Kitabı oku: «Триединый», sayfa 21
Глава 29
Путь к месту назначения занял чуть больше двух недель: в отличие от пассажирского парохода, грузовое судно летело на всех парах, не заходя в каждый островной порт.
Кахолаве появился на горизонте в первой половине дня. А около четырех, мы с Эзерином сошли на берег.
– В прошлый раз мы останавливались в гостинице «Тапалоа», – сообщил отец, когда мы пробирались сквозь толпу на пристани. – Оттуда нас доставили в… на место. Попробуем сделать так же и теперь…
Гостиницу, деревянное двухэтажное здание, видавшее лучшие времена, мы нашли без труда. А вот дальше начались сложности.
– Прозтите, заэр, мезт нет, – заявил портье Эзерину.
Я недоверчиво осмотрелся. В гостинице стояла такая тишина, что было слышно жужжание мух, круживших в пустом лобби.
– Совсем нет? – отец тоже не поверил служащему.
– Зовзем, – не моргнув глазом, ответил портье. – Прозтите.
– Идем, Виктор, – подхватив чемодан, Эзерин направился к выходу.
На улице махнул рукой, подзывая коляску. Покуда лошадка, опустив голову, неторопливо трусила к нам, сказал:
– По большому счету, гостиница не столь значима. Важнее отыскать человека, что выступает посредником между теми, кто нам нужен, и просителями.
Я обратил внимание, что там, где нас потенциально могут услышать посторонние, Эзерин избегает упоминать ловцов духов.
– Кто он? И как его найти?
Коляска подъехала, мы уселись.
– Отвезите нас в какую-нибудь приличную гостиницу! – кинул отец вознице.
Тот тряхнул вожжи, заставляя понурую лошадь сдвинуться с места.
– Его зовут Солей, – склонившись ко мне, вполголоса сказал Эзерин. – В прошлый раз мы встретились по предварительной договоренности в одном кафе. Начнем поиски оттуда.
* * *
Ночная жизнь на Кахолаве производила странное впечатление.
С одной стороны, все эти разноцветные фонарики, убогие кафе и бары, простенькая музыка, слонявшиеся в полумраке туристы и островитяне, резкие запахи еды, выпивки и пота наводили на мысли о каком-то большом деревенском празднике. Даже в самом захудалом черноморском поселке вечерами можно отыскать местечко веселее и цивилизованнее.
С другой, все это выглядело удивительно уютно. Не трудно прийти, скрываясь в тенях. Перекусить, не опасаясь привлечь чье-то внимание. Выпить кружку пива…
Я покачнулся от нахлынувших образов.
Площадь, похожая на эту. Стол. Грубая керамическая тарелка с жареными на углях свиными ребрами, блестящими от жира и соуса. Не очень чистая стеклянная кружка, до половины наполненная бледно-коричневым напитком. Симпатичная островитянка с пышной прической, склоняющаяся ко мне…
– Сын? – обеспокоенный голос Эзерина вернул меня назад. – Опять?
– Уже прошло, – я вытер вспотевший лоб. – Не волнуйся.
Отец провел меня в дальний конец площади. Мы уселись за свободный столик в самом, на мой взгляд, темном и грязном заведении. Спустя несколько минут к нам подошел пожилой абориген.
– Приветзтвую, гозпода, – он чисто символически обозначил поклон. – Чего желаете?
– Мне – вина из ореха ковау, – небрежно сказал Эзерин. – И фруктовый сок для мальчика.
Официант ушел. Мы в молчании ждали. Отец выглядел расслабленно, но я заметил, что он постоянно внимательно озирает пространство перед нами.
Минуты через четыре официант с тихим стуком поставил на стол два высоких толстостенных стакана. В одном плескалась что-то светлое и мутное. В другом тоже мутное, но темное.
Эзерин протянул аборигену пару монет:
– Сдачи не нужно.
Что-то невнятно пробормотав, официант удалился.
Подвинув к себе стакан со светлой мутью, Эзерин продолжил наблюдать за происходившим вокруг. Я взялся за второй. Понюхал. Пахло чем-то фруктовым.
– Это можно пить? – поинтересовался я.
Не прекращая обшаривать взглядом темную площадь, отец кивнул:
– Соки здесь неплохие. Хотя, конечно, в прошлый раз мы пробовали их в более пристойных местах.
