Kitabı oku: «Одиссея. Перевод А.А. Сальникова», sayfa 4
Песнь четвёртая (Дельта). Встреча с Менелаем и Еленой. Пенелопа и призрак
Вот в Лакедемон пришли, что в низине, меж гор и ущелий;
Прибыли к дому царя Менелая, великого славой.
Свадебный пир он давал для родни многочисленной, пышный.
Сына и дочери – две свадьбы разом он праздновал в доме!
Сыну Пелида, фаланг разрывателя, дочь он просватал;
[5] В Трое давно уж они меж собой договор заключили
Выдать её за него, и теперь сочетали их боги.
Много он дал ей коней, колесниц; отправлял он невесту
В город её жениха, к мирмидонцам, где жил тот и правил.
[10] Сыну ж – Алектора дочь молодую он выбрал, из Спарты.
В поздних годах уж родил сына он с молодою рабыней;
Сильным был сын Мегапент. А Елене детей не хотели
Боги давать с той поры, как она родила Гермиону,
Милую дочь, что красой золотой Афродите подобна.
[15] Шумно пирует толпа в царском доме огромном, высоком.
Здесь все соседи, родня Менелая, великого славой.
Вот наслаждаются все дивной песней певца, что под лиру
Им вдохновенно поёт. И под музыку два акробата
В такт совершали прыжки с кувырками ритмично по кругу.
[20] К царскому дому прибыв, у ворот из своей колесницы
Вышли герой Телемах с сыном Нестора юным, прекрасным.
Первым увидел гостей Этеон благородный, почтенный,
Ловкий помощник царя Менелая, великого славой.
В дом он скорей поспешил, чтоб царю возвестить о пришедших;
[25] Близко к нему подойдя, обратился он с речью крылатой:
«Там чужеземцы пришли, Менелай, Зевса славный питомец,
Двое уставших мужчин, с виду тоже как Зевса потомки.
Что повелишь ты? Распрячь чужакам их коней быстроногих?
Или сказать, чтоб другой дом нашли, где их примут радушно?»
[30] С гневом великим ему отвечал Менелай русокудрый:
«Ты неразумным ещё не бывал, Этеон Боефоид!
Что ж ты теперь вздор несёшь, словно глупый младенец лепечет?
Мы испытали не раз гостелюбие в странствиях наших,
Прежде, чем снова домой возвратились. Дай Зевс, чтоб на этом
[35] Кончились беды у нас! Распрягайте коней чужеземцев!
Их же самих ты сюда проводи, чтобы нам угостить их».
Только сказал он, скорей побежал тот сквозь множество комнат,
Дома большого, с собой царских слуг расторопных брал многих.
Быстро коней распрягли легконогих, вспотевших до пены;
[40] К яслям в конюшне царя привязали голодных животных;
В ясли насыпали им полбы, и ячменя подмешали.
К белой фасада стене прислонили затем колесницу.
В царский божественный дом пригласили гостей. Те, увидев
Зевса питомца, царя дивный дом, изумлялись, любуясь:
[45] Всё лучезарно кругом, всё блестит словно солнце с луною
В доме высоком царя Менелая, великого славой.
Вот, насладив, наконец, глаза дивными видами дома,
Оба в купальни пошли, гладкотёсные, чтобы омыться.
Вымыв их чисто, тела маслом им умастили рабыни;
[50] Каждого в лёгкий хитон облекли и в плащи тонкой шерсти.
Рядом с царём на пиру садят их, с Менелаем Атридом.
Тотчас служанка кувшин золотой принесла и омыла
Руки им чистой водой из него над серебряным тазом;
Гладкий подставила стол. А почтенная ключница ловко
[55] Хлеб разложила на стол и различных закусок к обеду,
Кушаний вкусных для них принесла из запасов охотно.
Мяса раздатчик, подняв высоко, нёс мясные подносы
Прямо на стол, а затем кубки им золотые поставил.
Жестом приветствуя их, так сказал Менелай русокудрый:
[60] «Пищи вкусите, друзья, на здоровье, и радуйтесь с нами!
А как насытитесь вы, я спрошу у вас, кто вы такие.
Вижу, что в вас не увял, цвет породы родителей ваших:
Оба вы дети царей, скиптродержцев от Зевса рождённых!
Знаю, такие, как вы, не из низких сословий выходят».
[65] Так он, сказав, положил от быка им хребтового мяса
Прямо из доли своей отделив два куска, из почётной.
К сладостным яствам тогда дружно руки они устремили.
