Kitabı oku: «Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942», sayfa 6

После того как командиры подразделений, прибывших для нашей поддержки, отправились к своим бойцам, офицеры 3-го батальона еще ненадолго задержались в штабе. Нойхофф сохранял очень серьезный и озабоченный вид, Хиллеманнс, как всегда, был занят своей ежедневной возней с бумагами. Кагенек, Штольце и Ламмердинг, действуя по принципу «только не показывать виду», как обычно подтрунивали друг над другом. И наши младшие офицеры не проявляли особого беспокойства по поводу завтрашнего дня. Напротив, казалось, что большинство офицеров никак не могли дождаться того момента, когда же начнется настоящее дело. Наконец Хиллеманнс сложил все свои бумаги и раздал отдельным подразделениям батальона копии приказа Нойхоффа о предстоящей 15 июля 1941 года атаке.

Этот приказ заканчивался словами: «Мы, военнослужащие 3-го батальона, офицеры, унтер-офицеры и рядовые, идем в бой с верой в нашу победу за фюрера, народ и отечество! На фронте, 14.07.1941. Подпись: Нойхофф, майор».

При свете последних лучей заходящего солнца я написал длинное письмо Марте, стараясь особо не касаться опасностей предстоящего боя. Я очень устал и был рад, что у нас оставалось еще несколько часов на сон. Только в 3 часа утра наши солдаты должны были занять свои исходные позиции.

* * *

До рассвета оставался один час. Наши хорошо замаскированные роты залегли скрытно от вражеских глаз в высокой траве, за кустами и на ржаных полях. Позади нас заняли позиции тридцать восемь артиллерийских батарей разного калибра, среди них и «Толстушка Лина», 250-мм орудие специального назначения.³² «Толстушка Лина» должна была заняться самым мощным вражеским дотом, из которого простреливался весь перешеек. Недалеко от меня занимали позиции четыре 88-мм зенитки. Они должны были вести огонь прямой наводкой по амбразурам и бойницам других русских дотов.

Поскольку до начала артиллерийской подготовки оставалось еще полчаса, Дехорн и я решили укрыться от полчищ комаров в моем «Мерседесе». Вегенер и водитель уже сидели внутри и курили. Я тоже решил закурить, отчасти чтобы хоть чем-нибудь заняться и отчасти чтобы отогнать комаров. Но так как комары продолжали яростно атаковать нас, мы вынуждены были поднять стекла. В машине воцарилась напряженная тишина. Скорее чтобы прервать тягостное молчание, нежели потому, что это было действительно необходимо, я обратился к Вегенеру:

– Вам понятна ваша задача?

– Так точно, герр ассистенцарцт!

– Хорошо!

Взошло багрово-красное солнце. Перед нами лежала заболоченная равнина, которая на некотором отдалении переходила в луга, а за деревней, на другом берегу обоих озер раскинулись поля, засеянные зерновыми культурами. Рядом с нашей машиной, укрывшись за кустами, стояли командиры 88-мм зениток и курили одну сигарету за другой.

Всех охватило нервное напряжение.

Вегенер взял свою сумку с медицинскими инструментами, попрощался с нами и отправился к штабу батальона. Мимо нас прошли Нойхофф, Хиллеманнс и Ламмердинг.

– Который час? – спросил я у Ламмердинга.

– Без двадцати одной минуты четыре! Через двадцать минут все начнется!

– Спасибо! Ни пуха ни пера! И смотри, чтобы тебя не принесли ко мне на плащ-палатке, Ламмердинг!

– Не бойся! Уж я сам справлюсь! – ухмыльнулся он.

Солнце поднималось все выше и выше над горизонтом. Уже совсем скоро должно было стать достаточно светло для стрельбы 88-мм зениток по точечным целям.

Командиры зенитных орудий побросали на землю свои недокуренные сигареты и не спеша направились к своим зениткам.

