Kitabı oku: «Я не хотел воевать», sayfa 2
Глава 2. Первые недели войны
Мир сошёл с ума. Иначе было не сказать. Я не понимал, что творится со знакомыми и друзьями. Отцы семейств бросали семьи и записывались в добровольцы. Женщины и дети готовили оружие. Ввели обязательный налог на прокорм армии, а когда я с возмущением рассказал об этом жене, она посмотрела на меня, как на изверга. Начала меня стыдить, как я мог жадничать, ведь там наш сын. Его же кормить надо, как и других идиотов, которые каждый день уезжали из города, поддавшись общей истерии и патриотизму. Они словно не понимали, что война – это не прогулка на пару дней. Что все это может затянуться и тогда окажется, что в поля смогут выйти лишь дети и жены.
Теперь по вечерам мне приходилось ужинать в трактире, так как дома стояли тазы с вонючими водорослями. Мила меня и слушать не хотела, чтоб приостановить свою деятельность по разрушению нашей семьи или убрать эти водоросли хотя бы в гараж. Ещё больше ситуацию усугублял тот факт, что она пожертвовала все наши деньги на армию и теперь у меня не было средств купить нового таракана. Нельзя было починить телегу. Хотя кому теперь нужна была эта телега, когда половина моих фермеров, с которыми я сотрудничал, бросила молодых жён и отправились на фронт.
Я пытался отгородиться от новостей о войне, но они находили меня через чужих людей. Вот наши солдаты сделали базу на одном из островов близ материка киберморфов. Киберморфы велели им убраться. Наши отказались. Те обстреляли базу, за что получили в ответ биобомбами, которые скидывались на самолёты с помощью подконтрольных птиц, что управляли наши ребята. Бомбы несли в себе быстрорастущие лианы, что при соприкосновении с воздухом увеличивались в своей массе раз так в сто. Лианы оплетали истребители и стальные птицы падали в океан. Звероморфы высказали ноту протеста в отношении наших действий, но мы её проигнорировали, как упёртые идиоты, что вдохновились идеей и пошли её выполнять полным ходом, не задумываясь о последствиях.
Куда-то туда плыл Лешик, который ничего толком не знал и не умел. Дурак. Но от моих ругательств и обвинений в его адрес и в адрес этих глупцов ничего бы не изменилось.
В тот вечер я сидел в стороне ото всех, не участвуя в дискуссии, и спокойно ужинал. Лимонный пирог стал хорошим завершением рабочего дня, который выдался довольно сложным и напряжённым. Нужно было искать новых поставщиков товара, а значит повышать цены. Ещё и налоги…
– Чего-то ты в последнее время к нам зачастил, – присаживаясь ко мне, сказал Валерий, бывший глава города. Я ещё застал его правление, когда приехал в город и именно он мне давал разрешение на открытие лавки.
– Не знал, что трактир тебе принадлежит, – ответил я.
– Вложился в него, когда с поста ушёл. На что-то жить надо и старость коротать. Детей же нет, – ответил старый морф. Листва на голове уже пожухла. На лице росла колючая трава, которую он и не думал сбривать. Явно уже не видел в этом смысла. Кожа потускнела и стала трескаться, напоминая сухую землю. Не хотелось бы дожить до такого возраста, чтоб вот так медленно засыхать.
– А что они есть, что их нет – не велика разница, если ума у детей нет.
– С Лешиком проблемы?
– В армию пошёл.
– Сейчас все в армию идут. Воюют за благое дело.
– Только не начинай, – остановил я его.
– Не видишь в этом смысла?– внимательно посмотрев на меня, спросил Валерий.
– Я не вижу смысла делать бомбы на кухне, забывая приготовить ужин, – ответил я. Мои слова рассмешили Валерия.
– Вот в чём дело! – хлопая себя по колену рукой и пригибаясь к столу от смеха, сказал Валерий. – А я всё думаю, какого ты тут забыл. То тебя здесь годами не видно, а то каждый день болтаешься.
– Не понимаю твоего веселья, – ответил я.
– С Милой поругался? – вместо ответа спросил Валерий, прищурившись, словно пытаясь по моему ответу понять вру я или нет.
– Нет. Но и друг друга понимать перестали, – ответил я. – Восемнадцать лет как-никак вместе. А за это время люди устают друг от друга.