После того как едой и питьём голод свой утолили,
Тихо сказал Телемах сыну Нестора, голову близко
[70] К уху его наклонив, чтоб никто разговор не услышал:
«Видишь, мой друг Несторид, благородный, любезнейший сердцу,
Как в этом светлом большом гулком зале повсюду сверкает
Золотом и серебром, янтарём, медью, костью слоновой!
Думаю, разве что Зевс дом такой на Олимпе имеет.
[75] Что за богатство! Всего и не счесть! Я смотрю с изумленьем!».
Но его тихую речь Менелай русокудрый услышал.
Голос возвысив, к гостям обратил он крылатое слово:
«Милые дети! Нельзя смертным с Зевсом владыкой равняться!
Так как, и дом у него, и сокровища – вечны, нетленны.
[80] Люди ж, – иные со мной и поспорят богатством успешно,
Ну а иные и нет… Много я претерпел и скитался,
Много привёз и добра в кораблях, на восьмой год вернувшись.
И Финикию, и Кипр посетил я; достиг и Египта;
У эфиопов я был, посетил сидонян и эрембов.
[85] Также и в Ливии был, где ягнята родятся с рогами,
Где по три раза окот у овец и у коз ежегодно;
Там ни богач, ни пастух никогда недостатка не знают
В сыре и мясе, или в молоке жирно-сладком и свежем:
Доят там коз и коров круглый год, молока там в избытке.
[90] Но пока в землях чужих собирал я богатства, скитаясь,
В милом отечестве брат мой погиб от убийцы лихого,
Тайно, коварно: он был подло предан своей же супругой.
С тех пор богатства мои мне постылы, в них радости нету…
Но, верно, ваши отцы, кто б ни были, уже вам об этом
[95] Всё рассказали… Но мне горько: больно мне видеть потерю
Дома, что прежде блистал, был мне близок, был славен богатством!
Рад бы остаться теперь я и с третью того, что имею,
Лишь бы вернуть тех мужей, что под Троей великой погибли,
Тех, что назад не пришли в милый Аргос, богатый конями.
[100] Часто сижу я один здесь, в богатом большом своём доме,
Их поминая, о них обо всех сокрушаясь и плача.
Плачем о них сердце я услаждаю порой, и на время
Всё забываю: ведь скорбь быстро душу у нас пресыщает.
Но, вспоминая друзей, об одном я печалюсь всех больше.
[105] Только я вспомню о нём, – мне и сон ненавистен, и пища.
Ведь из ахейцев никто не сумел столько вынести бедствий,
Сколько их снёс Одиссей. Видит бог, несчислимые беды
Пали на долю его; на мою же – печали о друге.
Долго отсутствует он. Жив ещё или нет, мы не знаем.
[110] Бедный отец каждый день безутешно горюет о сыне,
Старый Лаэрт. Слёзы льёт и супруга его, Пенелопа;
И Телемах; он ещё был в пеленках, когда тот уехал».
Так он сказал, пробудив боль тоски об отце в сердце сына;
Имя отца услыхав, не сдержал сын слезы подступившей.
[115] Тут же пурпурный свой плащ он за по́лы схватил торопливо,
Чтобы глаза им прикрыть. Менелай, видя это, всё понял.
Но колебаться он стал и рассудком, и сердцем, не зная:
Ждать ли, чтоб юноша сам говорить о родителе начал,
Или вопросами всё от него разузнать понемногу?
[120] Тут, пока молча сидел он, колеблясь рассудком и сердцем,
К ним из покоев своих благовонных спустилась Елена,
Схожая образом всем с Артемидою золотострельной.
Кресло изящное ей пододвинула тут же Адреста;
Мягкий ковёр шерстяной положила под ноги Алкиппа;
[125] Фило корзинку несла, драгоценный подарок Алькандры,
Умной Полиба жены; жил Полиб тот в египетских Фивах,
Там, где во многих домах можно встретить большое богатство.
Дал Менелаю ещё в дар он две сребролитые ванны,
И два треножника дал, дал и золотом десять талантов.
[130] Также супруга его подарила царице Елене
Прялку из золота и закруглённую снизу корзинку
Из серебра, но края золотые. И эту корзинку
Фило теперь принесла и поставила возле Елены,
Полную пряжи цветной; на корзинке лежала и прялка
[135] С шерстью пурпурной. Итак, в кресло села царица Елена,
Нежные ноги свои на подставку-скамью опустила.
