«Маленький Гарусов» kitabından alıntılar
Было ему тогда лет шесть или семь, сколько именно, он толком не знал, не до того было: голод.
Еще хуже голода был холод. Голод был только внутри, а холод - и внутри, и снаружи.
Больше всего Гарусова поразило, когда Валя ушла от своих ботиков. Была осень, они долго ходили по улицам, у Вали устали ноги, она сняла ботики, поставила их на край тротуара и ушла, не оборачиваясь. Гарусов обеспокоился, хотел вернуться за ботиками, но она не позволила: "Ну их, они мне надоели". Он бы так не мог.
Иметь собственную библиотеку казалось ему излишеством, вроде как иметь собственный троллейбус.
- А ты поделись, дева, - сказала Марфа Даниловна. - Делясь, оно всегда легче: было на одного, стало на двух. Я всегда так: переживаю и делюсь, чего горем-то жадничать.
Гирусов был невесел. Он, ленинградец, покидал Ленинград.
Эти тетки детдомовцев называли "варначатами" - может быть, и за дело: предприимчивые ленинградцы больно уж шастали по чужим огородам, поедая сырьем капусту и даже картошку.
Он увидел цель и шел к ней, как рыба на нерест, против течения, обдирая бока.
Только ее блескучие глаза все время двигались, и вся она ускользала от глаз. Танцуя, он про себя уговаривал ее: "Постой, погоди, дай себя разглядеть". Нет. Он полюбил ее, так и не разглядев.
Она еще не вошла, а он уже любил ее. Она вошла, и он убедился, что все так и есть: он был раздавлен, распластан, втерт в землю у ее ног. Наружности ее он не понял: что-то черное, небольшое. Запомнился только маленький, точный локон посреди лба да еще зубы, открытые в улыбке с каким-то наивным бесстыдством. Он приблизился и скромно стал у ее плеча, готовый отдать жизнь, если понадобится.
