Kitabı oku: «Защитник 80-го уровня», sayfa 5
Уголовная политика в России
Борьба законодателя с правоприменителями
Уголовная политика – это деятельность государства и его органов по противостоянию преступности. Очень важно здесь выбирать слова, потому что они в значительной степени уже обозначают цели, которые ставятся перед политикой государства и его органов в отношении преступности. Уголовная политика имеет несколько составляющих. Собственно уголовно-правовая политика – это отслеживание тех деяний, которые представляются общественно опасными, посягают на интересы личности, общества, государства; эти деяния определенным образом формулируются, описываются, включаются в Уголовный кодекс, за них прописываются определенные наказания и т. д. Но есть еще такие составляющие, как уголовно-процессуальная политика, потому что существует определенная процедура привлечения к ответственности лиц, которые совершили преступления. А есть уголовно-розыскная политика – это раскрытие преступлений, выявление лиц, которые впоследствии становятся подозреваемыми и обвиняемыми. Можно, наверное, еще назвать уголовно-исполнительную политику, поскольку, после того как люди осуждаются за совершение преступлений, они препровождаются в места не столь отдаленные либо отбывают наказания, не связанные с лишением свободы. Также допустимо выделить уголовно-предупредительную, профилактическую политику.
Можно с уверенностью констатировать: уголовная политика есть, потому что есть преступность. В чем состоит преступность? Ответ на этот вопрос, казалось бы, прост: она состоит из преступлений. Действительно, то тут, то там совершаются разные отдельные преступные действия против личности, общественной безопасности, государственного управления: убийства, тяжкие телесные повреждения, кражи, грабежи, разбои, хулиганство, взятки и т. д. Их совершают конкретные люди, и из этого вроде понятно, что такое преступность. Преступность – это совокупность всех преступлений, которые совершаются за определенное количество времени на данной территории.
Как вы думаете, я правильно рассуждаю?
Нет, неправильно. Я задам вопрос: если преступность состоит из преступлений, то из каких – из тех, которые уже совершены, или из тех, которые еще не совершены, но обязательно будут совершены? Мы же прогнозируем преступность. Должен сказать, не столь давно выяснилось, что преступность не сводится к индивидуальным поведенческим актам, а представляет собой социальное явление, процесс. Насколько я помню, 9 февраля 1842 г. на заседании Бельгийской Королевской академии наук, литературы и изящных искусств выступил знаменитый в то время математик и астроном Адольф Жак Кетле, и его выступление было сродни эффекту разорвавшейся бомбы. Кетле сказал: «Мы можем рассчитать заранее, сколько человек обагрят руки в крови ближних своих, сколько станут мошенниками, сколько – отравителями. Здесь перед нами бюджет, который уплачивается с ужасающей регулярностью, это бюджет виселиц, рудников и тюрем». То есть Кетле, который подверг статистическому анализу динамику преступности, тогда фактически дал понять, что преступность – порождение общества.
Для того чтобы прогнозировать преступность, вовсе не нужно исследовать преступную волю конкретных людей, лезть в их души; достаточно взять определенные параметры развития общества: например, процесс урбанизации, миграцию, демографию, состояние экономики. Кетле в свое время анализировал такие страны, как Бельгия, Голландия, Англия, они прошли страшный период первоначального накопления, и ситуация в них была достаточно стабильной. Кетле эту ситуацию отразил и сказал, что цифры преступности носят стабильный характер. Затем к концу XIX в. ситуация стала меняться. Обострялись социальные проблемы, выросла преступность, и уже другой ученый, криминолог Энрико Ферри, сформулировал интересный закон – закон предельного насыщения общества преступностью. Имелась в виду, конечно, общеуголовная преступность. То есть, когда преступность достигает определенного уровня, она дальше расти не может.
Вспомню еще одно имя – выдающегося французского социолога Эмиля Дюркгейма. Он ввел в науку понятие «аномия», точнее оно переводится как «безнормность». Дюркгейм сформулировал то, что имеет отношение и к нашим дням: когда происходит резкое изменение общественно-экономического уклада, политического режима, когда сильно изменяются установки и предпочтения людей, исчезают старые ценности, дотоле признаваемые и почитаемые большинством граждан, а новые еще не наработаны, – это и есть период аномии, преступность начинает расти. Вообще-то это было известно и ранее, например, у китайцев есть присловье: «Чтобы ты жил в эпоху перемен» – это абсолютное проклятье. В России, как говорится, свои заморочки, и наш великий поэт писал: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые! Его призвали всеблагие как собеседника на пир». Но суть была такая: общественные перемены влекут изменения в динамике и структуре преступности. Дюркгейм сформулировал очень интересное положение «О норме преступности» и выдвинул утверждения, которые категорически отвергались у нас в советские времена. Он сказал так: «Существует норма преступности, если преступность выходит за эти рамки, растет – это плохо, но если она падает ниже определенного уровня – нам не с чем себя поздравить». Это было совершенно удивительно: как так?