Глава 6
Прорыв линии Сталина

– Пошли! – сказал я Дехорну, вылезая из машины, и захлопнул за собой дверцу. Он соскользнул с заднего сиденья и закинул за спину свой вещмешок. Мы направились к ближайшей 88-мм зенитке.

Ее дуло было наведено на амбразуру дота слева от разрушенного моста. Командир орудия посмотрел на часы.

– Одна минута!.. Тридцать секунд!.. Пять секунд!.. – Он поднял руку. – Одна секунда!.. Огонь! – Его рука резко упала вниз. Раздался выстрел.

Все напряженно всматривались в дот. Первый снаряд почти попал в цель. Возможно, он ударил на ширину ладони выше амбразуры, однако взрывом сорвало маскировочное покрытие с вражеской бойницы. Этот выстрел «нашей» 88-мм зенитки был одним из сотен других выстрелов. Повсюду гремело и грохотало. Небо над холмом, где мы стояли, озарилось вспышками орудийных выстрелов, а земля задрожала под нашими ногами. Листья на кустах трепетали при каждом резком залпе орудий, а пороховые газы клубились над высокой травой. Воздух наполнился оглушительным грохотом, сокрушительная лавина огня обрушилась на деревню Гомели и на оборонительные сооружения по другую сторону от водяного рва.

Зенитка, около которой мы стояли, посылала выстрел за выстрелом свои убийственно точные снаряды в бойницы дотов. Однако даже в этом адском грохоте можно было различить глухое уханье «Толстушки Лины», которая вела огонь по большому доту слева от перешейка. Остальные доты находились под обстрелом 211-мм мортир, в то время как 105-мм гаубицы («18» и «18/40»), 150-мм пехотные орудия (гаубицы «18» и пушки «39») и дальнобойные 105-мм пушки «18» накрыли своим плотным огнем деревню Гомели и позиции в тылу противника.

Ярко вспыхнули первые деревенские избы, от прямого попадания они разлетались в разные стороны. В воздух со свистом взлетали камни, земля и бревна. Деревня Гомели дом за домом планомерно стиралась с лица земли. Мы увидели фигурки красноармейцев, выбегавших из горящих домов и замертво падавших на деревенских улицах. Трудно было даже представить себе, что кто-то в деревне сможет пережить этот сокрушительный, смертоносный обстрел. Безостановочно грохотали наши тяжелые 211-мм мортиры «18», обрушивая снаряд за снарядом на вражеские доты из стали и бетона. Но каким-то чудом они все еще продолжали стоять. В течение часа наша артиллерия вела массированный огонь по укреплениям линии Сталина, в то время как наша хорошо замаскировавшаяся пехота ждала своего часа.

Ровно в пять часов утра наводчики подняли дула своих орудий немного выше. Затем с неослабевающей интенсивностью они продолжили стрельбу, но теперь по второй линии обороны противника. Снаряды с воем проносились над головами бойцов наших штурмовых групп, когда солдаты 9-й роты Титьена и 10-й роты Штольце бросились вниз со склона холма и устремились к большому лугу, простиравшемуся до самой деревни. Уже через несколько минут они были в пылающей деревне. Сотни пар глаз пристально наблюдали за их продвижением вперед. 11-я и 12-я роты пока еще оставались в резерве.

– Пошли, Дехорн! – сказал я. – Теперь наше место в деревне!

Мы сбежали вниз с холма, пересекли равнинный участок и оказались у въезда в деревню. Над нашими головами засвистели пулеметные очереди, пули повсеместно поднимали фонтанчики пыли. Насколько мы могли судить, все вражеские доты имели более или менее серьезные повреждения. Но очевидно, некоторым из них удалось пережить обстрел, и теперь они вели огонь по нас. Мы пригнулись, пробежали несколько шагов и спрыгнули в придорожный кювет. Черный густой дым клубился над горящей деревней, заволакивая весь перешеек. Он висел над обоими озерами и окутывал упорно сражавшиеся вражеские доты. Когда на мгновение дым рассеялся, мы увидели, что бой все дальше и дальше смещается к выезду из деревни и концентрируется вблизи разрушенного моста.

