Kitabı oku: «Младший сержант Алексей Крайнов», sayfa 2

Глава вторая

Встретили поджидавшего их старшину с грузовиками. Без долгих разговоров отправили вперёд. Через пару часов движения в колонне добрались до дымившей в стороне от дороги кухни. Обед был готов, причём на этот раз всех угощала его, Лёшкина, рота, так как весь батальонный обоз и остальные кухни остались на том берегу.

Ротный, до блеска натерев тряпкой сапоги и приведя в уставной порядок форму, с каменным лицом лично преподнёс комбату котелок с горячей кашей. Старшине, конечно, перепало, но не сильно, особенно после рассказа о генерале, якобы лично отдавшем приказ на немедленную переправу всего старшинского хозяйства. Водители машин при проведении дознания старательно вытягивались по стойке смирно, пучили глаза и слово в слово повторяли версию старшины. В общем, виновных не оказалось, что, впрочем, никого особо и не удивило.

Батальон обедал в паре сотен метров от дороги, по которой продолжала тянуться на запад немного поредевшая вереница людей, подвод и техники. Каши, правда, было в обрез, ещё меньше, чем на завтрак, но причина была ясна и особо не обсуждалась, чего не скажешь о фашистских провокациях. Да и что это за провокации такие, когда столько людей побило?

– Может, не знали они, что люди в лесу? Может, просто попугать захотели? – с вопроса к Цепеленко завёл разговор о бомбёжке переправы младший лейтенант, сидевший посреди развалившихся солдат своего взвода.

– Вы, товарищ командир, видели, с какой высоты бомбили? – тревожно поглядывая назад, в сторону невидимой теперь переправы, ответил старший сержант. – С недолётом положили, чего тут думать.

– Значит, вернуться могут? – как всегда, встрял в разговор Алексей.

– А ты думаешь, почему нас комбат через реку вплавь отправил? – вопросом на вопрос ответил Цепеленко.

– А хозяйство наше: артиллерия, боеприпасы, миномётные и пулемётные взвода? – задумчиво перечислял Лёшка оставленные на том берегу подразделения и имущество разделённого батальона.

– Ничего. Комбат с ними начштаба оставил. Приказал технику в сторонке укрыть, а если что – искать объезд, – проявил осведомлённость взводный.

Загромыхало. Бойцы, не сговариваясь, повернули головы назад. Там, вдалеке, набухая и расширяясь, росло облако чёрного дыма.

– В колонну поротно! Становись! – донеслась дублируемая по цепочке команда. Марш продолжался.

«Какая-то непонятная война, – не переставая оглядываться на далёкое чёрное облако, размышлял Лёха. – Нам до немца ещё пару дней топать, а она уже началась. Или не началась? А если началась всё же? Тогда наши передовые части, наверно, уже к Варшаве подходят. Нам пешком за танками ни за что не угнаться. Так и не увижу ни одного немца, прямо как Цепеленко на «финской». А он, кстати, молодец, никто не понял, что переправу ещё раз бомбить будут, – только комбат и Володька!»

Рассуждения младшего сержанта прервал чей-то истошный крик: «Воздух!»

Солдаты поспешно улеглись на спины, с любопытством разглядывая приближающиеся самолёты. Двенадцать зелёных машин с крестами на фюзеляже и фашистской свастикой на хвосте не спеша летели вдоль дороги со стороны переправы. Непривычный излом крыльев у основания и закрытые обтекателем не убранные шасси делали их похожими на стаю пикирующих, хищных птиц. Самолёты летели так низко и близко, что были видны лица пилотов и стрелков из-за стёкол кабины, поглядывающих на лёгкую панику внизу, вызванную их появлением.

Кто-то из бойцов неуверенно помахал рукой, один из немецких самолётов, перевалившись с боку на бок, махнул крыльями. Ответный жест лётчика, если, конечно, это был он, вызвал у солдат бурю восторга, и вскоре уже полбатальона, вскочив на ноги, радостно приветствовало пролетающую мимо немецкую эскадрилью. А через несколько мгновений, сделав небольшую горку, самолёты скрылись за лежащим впереди холмом.