Собственно говоря, наверное, хорошо, когда преступность снижается, снижается… И здесь мы выходим вот на что: какие цели уголовной политики могут быть сформулированы государством? Не впадая в иллюзии, в неадекватные представления о реальности. Я об этом говорю не случайно. На протяжении 70 лет на территории, где мы сейчас проживаем, господствовала коммунистическая утопия, она властвовала. Тогда в обиход была пущена фраза: «Нет таких крепостей, которые не могут взять большевики», и сформулированы абсолютно утопические цели, которые должны быть поставлены перед уголовной политикой. Перечитайте работу «Государство и революция» Владимира Ильича Ленина, это был человек очень мощного ума и выдающийся политик, но в то же время он был фанатиком, утопистом. В этой книге Ленин написал, что в связи с построением социализма, который переходит во вторую свою стадию – коммунизм, преступность будет вырождаться, исчезать, она пропадет как массовое социальное явление, как социальный процесс. И представьте себе, в 1961 г. была принята программа Коммунистической партии Советского Союза – не просто правящей партии, а единственной – тогда царил тоталитарный режим, то есть режим, при котором экономическая, политическая и социальная власть сосредоточена в одних руках. Ну, а КПСС считалась ядром советской системы.
Итак, в программе КПСС было записано (у меня это просто отчеканилось, так как в 1961 г. я уже давно был совершеннолетним): «В обществе, строящем коммунизм, не должно быть правонарушений и преступности» – буквально слово в слово, буква в букву. И даже был отмерен срок: через 20 лет должен наступить полный «-изм», и преступности не должно быть вообще. Что подвигло руководство страны к стремлению достичь этой совершенно заоблачной цели? После жутких послевоенных лет преступность второй половины 1950-х гг. закономерно стала снижаться. Но как только программу КПСС приняли и партия сказала преступности: «Да исчезай ты поскорее», она директивным воздействиям подчиняться отказалась. Помните, я вам сказал о социальном процессе? Это очень мощные социоэкономические, социокультурные факторы, которые продуцируют преступность на уровнях и не подчиняются начальственным командам.
И вот цель поставлена, а преступность не желает повиноваться велениям партии, растет, и наши правоохранительные органы начинают пинать за это. А кого еще пинать? МВД, следствие, прокуратуру, суды. Упреки какие? Плохо работаете. Это породило массовое сокрытие преступлений от учета. Понятно, что начальник отдела милиции хочет работать не плохо, а хорошо, но преступность на вверенной территории растет, хотя в программе партии записано, что она должна сокращаться. И вот примерно в 1960-е гг. зародилось то, что мы расхлебываем до сего времени. Сокрытие преступлений от учета, искусственное снижение показателей совершаемых преступлений и столь же искусственное поднятие их раскрываемости. Эта утопическая цель, которая была поставлена перед уголовной юстицией, породила еще одну страшную тенденцию – взвинчивание уголовной репрессии. Потому что в мозгах «стражников-наставников», стареющих, маразмирующих членов ЦК были какие представления? Невежественные. Мы строим коммунизм, но есть очень плохие люди, которые совершают преступления, значит, наказание недостаточно суровое, и пошло-поехало постоянное взвинчивание уголовной репрессии.
У нас смертная казнь стала превращаться в распространенную и постоянно применяемую меру наказания. Если до 1961 г. она применялась только за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, а за убийство смертную казнь то устанавливали, то убирали, то потом ее стали вводить за изнасилование при отягчающих обстоятельствах, за хищение в особо крупных размерах, за квалифицированные взятки, за совершение валютных операций (тогда это было страшное дело – хождение долларов, за такое расстреливали). И последняя иллюстрация абсолютного идиотизма той уголовной политики относится к 1966 г. Есть такое правонарушение, как хулиганство. Существуют действительно обоснованные сомнения в том, что оно должно составлять самостоятельное правонарушение, скорее всего, это мотивы, по которым совершаются самые разные деяния, может быть, против личности, против собственности. В общем, у нас довольно хулиганистая страна. И существовал такой слой выпивох, которые периодически устраивали драки, поколачивали жен. Это потом у нас произошла феминизация преступности, и в 1970-е гг. уже жены стали поколачивать мужей. Вот такие люди, совершавшие мелкие хулиганства, подвергались административному аресту.