– Бывает, – он наклонился ко мне. – Сейчас запрет на развлечения действует. За его соблюдением активисты следят. Приходят такие и всё слушают, слушают.
– Пытаются выяснить кто, где какой праздник затевает?
– Наушничают. У нас тут есть местечко, где можно отдохнуть с девочками посидеть. Вот они про это место прознать хотят. Раньше мы легко договаривались. Они на нас глаза закрывали. Мы деньгу отстёгивали, а сейчас все хотят закрыть и не дать народу расслабиться.
– И зачем ты мне это рассказываешь?
– Хочу предложить тебе отдохнуть.
– А может я твоё заведение сдам. Не боишься?
– Бояться – тогда и дело лучше не начинать. Да, и нет у тебя желания на чужом горе подняться. Вот видишь Вика? – кивнул в сторону мужчины за стойкой, что сидел с волосами, в которых цвела крапива.– Он может. Колючий, как внешне, так и по жизни. На днях брата сдал в комитет.
– За что?
– Тот высказался, что негативно к войне относится. У нас же сейчас как? Или поддерживаем или на заводе отрабатываем и проникаемся духом будущих побед, – Валерий скрипуче рассмеялся, а сам цепко продолжал на меня смотреть.
– За предупреждение, спасибо. Я, как всегда, всё пропустил.
– А тут и не было новостей. Пришли ребята и начали по-тихому всех скручивать. Но пока дошла очередь до тех, кто активно возмущался новым налогам, а до тех, кто пироги местные ест потому что с женой поругался – до них дела никому нет.
– Пока нет.
– Осторожность в любом случае не помешает, – ответил Валерий. – Хочешь покажу свою коллекцию стрекоз?
Меня никогда не интересовали коллекции. Смысла в редкостях я не видел. Но мне показалось, что Валерий хочет ещё что-то сказать. Что было не предназначено для этого зала.
– Стрекоз я ещё не видел, – ответит я.
– Вот и время на них посмотреть, – сказал Валерий.
Мы вышли из трактира. Идти пришлось недалеко. Где-то домов через десять, Валерий свернул в переулок, который вёл в тупик.
– Странное место ты выбрал для стрекоз, – заметил я.
– Приходится шифроваться и прятаться, – пожал плечами Валерий, спускаясь в подвал, дверь которого находилась ниже уровня земли и к которой вела каменная лестница.
Условный стук, во время которого Валерий наблюдал за мной. Я же почувствовал любопытство, пытаясь понять, куда лезу. Дверь открыл настоящий дуб. Широкий молодец посмотрел на меня хмурым взглядом. Захотелось сглотнуть несуществующий ком и убраться отсюда.
– Вынужденная мера, – сказал Валерий, спокойно проходя мимо дуба. – Шарт хорошо проблемы решает. И все трудности, какие у нас возникают. А в последнее время их всё больше.
Мы прошли по тёмному коридору в большое помещение, которое было наполнено светом и зеленью. На миг защипало в глазах от яркости и количество красоток на один квадратный метр. Я покосился на Валерия.
– Как тебе мои стрекозы? – посмеиваясь, спросил он.
Стрекозы оказались девицами в неглиже. Прозрачные платья едва закрывали ягодицы. Кто-то вместо платьев использовал длинные волосы-лианы, утопая в зелени. Девицы сидели, лежали, болтали, развлекали немногочисленных мужчин, которые их беззастенчиво лапали, обнимали, чего-то на ушко шептали.
– Надо было предупредить, – сказал я Валерию.
– Так ведь услышать могли. Тогда проблем не оберёшься, – ответил Валерий. – Недавно пришлось сюда переехать. Совсем нас в подполье загнали. До этого рядом с трактиром дом снимали. Кто-то из девчонок и в трактире публику развлекал. Там и клиентов искали. А сейчас приходится шифроваться. Мужики на войну подались, а девчонкам скучно. Да и есть чего-то надо. Вот я и ищу новых клиентов.
– Как ты до такой жизни докатился? Ведь раньше…
– Давно. Пути судьбы неисповедимы. Никогда не знаешь, как начнёшь свой путь, а как его закончишь. Ты не суди. Когда жена померла, я один остался.
– И решил организовать дом продажной любви?
– Здесь нет любви, – рассмеялся Валерий. – Пойдём. Не стоять же нам здесь столбами?