– И ничего это не война! – радостно затараторил за спиной у Лёхи стряхивающий пыль со штанов красноармеец Красовитов. – Нормальные мужики, хоть и фашисты! Правильно политрук говорил: немецкий пролетариат за буржуев воевать не станет!

– У этого «пролетариата» бомбы над переправой закончились, нечем ему с тобой воевать было, – ехидно ответил солдату Цепеленко.

– Похоже, что так, – невесело согласился боец, – а чего они здоровались-то тогда? Ручкой бы ещё помахали, гады!

– Да рожи наши испуганные увидели, вот и решили приободрить – не дрейфь, мол, пехота сиволапая, не настал ещё твой черёд! – со смехом ответил Димке кто-то из толпы. Взвод заржал, прогоняя страх и напряжение последних часов. Веселье мгновенно разлилось по всему батальону, и только замполит, с растерянным видом подскочив к сидевшему на подножке грузовика комбату, пытался привести того в чувство. А майор, со смехом вытирая катившиеся из глаз слёзы, поддерживая рукой трясущийся живот, орал на всю округу:

– А я-то, старый дурак, аж в кузов запрыгнул! Кхе, кхе! Стою по стойке смирно и ручкой так вослед, как баба на перроне! Кхе, кхе, кхе!

Уже на закате, выбрав место среди отдыхающих в негустом подлеске подразделений, остановились на ночёвку и ужин. Батальон догнали машины с переправы. Леха с Цепеленко, изловив водителя одной из них, допросили с пристрастием. Оказалось, за день фашисты прилетали три раза.

– Мост так и не разбомбили, зато техники покалечили кучу, но потерь среди людей не очень много – успели разбежаться, – похоже, в который раз устало повторял длинный, как жердь, красноармеец. – Немец в основном за танками да артиллерией гонялся. А после бомбёжек к машинам подходить жутко – там же снарядов полно! Горит и рвётся всё до сих пор, наверное. Никто не тушит – страшно…

Рядом стояли танкисты, те самые три КВ-2 – вчерашние попутчики. Гремели гаечными ключами, приводя в порядок технику, долбили по железу кувалдами. Матерились жутко! Зато, неспешно прогуливаясь мимо, старший сержант Цепеленко с красноармейцем Красовитовым сумели умыкнуть у «братьев по оружию» огромный кусок брезента плюс пару штыковых полноразмерных лопат – чтоб унести, и, не особо торгуясь, променяли «добычу» у старшины на две бутылки водки, буханку хлеба да три банки тушёнки. Тот ещё и благодарил.

Позвав Лёху и растолкав ото сна младшего лейтенанта, удобно устроились в сторонке от спящего взвода. Подальше от глаз начальства. На недоумённый взгляд командира при виде спиртного бойцы ответили многозначительными ухмылками бывалых служак. Недовольного Димку Красовитова с банкой тушёнки под мышкой в качестве награды отправили спать: не по рангу ему с начальством за одним столом сиживать. В общем, вечер обещал быть приятным. Хорошего настроения добавил молодой майор, командир танкистов, присевший по нужде рядом. От камешка, метко брошенного Лёшкой, танкист испуганно подскочил и, сверкая голыми ягодицами, молча унёсся в темноту ночи. На обратном пути подошёл с грозным видом, но был приглашён к «столу», оттаял, да так и остался с компанией, восхищаясь умением пехоты – даже посреди «голого поля» раздобыть выпивку. Работой своих подчинённых продолжал руководить дистанционно – благо горло и армейский словарный запас позволяли…

Оказалось, что танкисты, как и их батальон, из одного механизированного корпуса – пятнадцатого, только из другой дивизии.

