Kitabı oku: «Детектив из Мойдодыра. Том 2», sayfa 6

7

Оказывается, по Краснореченску можно не только ходить и бегать, но и ездить, и довольно долго.

Я полулежал на заднем сиденье со скованными за спиной руками и не очень удобно упирался ногой во что-то под водительским креслом, чтобы не съехать на грязный сырой пол. Спина ныла, саднила щека, но где-то на десятый раз я смог вздохнуть полной грудью без острой боли под лопаткой.

Других повреждений, кажется, не обнаружилось, и я с оптимизмом надеялся, что везут меня не убивать, что Александра Петровна не настолько кровожадна и, может быть, еще захочет со мной пообниматься. Как всякому нормальному мужчине мне не хотелось верить, что, пусть и милицейская, но все же интересная и умная женщина вовсе не пыталась в меня влюбиться, а всего лишь, сексуально высунув язычок от усердия, напяливала на крючок, чтобы забросить в пасть какому-нибудь пошлому окуню.

Приехали…

Меня выволокли из «Жигулей», поставили лицом к казенным железным воротам с наваренной звездой и вторично обыскали. «Жигуль» тут же сорвался с места и умчался.

Вокруг горбатились темные силуэты невысоких строений, то ли складов, то ли еще чего-то, нежилого и неосвещенного. За воротами оказался двухэтажный шлакоблочный дом, слабо подсвеченный несколькими зашторенными окнами, и ряд гаражей напротив.

Нас ждали и дверь открыли без стука. Какие-то не внушающие надежды и доверия рожи без всякой причины обозвали меня козлом и падлой. Хотя я, определенно, не был ни тем, ни другим, не похоже, чтобы меня с кем-то спутали.

Они, толкаясь, проводили меня на второй этаж, в кабинет со скромной табличкой «Главный бухгалтер», неровно выжженной каким-то неумелым идиотом на лакированной фанерке.

В накуренном и душном кабинете за ближним столом сидел мужик. Побритый, причесанный и прилично одетый, как и подобает главному бухгалтеру, у которого в подчинении целый город с депутатами, милицией и прочими. Он задержался на работе из-за меня, поэтому обрадовался, кивком указал на стул напротив, и, закурив, принялся меня изучать.

Я к изучению привык и ему не мешал. Изучался терпеливо и молча – не бьют, и ладно. Еще успеют.

– Ну, что, супермен, попался? – выдал он, наконец, результат размышлений.

– Попался, – согласился я. – А кому? Я тут всем нужен.

На его приветливое лицо набежала тень неудовольствия, но, насколько я понял, не мной, а моим высоким рейтингом, вызвавшим не менее высокий спрос.

– Кому надо попался, – уклончиво ответил он, затянулся, выдохнул дым в мою сторону и предупредительно замахал рукой у меня перед носом. – В общем-то, ты мог попасться и похуже. Знаешь, сколько на том стволе висит? Вышкой не отмоешься.

– Так что ж ты от него до сих пор не избавился? – удивился я.

Бухгалтер усмехнулся и покачал головой.

– Этот номер не пройдет. Сам понимаешь, наверное?

– А какой пройдет?

Он снова обрадовался. Кажется, я ему нравился все больше и больше.

– Понимаешь. Это хорошо. Значит, будем договариваться?

– Давай, попробуем.

– Я – человек честный, – похвастался он. – Я не хочу отобрать у тебя все, хотя мог бы. Но я влезаю в твою шкуру и понимаю, что расставаться с мечтой трудно, долго и мучительно. Му-чи-тель-но, – повторил он еще раз, чтобы я наверняка запомнил это слово, и я запомнил. – Поэтому для тебя и для меня лучше все сделать легко и быстро. Я не знаю, сколько пообещал тебе пацан, и сколько ты вообразил себе сам, когда узнал, что делиться уже ни с кем не надо. Я предлагаю тебе пять тысяч долларов. И, чтобы ты не считал меня жлобом или лохом, поясняю: это не за товар. За твое время, риск и прочие издержки. Согласись, за три дня работы цена неплохая. А за товар пойдет твоя жизнь, потому что сейчас ей распоряжаюсь я. Ты, главное, вникни, и потом до пенсии будешь радоваться, какую удачную сделку ты совершил. Деньги сегодня же, наличкой, и ты чисто отбываешь домой.