Тотчас у мужа она с любопытством расспрашивать стала:
«Что ты узнал, Менелай, благороднейший Зевса питомец?
Кто наши гости, что в дом к нам пришли? Как себя называют?
[140] Верно скажу, или нет, только сердце моё говорит мне,
Что не встречала ещё я такого уж явного сходства
Ни у мужей, ни у жён… я гляжу, и сама изумляюсь!..
Как этот гость наш похож на царя Одиссея! Не сын ли
Это его, – Телемах? Ведь младенцем его тот оставил
[145] Дома, когда на войну уплывали ахейцы под Трою,
Из-за бесстыжей меня предприняв свой поход столь отважный».
И, отвечая жене, так сказал Менелай русокудрый:
«Ты справедливо, жена, говоришь. Я и сам это вижу.
Схожи и ноги его, схожи руки и стан, и фигура;
[150] Те же глаза, тот же взгляд; те же кудри он носит густые
На голове. А когда я сейчас помянул Одиссея
При разговоре о том, сколько тот за меня бед изведал, –
Из-под ресниц у него покатились внезапные слёзы,
Но под пурпурный свой плащ он их спрятал, лицо закрывая».
[155] Тут Несторид Писистрат благородный сказал Менелаю:
«Богорождённый Атрид Менелай, повелитель народов!
Истинно, спутник мой сын Одиссея, как сам говоришь ты.
Но рассудителен он, и решил, что ему неприлично
Сразу себя выставлять так нескромно при встрече с тобою,
[160] Так как ты сразу пленил нас божественной речью своею.
Ну а меня мой отец, старец Нестор, наездник геренский,
В спутники с ним отослал, чтобы мог он с тобой повидаться,
Чтоб посоветовал ты: как ему поступить и что делать.
В доме родительском сын много горя находит и бедствий,
[165] Если отец далеко, нет друзей, нет заступника в доме.
Так Телемаху теперь нелегко: нет отца, и в народе
Больше уж нет никого, кто его от беды защитил бы».
Это услышав, в ответ Менелай русокудрый воскликнул:
«Боги! Неужто в гостях у меня сын мне милого друга!
[170] Друга, так много невзгод за меня перенесшего тяжких.
Друга, с которым дружить я хотел больше, чем с остальными
При возвращеньи домой, и надеялся встретить, лишь дал бы
В бурных не сгинуть волнах и вернуться нам Зевс громовержец.
В Аргосе дал бы ему город я, дом ему бы построил;
[175] Взял бы его самого из Итаки с богатствами, с сыном,
С целым народом. Для них я очистил бы, выселил город
Где-нибудь рядом с моим, и который под властью моею.
Часто встречаться тогда мы могли бы; дружили бы крепко,
Дружбой своей веселясь. И не раньше б мы с ним разлучились,
[180] Чем одного бы из нас скрыло чёрное облако смерти.
Счастью, что сбыться могло, знать, сам бог позавидовал даже,
Если несчастному он запретил ему в дом свой вернуться».
Так он сказал. И у всех вызвал этим нежданные слёзы.
Плакала Зевсова дочь, Менелая супруга, Елена;
[185] Плакал и сам Менелай, и возлюбленный сын Одиссея.
Также и Нестора сын Писистрат не сдержал слёз внезапных:
Вспомнил о брате своём Антилохе, что был безупречным,
Но был под Троей убит славным сыном Зари лучезарной.
Вспомнив о брате, к царю обратился он с речью крылатой:
[190] «О, царь Атрид Менелай, ты разумнее всех земнородных!
Так говорил много раз и отец престарелый мой, Нестор,
Дома, когда о тебе вспоминали в семейных беседах.
Ныне ж послушай и ты, многоумный, меня: не люблю я
Слёзы за ужином лить. Скоро вспыхнет румяная Эос,
[195] Рано родясь поутру. Будет время скорбить; я не против
Плача о близких, друзьях, что настигнуты смертью холодной.
Нам, земнородным, одна после смерти надёжная почесть:
Локон волос от друзей на могилу, их слёзы да память!
Брата лишился и я. Не последним он был из аргивян.
[200] Верно, ты знаешь его. Сам же я не успел, к сожаленью,
Встретиться с ним, и не знал брата я. Ото всех был отличен,
Слышал я, брат Антилох быстрым бегом и смелостью в битвах…»
Тут, отвечая ему, так сказал Менелай русокудрый:
«Друг мой, разумно ты всё говоришь! Так сказать мог, пожалуй,
[205] Старец лишь мудрый какой, что тебя много старше годами.
