Kitabı oku: «Арабский пленник. Сборник рассказов и миниатюр», sayfa 3

Будни гастарбайтеров

Самарканд, площадь Регистан. Фото автора, 2014 г

Типичное питерское кафе-магазин, штат которого почти наполовину укомплектован гастарбайтерами и пенсионерами. Однако все люди вполне добросовестные, трудолюбивые, с известными представлениями о морали, долге, чести и так далее…

Нам, с Лидией Александровной – пенсионеркой с солидным стажем, но ещё очень даже «живой» и энергичной – каждый день приходится заготавливать салаты и полуфабрикаты для кафе. Забирают их у нас каждое утро две сестры (родом из Самарканда), которые обслуживают очень привередливых клиентов в одной из стоматологических поликлиник города.

Почти каждое утро одно и то же:

– Нет, Вы себе представляете, Лидия Александровна? – усталым голосом жалуется моей напарнице одна из сестер. – Мы и так, уже не знаем – как им угодить: каждый день придумываем что-нибудь новое, оригинальное, чтобы не повторялось; жарим прямо у них на глазах; всё свеженькое, с пылу, с жару… блять, дома так не готовишь, а они? Ссуки! – не в силах более сдерживать себя, срывается Татьяна. – Надоело уже… достало… и бросить не могу.

– Ну что ты, Танюшка, успокойся: не обращай внимания. – Как может, старается утешить её старушка, сама уже вконец уставшая от однообразной и невыносимой работы. – Нам с тобой без работы никак нельзя. Надо стиснуть зубы и молчать. А эти… Чем больше стараешься, тем больше выпендриваются. У них денег-то немерено: где-нибудь в ресторане, поди, так деньгами швыряются, что даже не считают, а тут, где всё дешево, качественно и вкусно, не знают, до чего бы придраться.

– Нет, ну вот, Вы сами посудите – продолжает изливать свою душу Таня. – Вот, вчера, например: подходит одна из них и, тыча пальцем в витрину, спрашивает: «А это свежее?» (скорчив физиономию и передразнивая). Ведь, прекрасно знает, что свежее! «Покажите. Переверните. Ой, я её не буду: Вы руками взяли!» П@зда: будто не видела, когда я её жарила. Чем же её брать, как не руками? А тут, видите ли, брезгует…

– Ага, ага – поддакивает Лидия Александровна, полностью разделяя Танюшкино негодование. – Ишь, мы какие! Нет, ну надо же! А дома-то, у себя, небось, когда кое-что обеими руками берет, так это – ничего, да?!

Тут мы все прыскаем со смеху, и плохое настроение у сестриц в момент улетучивается.

Вот, что значит возраст и опыт: вовремя внести разрядку. И сестры вновь готовы к ещё одному тяжелому и изнурительному трудовому дню.

Родственные души

Среднеазиатские зарисовки. Фото Н. Окды

– Говорите по-русски! – всякий раз возмущается Надя (моя коллега по цеху), застав меня за очередной беседой с земляками-гастарбайтерами, которые составляют чуть ли не треть штата работников нашей столовой.

– А шо цэ такэ?! – недоумённо вопрошаю я, подыгрывая сотруднице. – ПочЕму?

– Потому! – коротко и сурово разъясняет несознательному товарищу Надежда – Потому что, мы находимся в России!

– А чуваши и удмурты где по Вашему находятся? – невольно вырывается у меня. – А буряты, якуты, калмыки…

Про Татарстан, Башкортостан и Кавказ я сознательно не упоминаю, заранее предвидя, во что может перерасти наш спор.

И вообще, с недавних пор, я заметил за собой одну удивительную странность: то есть, поймал себя на мысли, что всячески стараюсь избегать так называемых щепетильных тем, после которых на душе остаётся привкус какой-то горечи от осознания того, что сколько ты тут не хрипи… сколько ни доказывай, тебя всё равно добьют самым главным аргументом, вот этой самой «кувалдой» – «А потому!»

А посему, предвидя возможные трения, я мгновенно пытаюсь перевести русло разговора в сторону юмора. Ну, люблю я когда люди смеются и улыбаются друг другу!