Дехорн и я двинулись вперед, осторожно пробираясь мимо горящих домов. Мы старались держаться подальше от дороги, так как она постоянно простреливалась пулеметным и оружейным огнем. Повсюду лежали убитые русские, тела многих из них были ужасно изуродованы взрывами наших снарядов. Тут мы встретили солдата из роты Титьена, у него было пулевое ранение в плечо. Вместе с ним мы вошли в полуразрушенный дом, который, правда, не горел. Уцелевшая после попадания в него снаряда половина дома была пустой. Пулеметная очередь хлестнула по фронтону дома и по балкам.

– Внимание! Все в заднюю комнату, там безопаснее! – крикнул я.

Через несколько минут сквозное ранение плеча было обработано. К счастью, кость была не задета. Чтобы снять боль, я сделал солдату укол морфия, и вскоре он почувствовал себя лучше.

– Здесь самое подходящее место для батальонного перевязочного пункта, – сказал я Дехорну, а затем обратился к раненому: – Скоро здесь появится унтер-офицер Вегенер! Дождитесь его и передайте ему, что он должен оборудовать здесь перевязочный пункт!

Дехорн закрепил над дверью белый флаг с красным крестом, и мы снова двинулись в направлении выезда из деревни, где бой был в самом разгаре. Плотный вражеский огонь заставил нас использовать для укрытия все, что можно. В некоторых местах нам пришлось даже ползти по-пластунски. Передвигаясь таким образом, мы добрались до остатков деревянного моста. От моста остались лишь торчавшие из воды деревянные сваи и несколько поперечных балок. Весь перешеек находился под интенсивным перекрестным огнем противника, который велся из многих огневых точек, находившихся на противоположном берегу. И лишь большой дот слева, находившийся ближе всего к мосту, которого мы больше всего опасались, оставался нем и не подавал признаков жизни. «Толстушка Лина» хорошо выполнила свою работу. Зато дот, расположенный справа от моста, непрерывно отстреливался из всех видов оружия. Кроме того, его активно поддерживал своим пулеметным огнем третий дот, находившийся позади него на берегу озера.

Подступы к мосту были буквально усеяны телами мертвых красноармейцев. Тела еще двоих русских, наполовину погруженные в воду, свисали с деревянных мостовых раскосов. Эти солдаты погибли от огня из своего же дота, когда пытались перебраться на другой берег.

Противотанковые пушки Ноака были подтянуты ближе к мосту. Одно из его 37-мм орудий вело непрерывный огнь по сильно поврежденному, но продолжавшему оказывать на удивление упорное сопротивление доту справа от моста. В одну из амбразур этого дота попал снаряд, выпущенный из противотанковой пушки, и на ее месте теперь зиял огромный пролом. Теперь наши артиллеристы посылали в этот пролом снаряд за снарядом.

Снова повалили клубы густого черного дыма, перевалив через дорогу, непроницаемая пелена затянула весь перешеек. Темные фигурки замелькали в клубах дыма и устремились к мосту. В одной из них я узнал обер-фельдфебеля Шниттгера! Видимо, он со своими бойцами собирался преодолеть канал по уцелевшим обломкам моста, перепрыгивая со сваи на сваю и с одной уцелевшей поперечной балки на другую. Я изо всех сил старался не упустить отважных бойцов из виду. Однако густой дым, укрывавший их от русских, окопавшихся на другом берегу этого наполненного водой рва, вскоре скрыл их и от моих глаз.

Прошло несколько томительных минут. Затем дым начал медленно рассеиваться. Шниттгер и бойцы его штурмовой группы уже карабкались по склону на противоположном берегу канала. Под прикрытием облака дыма часть солдат переправилась через него вплавь, а часть перебралась на другую сторону по торчавшим из воды обломкам моста. Теперь они подбирались к упорно сопротивлявшемуся правому доту. Но мимо нас снова проплыло облако дыма, и они опять скрылись из вида. Сквозь дым и гарь до нас донесся треск немецких автоматов и взрывы гранат. Очевидно, штурмовая группа Шниттгера вела рукопашный бой с красноармейцами, которые занимали позиции между дотами. Дым снова рассеялся, и мы увидели на другом берегу еще больше немецких солдат. 37-мм противотанковые пушки Ноака прекратили огонь по правому доту, и теперь наши огнеметчики направили струи огня в амбразуры дота. Этого оказалось достаточно – он замолчал.