Вижу из слов я твоих, что отца своего ты достоин!
Сразу порода мужей, без труда, познается, которым
В браке и в племени их много счастья назначил Кронион.
Так вот и Нестору он длит года его светлые, чтобы
[210] В доме своём он старел, веселясь, без нужды, среди милых
Умных своих сыновей, копьеборцев отличных и смелых.
Мы же рыданья свои, что устроили прежде, – оставим.
Снова начнем пировать, вымыв руки водой светлоструйной!
Времени будет у нас и с утра предостаточно, чтобы
[215] И Телемаху и мне побеседовать дружно друг с другом».
Так он сказал. Тут воды вымыть руки им дал Асфали́он,
Друг и проворный слуга Менелая, великого славой.
К сладостным яствам затем дружно руки они устремили.
Новая мысль тут пришла к Зевса дочери, дивной Елене:
[220] Снадобье бросить в вино, намешать всем, чтоб выпили после;
Сразу и горе, и скорбь прочь уйдут, и забудутся беды.
Если кто выпьет вина с этим снадобьем столь благотворным,
Весел он будет весь день, и не смог бы он даже заплакать,
Если б и мать, и отца отняла у него смерть внезапно,
[225] Если б лишился он вдруг брата или же милого сына,
Что на глазах у него поражён был бы острою медью.
Зевса прекрасную дочь наделила тем снадобьем чудным
Некогда, щедро снабдив, Полидамна, супруга Фоона,
В дальнем Египте, в стране, где земля порождает обильно
[230] Всяческих злаков и трав: ядовитых, целебных и прочих.
Каждый в народе том – врач, превышающий знанием в зельях
Всех чужаков, ибо все в той земле род ведут от Пеана.
Снадобье бросив в вино, размешав, всем раздать повелела,
И в свою очередь так начала речь царица Елена:
[235] «О, царь Атрид Менелай, Зевсом вскормленный! Также и все вы,
Дети великих мужей! По желанию Зевс посылает
Людям и зло, и добро, как захочет, ему всё возможно.
И пока можно, вы здесь, в зале пышном вином веселитесь,
Тешьте беседой себя. Вот и я о былом расскажу вам.
[240] Пусть хоть всех подвигов я Одиссея царя и не вспомню,
Как непреклонен он был и твёрд духом в страданиях многих,
Но расскажу вам о том, что бесстрашно дерзнул он исполнить
В Трое далёкой, где вы столько бед претерпели, ахейцы.
Тело своё он иссёк беспощадно бичом недостойным,
[245] Рубищем драным покрыл свои плечи, как жалкий невольник;
В город враждебных мужей он проник. Там, средь улиц широких,
Образ бродяги приняв, он ходил в своём рубище рваном
Будто бы нищий, каких у ахейских судов не видали.
Так он по Трое ходил средь троян, и не узнан был ими.
[250] Я же узнала его, лишь увидев; расспрашивать стала.
Но от ответов прямых хитроумно он стал уклоняться.
Только когда я его и омыла, и маслом натёрла,
В чистое всё облекла, и клялась ему клятвой великой,
Что лишь тогда я выдам Одиссея троянцам, когда он
[255] В стан возвратится к шатрам и своим кораблям дугоносым, –
Только тогда он раскрыл мне весь замысел хитрый ахейцев.
Многих троян он убил длинноострою медью; при этом
Много и выведал он, прежде чем в стан аргивян вернуться.
Многие вдовы троян горько плакали. Сердце моё же
[260] Было веселья полно: я давно уж стремилась умчаться
В землю родную свою. Я давно уж жалела о страсти,
Что от отчизны меня увлекла по вине Афродиты,
Бросить заставила дочь, ложе брачное, милого мужа,
Столь одарённого всем: и умом, и красою, и статью».
[265] И, отвечая на то, так сказал Менелай русокудрый:
«Истинно всё. Обо всём справедливо ты судишь, супруга.
Случаи были узнать мне поступки и нравы у многих
Сильных достойных мужей, много разных земель посетил я,
Но никогда и нигде не случалось мне видеть такого,
[270] Как Одиссей: он всегда духом твёрд был средь горя и бедствий.
Вот что он сделал ещё, многоопытный муж и могучий,
В чреве глубоком коня деревянного: там мы засели,
В войске храбрейших избрав из ахейцев на гибель троянам…
Ты в это время к коню подошла. Побудил тебя, верно,
[275] Демон, враждебный для нас, лишь троянам желающий славы.