Он говорил и слушал себя с удовольствием. Наверное, во вверенной ему бухгалтерии он заворачивает подобные спичи каждый день под бурные аплодисменты младших бухгалтеров. Я бы тоже похлопал, если бы не наручники, впившиеся в отбитые дубинкой запястья. Действительно, пять тонн баксов за три дня – совсем неплохо.

– Или – ничего, – продолжал заливаться соловьем Бухгалтер. – Цифра окончательная, и торг неуместен. Выбора у тебя нет. Там, внизу – мужики, которые за тыщу баксов родной матери руки отрубят, а уж за полмиллиона – догадайся сам, что они с тобой сделают… – Уловив мое замешательство, он истолковал его, как сомнение, и доверительно наклонился ко мне через стол. – Поверь, я тебя прекрасно понимаю. Ты думал, деньги у тебя уже в кармане, собирался купить тачку и поехать в Таиланд, но вдруг оказалось, что это не так. Ну, и забудь. Ты, главное, вникни.

– Я уже вник. Теперь надо подумать.

Его лицо неожиданно затвердело. На щеках вспухли бугры желваков, натягивая кожу от уголков рта к скулам.

– Думать тебе не надо, – тихо, но очень убедительно произнес он изменившимся в худшую сторону голосом. – Думаю тут я. А ты отвечаешь. Да – все будет, как я сказал. Нет – начнем говорить по-другому.

Рано или поздно, но мы начнем говорить по-другому. И, чтобы отодвинуть этот разговор, как можно дальше, мне, действительно, надо подумать. Хотя бы украдкой.

Бухгалтеру нужен контейнер. Он решил, что я знаю, где он, что я был нанят Алешкой, чтобы провернуть это дельце. Только и всего. Вот она – разгадка всех, или почти всех тайн краснореченского двора. На нее же намекала и Александра Петровна. «Мы думаем, что знаем Алешку…» Она, возможно, была в курсе с самого начала, но мне такой вариант не подходил. Мелковато и неинтересно.

А в жизни все предельно просто. Алексей участвовал в похищении, его тетка вышла на покупателя. Их засекли и подложили под Алешку удивленную Танечку. Не очень понятно, кого именно проинформировала Танечка, высосав из парня необходимую информацию, но узнали все. Алешку то ли убрали, то ли забрали в армию, а тетку стали трясти, и, конечно же, она не обратилась к подруге детства за помощью. Ну, и так далее… Вот только я здесь ни при чем, но плющить в лепешку будут именно меня. Чтобы не усложнял очевидное и не хамил начальнику отдела, предлагая нарушить трудовую дисциплину при помощи газеты «Краснореченский Вестник».

Остается одна надежда на подругу детства. Что она, действительно, насадила меня на крючок, что поплавок уже задергался, и, главное, что подсечка будет произведена умело и вовремя.

– Ты меня убедил, – вздохнул я. – Одно непонятно: чего ты так торопишься? Боишься, что перехватят?

Я всего лишь имел в виду, что мне надо потянуть время, чтобы дать возможность Александре Петровне появиться не в самый последний момент. Но Бухгалтер неожиданно заволновался, как будто я сказал об этом вслух.

– Ты видел ее? Ты сказал этим крысятам? Они знают? – зарычал он, раздувая щеки.

По его лицу волнами прокатились беспокойство, сомнение и облегчение. Он расслабился и рассмеялся.

– Слышал я твою сказочку про девушку, которую надо спасти. Никого ты не обманул, Петроградец. И искать тебе ее не надо. Радуйся, что не нашел. Эти шершни бы из тебя кинжал вместе с зубами и внутренностями вынули.