Мы прошли вглубь подвала, где диваны были покрыты мягким зелёным ковром. Лианы, что свисали с потолка, образовывали естественные ширмы, которые скрывали от посторонних глаз. На полу лежал зелёный ковёр из густой травы с мелкими цветами.
Валерий предложил мне сесть на один из диванов. К нам подошла одна из стрекоз, принеся два стакана с ледяным морсом. Я вёл себя как ребёнок, который только и делал, что рассматривал окружающую его обстановку. Слухи о таких местах до меня доходили, но сам я никогда не был в "садах". Пусть порой и проявлялось любопытство, только удовлетворять его не было времени. Всё время занимала работа и семья. Да и изменять Миле никогда не хотелось. Не зря же я на ней женился.
– Как тебе? – спросил Валерий.
– Интересно, как удалось сделать такую зелёную обстановку, – ответил я, проводя рукой по лиане.
– Учёные сделали ускоритель роста травы. Подержишь в составе семена и сажаешь их куда тебе нужно. Трава вырастает за считанные часы. При этом корневая система не разрушает землю или стену, а оплетает её и укрепляет. Удобно такими растениями дома украшать. В крупных городах это уже не редкость. Там уже под сезон меняют траву в квартирах. Кстати, это и есть главная составляющая нашего оружия, с которым мы пошли на кибермофов.
– Будем посыпать их травой?
– Бомбами с семенами. Превратим их каменные джунгли в зелёные сады, – кивнул Валерий. – Я смотрю, ты это не одобряешь.
– Не вижу смысла. Но, я человек мелкий, моё дело овощами торговать, а не решать каким курсом идти стране.
– Я пришёл к такому же выводу. Что говорить о пустом? Наши речи никого не волнуют, ничего не решают. Лучше остаток жизни провести в приятной компании, чем без смысла воздух сотрясать, – согласился Валерий.
– Считаешь, что чего-то будет плохое? – Его слова меня насторожили. За всё время с объявления войны я не встречал человека, который бы сомневался в нашем успехи.
– Я считаю, что глупо воевать с такой сильной цивилизацией, которая может поддерживать своё состояние организма с помощью техники. Если они так улучшают себя, то какое у них должно быть оружие с их технологиями?
Мы переглянулись. Логично. Наши ребята поехали туда без должной подготовки, без хорошего обмундирования. Никто не думал о защите себя. У них даже мыслей не возникало, что понадобиться защищаться. Они думали, что нападут и отступят. Не догадывались, что им могут дать отпор. Лешик был среди таких наивных ребят. Но скоро он поймёт, что война – это не романтика, а кровь и грязь. Захочет уйти. Убраться оттуда. Только уже будет поздно. Он подписался и должен отдать свой долг полностью, а мне оставалось надеяться, что он не погибнет в первом же бою.
– Времена сейчас сложные, тяжёлые. А здесь как бы остров, где можно забыться оттого, что творится снаружи. Не думать о политике, проблемах, налогах. Девчонки всегда выслушают и поддержат. Нет кислых и безразличных мин, ни о кого не болит голова.
– Плати деньги и у тебя всё будет, что закажешь, – ответил я. – Покупать внимание я не готов.
– Я бы назвал это добровольной помощью, – возразил Валерий. – Думаешь они от хорошей жизни здесь играют роль стрекоз?
– Будешь рассказывать какие они бедные и несчастные? Что злые родственники выгнали из дома? – поморщился я.
– Часто так и есть. Сиротки, которых выгоняют из приюта, когда им исполняется восемнадцать. Не все устраиваются на работу. Сам знаешь, что без родни это сделать сложно. Нет защиты, значит могут просто так обидеть. Вдовы, которые не смогли найти приюта у родственников, поэтому оказались на улице. Есть молодые мамы, что родили от залётных ребят. Одна девочка от мужа сбежала, так как он руки распускал, а её родня не поддержала, – спокойно ответил Валерий.
– И вместо того, чтоб им помочь, ты запер их в подвале?
– Вот не надо. Никого я не запирал. Каждая из них вольна уйти. Некоторые так и делают. Вначале копят деньги, а потом уезжают в другой город и пытаются там устроиться жить. Я отдаю почти все деньги, оставляя только на создание обстановки и аренду помещения.