Вместе с тобой подошел Деифоб, на бессмертных похожий.
Трижды громаду коня обошли вы вдвоём, всё ощупав.
Вдруг начала ты взывать поименно к знатнейшим данайцам,
Голосу милых их жён подражая искусно и пылко.
[280] Первыми я и Тидид, да ещё Одиссей богоравный
В тёмной утробе коня голоса милых жён стали слышать.
И пробудилось во мне и в Тидеевом сыне желанье
Выйти наружу или изнутри отозваться на голос.
Но Одиссей удержал опрометчивых нас от порыва.
[285] В чреве коня притаясь, все другие ахейцы молчали.
Тут вдруг Антиклос решил отозваться на голос призывный.
Быстро тогда Одиссей многосильной рукой зажал крепко
Рот безрассудному. Тем он от гибели всех нас избавил.
С ним он боролся, пока не ушла ты по воле Афины».
[290] Тут Менелаю сказал рассудительный сын Одиссея:
«О, царь Атрид Менелай, Зевсом вскормленный пастырь народов!
Тем мне больней, что отец всё ж не спасся от грозного рока.
Было ли в пользу ему, что имел он железное сердце?..
Время, однако, пришло нам теперь о постелях подумать,
[295] Чтобы расслабиться в них и, уснув, сладким сном насладиться».
Так он сказал. В тот же миг повелела Елена рабыням,
Чтоб на террасе внизу им устроили пышные ложа,
Мягких ковров расстелив с покрывалом пурпурно-багряным,
Дали цветных одеял, чтоб укрыться, и мягких подушек.
[300] Яркие факелы взяв, поспешили рабыни из зала;
Ложа устроили им. Проводил их к постелям глаша́тай.
Так на террасе внизу в своих ложах уснули спокойно
Юный герой Телемах, также Нестора сын благородный.
Царь же Атрид спать пошёл в спальню верхнюю, в женских покоях;
[305] Рядом с Еленой он лёг, что была в длинной тонкой сорочке.
Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.
Храбрый в боях Менелай жарко-сладкое ложе покинул;
Быстро оделся и меч на плечо он набросил двуострый;
К белым подошвам своим привязал пару дивных сандалии;
[310] Вышел из спальни, лицом лучезарному богу подобный.
Вот, к Телемаху подсел, поздоровавшись, после спросил он:
«Что за потребность тебя, о, герой Телемах, побудила
К нам в Лакедемон приплыть по хребтам широченного моря?
Нужды народа, или дело личное? Правду открой мне».
[315] Тут Менелаю сказал рассудительный сын Одиссея:
«О, царь Атрид Менелай, Зевсом вскормленный пастырь народов!
Прибыл я, чтобы узнать от тебя об отце своём вести.
Гибнет богатство моё, разоряются земли, а дом мой
Полон преалчных врагов, что безжалостно бьют и сжирают
[320] Мелкий наш скот и быков криворогих медлительноходных.
Матери всё женихи! Всё чванливые наглые люди!
Я же колени твои обнимаю, чтоб ты благосклонно
Участь отца моего мне открыл, рассказав всё, что знаешь:
Видел ли сам, или что ты от странников слышал, быть может…
[325] Матерью, видно, он был, злополучный, рождён лишь на беды.
Ты же, меня, не щадя, и из жалости слов не смягчая,
Всё мне о нём расскажи: то, чему сам ты был очевидцем.
Если ж, когда мой отец, Одиссей благородный, полезен
Словом ли, делом ли был для тебя и ахейцев в Троаде,
[330] B дальнем краю, где вы там много бед претерпели, аргивцы,
Вспомни об этом, молю, и подробно о том расскажи мне».
С негодованьем ему отвечал Менелай русокудрый:
«Ну и глупцы! Захватить у могучего, храброго мужа
Брачное ложе хотят слабосильные алчные трусы!
[335] Это, как если бы лань для телят новорожденных слабых
Выбрала логово льва многомощного; там уложив их,
Стала б пастись по лесам и долинам, обильным травою.
Но лев могучий едва в своё логово снова вернётся, –
Тут уж детёнышей всех быстро страшная участь настигнет.
[340] Так же и им Одиссей принесёт только страшную участь.
Если бы, – о, Зевс отец, Аполлон и Афина Паллада! –
В виде таком же, как был он на Лесбосе пышном и людном,
Где состязаться в борьбе встал с Филомелеидом могучим,
И опрокинул его на великую радость ахейцам, –
[345] Если бы в виде таком женихам Одиссей вдруг явился,
Все кратковечны они сразу стали б, и свадьбы их – горьки!