Я осторожно пригубил напиток. На мой вкус, он был слишком приторным.
Мы проторчали в кафе около полутора часов.
– Похоже, старый пароль не сработал, – негромко сказал Эзерин. Помахав рукой, подозвал официанта. – Вы знаете человека по имени Солей?
– Впервые злышу.
Отец положил на стол купюру:
– Это крупный, полный мужчина средних лет. Белый, как мы, но говорит, словно островитянин.
– Не взтречал, – коротко ответил официант.
На столе появилась еще одна банкнота.
– Мне показалось, он время от времени заглядывает сюда.
– Должно быть, вы перепутали, хаку. Прозтите, мне нужно работать, – даже не попытавшись изобразить поклон, абориген отошел.
– Что ж, – проговорил Эзерин, пряча деньги обратно в бумажник, – Похоже, сегодня мы тут ничего не добьемся.
Оставив на столе полные стаканы, мы покинули кафе.
* * *
На другой день мы пришли в злачный район пораньше. Побывали в разных заведениях, разглядывая барменов, официантов и особенно – гостей. Эзерин при каждом подходящем случае расспрашивал работников и посетителей о Солее. Большинство не понимали, о ком идет речь. Трое или четверо, как мне показалось, были знакомы с толстяком. Но все как один, утверждали, что в жизни не встречали нужного нам человека.
Выходя из очередного бара, отец задумчиво сказал:
– Попробуем еще один вариант. Если не выйдет… что ж, придется немного нарушить закон.
– Что ты имеешь в виду? – не понял я.
Эзерин попытался отделаться шуткой, но я не отставал. В итоге он признался, что планирует с пристрастием допросить одного из врунов в приватной обстановке.
– Если до этого дойдет, – с каменным выражением лица промолвил отец, – я сделаю все сам. А ты подождешь в гостинице… И не спорь со мной.
Пока мы пересекали площадь, огибая прогуливавшихся людей и ныряя из теней в неяркие пятна разноцветного света, я размышлял, как далеко может зайти Эзерин в заботе о сыне.
Увидев знакомое кафе, я предположил, что мы снова будем расспрашивать работавшего там мужика. Но у отца оказался иной замысел. Он уселся за столик в заведении поблизости. Когда к нему подошел официант, попросил принести напитки. Дождавшись заказа, заплатил, дав щедрые чаевые. И спросил:
– Не знаешь, куда делся парень из соседнего кафе? Крепкий, около тридцати лет на вид, из местных. Я должен ему сотню… кое за что. Специально зашел, чтобы отдать. А там какой-то незнакомый работник…
Услышав о деньгах, официант заметно оживился:
– Вы, хаку, должно быть, говорите про Хунапо? Он время от времени подрабатывает в разных варекаи, не только у зозедей.
– Варекаи?
– Мезто, где едят и пьют.
– Благодарю, – Эзерин положил на стол мелкую купюру. – Как бы мне его отыскать? А то я вскоре вновь отплываю, а когда вернусь – неизвестно. Бедняга Хунапо может остаться совсем без денег.
Ловко подхватив банкноту, официант пожал плечами.
– Мне жаль, хаку. Хунапо – не позтоянный работник. Кто знает, когда и где появится… Но вы можете поизкать его в Ипу Ваина – «Винном кувшине». Это маленький бар на зозедней улице. Хунапо туда чазтенько заглядывает.
– Приму к сведению, – отец дал официанту монету. Усмехнулся: – Если найду Хунапо – он будет твоим должником…
* * *
«Винный кувшин» мы отыскали не сразу. Это был небольшой грязный бар, в котором собирались, преимущественно, островитяне. Под подозрительными взорами завсегдатаев мы подошли к стойке. Оглядев ряд бутылок, Эзерин заказал какое-то вино. Пока бармен наливал, он, развернувшись, осмотрел помещение. После расплатился, в три глотка осушил стакан, кивнул бармену и направился к выходу.
На улице сказал:
– Сегодня его нет. Попробуем заглянуть завтра. – И добавил: – Ну и пойло…
* * *
– Смеркается, – сообщил я, посмотрев в окно. – Папа, нам не пора?
– Пожалуй, – отец аккуратно сложил газету, которую читал при свете масляного светильника.
Поднявшись, надел портупею, напоминавшую ту, что носят с наплечной кобурой. Только к этой крепились ножны с двумя кинжалами, висевшие рукоятями вниз. Сверху Эзерин накинул легкий светлый пиджак.