Похоже, мы незаметно, но очень образно перешли на Новикову Танечку.

Я решил уточнить.

– Это ты сейчас про бабу Ягу говорил или про Танечку? За квартиру, что ли, девушка уродовалась?

Насчет квартиры меня осенило как-то неожиданно. Насчет шершней с зубами и кинжалами не осеняло, и я попросил:

– Расскажи.

– Зачем? – искренне удивился он. – Ты, кажется, собирался живым уехать. Меньше знаешь – дольше живешь, это же азбука!

– Ну, мало ли чего я собирался. Твои дела меня не интересуют. Я согласен на твои условия, и мы все успеем сегодня. Расскажи мне про девчонку.

Бухгалтер пожал плечами и с сомнением посмотрел на часы.

– Ну, ладно…

Она окрутила Алешку меньше, чем за три дня. Вовсе не рекордный и вполне достаточный срок, чтобы продемонстрировать восемнадцатилетнему мальчишке кое-какие фокусы и убедить его, что никто другой такого делать не умеет.

Бухгалтер не обозначил ей цель – по-моему, он, вообще, никому кроме меня не доверяет, что наводит на очень грустные мысли. Только быть рядом, смотреть во все глаза и слушать во все уши и, по возможности, проверить квартиру на предмет обнаружения нестандартных вещей, непонятных записей и так далее.

Танечка усердно совмещала приятное с полезным, пока Алешку неожиданно не забрали в армию. На этом приятная часть ее работы закончилась. Последовали серые будни с теткой Сашей, чаем и нотациями о морали и нравственности.

Бухгалтеру Алешка был нужен в Краснореченске, и он подкинул Танечке идею о квартире. Правда, он имел в виду не шантаж, а вполне законное и даже модное перераспределение собственности. Выдернуть Алешку из армии, скоропостижно выйти за него замуж, а потом развестись, разменяться, выгнать или выселить, в общем, опробовать весь спектр действий, ради которых и стоит выйти замуж за дезертира.

Танечке перспектива понравилась, но расклад Бухгалтера показался ей долгим и нудным, и не совсем определенным в отношении Алешкиной тетки. Она разработала свой собственный план, доведя идею Бухгалтера до совершенства.

Алешкин приезд означал его подпись у нотариуса, и от этой мысли Танечка вдруг почувствовала, что беременна. К тому времени она уже убедилась, что имеет дело с полными лохами, которые могут согласиться, если хорошо поднажать, обменять дорогую и перспективную квартиру на ее, Танечкину, никчемную жизнь.

После Алешкиного звонка из «Мойдодыра» ее похитили бессердечные злодеи, и план начал стремительно сбываться.

Но в цепи оставалось одно слабое звено – оформление, которое желательно провести через подставных лиц. Тут Танечка дала маху и обратилась за советом к такой же акуле, как и сама. Квартиру в престижном месте, да еще и халявную, Жанна сожрала – не удержалась, несмотря на возможные трения с милицией в неавторитетном лице Александры Петровны. А Танечку выплюнула и цинично посоветовала раскинуть свой капкан в другой сфере.

Бухгалтер, тем временем, щелкал счетами, сводя дебет с кредитом, и не подозревал, что на вверенном ему участке намечается крупная недостача.

Гибель Алешки повергла его в шок. Узнав о Танечкиных меркантильных интересах помимо производственных, он чуть не разорвал ее пополам. Он так и сказал, выдвинув вперед челюсть и обнажив клыки, и я ему поверил.

Танечку спасла моя визитка и просочившаяся из милицейско-партизанского отряда информация о моем приезде. Бухгалтер решил ее пока не рвать – за двумя Танечками уследить сложнее, но посоветовал ей убраться с глаз долой.

Танечка не знала, что нужно от меня Бухгалтеру, но свой шанс она не упустила. Узнав, что из Питера прибывает какой-то крутой перец разбираться за Алешку и за ее собственное похищение, она приговорила Жанну к расстрелу. Какой из фокусов она показала Дерганному, осталось за кадром.