Всё то, что знать от меня хочешь ты, всё тебе расскажу я;
Чистую правду скажу откровенно, обманут не будешь.
Даже и то, что сказал мне морской проницательный старец,
[350] Не утаю от тебя, всё тебе расскажу, чтобы знал ты.
Был я в Египте; домой сердцем рвался, но боги держали
В дальнем краю, так как я, обещав, не свершил гекатомбы.
Требуют боги, чтоб мы строго чтили святые обеты.
Остров там есть, что лежит в море шумном высокоприбойном
[355] Против Египта; и все называют его – остров Фарос;
На расстоянии он на таком, что за день в тихом море
С ветром попутным легко пробегает корабль глуботрюмный.
Гавань удобная там, из неё корабли отплывают,
Тёмной запасшись водой; в необъятное море уходят.
[360] Там я по воле богов двадцать дней ожидал, но ни разу
С берега мне не подул благосклонный к отплытию ветер,
Что провожает суда по хребту широчайшего моря.
Всё истощили бы мы: силу духа людей и припасы,
Если б не сжалилась вдруг дочь могучего старца Протея,
[365] Старца морского. Она нас спасла, Эйдофея богиня.
Видимо, сердце её взволновал я при встрече нежданной.
Шёл я в печали тогда вдалеке от товарищей верных:
Около берега все они крючьями рыбу ловили
В мелких глубинах морских, их терзал уже голод жестокий.
[370] С ласковым видом ко мне подошла и сказала богиня:
"Странник, ты словно дитя: чересчур легкомыслен! Ни лень ли
С робостью правят тобой? Или тешишься ты своим горем?
Долго без дела ты здесь пребываешь, на острове нашем,
Выход не видишь, и тем у друзей своих дух ослабляешь!"
[375] Так говорила она. И тогда я ответил богине:
"О, кто бы ты ни была из богинь, всё скажу тебе честно.
Я по неволе сижу здесь без дела и медлю с отплытьем.
Видимо, чем-то богов я обидел, властителей неба.
Ты мне об этом скажи! Знаю, всё вам, бессмертным, известно.
[380] Kто из богов держит нас здесь, на острове, путь закрывая
Для возвращенья домой по хребту многорыбного моря?"
Так я спросил. И в ответ мне на это сказала богиня:
"Ну хорошо, правду всю я открою, как ты того хочешь.
Издавна старец морской проницательный здесь обитает,
[385] Мудрый бессмертный Протей Египтянин, изведавший бездны
Моря всего. Старец тот лишь царю Посейдону подвластен.
Он, говорят, мой отец, от него я на свет появилась.
Если б засаду ему ты устроил, пленил бы внезапно, –
Всё он открыл бы тебе: и дорогу, и долог ли будет
[390] Путь возвращенья домой по хребту многорыбного моря.
Если захочешь, спроси и о том его, Зевса питомец,
Что в твоём доме большом и худого, и доброго было
С тех самых пор, как плывёшь ты и долго, и трудно в отчизну".
Так говорила она. И тогда я ответил богине:
[395] "Лучше сама подскажи, как поймать мне бессмертного старца
Так, чтобы раньше не смог он заметить меня, и не скрылся.
Смертному трудно весьма с богом справиться сильным, бессмертным".
Так говорил я. В ответ мне на это сказала богиня:
"Что ж, всё тебе расскажу откровенно, чтоб правду узнал ты.
[400] Здесь в каждый полдень, едва солнце яркое встанет в зените,
Тёмные волны кипеть начинают в порывах зефира,
И из пучины морской старец, знающий правду, выходит.
Выйдя из волн, отдыхать он ложится в пещере глубокой;
Там, где тюлени, они, – дети дочери моря прекрасной, –
[405] Волны покинув, лежат возле, стаями, тиной покрыты,
Смрад по округе неся отвратительный, выйдя из моря.
С ранней зарей я тебя проведу туда, место устроив
Между тюленей, и там тебя спрячу. Товарищей трёх ты
Сильных с собой приведи со своих кораблей крепкосбитых.
[410] И про уловки тебе расскажу я коварного старца:
Прежде всего, обойдет он тюленей и всех сосчитает;
И только после того, как он всех их сочтёт и осмотрит,
Ляжет и сам среди них, как пастух среди коз, и уснёт он.