Я был одет примерно так же. Только кинжалов не было. Вместо них, я таскал купленную на острове резную трость с набалдашником в виде бронзовой рыбьей головы.
Мы начали с привычного уже обхода площади, которую я мысленно окрестил «фудкортом». Подобно другим отдыхающим, переходили из бара в бар, осматривались, заказывали выпивку, к которой не притрагивались. В одном месте перекусили обжареными на гриле моллюсками и непонятными, но очень вкусными овощами. Бросили несколько монет уличным музыкантам. Замкнули круг возле кафе, в котором сидели в самый первый раз. Нигде не обнаружив Солея или Хунапо, отправились в «Винный кувшин».
Заказав прежнего вина, отец, небрежно удерживая бокал, повернулся к зальчику, словно ища, где сесть. Вдруг его взгляд остановился на дальнем столике.
– Виктор, – тихо сказал Эзерин, – приготовься.
И он направился туда, где сидели трое островитян.
– Приветствую, Хунапо, – обратился отец к самому молодому – загорелому крепкому парню. – Нам нужно поговорить.
– Прозтите, хаку, – ответил тот, не поднимая головы. – Я ваз не знаю.
– Зато знаешь Солея. Мне необходимо с ним встретиться.
– Вы не злышали, хаку? – абориген говорил тихо, видимо, не желая привлекать внимание. – Я ваз не знаю. Идите звоей дорогой.
Лицо Эзерина стало жестче.
– Не трать наше время, Хунапо. Я вижу, что ты меня вспомнил. Мне срочно нужен Солей.
– Пурития ио, – расслабленно бросил собутыльникам Хунапо. – Вакатупато Алакаи.
Он начал медленно подниматься. Пошатнувшись, ухватился за край стола. Резким рывком перевернул его на отца. Запрыгнув на соседний столик, перескочил на следующий. Под ругань и вопли посетителей, добрался до выхода.
Пока он скакал, как лягушка по кочкам, один из его товарищей подобрал с пола упавшую бутылку. Ухватив за горлышко, ударил по затылку Эзерина, рванувшего в погоню. Я не разобрал, что сделал отец, но бутылка разлетелась, не причинив ему вреда.
– Не смей трогать папу, – прошипел я, тростью врезав аборигену по плечу.
Тот взвыл, рука повисла плетью.
– Всем сидеть! – крутанув трость, скомандовал я остальным.
Убедившись, что никто больше не пытается напасть, выбежал наружу вслед за Хунапо и Эзерином.
Расталкивая возмущавшихся людей, молодой островитянин несся по темной улице. Отец преследовал его, время от времени оглядываясь.
– Я рядом, отец! – крикнул я, чтобы его успокоить.
Услышав мой голос, Эзерин полностью сосредоточился на убегавшем.
Хунапо оказался быстрым и выносливым. Зайцем петляя по узким улочкам, он несколько раз почти сумел оторваться.
Погоня привела нас в тихий, совсем плохо освещенный район, где не было прохожих. Мы почти не видели Хунапо, но зато слышали звуки его шагов.
Подбежав к большому темному зданию, туземец заколотил в дверь. Когда она открылась, влетел в открывшийся проем. Попытался захлопнуть дверь, но ее заблокировал Эзерин. При моем появлении, беглец прекратил сопротивление. Противодействие исчезло, и мы с отцом ввалились внутрь. Сделав несколько шагов, остановились.
Перед нами открылось знакомое лобби гостиницы «Тапалоа». Только теперь помещение не пустовало: на нас угрюмо глядел десяток здоровых вооруженных островитян. Впереди, криво улыбаясь, стоял Хунапо.
– Зря ты, хаку, не позлушал меня. И зря вообще вернулзя на Кахолаве.
За нашими спинами с грохотом закрылась дверь. Раздался металлический щелчок замка.
Я оглянулся. Позади возникла еще пара аборигенов: видимо, они вошли вслед за нами.
– Сзади двое, – шепнул я отцу. – Похоже, нас заманили в засаду.
– Готов принять бой, сын? – тихо спросил Эзерин.
– Ты будешь мною гордиться, папа, – вырвалось у меня.
Уголки губ отца чуть приподнялись. Видя это, я с легким смущением добавил:
– Тех, что сзади, возьму на себя.