– Благородно, но как-то можно помочь и другим путём.
– Ген, я не собираюсь попадать к богам за общий стол. Мне хочется пожить в своё удовольствие. Почему я должен себе это запрещать? Почему мы ставим себе запреты? Если я хочу проводить вечера с красотками, то почему я должен в этом себе отказывать? Или почему ты себе в этом должен отказывать?
– У меня как бы жена и дети.
– Угу, а время ты в трактире проводишь, закрывая уши от дискуссий дураков. Так почему тебе это время не проводить здесь? Приятная компания после трудного дня хорошо действует на нервную систему, помогает поднять настроение и не впасть в уныние. А ты уже в это уныние впасть готов.
– Трава пожухла?
– Да, – он поднялся. – Поэтому тебе нужно развеется, тем более я приглашаю. Если понравится, то вернёшься, не понравится – забудь это место и не вспоминай. Мы друг друга не видели и не разговаривали.
– Договорились.
Я откинулся на мягкий мох дивана и задумался. Тут было прохладно. Тихо. Откуда-то доносилась приятная мелодия, которая расслабляла. Находиться тут было приятнее, чем в трактире. Вначале я подумал, что ко мне должен кто-то подойти. Как принято в этих заведениях? Чтоб клиент не оставался один? Так ведь рассказывали ребята, которые катались по большим городам. Шлюхи были в деревнях. Даже в моей деревни были две женщины, которые принимали у себя одиноких ребят, у которых гормоны били ключом, а девчонки рядом не было. Я как-то легко эту проблему с гормонами решил. Познакомился с Милой, женился на ней. У меня всегда рядом была женщина, удовлетворяющая насущные потребности. Была. Я сам не заметил, как сказал это слово. Не есть, а именно была. Пропасть между нами с каждым днём становилась всё больше и я не знал, как эту пропасть сократить. Семья разрушилась с уходом сына, который бросился в омут приключений. Он напоминал нас. Тех нас, молодых и смелых, что остались далеко в прошлом. Жажда нового ушла вместе с молодостью. Остались лишь насущные проблемы, заполняющие собой жизнь. А у Лешика этих проблем не было. Он даже не подумал, что может причинить нам страдания и беспокойства, когда уходил. Эгоист. И Мила это спокойно восприняла. Даже гордилась этому эгоистичному порыву. Может и мне не стоило серьёзно относиться к жизни? Возможно здоровый эгоизм не вредил? Я столько лет думал лишь о семье, старался, чтоб они ни в чём не нуждались, а теперь захотелось хоть один раз подумать о себе. Пусть это и было незрело. Ответственность, которую я взял на себя за семью и детей никуда не могла деться, но мне хотелось немного расслабиться. Перестать ощущать себя тараканом, что тянет тяжёлый и ненужный воз, который не мог бросить ведь однажды он впрягся и теперь вынужден был этот воз тащить, даже если уже не было сил и смысла. Ладно, силы у меня ещё были, а вот смысл отсутствовал.
Решиться сложно. Но когда шаг сделан, то останавливаться уже смысла нет. Я пошёл в ту сторону, откуда доносилась музыка. Девушка сидела на деревянной скамейки и играла на флейте. Рядом никого не было. Казалось, что кроме нас с ней в подвале никого не осталось. Она сидела на деревянной скамейки и играла, закрыв глаза. Лёгкая мелодия напоминала дыхание ветра. Сразу перед глазами возникал луг и ветер, который наклонял траву. Может этого мне и не хватало? Вдохнуть свежего ветра в жизнь.
Нимфа была симпатичной. С аккуратной грудью, тонкой талией и тонкими ногами. Прозрачное платье открывало больше, чем хотелось и совсем не оставляло места для фантазии. С одной стороны, это было приятно. Не надо гадать, что там скрыто. А с другой – терялась загадка и пропадало желание эту ткань снять.
Девушка закончила игру и посмотрела на меня со скромной улыбкой. Если бы я не знал, где мы находимся, то не подумал бы, что эта девица работает шлюхой. Улыбка выглядела, как у скромницы, которая ещё не знал, что такое поцелуи и ласки. Мила уже к ним относилась как к должному. К работе, которую нужно было выполнять. Это раздражало. Сколько можно было о ней думать, когда рядом такая нимфа сидит? Надо дураком быть, чтоб каждый миг вспоминать жену, которая меня променяла на бомбы!