И хотя третий дот, находившийся правее на берегу озера, все еще продолжал яростно отстреливаться, наши саперы в мгновение ока положили на поперечные балки полуразрушенного моста длинные, узкие доски. И теперь одна боевая группа за другой устремились по этой импровизированной переправе на другую сторону канала. Пулеметным огнем из третьего дота были подстрелены два бойца, они упали с мостков в воду и утонули. Однако поток наших солдат, бегущих по мосту, не прервался ни на секунду.

Мы услышали, как с другого берега несколько раз прозвучал призывный крик: «Санитары! Санитары!» Я подумал о беспомощных раненых и уже не мог больше оставаться в своем укрытии. Вместе с Дехорном я бросился со всех ног к мосту. Мы побежали вперед, отчаянно балансируя на узких планках. Над нашими головами непрерывно свистели вражеские пули, но, к счастью, ни одна не задела нас. Оказавшись на противоположном берегу, мы остановились на несколько секунд, чтобы перевести дух, а потом, тяжело дыша, стали карабкаться по крутому склону к правому доту, который наши огнеметчики только что заставили замолчать. Окоп, находившийся прямо перед дотом, был занят нашими солдатами. Сразу за ним была глубокая воронка, образовавшаяся от взрыва снаряда, выпущенного из нашей 211-мм мортиры.

– Всех раненых сюда! – крикнул я и спрыгнул в воронку. В край воронки Дехорн тотчас воткнул белый флаг с красным крестом.

Трое легкораненых сами сползли в воронку, а еще одного солдата, раненного тяжело, принесли на плащ-палатке его товарищи. У него оказалось сквозное ранение легкого. К счастью, пуля не задела ни одного крупного кровеносного сосуда. Я сделал ему укол успокоительного и велел лечь на бок.

– Лежите абсолютно неподвижно! – сказал я ему. – Только при соблюдении полного покоя кровотечение может прекратиться!

На носилках принесли еще одного солдата. У него было тяжелое ранение в горло, и он сам находился в полубессознательном состоянии и, видимо, уже потерял очень много крови. Его пульс почти не прощупывался, и было непонятно, сможет ли он вообще выкарабкаться. Возможно, лишь немедленное переливание крови могло бы дать ему еще один шанс. К счастью, у меня был с собой аппарат Брауна – Мельзунгена для переливания крови в полевых условиях – надо было попробовать спасти раненого бойца.

– Срочно донора! – крикнул я одному из санитаров-носильщиков из 10-й роты. – Донора! С первой группой крови!

– Откуда ты это знаешь? – услышал я голос Штольце. Солдат с ранением в горло был из его роты.

– Первая группа подходит всем! – ответил я. – Но что это за кровь у тебя самого на руке?

– Да ничего серьезного! Простая царапина!

И действительно это оказалось легкое касательное ранение, которое я перевязал, пока мы ждали донора. Еще во время нашего пребывания в Восточной Пруссии я распорядился установить группу крови каждого военнослужащего 3-го батальона. Для упрощения дела я хотел использовать в качестве доноров только солдат с идеальной для переливания первой группой крови. Я проверил всех таких бойцов на сифилис, а потом составил список с указанием фамилии и подразделения. Но Мюллер знал все эти фамилии наизусть. И хотя при этом мы совершенно не учитывали резус-фактор крови, у нас почти никогда не было никаких осложнений при переливании крови в полевых условиях на передовой.

