ничего не добившись, со стыдом поворачивали обратно. В воскресенье же августа все многочисленное и могущественное войско неверных со всех сторон, подобно темному облаку или потоку, не сдерживаемому волнами, настолько густо окружило армию христиан, что не было видно ни поля, ни гор. Установив повсюду огромные пушки, начали бить беспрерывно, так что, говорят, выстрелили более двух тысяч раз, попусту и не в цель, так что никому не смогли повредить. Также и христиане палили из пушек и ружей, сразили многих врагов. Сражались с варварами до вечера, и враги, придя в уныние, отступили.
В этот день казачье войско отстранило от должности своего великого военачальника, на его же место поставили смелого и воинственного мужа по имени Сагайдачный, который раньше был тысяцким. Сделали это по той причине, что по прибытии в Хотин он из жадности отправил в Богданию 4000 казаков, где они и погибли без пользы, причем, как было сказано выше, их товарищи пребывали в неведении. Через две недели Бородавка был обезглавлен в их лагере.
О казаках, о смерти гетмана и о том, как турки отпустили послов христиан.
В четверг же августа боголюбивый полководец Ходкевич отдал приказ казачьей коннице, стоявшей по эту сторону реки, перейти реку и выйти на тот берег, где стояло великое польское войско. Согласно приказу и желая перейти реку Турла, ночью выступили 1200 человек. Но недалеко от мостов скрывались 2000 турок, которые беззаботно дремали. Это были отряды паши Карахисара и Али-паши. Увидя это, казаки тайно напали на них и всех их перебили в шатрах, так что никто не спасся. Только арапа, принадлежавшего паше, поднесли в качестве дара королевичу, добычу же разделили между собой.
Услышав об этом, Осман преисполнился гнева и приказал войскам, чтобы на следующий день во всем могуществе напали на христиан, направив удар в особенности туда, где расположены казаки. И [турки] с великим рвением продолжали сражаться до вечера, дважды подходили к лагерю с пушками, стреляли из них и поспешно отходили.
Поляки же и казаки, спешившись, выходили из лагеря и вступали в бой. Сразили двух знаменосцев, головы их и знамена доставили королевичу, получив от него дары. Остальные же турки поспешно бежали как накануне и позавчера.
В субботу же сентября всеславный и богожеланный полководец Каруль Ходкевич почил во Христе, умер естественной смертью, завещав всем великое горе. Королевич Владислав, все войско и военачальники весьма оплакивали его и горевали, что в столь тяжелую и горькую пору он безвременно покинул преходящую жизнь и приобщился к бессмертию и бесконечности. Да восславит Христос его душу наравне с прошлыми святыми князьями и простит грехи осознанные и неосознанные!
В этот день турки вновь напали на казаков с многочисленными пушками, но ничего не смогли сделать. В этот день к турецкой армии приписали 14 000 янычар, сняв их с дворцовой охраны.
В воскресенье же вознесения св. креста султан приказал перейти реку с девятнадцатью пушками и бить по лагерю с этого берега. Большого вреда принести не смогли, за исключением того, что убили двух слуг и четырех коней. Не добившись успеха и на этом берегу, в неутешной печали повернули обратно.
После этого турки вернули нашего посла пана Желенского, а также и Батисту-сына, который явился к ним ранее. Они ознакомили младшего военачальника – старосту Сендомирского – с ответом турок, как и было приказано последними. Поляки же схватили Батисту-сына и два дня держали под стражей, дабы он не прознал и не донес неверным о смерти великого полководца, пока сам Сендомирский будет держать совет с королевичем – каким образом отправить прибывшего турецкого посла.
В этот день нечестивый султан Осман лишил должности своего великого визиря; начальник янычар также лишился славы, причем султан объяснил это тем, что вы, мол, приносите неудачу, поэтому-то столько времени прошло без пользы. И на их место назначил других, полагая, что эти будут удачливее и могущественнее и забыв сказанное: «Если господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его»..