Но наверху решили так: хулиганство – питательная среда для тяжких преступлений, и в 1966 г. вдвое была увеличена судимость за хулиганство. Людей, откровенно говоря, достаточно безобидных, никого не грабивших, не калечивших, не убивавших, отправили в места лишения свободы и решили, что преступности нанесли чувствительный удар. 1967 г. был годом некоторого снижения преступности, а с 1968 г. она стала непрерывно расти, причем начала возрастать тяжкая преступность, потому что бытовые и уличные хулиганы, побывав в местах лишения свободы, не исправились, а, наоборот, повысили свою «квалификацию».
Для чего я вам все это рассказываю? Для того чтобы вы поняли, как важно, чтобы государство формулировало действительно реалистические цели в уголовной политике. Немодный нынче Маркс был блестящим публицистом, особенно когда работал в газете. Он писал, что «со времен Каина мир никогда не удавалось ни исправить, ни устрашить наказанием». Хлестко и с первого раза, наверное, правдиво. Как ни наказывай, а преступность не исчезает. Но это односторонний афоризм: представьте, если мы ликвидируем Уголовный кодекс и все правоохранительные органы, – думаю, многие из нас просто не дойдут до дома.
Здравая, реалистическая цель уголовной политики может быть сформулирована как контроль преступности. Главное – не дать преступности выйти за рамки, очень трудно ее высчитать, но тем не менее норма для этого существует.
Приведу еще один пример подтверждения правоты Дюркгейма. У нас была выявлена криминологическая закономерность территориального распределения преступности. Территориально преступность выше в городе, чем в селе. Она выше в новых городах, чем в стабильных, имеющих довольно долгую историю. Преступность возрастает в городах-новостройках на первом этапе строительства, потому что приезжают мигранты, наблюдается разрыв между производственными и жилищными условиями, негде проводить досуг и т. д. Мы с группой исследователей приехали в один из городов изучать уровень преступности – по всем показателям преступность должна быть высокой, а она снизилась. Какая первая гипотеза? Я говорил вам о том, что делают люди в форме, которые хотят хорошо работать. Укрывают! Правильно, первая гипотеза – укрывают, и мы тоже так подумали. Но нет. Преступность снизилась реально. А знаете почему? На каком-то этапе город оказался терроризирован преступностью, и поэтому после 19 ч. он вымирал, на улицах нельзя было встретить ни одного человека. Днем квартиры пустыми не оставались, люди на работу не шли, кто-то всегда находился дома. Что, значит, произошло с квартирными кражами? Правильно, их не стало.
Вот иллюстрация мудрости Дюркгейма – преступность снизилась, но и жизни никакой. И в этом плане еще одна закономерность. Дело в том, что вообще в разных государствах по-разному можно использовать средства для борьбы с преступностью. Есть одна закономерность: преступность ниже в государствах тоталитарных при диктаторских режимах, их не связывают ни демократические, ни правовые нормы. Так было в Советском Союзе, в Китае, в фашистской Италии в течение определенного времени, потому что государство ничем не стеснено в борьбе с преступностью. Что такое тоталитарное государство? Это когда человек постоянно под контролем, когда могут проводиться повальные обыски, тотально прослушиваются телефонные разговоры, человек на досуге не может распорядиться своим временем, потому что он принудительно вовлекается в разные общественные организации. Если он не приходит, предположим, к такому-то часу на партполитпросвещение, то это отражается на его работе. Опять же преступность снижается, но и жизни никакой.
Попытаюсь объяснить, чтобы вы понимали, какие закономерности и ограничения здесь существуют. Мы в 1996 г. вступили в Совет Европы, и он стал нам пенять за то, что мы нарушаем международные правовые стандарты. В частности, у нас абсолютно бесчеловечные, близкие к пыточным условия содержания в следственных тюрьмах. И наши граждане, которые привлекались к ответственности, стали постоянно выигрывать дела против Российской Федерации в Европейском суде по правам человека.