Только увидите вы, что он лёг и заснул средь тюленей,
[415] Тотчас все силы свои и отвагу в кулак соберите,
Быстро схватите его и держите! Начнёт он жестоко
Биться и рваться, и вид принимать будет разных животных,
Что только есть на земле; и водой, и огнём обернётся.
Но не пугайтесь! В тиски своих рук его крепче сжимайте!
[420] И лишь он голос подаст человеческий, примет лишь снова
Тот самый образ, в каком вы его уже видели спящим, –
Сразу пустите его на свободу, оставив насилье!
Тут и спроси его: кто из богов зол и держит вас силой,
И как вернуться домой по хребту многорыбного моря».
[425] Это сказав, в тот же миг среди волн она скрылась в пучине.
Я же пошёл к кораблям, на песке неподвижно стоявшим.
Сердце волнение скрыть не могло от нахлынувших мыслей.
Лишь к кораблям я пришёл, что у моря, – собрал всех на ужин,
Пищу сготовили мы. Амброзийная ночь наступила.
[430] Вскоре и спать улеглись все под говор морского прибоя.
Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.
Я, помолившись богам горячо и коленопреклонно,
Берегом двинулся в путь вдоль широкого моря. С собой я
Трёх сильных спутников взял, что готовы на дело любое.
[435] Ну а богиня тогда, погрузившись в пучину морскую,
Нам принесла из глубин шкуры юрких тюленей, четыре
Только что содранных. И, чтоб отца обмануть понадёжней,
Ямы четыре в песке приготовила нам для укрытья.
Рядом сидела сама, нас ждала, когда мы подошли к ней.
[440] Каждого в яму она уложила и шкурой накрыла.
Так ждать велела. Но нам нестерпим был тот запах зловонный,
Что разливался вокруг от тюленей, питавшихся в море.
С моря детьми не легко человеку лежать по соседству.
Но нам богиня и тут помогла, прекратила страданье:
[445] Ноздри амброзией нам благовонной и сладкой помазав:
Тут же смрад чудищ морских уничтожен был запахом свежим.
Стойко под шкурами мы утро целое там протомились.
Вот стаей вышли из волн, наконец, и тюлени, улегшись
Друг возле друга кругом вдоль шумящего берега моря.
[450] В полдень и старец морской из солёного моря явился.
Жирных тюленей своих, обходя, стал считать он; и первых
Нас посчитал четверых, принимая за чудищ подводных,
Не заподозрив беды. Вскоре сам лёг и в сон погрузился.
С криком на сонного мы дружно кинулись, крепко схватили,
[455] Стали держать. Но и он не забыл о своём чародействе.
Тут же в свирепого льва бородатого он обернулся;
После драконом предстал, и пантерой, и вепрем огромным,
Быстротекучей водой, густолиственным деревом стройным.
Мы же, без страха в тиски своих рук его крепче сжимали!
[460] Лишь убедившись, что все его чары напрасны, тут старец
Сдался, свой образ принял, и ко мне обратился с вопросом:
"Кто, сын Атрида, тебе из богов дал совет про засаду,
Чтобы обманом меня одолеть? И чего тебе нужно?"
Так он спросил. И ему я на это без страха ответил:
[465] "Старец, ты знаешь и сам все ответы. К чему притворяться?
Знаешь, как долго я здесь пребываю, на острове вашем,
Выход не вижу, и тем у друзей своих дух ослабляю!
Лучше скажи мне (ведь всё вам, бессмертным, известно на свете),
Кто из богов и за что меня держит здесь и запрещает
[470] Мне возвратиться домой по хребту многорыбного моря?"
Так у него я спросил, и немедленно он мне ответил:
"Должен был жертву воздать Зевсу ты и всем прочим бессмертным,
Прежде, чем на кораблях в путь пускаться, раз хочешь скорее
Тёмное море пройти и в отчизну свою возвратиться.
[475] Только тогда суждено тебе близких увидеть, вернувшись
В светлый и пышный свой дом, в земли милого края, когда ты
Вновь повернёшь к берегам и святому потоку Египта,
Что истекает с небес, а потом совершишь гекатомбы
Вечноживущим богам, беспредельного неба владыкам.
[480] Боги тогда лишь тебе путь дадут тот, какой ты желаешь".
Так он сказал, и во мне сердце стало стонать и терзаться:
Так не хотелось назад мне по мглисто-туманному морю
Снова к Египту идти долговодной и трудной дорогой.
Но, несмотря ни на что, так ответил я старцу морскому:
[485] "О, старец, всё, что ты мне повелел, я исполню как до́лжно.