Эзерин кивнул. Сделав шаг вперед, промолвил:
– Мы не ищем драки. И у вас всех еще есть возможность уйти отсюда живыми. Только скажите, где Солей. У меня к нему важное дело.
– У тебя уже нет дел, хаку, – процедил Хунапо. Он указал на отца широким, чуть изогнутым ножом: – Патуа иа!
Вперед кинулся абориген с каким-то лютым жабоколом, похожим на помесь длинного штыка и пилы. Для устрашения выпучив глаза и кривя губы, он нанес секущий удар.
Словно налетев на препятствие, клинок жабокола застыл в десяти сантиметрах от шеи Эзерина. Одновременно с этим, лезвие кинжала, появившегося в руке отца, вонзилось в горло нападавшего.
Все еще неистово таращась – на сей раз удивленно, абориген, захлебываясь кровью, упал.
Ничего себе! – подумал я. Еще во время первого плавания, на мой вопрос, какой у него Дар, Эзерин с улыбкой ответил: «защита». Тогда я мало что понял. Зато теперь увидел, как она работает.
Пока я восхищался, отец неторопливо достал второй кинжал. Принял стойку, одинаково подходящую для защиты и нападения. Хладнокровно взглянул на помрачневшего Хунапо:
– Еще не поздно договориться.
– Вакаэке. Катоа! – отдал приказ островитянин.
Туземцы толпой бросились на нас.
Развернувшись к двоим позади, за которыми все время следил краем глаза, я тростью заблокировал удар ножа. Мгновением позже отбил в сторону плоскую дубинку, усаженную по краю острыми треугольными рыбьими зубами. Переместился. Бронзовый набалдашник рассек воздух и врезался в голое загорелое колено.
Вскрикнув, абориген с ножом повалился, ухватившись за размозженный сустав. Второй замахнулся дубиной. Ударить не смог: окованный бронзой нижний конец трости смял его трахею и тут же с размаху врезался в ухо.
Оттолкнув ногой валявшийся нож подальше от корчившегося от боли туземца, я повернулся к отцу.
Эзерин уже успел убить одного и ранить двоих. У меня на глазах он прикончил очередного островитянина, заставив остальных отступить. Хунапо заорал что-то, примером увлекая бойцов вперед.
Прежде чем поспешить на подмогу, я проанализировал действия Эзерина. Усмехнулся, ухватив особенности.
Техника отца сбивала противников с толку. Он не тратил время на блокировки вражеских атак, не закрывался, не уходил от ударов, и из-за этого казался легкой мишенью. Но всякий раз, когда торжествующий соперник пытался прикончить его, Эзерин колол или резал в ответ. И никогда не промахивался.
Впрочем, – озабоченно понял я, приметив струйки пота, сбегавшие по отцовскому лицу, – похоже, Дар защиты выматывает хозяина. И если бой продлится достаточно долго, Эзерин может и не выстоять.
Я поспешно присоединился к схватке, разя тростью направо и налево.
– Муту! – раздался повелительный голос за нашими с отцом спинами. – Кауа енаки а ратоу!
Обернувшись словно ужаленный, я увидел стоявшего в дверях высокого грузного мужчину в свободных светлых брюках и таком же пиджаке. В одной руке незнакомец держал шляпу, в другой – связку ключей.
– Похоже, вы изкали меня? – спокойно спросил он.
Нападавшие откатились. Отец бросил быстрый взгляд через плечо.
– Солей!
– Я же прозил: зовите меня Алакаи, – сказал толстяк. Он посмотрел на корчившихся на полу аборигенов. – Авхинаи нга таоту!
После этих слов, трое из наших врагов устремились к раненым. Оттащили в сторону, принялись осматривать увечья.
– Е аха анакое и конеи? – с удивлением и досадой в голосе спросил Хунапо.
– Выполняю приказ мазтера, – на нашем языке ответил Солей. Вновь уставился на меня: – Мазтер хочет взтретитьзя з ним.
– Как нам его найти? – Только немного затрудненное дыхание выдавало то, что Эзерин минуту назад сражался. В остальном он выглядел так же безмятежно, точно не убивал людей, а пил чай в своем кабинете.
– Не вам, – качнул головой толстяк. – Ему.
– Мы пойдем вместе, – с угрозой произнес отец.
