Все оттенки чёрно-белого

– А что, у нас есть? Тащи, давай.

– Сейчас, сейчас. – Засуетилась жена.

Пока она ковырялась в извлеченной из навесного шкафчика аптечке, Николай Порфирьевич скинул смс-ку «позвони» своему министерскому товарищу Владимиру Ивановичу Козикову.

Примерно через две минуты Козиков позвонил и Полежаев, изобразив озабоченность на лице, засобирался в министерство на «чрезвычайной важности совещание».

Раньше он использовал такой трюк, чтобы сбежать на какой-нибудь мальчишеский праздник, но сейчас ему было не до «пацанских» забав. Он решил обсудить ситуацию, в которой оказался, с Володей по телефону, а затем, если понадобится, идти «с повинной» к эпидемиологам.

Зажав в руке выданную ему впопыхах заботливой женой пластмассовую колбочку с нитроглицерином, он вышел во двор и направился в сторону набережной. По пути он набрал Козикова и изложил вкратце суть проблемы. Володька поначалу только мрачно сопел на другом конце линии.

– Что я тебе посоветую, Коля? – Начал он, очевидно, взвешивая каждое слово. – Иди к нашим ведомственным врачам, конечно. Придумай какую-нибудь вразумительную легенду, как ты встретился с китаянкой этой, чтобы не позориться на весь мир, и… готовься, Коля, к худшему.

– Спасибо, друг, утешил. – Сердито сказал Полежаев.

– Посмотри, Николай, правде в глаза. – Словно не услышав обиду в словах коллеги, сказал Володя. – У нас в ведомственной, может, и самые сильные врачи, но они не волшебники, не разработают тебе вакцину за неделю или за три дня – какой там инкубационный период?

– Три, вроде. – Прошептал Полежаев, неожиданно ясно осознав свои перспективы.

– Постарайся никого не заразить, друг. Я тебя прошу, если я могу обращаться к тебе с такой просьбой.

– Да, я всё понимаю, Володь. Всё. Пока. – Дальше говорить было свыше его сил, тяжёлый мягкий ком подкатился к гортани, и он прервал соединение.

Николай Порфирьевич шёл по пустынной набережной, подгоняемый в спину начинающим свежеть ветром.

– Да-а. Вот тебе и сон в руку. – Мрачно думал он.

Остановившись у тяжеловесных гранитных заграждений набережной и уставившись угрюмо на тёмную маслянистую гладь Москвы-реки, Полежаев в сердцах выкинул нитроглицерин в воду.

Он пытался освежить воспоминание об оказавшемся пророческим сне, привидевшемся ему накануне. Как и герой его сна Николай Порфирьевич пытался понять, как прожил он свою жизнь, что останется после него, кроме кучек помёта, раскиданных по городам и весям необъятной его родины, да двух отпрысков, которые породят себе подобных, которые тоже породят себе подобных, и так далее – до тех самых пор, пока не оборвётся цепь рождений и смертей рода человеческого.

– Дочка в Штатах. – Думал Николай Порфирьевич. – Сын… Про этого придурка вообще говорить нечего. Пятая колонна в семье видного чиновника, блин.

Мысли его перескочили с одной мрачной темы на другую, не менее мрачную.

– Володя говорит, придумай какую-нибудь вразумительную легенду для врачей. Ну да, конечно, иду я такой по улице, вижу китаянку, их же в Москве почти и не встретишь! Запомнил хорошенько – вдруг по телевизору когда-нибудь увижу? И действительно, увидел её по телевизору и тут же узнал. Все тут же мне и поверят!

Он невесело усмехнулся своим мыслям. Вновь затрепыхалось под рёбрами сердце, напоминая о своём существовании. Железный обруч, сжимаясь в груди, начал накаляться докрасна, обжигая внутренности.

В глазах потемнело и в затылок ударил пыльный асфальт.

***

Николаю Порфирьевичу удалось избежать позора, казавшегося ему неотвратимым, хоть мёртвые сраму и не имут. Он остался в памяти людской «ответственным чиновником, примерным семьянином и просто хорошим человеком».

Труп его с обчищенными карманами одежды, но без признаков насильственной смерти, был обнаружен на тротуарной дорожке Смоленской набережной Москвы-реки.

Последовавшее вскрытие показало наличие разрыва сердечной мышцы и обширного внутреннего кровоизлияния, что и стало непосредственной причиной скоропостижной кончины видного государственного деятеля, человека с большой буквы «Че», Николая Порфирьевича Полежаева.

Имевший место контакт Николая Порфирьевича с гражданкой Поднебесной, умершей от коронавирусной инфекции, был умело замят последним близким другом Николая Порфирьевича – Володькой Козициным, который, действуя совместно с доблестными сотрудниками компетентных органов, методом «кнута и пряника», то есть чередой запугиваний, компромиссов и подачек, заставил молчать безопасников и руководство гостиницы, а также знакомую читателю Верочку, которая, кстати, не заразилась.

Видеозаписи с камер наблюдения отеля были уничтожены в связи с непредвиденным сбоем в работе сервера, на котором хранились эти самые видеозаписи (проклятые перепады напряжения, до сего времени, почему-то, не наблюдавшиеся).

Разумеется, патологоанатом, производивший вскрытие тела Николая Порфирьевича, был предупреждён заботливым Володькой о некоторых мерах предосторожности, которые следует предпринять при вскрытии, ну и, естественно, о необходимости держать язык за зубами во избежание всякого рода недоразумений с патологоанатомом и членами его семьи.

Супружница Николая Порфирьевича была обескуражена его внезапной кончиной, но, погрузившись с головой в свой бизнес, вскорости утешилась, познакомившись с воспитанным молодым человеком приятной наружности, читавшим лекции на бизнес-форуме по налогообложению.

Лёгкое умственное помешательство отпрыска Николая Порфирьевича, выразившееся в сострадании к чужим людям, достаточно быстро прошло – из него вырос достойный преемник рода Полежаевых. Дело дальше примитивных рассуждений о несправедливости не зашло.

Он закончил экономический факультет и, обученный матерью мутить с тендерами на поставку медоборудования, достиг определённых высот в бизнесе, после чего женился по любви на рыжеволосой зеленоглазой красавице Анастасии из какого-то провинциального городка, обладавшей завидным размером груди и статью, достойной всяческого восхищения.

Что же касается Михаила Юрьевича, то память читателя о нём будет вечной, если читатель живо представит себе полёт обмякшего тела нашего героя по двадцатиметровой дуге после столкновения с девяткой Яши-наркóта и приземление его на мокрый от талой весенней воды тротуар.