Как известно, у всех военнослужащих войск СС была татуировка с указанием группы крови, которую накалывали на правое предплечье. (Так у автора, в действительности татуировка накалывалась на левое предплечье с внутренней стороны. – Пер.) Это было очень практично: с первого взгляда врач мог определить, кровь какой группы нужна раненому и доноры с какой группой крови имеются в его распоряжении. Правда, позднее эта татуировка означала для многих военнослужащих войск СС, попавших в плен к русским, неминуемую смерть. С помощью этой татуировки их можно было легко опознать среди других военнопленных вермахта, и русские часто хладнокровно расстреливали их.

– Черт бы побрал этот проклятый третий дот! – проворчал Штольце. – Эти парни ни на минуту не прекращают стрельбу! Пока что мы обошли его, чтобы позднее выкурить их оттуда. Так как время от времени их пули все-таки попадают в цель!

Неожиданно Штольце исчез, а передо мной уже сидел донор. Это был вестфалец крепкого телосложения из Липперланда с венами как у лошади. Он оказался одним из первых, кто подобрался к доту, и вот теперь он опять был первым, кто сдавал кровь для своего боевого товарища. Вестфалец с улыбкой посмотрел на меня и сказал:

– Берите у меня столько крови, герр ассистенцарцт, сколько вам надо! У меня ее достаточно!

Мы чувствовали себя в нашей глубокой воронке в относительной безопасности. Немецкая артиллерия все еще продолжала вести огонь на разрушение по второй линии вражеских укреплений, но и русская артиллерия отвечала массированным огнем. К счастью, их снаряды не рвались в непосредственной близости от нас. Лишь вражеские пулеметы снова и снова посылали свои очереди у нас над головой, и нам приходилось постоянно пригибаться в своей воронке. Неожиданно совсем рядом раздался оглушительный грохот. Взрыв был такой силы, что игла чуть было не выскочила из вены солдата.

– Что это было? – спросил я его.

– Это наш Шниттгер! – с невозмутимым видом ответил донор. – Только что он взорвал стальную дверь четвертого дота! Если русские хотят удержать Шниттгера снаружи, им потребуется что-нибудь покрепче, чем их пресловутая русская сталь!

По его лицу было видно, что он очень гордится своим обер-фельдфебелем.

После того как я перелил тяжелораненому 500 миллилитров донорской крови, его уже посиневшие губы порозовели, а пульс стал более стабильным, и наполнение его улучшилось. Я отпустил коренастого вестфальца и ввел раненому еще 500 миллилитров физраствора, хлорида натрия. Пульс пациента уже почти пришел в норму, и теперь его жизни не угрожала непосредственная опасность. После того как я еще раз проверил давящую повязку, я с огромной осторожностью так закрепил ее на шее, что теперь ни при каких обстоятельствах не могло возникнуть сильное кровотечение.

Из всего гарнизона второго русского дота в живых остался только один боец. Однако он получил такие тяжелые ожоги от струи огнемета, что вряд ли можно было надеяться на то, что ему удастся выжить. Я дал перевязочный материал двоим русским пленным, которые, по их словам, немного разбирались в оказании первой медицинской помощи, и поручил им перевязать своего тяжелораненого товарища, а также позаботиться о других раненых русских.

Тем временем все роты нашего батальона переправились на восточный берег канала. Вслед за этим они развернулись в цепь, чтобы атаковать тыловые укрепления линии Сталина. Но самая тяжелая работа была уже выполнена! Перешеек у деревни Гомели был захвачен с ходу, а самые боеспособные и мощные вражеские доты выведены из строя. С помощью нескольких русских пленных наши саперы минут за сорок построили новый прочный мост на обломках старого деревянного моста. Теперь по нему уже медленно перевозились первые пехотные орудия.

Оказав медицинскую помощь всем раненым, находившимся в нашей воронке, Дехорн и я бегом вернулись в деревню на батальонный перевязочный пункт. Перед его дверью стояли наши лошади Макс и Мориц, запряженные в телеги.

– Ну вот и славно! – сказал я Дехорну. – Мюллер уже здесь! Все идет по плану!