– Тебя как звать?
– Лина, – ответила нимфа. Откидывая волосы, по которым уже стали появляться бутоны. Значит ей уже было около тридцати, скоро войдёт в цвет. А по лицу не скажешь. На нём не было и следа, указывающего на возраст.
– Красивое имя, – ответил я, окидывая её уже оценивающим взглядом. Небольшая грудь могла бы и оттолкнуть. Мне всё же нравились более пышные формы, но подкупала невинность во взгляде и на лице. Я понимал, что это обман, а рядом с ней я не смогу забыться от дум, но хотелось в этот обман поверить.
– Хочешь, чтоб я ещё сыграла? – спросила она. Я только кивнул в ответ.
Измена. А была ли измена, человеку, которому я безразличен? Скорее всего нет. Она во мне разочаровалась, как и я в ней. Так почему бы и нет? Шаг уже сделан. Поворачивать глупо. К тому же я не хотел поворачивать. Вместо этого я подсел к красотке на скамейку. Скользнул по её плечам, чувствуя прохладу кожи. Тонкая ткань словно этого и ждала, чтоб упасть к её согнутым локтям. Лина не вздрогнула. Спокойно играла, словно ничего такого не происходило. Возможно, в этом для неё ничего такого и не было. Я отогнал мысли, о тех мужчинах, которые раздевали её так же, как это делал сейчас я. Меня это не волновало. Был лишь момент здесь и сейчас. Манящая грудь, которая так и просилась, оказаться в моих ладонях. С острыми вершинами и слегка вытянутыми, большими похоже на крупные груши, чем на яблоки. Она прижалась ко мне спиной, откидывая голову мне на плечо. Беззащитность и доступность нимфы пьянили, как и её тело, которое сейчас принадлежало мне. Не было никаких запретов. Я мог заставить её почувствовать полёт, а мог взять и удовлетворить похоть, которая уже давала о себе знать несколько дней.
Мелодия оборвалась. С губ нимфы слетел стон. Сложно было понять играла ли она или хотела того же, что и я. Но это уже было неважно.
– Пойдём ко мне? – предложила она. – Там нам никто не помешает.
– Пойдём, – согласился я. К тому же было интересно, что у неё за комната.
Как оказалась, вполне обычная каморка с большой кроватью и столиком около неё. Я не успел ничего сказать по этому поводу. Лина окончательно избавилась от одежды, открываясь полностью. Этого было достаточно, чтоб меня перестала интересовать комната, а весь интерес переключился на нимфу. Я подошёл к ней и коснулся её губ. Она до конца играла свою роль. Несмелая, юная, доступная, с румянцем на щеках и растерянностью во взгляде. Всё проходило как в первый раз, когда ещё не было разыгранных ролей. Чувства ещё оставались острыми, а близость приносила лёгкость и свежий ветер взамен обязанностям.
Отклик нимфы меня поразил. Я постоянно напоминал, что это её работа, но одновременно и забывал об этом. Какая разница, когда мне было хорошо? Если она чувствовала то же самое, что и я – хорошо. Если играла, то в этом моей вины не было. Работа для неё было развлечением для меня. В этот же вечер мне хотелось развлекаться. Я и развлекался…
Нужно было идти домой. Лина лежала у меня на груди, пряча пылающие щёки. Порезвились мы с ней славно. От души. Но всему приходит конец. Дома уже должна была ждать Мила. Хотя домой идти не хотелось. Но и ночевать в доме утех было как-то неправильно. Поэтому пришлось подниматься. Лина осталась лишь лежать, наблюдая за мной из-под длинных ресниц. Я сел на кровать, надевая рубашку.
– Сколько?
– У нас единая ставка, – тихо ответила она.
– Я сегодня в первый раз, поэтому не знаю ваших цен, – ответил я, стараясь выглядеть безразличным. Она назвала сумму. Неплохие деньги. Почти половина моего дневного заработка. Я положил ей эти деньги на кровать.
– Спасибо, – немного удивлённо, сказала она. Можно было уйти молча, но я не смог.
– Ещё увидимся, – ответил я и понял, что действительно, я хочу с ней увидеться.