– Нет, – спокойно возразил Солей. – Только парень.
– Ты не сможешь меня остановить.
Солей прищурился:
– Зо мной пришли еще полтора дезятка бойцов. Зейчаз они зледят за безопазнозтью знаружи.
– Они не помогут, если я прикончу тебя, – сказал Эзерин.
– И чего добьетезь? – пожал плечами толстяк. – Только я могу узтроить взтречу з мазтером.
Они с отцом прожигали друг друга взглядами.
Догадываясь, что сами они не выйдут из патовой ситуации, я решил вмешаться.
– Пап, – позвал я. – Доверься мне. Я справлюсь.
– Это опасно, Виктор, – отец не смотрел на меня: он одновременно контролировал островитян и Солея.
– Парню ничего не грозит, – сказал тот. – Езли бы хотели ваз убить, я бы не пришел.
– Отец?
– Мы пойдем вместе, – упорствовал Эзерин.
– Не выйдет, – покачал крупной головой толстяк. Положив ключи в карман, почесал нос. – Можете озтавить меня в качезтве заложника. Взех наз.
– Зачем вы мне, если те, что на улице, убьют моего сына? Или схватят его?
– Вы удивительно незговорчивы, – вздохнул Солей. – Позволите мне зезть?
Он тяжело прошел к стене, взял стул, похожий на тот, за которым в кино охотились Киса и Остап Бендер. Поставив почти посередине помещения, сел.
– Звяжите меня, – Солей не без труда завел руки за спину. – Звяжите взех, кто езть в этой гозтинице. Перережьте нам глотки, езли з мальчиком что-то произойдет.
Эзерин, хмурясь, глядел на него.
– Заэр Ардиз, я, увы, немолод, но пока не готов умирать. Знаете, отчего я не боюзь? Потому что уверен: з вашим зыном взе будет в порядке.
– Давай сделаем это, отец, – снова подал голос я. – Ты же сейчас сам убедился, что я могу сражаться. Даже если они нападут – я отобьюсь. В крайнем случае, убегу. А после приду к тебе.
– Виктор…
– Папа, мы прибыли сюда не просто так. Это мой единственный шанс на излечение. Если я не увижусь с ловцом духов, мне будет все равно, мертвый я или живой. Пожалуйста, отец, не лишай меня возможности остаться собой.
Лицо Эзерина застыло. Потом он сказал:
– Пусть они все положат оружие. Лягут вот здесь, лицом вниз. С руками на головах.
Солей глянул на Хунапо:
– Ты злышал? Выполняйте.
Островитянин попытался было возразить, но толстяк сказал:
– Это приказ мазтера. – И прибавил: – На те рангатира нуи и вакаау нга меакатоа и хаэре маи аи те тамаити ки а киа маиа.
Хунапо опустил голову. Расжав кисть, бросил свой кривой нож. Сделав несколько шагов вперед, лег на пол и положил руки на голову. Подручные последовали его примеру, и вскоре лобби стало похоже на ночной клуб во время рейда ОМОНа.
Я посмотрел на отца:
– А чем их всех связать?
Солей вздохнул.
– Катаована! – зычно крикнул он.
Из-за стойки осторожно выглянул прятавшийся портье.
– Катаована, принези веревку, – распорядился толстяк.
Работник гостиницы скрылся за дверью, расположенной возле стойки. Вскоре вернулся, протянул Солею моток.
– Отдай гозтю.
Отец подошел, молча забрал веревку у испуганного портье.
– Ложись рядом с ними.
Катаована кинул робкий взгляд на Солея. Тот кивнул. Портье послушно устроился с краю ряда лежавших аборигенов.
– Внимательно следи за Солеем, – прошептал мне на ухо Эзерин.
Сам, отрезая короткие куски веревки, принялся связывать островитянам запястья. Дойдя до конца ряда, двинулся назад, теперь стягивая лодыжки. Последним привязал к стулу Солея.
– Что дальше? – неприязненно поинтересовался он.
– На раззвете ваш зын должен быть на призтани. Не той, куда приходят большие корабли. Рыбацкой. Там пузть зкажет, что хочет порыбачить. Поймать зинего донника. Тогда один из рыбаков, тот, что попрозит за это три уирати, отвезет его к мазтеру… Вы запомнили, молодой человек?
– Да, – ответил я. – Пристань на рассвете, синий донник. Плата – три уи… уриа…
– Уирати.