Мы направились к входу в заднюю комнату, и я позвал Вегенера. Однако никто не отозвался. В дверном проеме показался встревоженный Мюллер.

– Унтер-офицер Вегенер ранен… в голову! – сообщил он.

Я не на шутку встревожился и поспешил вслед за Мюллером. Вегенер лежал на полу на охапке соломы вместе с другими ранеными. Он был в сознании, но его пропитанная кровью повязка свидетельствовала о том, что у него очень серьезное ранение. Я осторожно размотал бинты и снял временную повязку. Пуля вошла в затылок с правой стороны, прошла через голову и вышла через правый глаз. Я был рад, что при этом у Вегенера не наблюдалось никаких признаков паралича, однако никак не мог понять, как такое могло случиться с ним в деревне Гомели, где уже не осталось ни одного красноармейца.

– Как это произошло?

– За домом! – слабым голосом прошептал Вегенер. Ему было трудно говорить, и он замолчал.

Мюллер продолжил:

– Здесь, за домом. Вегенер хотел принести еще соломы, и, когда он нагнулся, пуля попала ему в голову. Я стоял рядом и втащил его в дом!

«Как же бедняге не повезло! – подумал я. – Получить шальную пулю в голову, когда бой за Гомели уже давно закончился!»

Правый глаз Вегенера был полностью выбит выстрелом. Только верхнее веко и несколько клочков окровавленного мяса еще висели над глазной впадиной. Нижнее веко и часть скуловой кости отсутствовали. Входное отверстие в нижней части затылка оказалось совсем небольшим, и кровотечение было незначительным – всего лишь слабое капиллярное кровотечение из мелких сосудов. Я наложил на голову Вегенера свежую повязку, которая оставляла открытым левый глаз. Потом сделал укол для улучшения кровообращения и ввел болеутоляющее средство.

– Правого глаза у вас больше нет! – сказал я. – Но, не считая этого, в остальном специалисты снова приведут вас в порядок! Будете как новенький! К счастью, мозг не задет, и вскоре вы научитесь видеть левым глазом так же хорошо, как раньше видели обоими. Ну, не унывайте, дружище, – для вас война закончилась!

Прибыла наша санитарная машина. Между тем Вегенер заснул, и его пульс был вполне удовлетворительным. У остальных пациентов ранения были легкие, и Мюллер быстро оказал им медицинскую помощь. Вместе с Дехорном я запрыгнул в санитарную машину, чтобы сначала забрать раненых из воронки. Вегенера мы собирались забрать на обратном пути. Легкораненые должны были дожидаться следующей санитарной машины.

Наша санитарная машина осторожно поехала по только что возведенному новому мосту. Тем временем прекратился огонь и из третьего вражеского дота. И хотя Штольце рассматривал этот дот как свою личную добычу, окончательно сломить сопротивление гарнизона этого дота в конце концов удалось Больски. Он возглавил несколько бойцов из роты Шульце и атаковал бункер в лоб. Это была отчаянно смелая акция, но она завершилась полным успехом. Что касается личного мужества, то Больски честно заслужил свои шпоры в боях у деревни Гомели.

Теперь наша артиллерия направила свой огонь на перешеек у деревни Далецкое, находящейся в трех километрах восточнее, а вражеские батареи, в свою очередь, открыли ответный шквальный огонь. Правда, когда мы загружали раненых в санитарную машину, русские стреляли где-то в другом месте, и нам можно было не опасаться. Состояние тяжелораненого, которому было сделано переливание крови, оказалось вполне удовлетворительным. Это обрадовало меня больше всего остального, что произошло в это богатое на события утро. Ведь когда я увидел его впервые, то посчитал, что он вряд ли выживет.