Она всех надула, эта маленькая удивленная мышка, кроме Бухгалтера. Как и Александра Петровна, Бухгалтер не поверил, что это я завалил Жанну. Он-то точно знал, зачем я заявился в Краснореченск. Вон, и сейчас сидит – знает.

Насчет Жанны он не особенно убивался – хоть временно и дружественная, но очень конкурирующая сторона. Но я ему был нужен живым, и убиваться в прямом смысле пришлось Дерганному. Кстати, Бухгалтер до сих пор не уверен, что Жанну застрелил Дерганный, а не кто-то другой. Наверняка он догадался только насчет Танечки.

А Танечка тоже догадалась, что я представляю ценность не только в виде трупа и, должно быть, ценность немалую. Она окончательно вышла из-под контроля: «дрянь и продрянь, попадется, шлюха, – снова челюсть вперед, – сразу пополам!» – и вломила непонятные пока Бухгалтерские интересы теплой компании осиротевших Жанниных птенчиков.

– Молодежь совсем оборзела! – расстраивался Бухгалтер. – Мало им денег, тачек, баб – они крови хотят. Зверье! – пожаловался он мне, протягивая через стол зажженную сигарету.

Я вытянул шею вперед и захватил фильтр губами.

Он ободряюще кивнул, достал из пачки еще одну и вцепился в нее так, что скулы выперли сквозь кожу.

– Ну, так я их в этой крови и замариную! Они у меня вспомнят…

Он поперхнулся дымом, закашлялся и замолчал.

За зашторенным окном надсадно гудел ветер. Уходящая зима хлестнула напоследок краем подола по Изумрудному Городу, захваченному дуболомами Урфина Джюса, погрузив его в снежную пургу. Но пурга пройдет, как и зима, а дуболомы останутся, и наступит в городе новый сезон. Кровавый сезон новой войны…

А может быть, и не наступит, потому что кроме Урфина Джюса есть в Изумрудном Городе Страшила Мудрый – шеф местной уголовки, плетущий свои замысловатые сети, и Железный Дровосек Александра Петровна. И я, маленькая, беззащитная фея Убивающего Домика, заброшенная «Тайфуном» за три-девять земель от родных мест, сижу вот тут в наручниках, не зная, куда сплюнуть окурок… Шура, Шурочка, коварная игривая козочка, рыбачка ты моя зеленоглазая, вытащи меня отсюда, и я тебя тоже и поцелую, и обниму, и все, что скажешь…

Окурок упал под ноги, и я решительно придавил его каблуком.

– Считай, что мы договорились. Как ты сможешь гарантировать мою безопасность? Хотя бы до электрички.

Вопрос Бухгалтеру не понравился. Он скривился, словно съел не половину, а целый лимон баксов, осуждающе зацокал языком, но, видимо, сделав скидку на мое недолгое и незавидное существование, улыбнулся без клыков и принялся с энтузиазмом разъяснять:

– Ты как будто самолет с заложниками захватил! Ну, сам подумай, что я могу тебе конкретно предложить? Президентский кортеж? Проводить тебя до Челябинска? Так ты не захочешь. Ты не представляешь для меня никакой опасности, зачем мне тебя убивать? Не усложняй – все предельно просто. Ты отдаешь мне кинжал Токугавы, садишься в поезд и все, мы забыли друг о друге. Хочешь, могу прямо на этой самурайской реликвии поклясться?

И он рассмеялся, очень довольный шуткой.

Я попытался улыбнуться в ответ, но у меня не получилось, хотя шутку с кинжалом он, действительно, отмочил удачную.