– А где эта пристань?
– Ваз проводят. Будьте любезны, выгляните наружу и позовите Эремату.
Переглянувшись с отцом, я прошествовал к выходу. Осторожно приоткрыв дверь, не высовываясь, сказал:
– Солей зовет Эремату.
Из темноты бесшумно возник высокий мужчина с коротким копьем. Когда он вошел в гостиницу, по жуткого вида зазубренному наконечнику, я понял, что это не копье, а гарпун. Абориген резко направил его на отца, лишь только увидел связанных соплеменников и примотанного к стулу толстяка.
– Каити! – поспешно воскликнул Солей. – Ме пенеи. Кавеа тетама ки те тауранга.
На светло-коричневой с красноватым оттенком физиономии туземца отразилось удивление, но оружие он опустил.
– Пусть положит копье, – скомандовал Эзерин. – А сам сядет на пол у двери.
– Выполняй, – посмотрел на Эремату Солей.
Островитянин неохотно подчинился.
– Пока идти рано, – непринужденно сказал толстяк. – Быть может, выпьем пива?
– Нет, – коротко ответил Эзерин.
Вытащив из кармана пиджака Солея ключи, он запер входную дверь. Потом перенес все оружие за стойку портье. Притащив стул, сел возле нее. Я последовал его примеру.
В мрачной тишине мы провели часа три с половиной.
– Пора, – подал голос Солей.
– Еще темно, – возразил отец.
– Пока дойдут, начнет зветать.
Эзерин с сомнением взглянул на меня. Его лицо было неподвижным, но я видел, что он переживает.
– Все будет в порядке, папа, – пообещал я.
– Если мой сын живым и невредимым не вернется до заката, – с нажимом сказал Эзерин толстяку, – я убью вас всех. А после выслежу и перебью оставшихся ловцов духов – где бы они ни прятались и сколько бы времени на это ни понадобилось.
– Вы можете попробовать, – кивнул Солей.
Я покачал головой: похоже, этот человек недооценивал Эзерина. Зная упорство отца и его любовь к Виктору, я не сомневался, что он выполнит угрозу или умрет.
– Не беспокойся, папа. Тебе не придется этого делать, – положив руку ему на плечо, пообещал я. Затем, повернувшись к двери, позвал: – Пошли, Каремат, или как там тебя…
* * *
Рыбацкая пристань лишь называлась так. В действительности это была широкая полоса песчаного берега, на которой стояли длинные, узкие пиро́ги с балансирами. В стороне от лодок, возле большого костра сидели рыбаки.
– Доброе утро, – вежливо сказал я, приблизившись. – Мне бы хотелось порыбачить. С детства мечтал поймать синего донника. Готов заплатить за поездку…
Я заткнулся, осознав, что забыл название местной валюты.
– Моя знать хороший мезто, – раздался старческий голос. – Отвезти взего за три уирати.
– Договорились, – согласился я, с сомнением разглядывая добровольца.
Это был седой дед, на вид древний, как говно мамонта. Под обвисшей, пятнистой от возраста и загара кожей прорисовывались сухие мышцы. Руки, грудь, спину и даже часть морщинистого лица покрывали замысловатые татуировки. Из одежды старик носил только светлые полотняные штаны, длиной чуть ниже колен.
Остальные рыбаки потеряли ко мне всякий интерес. Отвернувшись, возобновили прерванную беседу.
– Идти за мной, – просипел дед.
Пожав плечами, я направился за ним.
– Помогать, – скомандовал рыбак, когда мы приблизились к одной из лодок.
Вместе мы столкнули ее в воду.
– Залезать, – вновь распорядился дед.
Язык чесался сказать, что это я плачу ему деньги, а не он мне. Сдержавшись, я запрыгнул в лодку. Дед залез следом, взялся за короткое весло с вытянутой овальной лопастью. Ловко работая им, направил суденышко в море.
* * *
Сперва мы плыли вдоль береговой линии. Потом повернули и начали отдаляться от острова. Вскоре лодку подхватило сильное течение: пирога поплыла быстрее, при этом рыбак почти не шуровал веслом.
Над морем поднялось солнце, окрасив воду в насыщенно-оранжевый цвет.
Через какое-то время вдали показался крохотный плоский островок. Старик вновь активно заработал веслом, правя к нему.