Ты же мне вот что ещё расскажи, ничего не скрывая:
Все ли домой в кораблях невредимы вернулись ахейцы,
Те, с кем и Нестор, и я, распрощались, покинув Троаду?
Или в дороге погиб кто из них с кораблями своими?
[490] Или, войну пережив, на руках у друзей кто скончался?"
Так у него я спросил, и немедленно он мне ответил:
"О, царь Атрид! Для чего хочешь знать ты об этом? Уж лучше б
Было тебе и не знать и меня не спрашивать. Долго ты будешь
Плакать потом и страдать, когда горькую правду узнаешь.
[495] Многих уж нет. Но в живых тоже много осталось ахейцев.
Двум лишь ахейским вождям меднолатных домой возвратиться
Смерть не дала. Ну а кто пал в боях, – ты и сам это знаешь.
Где-то ещё один жив, в море он не по воле задержан.
Малый Аякс в шторм попал с длинновёсельными кораблями.
[500] Там и погиб: Посейдон бросил их на Гирейские скалы;
В щепки разбил корабли; всё ж Аякса он спас из пучины.
Смерти бы тот избежал, хоть и был ненавистен Афине,
Если бы, спасшись, не стал, ослеплённый удачею, хвастать,
Что он богам вопреки вышел целым из гибельной бездны.
[505] Дерзкое слово его Посейдоном услышано было.
Вспыхнув во гневе, схватил он ужасноогромный трезубец
И по Гирейской скале им ударил! Скала раскололась.
Больший остаток скалы устоял, а другой – рухнул в море,
Тот на котором Аякс находился, прогневавший бога.
[510] Вслед за собою скала увлекла его в бурное море.
Так он, несчастный, погиб, захлебнувшись солёной водою.
Брат твой судьбы избежал поначалу и целым вернулся
В чёрных своих кораблях, сохранённый владычицей Герой.
Все же, когда он подплыл к неприступным утесам Малеи,
[515] Бурей внезапною был с кораблями своими подхвачен;
Морем его понесло многорыбным, вопящего жалко,
К крайним пределам земли, где Фиест прежде жил в своём доме,
После ж, – Эгист Фиестид, сын его, обитал там и правил.
Вскоре, однако, опять успокоилось шумное море;
[520] Ветер попутный ему дали боги, и прибыл домой он.
Царь Агамемнон, ступив на родной берег, был очень счастлив;
Землю он стал целовать, обнимая отчизну родную;
Родину видя свою, не сдержал он горючие слёзы.
Только замечен он был с дальней вышки дозорным Эгиста.
[525] Стражнику тот обещал золотых два таланта, коварный.
И вот уж год наблюдал стражник с вышки дозорной за морем,
Чтобы Атрид не застал их врасплох, появившись внезапно.
Быстро дозорный бежал, доложить эту весть роковую.
Тотчас коварный Эгист подлый план свой задумал исполнить.
[530] Выбрал он двадцать мужей из народа отважных в засаду,
Скрыл их, а в доме велел к пиру славному всё приготовить.
Сам же отправился звать Агамемнона, пастыря войска,
На колесницах летя, замышляя недоброе в сердце.
Встретил его, в дом привёл, подозрению чуждого, после
[535] Подло зарезал его на пиру, как быка возле яслей.
Те, кто с Атридом пришёл, пали все на пиру этом горьком.
Те, кто с Эгистом пришёл, тоже пали. Эгист лишь остался».
Так он сказал, и во мне сердце стало стонать и терзаться.
Горько я плакал, упав на песок. Больше жить не хотел я.
[540] Даже и солнечный свет видеть сердце моё не хотело.
Долго рыдал я тогда, безутешный. Когда же поднялся,
Старец правдивый морской так сказал мне ещё напоследок:
"Нет, сын Атрида, себя сокрушать ты так сильно не должен.
Плач свой оставь: ничему твои слёзы уже не помогут.
[545] Лучше подумай о том, как скорее вернуться в отчизну.
Или застанешь живым ты предателя, или Орестом
Он уже будет убит; но поспеешь к его погребенью".
Так он сказал. И мой дух ободрился, а храброе сердце
Радостью полнилось вновь, хоть и скорбью страдало великой.
[550] Голос возвысив, ему я послал окрылённое слово:
"Знаю теперь о двоих. Объяви же, кто третий, который,
Морем широким объят, но живой, хоть томится в неволе?
Или уж нет и его? Как ни горько, но слушать готов я".