Прошёл год. Надежда уже свыклась с присутствием иностранной речи в «исконно русской» столовой, давно махнув рукой на безуспешные попытки перевоспитания. Правда, пару раз, всё же было… видимо, когда мы чересчур (по её мнению) начинали забываться:

– Вы опять говорите не по-русски?! – приняв патриотическую позу, гневно осведомлялась она.

После чего, уровень громкости и накал восточных эмоций заметно снижался. Минуты на две – три…

Со временем, наши роли с Надеждой кардинально поменяются, и вот, уже я начинаю подначивать над своей коллегой.

– Подай, пожалуйста, нож! – обращается ко мне Надя.

На что я, округлив в ужасе глаза и обхватив руками голову, обращаюсь к Мунире:

– Нет, ты слышала?! Она всё ещё говорит по-русски!!

Постепенно, раздражение сменилось на… любопытство и некоторую заинтересованность.

Каждое утро, прежде чем отдать на раздачу то или иное блюдо, мы с Мунирой проводим тщательную инвентаризацию продуктов, проверяя последние на свежесть. Мунира – это моя помощница, работающая на «мойке».

Диалог, как правило, немногословный.

– Ин чи? («Это что?» /тадж./) – вопрошает она меня, доставая остатки вчерашних котлет, которые скукожились и высохли до неузнаваемости.

– Партет! («Выбрасывайте!») – коротко роняю я.

– Ина чи? («А это?») – доставая пластиковый контейнер с салатом.

– Ин ҳам, партет! («Это тоже, выбрасывайте!») – принюхиваясь, выношу безжалостный вердикт. – Ин кўйна…

– Ой, а что ты только что произнёс? – оживляется вдруг Надя, внимательно следившая за нашим диалогом.

– Я сказал, чтобы она выбросила салат… – с недоумением оборачиваюсь к коллеге.

– Нет-нет! Последнее слово повтори, пожалуйста!

– Кўйна… То есть, «старый»… «испорченный».

– А-а… ну, да конечно – загадочно улыбается Надюша и с восхищением подтверждает – Надо же, насколько, оказывается, родственны и близки по смыслу и произношению наши языки: и в самом деле – «@уйня»!

Амир

Среднеазиатские зарисовки. Фото Н. Окды

Директор коммерческой фирмы «Токмас» Анна Олеговна Змеенкова давно поняла, что гастарбайтеры – это самый идеальный контингент. Во-первых, они трудолюбивы и не чураются никакой грязной работы. Во-вторых, за сущие гроши они готовы работать с раннего утра до позднего вечера. В-третьих, они юридически безграмотны и бесправны и, следовательно, им не взбредёт в голову качать свои права или бежать кому-либо жаловаться. Ну, и конечно, самое главное – на них можно неплохо сэкономить.

Она по-деловому, со знанием дела подошла к своей работе. Для того, чтобы содержать в надлежащем виде пятиэтажное здание культурного центра, требуется немало средств и рабочих рук. Энергичная предпринимательница сумела выбить на эти цели, довольно кругленькую сумму от городских властей, которые, в свою очередь, преследовали свои политические интересы: пусть теперь попробуют обвинить власть в том, что она не заботится о культуре.

Затем было составлено две ведомости: одна вполне официальная, для проверяющих органов, а вторая – для внутреннего пользования и обслуживающего персонала. Каждый из вновь нанимаемых на работу сотрудников был заранее уведомлен о том, что при получении зарплаты, он автоматически обязан расписываться в обеих ведомостях. Разница шла в карман предприимчивому директору, которая за полгода умудрилась пересесть из подержанной иномарки в новенький «джип».

– Будьте начеку! – предупреждала она новичков. – В случае чего – вы мгновенно снимаете с себя униформу и представляетесь случайными слушателями или гостями нашего центра, ясно?!

Неприятностей с законом иметь ей вовсе не хотелось…

Амир гордился, что работает в самом центре культурной столицы. В обязанности двадцатилетнего гастарбайтера из Узбекистана, входила чистка ковровых дорожек. Целый день он торчал в прачечной, занимаясь химчисткой. Кроме того, в любое время дня его могли оторвать от основной работы и направить на любой другой участок, где срочно требовались рабочие руки. Естественно, он безропотно выполнял любые указания начальства. Ещё бы: где бы он мог заработать целых 20 тысяч рублей?

Неважно, что практически всё своё время он проводил на работе, выкраивая для сна по 4 – 5 часов в сутки. В конце концов, он приехал в Россию не на курорт, не прохлаждаться, а чтобы заработать денег на свою же предстоящую свадьбу. Чтобы такие деньги добыть у себя на родине, ему пришлось бы без выходных работать не один месяц. А тут… подумаешь…

Правда, ежедневный недосып всё же давал о себе знать: сказывалась усталость, общее недомогание по утрам и какая-то непонятная вялость в конечностях, в конце рабочего дня. Однако, желание поскорее уснуть заглушало боль в изможденном теле и вскоре действительно сон брал своё.

Следует отметить, что помимо прочего, Амир почти никогда не разлучался с пылесосом, который как бы прирос к его спине: ежедневно, как только находилась свободная минутка, он обязан был чистить многочисленные дорожки и ковровые покрытия, находящиеся в огромном здании культурного центра.

Мать его – худосочная 40-летняя женщина, которая выглядела на все пятьдесят, работала здесь же, уборщицей. Впрочем, в её функции также входило немало обязанностей, что являлось вполне типичным для всего штата завербованных рабов. Ибо, каждый из них являлся универсальным многостаночником, совмещая ради куска хлеба и крыши над головой несколько смежных профессий. Диля с радостью бы поменяла эту адскую работу, но выбора не было. К тому же, успокаивало то, что сын находился рядом, что называется, на глазах.

В тот злосчастный понедельник необходимо было срочно повесить выстиранные и проутюженные шторы и занавески в концертном зале. Сделать это было непросто, поскольку окна были шестиметровой высоты, а потому Амиру пришлось взбираться на шаткую стремянку. Стоя на самом верху, он с трудом дотягивался до карниза, нанизывая петли на крючки. В какой-то момент, рука неожиданно сорвалась с крючка и парень, потеряв равновесие, с огромной высоты полетел вниз.

Раздался истошный женский крик, после чего весь обслуживающий персонал, мгновенно прекратил работу, кинувшись к несчастной жертве. Бедный парень бился в конвульсиях рядом с причитавшей матерью, которая голосила, не зная, что делать и как помочь сыну. Кто-то уже вызывал по мобильнику «скорую».

Вдруг, в помещение, словно фурия, ворвалась раскрасневшая Анна Олеговна и, подскочив к корчившемуся на полу телу, стала стаскивать с него униформу.

– А-а!! – закричала пуще прежнего, бедная мать, протягивая свои руки к директору, пытаясь её остановить.

– Замолчите немедленно!! – прикрикнула, в свою очередь, та на несчастную женщину и, обратившись к толпе, сурово приказала: – А ну, живо по местам!

Народ покорно стал расходиться…

– Амир, ты меня слышишь?! – шлёпая по щекам, наклонилась к несчастному мальчику, начальница. – Если они тебя спросят, скажи, что ты сюда совершенно случайно зашел – просто, посмотреть, понял?! Ты меня слышишь?!

Рядом, распластавшись на полу, выла убитая горем мать, перекатываясь из стороны в сторону.

– Дайте ей срочно воды и выведите отсюда! – скомандовала Анна Олеговна своим подчиненным, продолжая теребить не пришедшего в сознание несчастного партня. – Ты меня слышишь, Амир?! Запомни: ты здесь не работаешь… ясно?!

…Через месяц, мать Амира явится за зарплатой сына.

– Я ничего не знаю: пусть он сам ко мне придёт, и тогда поговорим… – заявила предпринимательница, узнав, что парень остался жив.

– Но он не может встать… – слёзы непроизвольно навернулись на глаза несчастной женщины. – И потом: я, всё же, его мать…

– Я дважды не люблю повторять! – ледяным тоном отрезала директорша, устраиваясь удобней в свой «джип» и хлопнула дверцей автомобиля перед самым носом Дили. – Вы и так уже мне столько нервов истрепали!

Новенькая иномарка резко тронулась с места, обдав гастарбайтершу облаком пыли и выхлопных газов, исчезнув вскоре совсем из виду.

Адаптация

Среднеазиатские зарисовки. Фото Н. Окды

Волна эмигрантов и гастарбайтеров уже давно докатилась до берегов Невы. Мне много раз доводилось видеть своих земляков, работающих на стройке, подметающих питерские дворы, обслуживающих многочисленные кафе и столовые, где они буквально приросли к «мойке» и швабре. А вот, в аэропорту – ещё не доводилось…

Пройдя многочисленные кордоны, обеспечивающие безопасность нашего перелета, я наконец-то очутился в так называемом накопителе – большом и просторном помещении, с кондиционерами «зима-лето» и удобными кабинками для туалета. Вот только таблички, ведущей к комнате для курения, почему-то нигде не нашёл.

К великому изумлению, возле туалета, я заметил двух землячек в униформе, которые только что подмели и прибрались во вверенном им участке. Я инстинктивно рванулся к ним.

– Простите, а где тут можно покурить? – вежливо поинтересовался я.

Симпатичная женщина лет сорока округлила свои глаза:

– Что Вы, что Вы! Здесь категорически запрещено курить!

И тут же, заговорчески подмигнув, и понизив голос, доверительно сообщила:

– Но, если очень хочется, то можете покурить в туалете, а я Вас покараулю…

– То есть? – не понял я.

– Ну, в общем, за 50 рублей я не только закрою глаза на это нарушение, но ещё постою на «атасе».

«Обана! – подумалось мне. – Приехали…»

Курить мне почему-то сразу расхотелось. Остался только какой-то неприятный осадок.

Ни слова не говоря, я с силой дёрнул дверь туалетной кабинки на себя. И тут же, следом за мною поспешила встревоженная уборщица.

– Тут нельзя курить!! – заверещала, было, она…

– Закройте сейчас же дверь с обратной стороны и оставьте меня в покое! – заорал я на неё, в свою очередь. – Я и без Вас знаю – для чего предназначены туалеты!

И сразу вспомнил про оригинальных американцев, которые вешают в подобных помещениях таблички следующего содержания: «Не бросайте окурки в наши писсуары, ведь, мы не писаем в ваши пепельницы».

Землячка нехотя повиновалась, нетерпеливо поджидая снаружи.

Едва я открыл дверь, как она в ту же секунду ворвалась в туалет и стала водить своим длинным носом во все стороны:

– Не курил? Нет? – подозрительно осведомилась она, перейдя, почему-то, уже на «ты» и усиленно втягивая в себя ароматы сортира.

Я со злостью захлопнул дверь и с грустью направился к своей ручной клади.

Ни рыба, ни – мясо…

Среднеазиатские зарисовки. Фото Н. Окды

Феруз – двадцатилетний парнишка из Узбекистана, приехал на заработки в Россию. Русского языка почти совсем не знает. В семи комнатной коммунальной квартире ютятся 57 земляков – гастарбайтеров. Словом, обычная картина.

Через неделю, не без помощи друзей, ему удалось наконец-таки устроиться на стройку, таскать кирпичи.

Поздним вечером, после первого трудового дня, усталый, но довольный, вваливается в свою ночлежку.

– Ну, как? – обступают его земляки.

– Вот, семьсот рублей дали… – гордо демонстрирует он заработанные деньги. – Только, я не понял: идти ли мне завтра на работу или нет?

– Что тебе сказал бригадир?

– Не знаю… То ли рыбу надо завтра разгружать, то ли – мясо… Я же по-русски не понимаю…

– У тебя есть номер телефона бригадира? – вдруг спохватывается один из его друзей. – Ты, хоть, запомнил – как его зовут?

– Володя – отвечает Феруз и достаёт из кармана аккуратно сложенный вдвое огрызок бумажки.

Товарищ, более-менее сносно владеющий русским языком, достаёт свой мобильник и начинает набирать записанный на листочке номер.

– Алё! Здравствуйте, это Володя?!

– Да. А это -кто? – в свою очередь, интересуется бригадир.

– Простите, Вы Феруза знаете? Он у Вас сегодня работал…

– Да… – смущённо произносит Володя, вспомнив про новичка, которому он обещал заплатить в конце работы тысячу рублей. И уже в следующую секунду его охватывает праведный гнев на непутёвого работника, с которым ему предстояло сегодня изрядно намаяться. – Но ведь, я заплатил ему…

– Да, да. – поспешно соглашается собеседник. – Он только хотел выяснить – во сколько ему завтра выходить на работу? То ли рыбу разгружать, то ли – мясо… Что Вы ему сказали?

Наступает некоторая пауза, после чего, трубка разряжается диким хохотом. Наконец, с трудом взяв себя в руки, бригадир проясняет:

– Я ему сказал, что он – «ни рыба, ни мясо», и что мне такие работнички больше на хер не нужны!

Велик

Велосипед советских времён. Фото из интернета

Вероятно, у каждого из нас в детстве было заветное желание. Моей светлой и недосягаемой мечтой был велосипед. Cначала – трёхколёсный, а чуть позже – в классе четвертом-пятом – настоящий, двухколёсный. Нет-нет, не «ПВЗ»²: тот был слишком «взрослым» для меня, да к тому же и чрезвычайно дорогим – пятьдесят два рубля. Об этом не могло быть и речи. Меня вполне устроил бы «Школьник» или – на худой конец – «Ласточка». Правда, последняя модель, считалась «дамской», ввиду отсутствия передней рамы, но с другой стороны, это даже было, скорее, её плюсом, поскольку избавляло нас – низкорослых юнцов – от мучительных попыток, запрокидывать ноги через высокую раму «взрослого» велосипеда. И по цене, второй тип «великов» был гораздо привлекательней – что-то, около 35 рублей. Однако и такая сумма, по тем временам, представлялась довольно внушительной для бюджета среднестатистической советской семьи.

Особенно, если учесть, что нас у папы с мамой было аж целых пятеро детей. Тут уж, моим родителям, волей-неволей, приходилось придерживаться мудрой и осторожной политики, во избежание всевозможных обид со стороны остальных членов семьи, что выглядело вполне справедливо. А потому, рассчитывать на столь щедрый подарок, я мог лишь весьма гипотетически, в своих самых смелых и невероятных фантазиях. Это выглядело примерно также, как чуть позже, я вычитаю в книжках по астрономии: да, есть далекие галактики, да, существуют в них звездные системы, подобной нашей, и даже, очень возможно, что имеется жизнь на какой-нибудь из них, но – вероятность контакта настолько мала… Словом, шанс был невелик, однако, именно эта слабенькая надежда, удивительным и непостижимым образом перевешивала всё остальное.

Тем более, что мои мягкосердечные родители, не желая расстраивать ребенка, дипломатично уклонялись от конкретного ответа, не говоря ни «да», ни – «нет». Это ещё более распаляло детское воображение: образ «золотого тельца» на двух колёсах, прочно засел в моём сознании – велосипедом я грезил целыми днями и бредил во сне, по ночам. Иногда, мне казалось, что эта мечта вот-вот близка к воплощению, но всякий раз, в самый последний момент, неизвестно откуда взявшиеся непредвиденные обстоятельства, препятствовали осуществлению заветной мечты, вновь отодвигая её на новый неопределенный срок. То, что происходило в такие минуты в ранимой и хрупкой душе ребёнка, невозможно передать словами. Обида – это совсем не то слово: эти чувства способен понять лишь тот, кому хоть раз довелось оказаться в подобной ситуации. Каждый раз, с трудом находя в себе силы, я «поднимался на ноги» и, заглушая в себе боль и зализывая раны, вновь и вновь пытался заставить себя поверить, что уж, вот в следующий раз, я буду обязательно вознагражден за все свои душевные муки и страдания. И каждый очередной такой случай, оставлял в моём сердце глубокие шрамы, которые, заживая со временем, оставляли, тем не менее, заметные следы и душевные рубцы в легко ранимой детской душе. Что тут скажешь: ребёнку так свойственно и ближе по своей природной сути, верить в чудо…

Мне бы, поднатужиться, поднапрячь немного свои детские мозги: прикинуться на недельку-другую паинькой и послушным сыночком; подналечь и принести со школы хотя бы две-три «пятерки»; поймать удобный момент, когда папа с мамой смеются, подойти к ним и тихо сесть рядом, изобразив на лице страдальческое выражение, полное скорби и утраты… И – всё! Можно смело подготовить кусок марли или фланелевую тряпочку для любовной протирки и чистки новенького седла и бардачка, от которых так пахнет умопомрачительной кожей и магазином! Однако, с Хитростью, дела у меня обстояли неважно: видать, пока я, раскрыв от удивления рот, изумлялся этому миру, остальные – более шустрые сверстники – разобрали ходовой, нынче, товар. А потому, когда я приплёлся к «шапочному разбору», со дна мешка, глупенько, хлопая своими невинными глазками, на меня взирали лишь Доверчивость и Наивность. Так что, выбора у меня не было: пришлось довольствоваться тем, что осталось.

Позднее, став значительно старше, я так и не сумею полностью избавиться от этой «парочки», осуждаемой на всём трезвомыслящем Востоке, часто являясь предметом для язвительных насмешек со стороны товарищей и вызывая бешеную ярость и стыд в душе моего старшего брата. Именно ему, впоследствии, я буду обязан многим урокам, что преподносит нам жизнь, и на которые иногда совсем не просто дать однозначный ответ. Конечно же, брат меня любил и жалел, но в немалой степени, его рвение и усердие в этом вопросе объяснялось тем, чтобы позорное пятно «дурачка-простофили» не легло на всю нашу семью. И в этом – надо отдать ему должное – он преуспеет. Хотя, однажды, всё-же, причинит мне очень острую боль, легкий след от которой до сих пор даёт о себе знать. Но об этом чуть ниже…

В один из дней, Судьба сжалится надо мной: родители пригласят меня для беседы в гостиную. Надо ли, описывать то волнение, когда я переступил порог главной комнаты, являющийся одновременно и кабинетом отца. Сердце колотилось столь неистово и сильно, что, казалось, ещё немного – и оно выскочит из груди. Папа встретил меня стоя у стола, мама же, сидела в кресле, чуть поодаль, у окна. Прямо над их головами, со стены, на меня ласково и добродушно смотрели два портрета: молодой красивый папа, с густыми мохнатыми бровями, и совсем юная мама, в национальной тюбетейке, из под которой многочисленными ручейками-струйками ниспадали длинные девичьи косички. Я перевел свой взгляд с портрета на маму, которая продолжала как-то сдержанно и загадочно улыбаться. Мама преподавала в младших классах в той же самой школе, где я учился, а потому была в очень тесном контакте с моими учителями.

– Значит так: мы тут, с мамой, посоветовались – по привычке, сдержанно произнёс родитель, словно он по-прежнему находился у себя в редакции, на планёрке. – В общем, велосипед мы тебе можем купить, но… при одном условии: ты обязан до конца учебного года исправить «тройку» по ботанике. Договорились?

Боже мой! Я не верил своим ушам! Какой может быть разговор: исправлю, конечно-же, исправлю! Расцеловав на радостях родителей, я метнулся к отрывному календарю, что висел у нас в коридоре: до летних каникул оставалось ещё долгих два месяца. Мне ничего другого не оставалось, как крепко стиснуть зубы: «Ничего-ничего, зато велик уже, можно сказать, тут, в коридоре». Я бросил взгляд на прихожую, прикидывая, где будет место «стоянки» моего будущего двухколёсного друга. И уже в следующую минуту, рылся у себя в портфеле, в поисках нужного учебника. Надо было основательно взяться за ботанику.

«Пестик, тычинка, рыльце, цветоложе… Однопольные, семядольные…» – зубрил я без устали днём и ночью.

Одноклассники перестали меня узнавать: обычно, флегматичный и пассивный на уроках, я преображался, едва в класс входила «ботаничка». Нисколько не стесняясь своих друзей, я как самый последний негодяй, отъявленный «отличник» и «выскочка», изо всех сил тянул свою руку вверх в надежде, что, наконец то, учительница обратит на меня своё внимание и вызовет к доске. Но, по закону подлости, она, как назло, не замечала моё рвение. Постепенно, товарищи перестали со мной здороваться.

Во дворе, дело обстояло не лучшим образом. Меня, которого ни за какие коврижки невозможно было загнать домой, не видно было на улице. Друзья недоумевали: что случилось? Я же, поклявшийся себе – молчать до последнего момента, сознательно отказывал себе не только во всевозможных играх и викторинах, устраиваемых ежедневно нашей детворой, но и лишил себя самого главного праздника – футбола, который мы гоняли ежедневно до поздних сумерек.

Вскоре, мой аскетизм принесёт свои плоды: в дневнике, напротив предмета «ботаника» будут красоваться две «четверки» и одна «пятёрка». Правда, по всем остальным урокам, я заметно сдам. Однако, это меня расстраивало менее всего: главное – я сдержал своё слово!

Приближался конец главной четверти. До заветного дня оставалось всего ничего. Никелированный блестящий обод переднего колеса «Школьника», уже отчетливо просматривался в проёме нашей двери. В один из дней, придя со школы домой, я заглянул в наш старый пузатый холодильник «Мир», в надежде перекусить что-либо на скорую руку. На удивление, он окажется пуст. Ничего путного, кроме молока, масла и яиц, моему взору не предстало. На короткое время я задумался. И тут, вдруг вспомнил, как однажды я был восхищён вкуснейшим омлетом, которым меня угостила Анна Ивановна, жившая этажом выше и которую все мальчишки нашего двора дразнили не иначе, как «Анна-Ванна». Глаза невольно закатились вверх, мысленно представив себе эту пышную вкуснятину. И я решился. Не скрою: сомнения терзали. Во-первых, подходить к плите, а тем более, что-либо самостоятельно готовить, нам категорически запрещалось. Ещё свежи были впечатления от первого кулинарного опыта, проводимого совместно с сестрой, когда мы решили пожарить картошку. Я вспомнил сожженную сковородку, обуглившиеся и слипшиеся брусочки картофеля и жуткое облако дыма, застрявшее надолго под потолком, и невольно передёрнул плечами. Помню, как папа, с ремнём, гонялся за нами вокруг стола, а мы слёзно просили прощения, обещая, никогда больше в жизни не затевать подобных опытов. А во-вторых, я плохо запомнил рецепт: знал только, что там обязательно должны присутствовать вышеуказанные ингредиенты, но вот в каких пропорциях… И, тем не менее, я рискнул.

Руководствуясь чисто практическими соображениями и не задумываясь особо, я вбил в чашку четыре яйца, бухнув вослед пол литра молока. Добавил соли, немного сахара и, тщательно взбив всё это дело вилкой, налил первую порцию в холодную сковороду и поставил её на огонь. Вскоре, на поверхности весело забулькали пузырьки молока, однако, ожидаемой «шапки», почему-то, так и не появилось. Промучившись и вконец испортив первый омлет, я вначале заметно взгрустнул, но, вспомнив известную поговорку «первый блин комом», вновь воспрял духом и уверенно добавил немного муки. На сей раз, у меня вышло нечто среднее между блинами и оладьями, но, с «заплатками» и многочисленными комочками. В третью попытку, меня угораздило поместить сковородку с деревянной ручкой в духовку.

Наконец, когда оттуда повалил густой дым, я окончательно сник, поставив крест на своём эксперименте. Добросовестно отправив «омлет» в мусорное ведро и перемыв кое-как посуду, я стал лихорадочно соображать – что бы эдакое придумать, дабы моё оправдание помогло мне избежать заслуженного наказания. На душе «скребли кошки». Не знаю – почему, но ноги принесли меня в гостиную.

Я осторожно перешагнул порог комнаты и бросил взгляд на портреты. Странно, но они смотрели на меня совсем по-другому, нежели пару месяцев назад. У папы, на переносице добавилась ещё одна складка, которую я не замечал раньше, отчего его взгляд показался мне сердитым и строгим, как у Карла Маркса, что висел у нас в школе, в кабинете истории. В мамином же взгляде, читался легкий укор и даже некое осуждение. Далее, находиться дома было невыносимо, более того – опасно: скоро должны были возвратиться родители. Чтобы скинуть с себя неприятные мысли, было принято решение развеяться немного на улице. И действительно: стоило мне оказаться во дворе, где меня встретила толпа ликующих товарищей, как угроза неотвратимого наказания показалась мне таким пустяком, что я очень скоро позабыл про все свои горести и печали. Через пять минут, мы уже вовсю гоняли мяч, предав забвению всё на свете.

Между тем, дома, где собрались все, за исключением меня, шло бурное обсуждение моего поведения. Как назло, именно в этот злосчастный день, наша классная руководительница передала моей маме табель с итоговыми оценками, в котором, наряду с «четверкой» по ботанике, красовались три жирные «тройки»: одна по физике и две – по математике. То, что меня ждало дома, было вполне естественным и закономерным. Неестественной лишь, могла показаться стороннему наблюдателю, реакция моих братьев и сестёр, которые – казалось бы – вопреки здравому смыслу, заметно оживились, если не сказать более – обрадовались. Однако, кто из нас не помнит того соперничества и тех потасовок, между отдельными членами семейства, которые имели место быть практически в любой приличной и уважающей себя семье? Причём, как правило, «весовые категории» соблюдались строго и неукоснительно. Так, например, в нашей семье, несомненными «тяжеловесами» были старшие брат с сестрой. Моим же, извечным соперником по отвоёвыванию жизненного пространства, являлась вторая сестра, которая была на два года старше меня. Самый незавидный и в то же время – самый удобный статус, имел мой младший брат, которому приходилось сражаться «против всех», и которому (по вполне понятным причинам) очень многое сходило с рук.

Итак, дождавшись, когда ярость отца достигла своей наивысшей точки, все дети, в предвкушении «премьеры», нетерпеливо заёрзали на стульях: каждому хотелось насладиться предстоящим спектаклем. Оставалось только послать гонца с извещением. Вскоре, когда мама молча положила перед главой семейства мой табель, гостиную оглушил грозный рык и, к величайшей радости старшего брата, ответственная миссия делегата была поручена именно ему. Надо отдать должное его фантазии и изобретательности, поскольку, справился он со своей задачей настолько блестяще, что многие послы умерли бы на месте от зависти.

Тем временем, ничего не подозревавший я, был с головой погружён в футбол. Ворвавшись в штрафную площадку противника и получив отличный пас, я уже развернулся, было, для того, чтобы отправить мяч в «девятку», как вдруг, боковым зрением, увидел радостно бегущего мне навстречу брата, энергично машущего руками и орущего непонятно – что.

– ВЕлик! – явственно и отчётливо донеслось до моего уха. – Иди скорей, посмотри, какой тебе купили велосипед!!!

Мяч медленно, как в кино, повис на какое-то мгновение в воздухе, а затем поплыл куда-то в сторону, в то время, как самого меня – плавно унесло в другую. Перед глазами внезапно вспыхнули розовые круги, а земля под ногами исчезла, то есть, совсем растворилась. Её просто, не существовало!

Я уже не помню, что я кричал в ответ брату, каким образом преодолел кажущееся бесконечным расстояние до дома, как ворвался домой и как сбрасывал на ходу свою обувь… Ничего этого не помню. Помню только, что, влетев пулей в комнату, с горящими глазами, едва выдохнул:

– Где велик?!

Окончательно же, приду в себя, когда увижу отца, судорожно расстёгивающего на поясе ремень и цедящего сквозь зубы:

– «Велик», говоришь? Сейчас я тебе покажу «велик»!

И тут, я впервые в жизни, вдруг ощутил, как где-то глубоко внутри просыпается какое-то неведомое мне прежде чувство, с которым никогда ранее не приходилось сталкиваться. Нет, велосипед здесь был совершенно ни при чём: о нём я уже успел забыть. То было совершенно иное… до боли сжавшее грудную клетку. Такое ощущение, словно, по чему то очень свято оберегаемому и тщательно скрываемому от всего остального мира, а потому, и – очень сокровенному и дорогому – пробежалась рота солдат, растоптав всё вокруг своими грубыми и грязными тяжёлыми сапожищами. Ощущение полной пустоты и разрухи…