Охранник выпустил меня без лишних вопросов. Ещё и пожелал увидеться вновь. Выходя на улицу, я уже знал, что буду здесь появляться. Одного раза хватило, чтоб поверить, что вечера могут вновь приносить отдых от трудного дня.
Домой я пришёл далеко за полночь. Мила спала, повернувшись спиной. Я прошёл в душ, выкинув оттуда водоросли. Появилось желание выкинуть их из своей жизни, но я не мог, как не мог избавиться от разговоров о войне, как не мог вернуть прежнюю жизнь. Назад дороги не было. Оставалось идти вперёд, не зная, куда эта дорога приведёт. Хотя я знал. Она должна была привести к пропасти. Я видел эту пропасть впереди себя и не мог её обойти. Как там сказала Мила? У каждого из нас своя дорога. Моя была около пропасти.
– Ты поздно, – заметила Мила.
– Я думал, ты спишь, – ложась рядом, сказал я.
– Сплю. Закрыла глаза и сплю.
– Вот и спи, – раздражённо ответил я. Она хлюпнула носом. Можно было её утешить, но у меня уже не было ни сил, ни желания. Я отвернулся от неё и уснул.
Как часто в жизни мы отворачиваемся от людей? Я раньше не думал об этом. Или иначе, я раньше не отворачивался от людей. В последнее время это стало случаться всё чаще. Вначале я отвернулся от Милы. Мало того, что между нами возникла пропасть, так я к этой пропасти ещё и стену добавил, чтоб эта пропасть мне не мешала жить. За стеной из безразличия я её не видел. Мила делала попытки вернуться, но это напоминало старинный танец шаг вперёд и два назад. Она спрашивала меня о работе в лавке и говорила, что ей нужно заплатить какие-то взносы в военные клубы на раненых или оружие. Я лаконично отвечал, что денег лишних нет. Мне больше нравилось тратить их на развлечения среди девиц, чем на войну. Тогда Мила стала платить взносы из денег, что я давал на еду и дом. Это было её право. Я теперь почти всё время ел вне дома, а домой приходил лишь ночевать.
Мила видела, что у нас твориться и словно специально делала всё возможное, чтоб я начал думать о разводе. Мне было сложно соревноваться с войной, которая завладела её сознанием настолько, что это начало переходить все рамки.
Военные действия шли полным ходом. Киберморфы решили, что должны ответить той же монетой. Я как раз закрывал лавку, когда услышал гул железной птицы, что пролетала над городом. Она сделала крюк и вернулась назад. Забил тревожный колокол, а я стоял среди других и смотрел на птицу, которая кружила над нами. Неожиданно птица выплюнула из себя тучу мелких железных мух, который разлетелись над городом. Они падали на дома, морфов, деревья и кусали их. Жжение до крови. Скидывая с себя эту дрянь, я спрятался в лавку. Несколько человек последовал за мной. Мы смотрели как железные мухи съедают наш город, словно термиты. Я поймал одну из мух. Круглый шар из железа с крыльями тут же меня укусил. Я отцепил его от себя и положил на яблоко. Мелкая железная муха сожрала половину, прежде чем затихла. Мы с ужасом смотрели на неё, не замечая ран на теле. Шок и страх закрался в душу. Почему-то в тот момент мне показалось, что это всего лишь предупреждение. Страшное предупреждение, чтоб мы остановились, но машина была запущена и остановить её никто не мог.
Когда атака завершилась, я вышел на улицу. Всё вокруг сияло дырами. Дома, деревья, брусчатка. Этим тварям было всё по зубам. Некоторые морфы пострадали. Я видел, как у некоторых отсутствовали куски мышц. На их месте зияли дыры с обрывками кожи. Какие-то места были сожраны до костей, какие-то насквозь. Мила и Цветик! Они могли пострадать. Ведомый этой мыслью, я побежал домой. Вокруг царила разруха и страх. Никто не разговаривал, лишь стоны раненых нарушало тишину города, да переборы лап тараканов.
Домой я влетел. Мила и Цветик сидели под столом. Не уверен, что это было надёжное убежище, но, похоже, им нужно было чувствовать себя в безопасности. Стол местами был с дырками, но нападение мух, которые залетали в окно, выдержали. Мила кинулась мне на шею. Я чувствовал её страх, чувствовал страх дочери, которая обнимала нас и одновременно было радостно, что мы выжили. Нас не задела эта напасть. Несколько царапин не были смертельными, хотя и жгли так, будто я попал в ядовитые колючки.