Санитарная машина осторожно двинулась в обратный путь в деревню, чтобы забрать унтер-офицера Вегенера. Потом она отправилась на дивизионный медицинский пункт. Обычно такие веселые глаза Дехорна были непривычно печальными, когда он смотрел вслед машине, увозившей Вегенера. Он принял близко к сердцу расставание со своим другом. Вот так война впервые ударила и по нас…

Мы с Дехорном отправились в путь в сторону деревни Далецкое, на которую наступал наш батальон. Я взглянул на часы, было 8:45. Бой продолжался менее четырех часов. На обочине дороги мы увидели березовые кресты на пяти свежих могилах. Двое погибших были из 9-й роты Титьена, один из 10-й роты Штольце и один из 12-й роты Кагенека. Пятый погибший оказался сапером.

– Кто именно погиб? – спросил я солдата, который установил кресты и теперь вешал на каждый из них стальную каску.

Четверых из них я не знал, а вот пятого я помнил. Это был один из близнецов из роты Штольце. Я вспомнил о том замешательстве, которое близнецы вызывали среди юных девушек Литри. А также об игре в гандбол против 9-й роты в Филипуве. Они были очень хорошими гандболистами, и один из них забросил решающий мяч. После игры каждый из них, хитро посмеиваясь, уверял, что победный мяч забросил не он, а его брат, и никто из нас так и не узнал, кто же из них сделал это на самом деле. И вот один из них был мертв. Потеха закончилась.

– Где же его брат-близнец? – спросил я у солдата.

– Он только что ушел – сразу после того, как похоронил брата. Да вон же он!

С этими словами он указал своей короткой саперной лопаткой на песчаную дорогу, ведущую на восток. Да, действительно, это был он, – брат-близнец убитого медленно брел по дороге, понуро опустив голову. Я почти физически ощутил то страшное одиночество, которое должен был испытывать он. В некотором отдалении раздался треск наших пулеметов. Шедший впереди нас солдат пошел еще медленнее. Неожиданно он свернул с дороги в лес.

– Надеюсь, он не собирается пустить себе пулю в висок? – забеспокоился Дехорн.

Мы перешли с шага на бег. Сухие ветки затрещали под подошвами наших сапог, когда мы вбежали в подлесок. Каждую секунду мы опасались услышать роковой выстрел. Потом мы увидели близнеца. Обхватив голову обеими руками, он сидел на стволе поваленного молнией дерева, а его плечи сотрясались от душивших его рыданий. В этот момент для него не существовало ничего вокруг. Поло вина его мира осталась позади, под скромным березовым крестом.

– Пусть он побудет один, Дехорн! – прошептал я. – Человек, который способен плакать, не станет кончать жизнь самоубийством!

Выбравшись на дорогу, мы встретили Титьена. По его словам, большинство дотов первой оборонительной линии противника было уничтожено. Почти все гарнизоны этих дотов, даже оказавшись в безвыходном положении, храбро сражались до последнего человека. В плен удалось взять всего лишь несколько красноармейцев.

Наш батальон быстро продвигался вперед. Однако в нескольких сотнях метров от деревни Далецкое противник, окопавшийся на крестьянском хуторе, оказывал ожесточенное сопротивление. Огнем нашей артиллерии хозяйский дом и надворные постройки вскоре были подожжены. Несколько минут спустя в одном из окон показался белый флаг: русские сдавались. Наш батальон продолжил путь.

Мы подошли к реке, протекавшей поперек направления движения батальона, через которую был переброшен большой мост. За рекой простирался довольно обширный заливной луг, усеянный воронками от снарядов, который вдали переходил в темный лес. Рядом с мостом грозно возвышался целехонький дот из серого железобетона. Противотанковые пушки Ноака заняли позицию и открыли по нему огонь, посылая снаряд за снарядом в бойницы дота. Однако со стороны дота не прозвучало ни одного ответного выстрела. Не встречая никакого сопротивления, наши гренадеры устремились по мосту на восточный берег реки. Двигаясь перебежками от одной воронки к другой, они подбирались к продолжавшему безмолвствовать доту. Вот трое бойцов оказались уже совсем рядом с дотом. Распахнув бронированную дверь, они швырнули внутрь гранаты. Глухо ухнули взрывы, и снова воцарилась мертвая тишина. Ворвавшись в дот, бойцы штурмовой группы обнаружили лишь комиссара, убитого выстрелом в затылок, и больше никого. Очевидно, кто-то из гарнизона дота застрелил его, прежде чем все разбежались.