Когда лодка ткнулась острым носом в песок на берегу, он живо выскочил и наполовину затащил ее на сушу. После, ни слова не говоря, пошел вдоль воды, собирая скрученный, побелевший от солнца плавник.
Пока он бродил, я вылез, присел несколько раз, чтобы размять ноги.
Вернувшийся дед высыпал деревяшки на песок. Вынув из кармана маленький футляр, достал какие-то спутанные сухие волокна и линзу. Сфокусировав солнечный луч, подпалил растопку. Протянул к огню руки, точно пытаясь согреть.
– Дедуль, – позвал я, – мы, вроде к ловцу духов должны были плыть.
Старик повернул голову.
– Я знал, что однажды ты придешь, – произнес он без всякого акцента. – Но не подозревал, что это произойдет так скоро.
– Хотите сказать, вы и есть тот самый ловец? – Я с подозрением оглядывал рыбака. Из рассказа отца мне показалось, что Хаванавана-Налу должен быть значительно моложе. – Кстати, у вас островной говор пропал.
– Я великий мастер Олеломенахоку, – сообщил дед. Ухмыльнулся: – В молодости десять лет прожил в странах белых людей на другом континенте. Там и научился хорошо говорить по-вашему.
– Путешествовали? – с иронией спросил я.
– Учился, – серьезно ответил он. – Мои родичи готовились к войне с белыми захватчиками. И считали, что прежде нужно как следует узнать врага. Я был одним из тех, кого отправили это сделать. Но после меня позвал путь меа-хопу-ухане.
Дед вновь уставился в огонь, держа над ним руки с растопыренными пальцами. Потом провел ладонями по лицу, будто умываясь.
– Один из ваших провел ритуал, – начал я. – После чего я изменился. Первое время все было хорошо. Но затем стали появляться воспоминания. Чужие воспоминания. И головные боли.
Старик вновь провел руками над костром. После обтер левую руку – от плеча до кончиков пальцев. Проделал то же самое с правой. Повернулся ко мне. Диковато осклабился, показав крепкие белые зубы:
– Иначе и быть не могло. Духи все больше проникают друг в друга.
– Какие духи? – напрягся я.
– Те, которые есть ты.
От этих слов мне стало слегка не по себе.
– Еще раз, дедуль, какие духи? – сдержанно спросил я.
– На что похож твой мир? – неожиданно поинтересовался Олеломенахоку.
– Какой мир? – Неосознанно я принял боевую стойку. – О чем ты?
– То место, откуда ты пришел, похоже на Теаоваи-Мете-Онеру – Мир Воды и Песка? Или Сагинею, как зовут ее белые люди?
У меня пересохло в горле.
– Откуда ты… – я кашлянул. – Откуда ты знаешь?
Старик вновь усмехнулся:
– Я великий мастер. Я чувствую тебя, как рыба чувствует море. Ты сделан из трех. Но один немного больше других. И он чужд этому месту.
– Объясни мне все, – хрипло распорядился я, чувствуя, как колотится сердце. – Немедленно!
Ловец духов уселся, скрестив ноги, будто собрался медитировать.
– Знаешь, как исцеляют лапувале – детей, что родились со слабым духом? Ловят душу в Моана-Полинуи. И запускают к духу лапувале, словно мелкую рыбку в сосуд с осьминогом. Дух лапувале пожирает безымянную душу. Напитывается ее силой. И становится большим и сильным. А больное дитя превращается в умного человека.
Мой ученик поймал дух в Великом Темном Океане. Поймал чужака извне. Но не смог связать с духом этого мальчика. Видимо, потому что внутри уже было два духа.
Хаванавана-Налу силен. Но пока недостаточно, чтобы чувствовать подобное. Не сумев справиться, он в отчаянии воззвал к лима оке-акуа, существам иной природы, нежели мы. Обычно они не отзываются на зов ловцов духов. Но в этот раз они пришли. И совершили чудо, сплавив три духа в один, как кузнец сваривает три куска железа, чтобы сделать крепкий нож.
Я ощутил слабость в ногах.
– Какого хрена ты несешь?!
Старик промолчал.
– Если знаешь, что я не отсюда, верни меня домой!
Олеломенахоку с мерзкой ухмылкой качнул головой:
– У того, кем ты был, больше нет дома. Как и у всех безымянных духов.