– Что это было? – тихо спросила Мила.
– Война, – ответил я.
А что тут было ещё ответить? Глупо надеяться, что киберморфы проглотят наше нападение и не ответят. Они ответили. Один их самолёт заставил поселиться тревоги в домах. Пропала уверенность, что война закончится радужной и скорой победой. Хотя радио продолжало говорить о наших успехах на фронте. Нам говорили о том, что нападения самолётов было отбито и больше такое не повториться. Что можно спать спокойно, но спокойного сна больше не было.
С того нападения прошло три дня. Вечера я проводил дома. Закрывал лавку и шёл к семье. Мила вновь готовила ужины. Мы обсуждали новости, стараясь избегать разговоров о войне, а потом читали Цветику книжку про дружбу. Когда она засыпала, мы ложились в кровать и просто лежали, обнимая друг друга, чтоб избавиться от страха, найдя поддержку друг в друге. Не нужно было разговоров. Слова лишь мешали. Было и так понятно, что мухи, которые принесли с собой самолёты, сделали больше, чем дырки в столе. Они отобрали уверенность.
– Сегодня по радио говорили, что это наша особенность. Мы слишком сильно подвержены эмоциям. А страх – это естественно, – нарушила тишину ночи Мила.
– Что они ещё говорили? – спросил я.
– Это пройдёт. Мы слишком долго жили мирным народом. Вот и отвыкли бояться.
– А я как-то и не хочу привыкать жить в страхе. Мне не нравится, что моя дочь просыпается в слезах, потому что ей снятся кошмары. Я не хочу, чтоб с моей женщиной что-то случилось, пока я буду работать.
– Твоей?
– А чьей ещё? Мы же с тобой женаты.
– В последнее время мне кажется, что нет, – ответила она.
– Хочешь сказать, что я сейчас не рядом с тобой? Что не я с тобой разговариваю? Тогда кто? – хмыкнул я.
– Ты изменился.
– Мы все меняемся со временем. Когда приходят тяжёлые времена, даже если не хочешь, но изменишься, чтоб выжить.
– Ты знаешь о чём я.
– Не имею ни малейшего понятия. Если бы я знал, что у тебя творится в голове, то жизнь была бы в разы проще.
– А мне кажется, что ты знаешь, но не хочешь это принимать, – возразила она, садясь на кровати.
– Чего ты добиваешься от меня, Мила?
Она поджала губы. Вздохнула. Я же лежал, закинув руку за голову, и наблюдал, как бабочка скользит у неё по волосам. Последняя разработка учёных продолжала радовать глаз, а вот Мила её почти не замечала. Мысли понеслись в другую сторону. Может стрекозу купить одной из подруг? Только кому она подошла бы? Интересно, как они сейчас время проводят? Кого-то утешают, прогоняя страх стонами? А я возился с обиженной женщиной, которая сама не понимала, что хотела и чего стремилась потерять.
– Я хочу уехать отсюда.
– Куда? – спросил я без особого интереса. А стрекозу я всё-таки куплю Розе. С её камышовыми волосами она подойдёт.
– На побережье.
– Поближе к войне?
– Почему ты так думаешь?
– Киберморфы скоро ответят нам. Да так, что нам будет плохо, – ответил я. – А пока этого не случилось, у меня есть идея, как нам провести время.
Я повалил её на кровать и навалился сверху. Вместо того, чтоб принять игру, Мила начала вырываться.
– Слезь с меня! Ты! Чудовище!
– С какого я стал чудовищем?
– Не смей меня трогать! После тех девок! Или ты думаешь я дура? Не понимаю?
– Мила, ты – дура. Можешь реветь дальше, но теперь уже одна.
Я выругался под нос и, взяв вещи, вышел из комнаты. Всего от неё ожидал, но такое было верхом моего не понимания. Что она хотела сделать таким заявлением? Какие слова ожидала от меня услышать? Что я виноват? Что у неё в коленях буду прощения вымаливать? Своими словами она меня только оттолкнула к тем, кого так ненавидела. Заставила пойти туда, где не надо было никому вытирать слёзы и успокаивать. Где не было чувства вины. Только ноги вместо того, чтоб пойти к стрекозам, пошли в лавку.