На перевязочном пункте, находившемся вблизи моста, я перевязал последних раненых и позаботился об их отправке в тыл. К счастью, среди них не оказалось ни одного тяжелого случая. После того как донесения медицинского персонала отдельных рот оказались у меня на руках, я смог убедиться в том, что, в отличие от первого дня кампании, на этот раз ни одному из раненых не пришлось долго ожидать медицинской помощи от санитаров-носильщиков. Если бы вдруг опять появился полковник Беккер и спросил меня, как обстоят дела, я смог бы с полным правом ответить ему: «Никаких особых происшествий!»

Полностью оправдала себя и выбранная мной тактика, когда Дехорн и я находились как можно ближе от боевых частей. И хотя это было связано с определенным риском, но все закончилось для нас благополучно, и мы смогли оказать первую медицинскую помощь раненым прямо на поле боя, сразу же после получения ими ранения. Благодаря этому мы смогли спасти жизнь по крайней мере бойцу с ранением в шею.

На часах было только 13:00, а мы уже смогли прорвать линию Сталина. Девять вражеских дотов были уничтожены, и захвачены все полевые позиции противника. Первая фаза боя была позади.

Между тем две высланные вперед разведывательные группы добрались до опушки леса, находившегося примерно в двух с половиной километрах от нас. Они подали нам знак, что противника в лесу нет. Когда мы подтянулись к идущим впереди дозорным группам, то обнаружили множество хорошо подготовленных одиночных стрелковых окопов и отрытых в полный профиль траншей. Однако все эти позиции были пусты: русские уже покинули их или из-за нашего стремительного прорыва линии Сталина вообще не успели занять. Как бы там ни было, наш батальон продолжил свой путь через густой лес в направлении населенного пункта Сарочка. Во главе походной колонны находились 105-мм полевая гаубица и две противотанковые пушки, 50-мм и 37-мм. 11-я рота обеспечивала охранение слева, а 10-я рота прикрывала колонну справа. За ними следовали штаб батальона и глубокоэшелонированные 9-я рота, 12-я рота, 13-я рота пехотных орудий и 14-я противотанковая рота.

В лесу царил зловещий полумрак. Опасаясь внезапного нападения врага, каждый напряженно всматривался в кроны деревьев в поисках притаившихся там вражеских снайперов. Все напрягали слух в ожидании грохота русских снарядов. Мы приготовились к затяжным тяжелым боям, как только противник остановится. Каждый немецкий солдат знал, что уже в течение многих лет русские достраивали и оборудовали свою линию Сталина как первый, хорошо укрепленный советский рубеж обороны. Ее занимали особые войска, специально обученные для ведения продолжительной обороны. Однако менее чем за девять часов мы прорвали этот оборонительный рубеж и углубились уже на восемь километров в систему тыловых оборонительных.³³ Правда, слева и справа от нас все еще раздавался громкий шум боя. У нас возникло довольно неприятное ощущение, что, возможно, мы были единственными немецкими солдатами по эту сторону линии Сталина.

В тревожном полумраке леса мы встретили ночь. Пошел сильный дождь. Мы достигли точки 62 – цели наступления нашего батальона в этот день. Но Нойхофф все медлил с отдачей приказа на привал, и мы продолжали двигаться вперед.

Вокруг нас воцарилась настоящая тьма египетская, а раскисшая от дождя дорога была просто ужасной. Вскоре мы натолкнулись на несколько сараев и покосившихся деревянных изб бедных крестьян, живших в этом дремучем лесу. Как они нам рассказали, ранним вечером русские войска проходили через их деревушку, причем как в восточном, так и в западном направлении. Это тревожное известие никак не могло способствовать тому, чтобы мы чувствовали себя в безопасности.