– Слушай, ты…
– Безымянные духи, – не обращая внимания на мои слова, продолжал старик, – это мертвецы. Твое бывшее тело сгнило, его съели рыбы, растерзали звери или сожгло пламя.
– Я лежал в больнице! – воскликнул я. – Я был жив!
– Нет, – непреклонно заявил великий мастер. – В Моана-Полинуи попадают лишь ушедшие из круга живых… Кем бы ты ни был в своем мире, того человека больше нет. Тебе некуда возвращаться.
Я отступил, отрицательно качая головой:
– Этого не может быть!
– Так устроено сущее, – равнодушно промолвил Олеломенахоку. – И никакие отрицания не изменят порядка вещей.
Все еще мотая головой, я упал на колени. Состояние было близко к паническому.
Что мне делать? Если этот старикан не соврал, назад я никогда не вернусь. Я застрял здесь навсегда. А значит, меня ждет безумие…
– Слушай, как там тебя… Если не способен отправить меня назад, можешь достать тех, других? Чтобы остался только я?
Великий мастер бесстрастно изучал меня.
– Ты все еще не понимаешь, – обронил он, наконец. – Нет никаких других. То, что было тремя людьми, стало единым. И ни один ловец, ни один маг или демон не сумеет разделить твою душу на части.
То, что он говорил, не укладывалось в моем взбудораженном мозгу. Но, сделав усилие, я попытался размышлять.
– Если не можешь ты, то, вероятно, сумеют эти… что соединили.
Старик сплел пальцы рук.
– Я не знаю, – признал он. – Но, подозреваю, им тоже не справиться с подобным. Даже лучший кузнец не разорвет клинок на первозданные куски железа, из которых он был скован.
– Ты можешь спросить у этих… лима…
– Лима оке-акуа бесплотны и неуловимы. Они могущественнее прочих существ. Никто не может поймать их, увидеть или к чему-то принудить. Когда-то они разговаривали с людьми, но те времена давно минули. И я до сих пор не понимаю, почему они откликнулись на мольбы ученика. Такого не было веками.
– Отозвались раз, отзовутся еще, – я цеплялся за соломинку. – Позови их! Или я тебя заставлю!
– Ты можешь попробовать, – словами Солея ответил Олеломенахоку, усмехаясь. Затем поглядел вдаль. – Я не единожды взывал к ним, узнав о произошедшем. Но они молчат. Не знаю, помогли они с каким-то умыслом или ради забавы. Возможно, и сейчас они наблюдают за нами. Если возжелают – проявятся. Или нет. Мы можем только ждать.
– Я не могу ждать, старик. Я в любой момент могу сойти с ума!
– Почему ты так думаешь? – казалось, великий мастер удивлен.
– Потому что меня одолевают видения! И не просто образы, а чувства, физические ощущения! Это происходит все чаще…
Ловец духов задумался.
– Прежде никто из меа-хопу-ухане не сталкивался с подобным, – медленно вымолвил он. – Могу лишь предположить, что даже лима оке-акуа неспособны сразу и полностью смешать разные души. Вероятно, потому я чувствую части каждой. Они слиты неразрывно, но еще не проникли друг в друга полностью.
– Не понимаю…
– Представь гончара, что взял три куска глины: белой, красной и бурой. Он слепил их в ком и бросил на дно корыта. Теперь это один кусок, но видно части, из которых он сделан. После гончар будет мять глину, покуда она не станет одноцветной. То же происходит и с тобой. Только в отличие от мертвой глины, которая неподвижна без руки ремесленника, духи живые и неторопливо прорастают друг в друга… Любопытно, что произойдет, когда этот процесс завершится?
Холодная отстраненность в его голосе очень мне не понравилась. Так мог бы говорить экспериментатор, наблюдающий за подопытной зверушкой.
Испытывая страх и злость, я тщетно пытался подавить их. Дрожащим от эмоций голосом, спросил:
– Когда духи смешаются, я исчезну?
Олеломенахоку смерил меня долгим взглядом. Поднялся, ушел к лодке. Вернулся, неся в руке оловянную кружку, деревянную флягу и керамическую бутылку.
– Набери морской воды, – он протянул мне кружку.
Я выполнил распоряжение. Дед выплеснул часть содержимого на песок, оставив только треть. Откупорив флягу, отхлебнул. После налил немного в кружку, пояснив:
