Kitabı oku: «Сказы Сиродила», sayfa 6
Я, честно сказать, не испытывал никакого эстетического удовольствия от собрания Аморы. Велкиндские камни – единственное, к чему бы я прикоснулся без перчатки. Что до остального в её коллекции…
– Не был в Скайриме, – ответил босмер.
– А зря! Очень зря! Отправимся вместе? – хозяйка захихикала после глотка вина.
Меня кто-то потрогал за бок. Это был Бурз, и в его глазах читалось чрезмерная взбудораженнось.
– Знаешь, на улице дышалось лучше.
– Что ты имеешь в виду?
– Да тут как будто гоблины насрали…
Я сделал вид, что дурной орочий тон обтек меня незаметно и безо всяких последствий.
– И всё же, друг мой, прошу тебя изъясниться лучше.
– Да душно тут. Все эти вещицы – дребедень, пустышка, хрень. И это странное чувство…
«О, как верно подмечено! – сказал я тогда себе. – В голове неотесанного орка родилась мысль о пошлости безделушек Аморы»
– А ещё этот странный гость, босмер из ниоткуда, – Бузр присел в кресло. Я встал рядом с ним, налив в бокал воды и заложив руку за спину.
– Вы не были знакомы раньше? Мне он показался контрабандистом.
– Нет, раньше не знал, – ответил орк. – Да ты знаешь, какое сейчас время. Какие там контрабандисты! От некромантов бы спрятаться. Пошел десятый год в Четвертой эре, а уже блевать тянет. Это не мир, а отрыжка.
– В Скинграде нынче неспокойно.
– Ты мягко говоришь, Гирнасс. Ты видел толпы голодных у стен города? А цены на рынке? В лавках? То-то.
– Скучаем по старому-доброму императору?
– Окато – надменный альтмер-дурак. Он не вытянет империю, – орк чихнул в бархатный рукав.
Тут мое лицо, похоже, сдало абсолютно все позиции, исказилось молнией. Да я и сам заметил, как защурил глазами от возмущения. Бурз сквозь взгляд прочитал мои эмоции, виновато хмыкнул: «Ой, извини, это же твой собрат».
– Мужчины! Почему вы оставили нас в компании с Горониром? Разве мы так скучны? – спросила хозяйка.
Фаналу по-дружески обняла её за талию, как бы показывая особое расположение в этом доме. Данмерка в Скинграде нуждалась в поддержке высоких лиц, поэтому всячески подчеркивала от них благоросположенность, позволяла себе фривольности, недопустимые в эльфийском обществе Морровинда.
Держать себя нужно достойно, а не репьем на козьем хвосте.
– Сейчас, одну минуту, – ответил орк, повторно чихнув. – И налейте ещё! Боги, тут или так душно, или так пыльно, одно из двух, до чего же раздражен мой нос. – Он посмотрел на меня как-то искренне, по-детски, по-наивному, и сказал. – Тоска на сердце. У меня остались дети в Чейдинхоле. Если б не хорошая работа на дворецкого графа, давно бы вернулся к ним.
– Почему бы не забрать сюда детей?
– Не могу. Я задолжал банде Орума, Детки как залог, считай.
– Какой кошмар.
– И не говори. Ты думаешь, я плохой орк? Нет, меня нужда заставляет идти к Аморе. Сидеть за вечерним столиком, говорить с особами, слушать пустое птичье чириканье и напиваться. Сердце скрипит, не вынесу я такой ноши, если не буду расслабляться.
Нечего было сказать этому орку. После всякой войны мораль, втоптанная в грязь, только пробивается на воздух.
Мои глаза рассматривали кладовую, в которой дамы в чем-то сильно убеждали босмера. Он сделал равнодушное лицо и лишь пожимал плечами, как бы говоря: «Извините, не понимаю».
– Пошли на второй этаж, в спальню, – Амора потащила меня за руку. Я в удивлении смутился; она это заметила и засмеялась. – Ну нельзя же быть таким наивным. Вас в академии магов разве не учат предсказанию? Горонир гостит у меня, уговорила его показать свои драгоценности.
Со своим зеленокожим другом я отправился на второй этаж, по скрипучей лестнице. Спальня выглядела обновленной, с приглушенным светом от двух напольных канделябров. Кровать украшена покрывалом с позолоченной вышивкой в виде игры тюльпанов; на стенах висели картины, и все с однообразным сюжетом. Здесь тоже имелись драгоценные вещи, среди которых оказался эбонитовый щит.
– Ух, надежная штука. Всегда хотел себе эбонитовые доспехи, – восхищенный орк лапал и проверял кулаком, не фальшивый ли щит. Хорошо, что не укусил для убедительности.
– Мужчины, я заключила пари с Горониром. Наш новичок обещает показать мне нечто такое, что будет дороже всей моей коллекции. Фаналу подтверждает слово Горонира о наличии такой вещи.
Я не стал проливать на пол скупую слезу с признанием о посредственности самой коллекции имперки. Ладно, так и быть. Пари – это уже азарт, хоть какое-то движение после многочасовой болтовни.
Амора зашторила все окошки, закрыла лестничный ход деревянным люком. Мне казалось, что такая конспирация для скинградцев неуместна: нужно ли прятаться, когда все на этой улице одинаково богаты? Но хозяйка не унималась:
– Обещайте, что никому не расскажете об увиденном. Поклянитесь перед Девятьми.
Все кивнули. Бурз стукнул кулаком в грудь, а после испил ещё вина. Тогда Амора стянула шелковый чехол с металлического сундука, сунула в щель ключ и повернула его трижды. Дверца приоткрылась, изнутри показался мертвенно-красный свет.
«Плохой знак», подумал я и оказался прав.
Даэдрическая булава предстала перед нами во всём своем величии. Амора ликовала. Действительно, это её самое дорогое сокровище в коллекции. И незаконное.
Все молчали. Орк перестал громко дышать. Замешательство тянулось с минуту.
– Только не говорите мне, что купили её, – я старался держать улыбку, хотя единственным моим желанием тогда было сбежать без оглядки.
– Такое сейчас нигде не купишь, – ответила Амора. – Пришлось обратиться к не вполне чистым и открытым связям… – Заметив мое альтмерское раздражение, имперка тут же выдала секрет. – Она из столичного арсенала. Говорят, добыта в бою Чемпионом.
– Миледи, вы продолжаете меня удивлять! – воскликнула данмерка. В её глазах я прочитал сильное волнение. – Какая в вас целеустремленность, сколько в вас энергии!
После Кризиса Обливиона всё, хоть как-нибудь связанное с даэдра, или соприкоснувшееся с ними подлежит уничтожению. Либо конфискации, но всё зависит от воли графа. Хранение даэдрических предметов запрещено во всём Тамриэле, а провинившихся ждет смерть. Кроме законной власти существует и военно-монашествующие фанатики Стендарра, готовые заколоть вас на ночной улице при одном только подозрении или доносе.
– Ух. Мощная булава. Дай-ка подержать, – в лапах здоровенного Бурза булава лежала крепко.
Уж не знаю, кто из них больше сиял, Амора со своей хвастливостью или таинственный Горонир,но самым восхищенным казался босмер. Словно его убедили в том, что нашему сообществу можно доверять, Горонир заявил присутствующим:
– Прелестно. Вы меня удивили. Мой черед, господа.
Он вытащил из штанины маленькую серебряную шкатулку. Кажется, вещица издавала звук наподобие пения заколдованной арфы.
– Добыта из очень необычного места, практически восстала из пекла. Эта вещица с хорошей родословной. Она подарит самый дорогой камень на свете. Сигильский. Но в обмен на душу. Беда только, что шкатулка выбирает сама, кого забрать.
Горонир с прищуром осмотрел всех присутствующих. Я поневоле громко сглотнул.
– Поиграем? – спросил босмер.
Первым откликнулась Амора: «Да, конечно, давайте пощекочем нервы!». Второй выступила Фаналу. Ей, торговке алхимией, запретные вещицы никогда не внушали большого страха. Орк же сомневался, скребя пальцем по лбу.
Я же не сомневался ни на минуту.
– Друзья, кажется, засиделся у вас. Пора бы мне домой. Завтра тяжелый день, совещание в гильдии…
– У-у-у, вы поглядите-ка, трусишка! – захохотала хозяйка.
Мне стало противно. Имперка пытается принизить альтмера. Какая подлость. Я расстроился, найдя для себя ещё одну причину покинуть эту компанию.
– Да ты что? Правда уходишь? Брось глупость! – возмущенная Амора перегородила мне дорогу. – Никто не умрет, поверь. Это всего лишь игра. И Горонир сказал: шкатулка выбирает сама, а значит есть шанс, что ей никто не подойдет.
– Я с очень серьезным намерением ухожу. Мне пора. Большое спасибо за приятный вечер.
Амора не унималась. Она смеялась всё больше, а вместе с ней подхватила смех как заразу Фаналу. Горонир мерзко улыбался, а в руке его мурлыкало серебряное чудовище; в комнате мерцало мертвым красным от даэдрической булавы. Бурз все ещё сомневался.
– Не проводите меня до выхода? – спросил я в надежде, что орк согласится спуститься со мной вниз.
– Да ты что, баба, что ли? – надрывной смех имперки вызвал слезы.
Я умоляюще взглянул на орка. И он согласился! Сделав два или три нервных поклона, мое тело немедля двинулось к выходу.
У двери я обнаружил служанку. Её, кажется, уже ничего не волновало: в кладовке постелена постель, на крепком дубовом столе распахнута давно пожелтевшая книга. Человек труда не забавляется пошлой потехой.
– Друг мой, а не пойдем ли вместе домой? – спросил я у Бурза. – Что вы забыли в этом азарте?
– Азарт и ярость в крови нашего народа.
– Но вам есть что терять.
– И то правда.
– Так что же?
Орк противно замямлил. Уж не знаю, что на меня тогда нашло, но я принялся грубить и давить на Бурза.
– Этот босмер совершенно точно ненормальный. Вы правы, он контрабандист. Но я осмелюсь заявить, что Горонир поклоняется тёмным искусствам. Откуда даэдрические вещицы? У Аморы слишком легкомысленное отношение к пари. Или она, может быть, в сговоре с босмером. Подумайте! Вы же не дегенерат, а живое существо. Жизнь у нас одна, а к тому же ваши дети надеются на добрый исход в финансовом долге. Знаю, орочий народ упертый как баран. Выбросьте эту затею из своей простецкой башки!
Бурз нахмурился: «Всего доброго, прощай». И захлопнул за мной дверь.
А я стоял в ярости в ночном Скинграде. Ведь выглядело так, будто струсил от азартного пустяка! Хотелось уйти, но было жаль запутавшегося орка, а свою сородичку из Морровинда и лиходея из Валленвуда нет. Про Амору и вовсе молчу. Какая грубиянствующая рожа!
Прошло минут десять, и легкая дрожь пробила замерзшее тело. Уже носок правой ноги повернул в нужную сторону, как из окошек блеснул свет адского пламени: он был так ярок, что на миг покрыл алым свечением Великую часовню Джулианоса.
Я побежал в страхе. Сначала направился в дом стражи, что напротив жилища Титиуса, но в темноте перепутал дорогу. Потом одумался: а если вдруг сочтут соучастником страшного преступления? Тогда ноги повели в нужное место. Я закрыл дверь, сбросил плащ, платье и туфли, немедля прыгнул в кровать и попробовал заснуть.
Все следующее утро я боялся выйти наружу, а потому послал служанку выяснить, было ли что-нибудь интересное в ночном Скинграде. Она посмотрела на меня с удивлением, так как знала, что я вернулся в дом глубокой ночью.
– Ничего не случилось за ночь, господин, – сказала вернувшаяся служанка.
Вздохнув с облегчением, я отправился к Андриенн Берен за утешением. В трехэтажном особняке, где заседали маги Скинграда, никаких дельных советов никогда не давали, но в трудной колдовской практике пропадает страсть к самобичевательству. Отправившись домой вечером, я нарочно прошел мимо алхимической лавки Фаналу, оказавшейся закрытой, затем отправился к дому Аморы, в котором не горел свет. Где живет Бурз, мне было неизвестно.
Так продолжалось ещё несколько дней, пока случайно не наткнулся на Эйджу. Нордка подметала двор.
– Здравствуй. Скажи, дома ли хозяйка?
– Она велела никого не принимать. Заболела.
– Ясно, – обрадовавшийся, что разговор не состоится из-за обстоятельства непреодолимой силы, я потопал домой. Больше посещать проклятое место не хотелось.
И только через неделю правда ворвалась в Скинград. Похоже, какие-то страшные слухи просочились из «Западного Вельда» к путникам и торговцам, а от них по Золотой дороге в столицу. В Скинград явились дозорные Стендарра, искали того самого босмера с серебряной шкатулкой. Стража не препятствовала розыску.
Амора обратилась к графу за помощью, но тот ей грубо отказал. В городе с ней никто не разговаривал, на пирушки не ходил и вообще избегал любого присутствия возле бывшего дома Шамира. Эйджа ушла от хозяйки. Рассказывают, что её видели в Бруме.
Угроза попасть во всеобщую немилость оказалась весомым аргументом – в ночь на 26 число Заката солнца Амора покинула верхом на лошади Скинград.
Фаналу в кандалах отвезли в столицу. Ей не повезло: будучи простолюдинкой, данмерку проще всего было наказать за преступление против мира и богохульства, поскольку в наше время поклонение даэдра относят к такому роду преступлений.
А орк… Думаю, вы уже догадались. Сигильский камень нашли в том же сундуке, в котором лежала раньше даэдрическая булава.
Сегодня первый день Вечерней звезды. Снег падает большими хлопьями, но я всё сижу на своем балконе, укутавшись в медвежью шубу, сижу и страдальчески болею ядовитым вопросом: «Вина ли на мне за гибель Бурза?»