Лучше бы он поклялся на какой-нибудь самурайской дыбе. Они, кажется, на этом поприще считались большими специалистами. Или, лучше бы я, действительно, захватил самолет. Или, на крайняк, развалил часовню…

Да что же за невезуха такая! Только я собрался добровольно и почти безвозмездно отдать контейнер, битком набитый валютными гамма-частицами, так на тебе, возникает из небытия какая-то Токугава со своей сомнительной реликвией. И банзай бы с ним, у меня все равно нет ни того, ни другого, поэтому и отдать не жалко. Но, если Бухгалтер хлопочет не из-за контейнера, а из-за этого самого кинжала, значит, никакой помощи мне от Александры Петровны не дождаться, и она меня просто сдала за проценты. За корочку от лимона. Нет, ну надо же, какая сука!

Снаружи донесся громкий хлопок.

Бухгалтер дернулся, привстал, и в следующее мгновение брызнуло осколками оконное стекло. Комната исчезла, растворилась в ярко-белом магниевом сиянии. Я зажмурился от нестерпимой рези в глазах, откинулся назад и, ударив обеими ногами в тумбу стола, свалился на пол вместе со стулом. Где-то внизу, внутри здания прогремел выстрел, потом защелкало и застрекотало с улицы.

Все это продолжалось недолго. Нельзя сказать, что наступила тишина. Через окно вместе с прохладным воздухом и запахом гари доносились короткие команды: «стоять –лежать», кто-то хрипло стонал, постепенно затихая, громко лязгало железо о железо.

Я отодвинулся от стула, отполз в сторону и, нащупав плечом стену, приподнялся и навалился на нее спиной. Кажется, я легко отделался, и хуже уже не будет. Вот только не попросили бы кого-нибудь опознавать. Из глаз текло ручьем, и страшно даже предположить, что их когда-нибудь придется открывать.

В коридоре затопали тяжелые ботинки.

– Здесь! Смотри, горит что-то! Занавеска горит!

– Да выбрось ты ее в…

Одна пара ботинок протопала к окну. Не знаю, попал ли ее владелец занавеской туда, куда собирался, но дышать в помещении сразу стало легче.

Другой остановился рядом со мной, ногой толкнул в плечо и рукой пощупал шею. Я не горел, и меня выбрасывать в окно не стали.

– Живой. Зови.

– Был бы мертвый – я бы тут же и сам застрелился. Не дожидаясь… – с облегчением проговорил первый и закричал:

– Товарищ капитан! Здесь!

Товарищ капитан топал не так громко. Он присел передо мной на корточки, легонько погладил по щеке и заворковал:

– Ну, вот, я же говорила, что все будет хорошо. Ну, не плачь, мой маленький, сейчас я тебе слезки вытру.

– Про хорошо ты мне ничего не говорила, – проскрипел я, обливаясь слезами.

– Говорила, говорила. Только ты очень недогадливый, – мурлыкала Александра Петровна, осторожно прикладывая платок к моим глазам. – Разве ты забыл, как я тебя обнимала? Это я говорила тебе, что все будет хорошо… Скворец, выключи верхний свет! Вон, та лампа в углу, посмотри, работает или нет? …Ну, открой глазки, будь послушным мальчиком. Тебе мамочка капельки закапает…

Я с трудом разлепил глаза, тут же зажмурился и снова почувствовал на лице ее осторожные пальцы.

– Потерпи, потерпи. Сейчас все пройдет.

Она надавила ладонью на лоб, запрокидывая голову назад, капнула в уголки глаз и помассировала веки. Резь, действительно, уменьшилась.

Я открыл глаза.

В комнате было темно, лишь в углу, у окна горела настольная лампа. Мягкий, приглушенный колпаком свет выхватывал крупные снежные хлопья, врывавшиеся в окно.

Я сидел на полу у двери. Александра Петровна присела рядом, упираясь в меня коленями. Свет сзади очертил ее фигуру, несколько расплывшуюся в омоновском камуфляже. Лицо оставалось в тени. За ее спиной возвышался какой-то монстр, размерами ничуть не меньше Бэллочки, а слева за столом, удобно откинувшись на спинку мягкого стула, сидел Бухгалтер. С аккуратной, почти бескровной дыркой во лбу он выглядел очень порядочным и на редкость законопослушным человеком.

– Вот и умница! – поощрила она меня и себя на дальнейшие подвиги. – Давай, я тебя погрею. Замерз на полу, наверное, – и бесстыжая Александра Петровна, нисколько не стесняясь Скворца, скорее похожего на птеродактиля, снова забралась мне под свитер и уперлась в скованные за спиной руки.

Скворец деликатно шагнул к двери, выглянул и сдавленно зашептал:

– Товарищ капитан, подполковник идет!

В кабинете появился очередной камуфляж.

Александра Петровна полуобернулась к нему, но он снисходительно махнул рукой:

– Занимайся, занимайся. Только громкость убавь вполовину, а то у меня бойцы в коридоре уже сопят, как будто секс-фильм смотрят.

– Так пусть не сопят, а делом займутся! – сварливо ответила Александра Петровна. – Не нашли еще?

– Не нашли. Помещения все проверили. Сейчас боксы вскрывают. Ты, Александра, маячок с него сначала сняла бы, а уж потом обнималась. Вещь дорогая, валютная. Еще раздавишь в порыве страсти.

Александра Петровна по-прежнему почти сидела на мне верхом, отвернувшись к начальству, и глаз я не видел. Но ее взгляд красноречиво отразился на лице товарища подполковника.

Он смутился и наклонил голову.

– Ну, ладно. Схожу вниз, – и поспешно вышел.

Про маячок до меня дошло не сразу, но, разглядев, наконец, прямо перед собой виноватых зеленых чертиков, торопливо прячущихся за ресницы, я понял и обиделся больше, чем на все остальное.

– Ах ты стерва!

Я рывком вскочил на ноги.

Она откинулась назад и, чтобы не упасть, оперлась руками об пол. Я, задыхаясь, рухнул к ее ногам, получив короткий, но очень болезненный тычок прикладом под ту же самую лопатку.

– Отставить, Скворцов! – взвизгнула Александра Петровна.

– А чего он обзывается, товарищ капитан? – возмутился Скворец.

– Я… тут бегаю… стреляют… ловят… – хрипел я. – А ты… обнять по-человечески…

Александра Петровна не замедлила воспользоваться моим беспомощным положением. Она засунула руку под свитер со стороны спины и выдернула что-то сзади из-за пояса брюк.

– Он же тебе жизнь спас, глупенький. Так что наобниматься мы еще успеем, – довольно равнодушно проговорила она, выпрямилась и отвернулась. – Скворец, сними с него наручники. А потом ключи от сейфа поищи, будь другом. Да нет, не у него! Вот, у этого. И в столе посмотри.

Скворец, наконец, от меня отстал вместе с наручниками, обошел стол и почтительно обыскал Бухгалтера.

– Есть ключи, товарищ капитан!

Он повозился с сейфом, щелкнул замком и, распахнув железную дверь, отступил в сторону.

Я по-прежнему сидел на полу, растирая онемевшие руки. Двадцатисантиметровый промежуток между тумбой стола и осевшим на стуле телом позволял мне наблюдать за Александрой Петровной, углубившейся в сейф почти по плечи.

Она выбралась наружу со стопкой бумаг и стала их перелистывать, опустившись на корточки.

– Скворец, выгляни, как там у них?

Она произнесла это почти обычным голосом, но я сообразил, что она что-то нашла. Или я ничего не понимаю в Александрах Петровнах после всех этих многозначительных поцелуев в щеку.

Скворец если что и понимал, то только в замках и дисциплине. Он доверчиво затопал к окну, саданул по торчащим осколкам прикладом и высунулся наружу.

Александра Петровна уже не листала, а внимательно читала, уткнувшись носом в бумагу из-за недостаточного освещения. Оторвавшись на секунду, она повернула голову и окинула меня неузнавающим взглядом.

Я догадывался, что ее так заинтересовало, тем более, что некоторое время назад сам был поражен почти наповал, но не настолько, чтобы не узнать товарища капитана по голосу.

Александра Петровна дрогнула поникшими плечами, выхватила из пачки несколько листов, и они исчезли в рукаве ее комбинезона. Потом достала из сейфа короткий предмет, очень напоминающий пистолет. Оттянула затвор, осталась довольна, и пистолет нырнул к ней в карман.

Интересно, от кого она решила избавиться? Я бы на ее месте начал со Скворца. Шарахнул бы рукояткой по башке, а потом жестоко напинал под лопатку.

– У пятого бокса все собрались, товарищ капитан. И подполковник там же, – задумчиво проговорил Скворец. – Кажется, нашли… Нашли, товарищ капитан! Нашли!

– Конечно, нашли, – без восторга отозвалась Александра Петровна. – Куда он денется? – Она захлопнула дверцу сейфа и подошла ко мне. – Ну, вот и все. Спасибо, Виктор. Пойдем, я тебя домой отвезу.

– Виктор Эдуардович, – напомнил я и закряхтел, поднимаясь.

Во дворе у распахнутых гаражей деловито суетился спецназ, слышался зычный двухзвездный голос.

– Ворота закрыть, запереть! Прожектор на пятый бокс! – командовал подполковник. – Двух человек к прожектору! Лейтенант, до прибытия фургона своих оставь на крыше!

Мы добрели до милицейских “Жигулей”, и подполковник неожиданно возник рядом.

– Александра, нашли! В пятом боксе, в смотровой яме! Ну, ты просто гений, девушка! – Тут он заметил папку с бумагами в руках у Александры Петровны и несколько умерил пыл. – Ты куда это?

– Дома посижу, поизучаю. Завтра верну. Не против?

Подполковник встревожился и запричитал:

– Да я-то не против. Но ты же знаешь диспозицию. Давай, лучше я тебе завтра верну. Нет, послезавтра. Завтра буду отчет в Москву сочинять. Коли погоны, красавица!

Забрав папку у безразличной, но крайне хитрой Александры Петровны, он потоптался еще немного и вдруг понизил голос, и очень серьезно проговорил:

– Спасибо, капитан. Всех вытащила.

– Да ну, что вы! – Александра Петровна отмахнулась и вяло качнула головой в мою сторону. – Это – вон, его заслуга.

– И тебе спасибо, Виктор. – Он протянул руку и лукаво скосил глаза на Александру Петровну. – Твоя-то награда в нашем городе самая почетная.

– Да это не награда, а каторга, – пробормотал я и торопливо оглянулся, опасаясь получить прикладом под лопатку. – Согласен и на часы «Командирские».

– Ладно, не смею задерживать.

Он вежливо и тактично рассмеялся и взял под козырек. Ну, настоящий подполковник!

Мы уселись в салон, такой же пустой и холодный, как Александра Петровна. Она обхватила руками плечи и уставилась в темное, быстро покрывающееся туманным налетом влаги стекло. Вероятно, она подумала, что я попытаюсь продолжить наш служебный роман, несмотря на последнюю точку, поставленную на лбу у Бухгалтера. Но я все прекрасно понял и тоже отвернулся. Мавр из «Мойдодыра» сделал свое дело.

Молчание упруго раздувалось, заполняя салон «Жигулей», как воздушный мешок безопасности. Надо было хоть что-то сказать, просто ляпнуть из вежливости, без всякого смысла, и я ляпнул:

– Ничего у тебя шеф. Громкий мужчина. Он нас сам повезет?

– Это – замначальника городского Управления ФСБ. А водитель сейчас подойдет, – тихо ответила она и зябко поежилась. – Шеф в кабинете сидит. Там, откуда мы сейчас пришли. Надо было его, конечно, живого брать. Но, когда «языка» захватили и узнали, где ты находишься, я ребятам из группы прикрытия строго-настрого наказала, чтобы ты в кабинете все время один оставался. Они на крыше склада напротив сидели.

– А что нашли-то? Контейнер?

– Да, контейнер. «Тайфун» закончился.

Она отпрянула от окна, словно увидела в нем привидение, с размаху уткнулась мне в грудь и расплакалась.