– Десятой танковой, Огурцовской! – как, не замечая в темноте насмешливых улыбок пехотинцев, гордо заявил подвыпивший танкист. На пьяный, с ехидцей Лёхин вопрос, отчего это целый майор «Огурцовец» всего тремя танками командует, хоть и тяжёлыми, захмелевший майор принялся врать про какой-то личный приказ товарища Сталина, а разглядев-таки в темноте недоверчивые ухмылки собутыльников, перешёл в «наступление» сам:

– У вас тоже на батальоне майор, а не капитан, да и староват он для этого звания. Ему по возрасту уже давно пора дивизией командовать!

– А наш дед на батальоне до сих пор сидит потому, что дуэлянт! Глаз у него верный и рука твердая! – с пьяным вызовом, гордо ответил за всех младший лейтенант.

– Что???

– А что слышал, майор! В тридцать шестом, по пьяному делу, застрелил кого-то! Говорят, из-за жены. Но ты не подумай, танкист, всё честь по чести было – на дуэли. Как раз его на полк поставили, обмывали вот… А полгода назад выпустили. Досрочно!

– Раз выпустили, значит, по уголовной статье сел. В тридцать шестом, говоришь? Хм, повезло, – задумчиво протянул танкист.

«Какое же тут везение? – молча пытался понять логику командира изрядно захмелевший Алексей, слышавший эту историю не впервые. – Четыре с половиной года человек отсидел! Хотя досрочно же выпустили – вот и повезло… Наверное?»

Тему сменили и под чоканье котелками принялись обсуждать события дня прошедшего. Решили, что разбомблённые войска на переправе – это никакая не провокация, а самая настоящая война с Германией. Просто штабисты страсть как секретничать любят – где надо и не надо… Шумно спорили о том, долго ли ещё немец огрызаться будет, и, пьяно признав того противником серьёзным, улеглись спать. Засыпая, Лёха опять переживал, что не успеет повоевать, что идут они медленно, а война их обгонит. Попытался горем своим поделиться с храпевшим рядом Цепеленко, но был прерван в грубой, ругательной форме и, замотавшись в шинель, обиженный, уснул.

Утром подняли ни свет ни заря. Заспанные бойцы хмуро поглядывали на комбата, гордо стоявшего на груде ящиков в кузове одного из грузовиков и лично руководившего побудкой. Благо глотка позволяла – кони ночевавшей рядом кавалерийской части испуганно фыркали и взбрыкивали. Чумазые, полусонные танкисты, полночи латавшие свои машины, недовольно ворчали, с головой укутываясь в чёрные, лоснящиеся от масла ватники. Один командир их, не обращая внимания на суету вокруг, укрывшись кожанкой, сладко посапывая, спал. Замёрзший Лёха, борясь с лёгким похмельем и с завистью поглядывая на безмятежно дрыхнувших бойцов из других подразделений, зло подгонял ворчащих на комбата солдат своего взвода.

Наконец колонной двинулись. Впереди, нещадно пыля, три оставшиеся полуторки на малом ходу; сзади, ту пыль, глотая и постепенно разогреваясь, – пехота. Сам комбат с кузова слазить не стал, присел только и с высоты своего положения продолжал руководить походом – главным образом пытаясь вернуть в строй выбегавших из него по малой и другой нужде солдат. Строил злую рожу, грозил кулаком, орал, конечно, но был не в силах победить природу, а потому через десять минут марша объявил остановку, чем и сам не преминул воспользоваться, причём с кузова не слезая.

И вот только снова тронулись, спереди, из-за леска, навстречу как-то неожиданно появились точки самолётов, через несколько мгновений превратившиеся в немецкие пикировщики с уже знакомыми хищными очертаниями. Вражеская эскадрилья, казалось, летела мимо, чуть стороной, но, заметив колонну на дороге, набирая высоту, повернула к ней. Хор глоток взревел: «Воздух!» Все побежали по кюветам – прятаться.

Сначала было почти не страшно; Лёха, лежа на спине, разглядывал приближающегося врага. Над дорогой самолёты по очереди стали переворачиваться через крыло и в пикировании устремились к земле.

Высота была небольшой, молодое Лёшкино зрение, не обременённое излишним чтением, – остро. А потому захватывающая дух картина штурмовки предстала перед младшим сержантом во всей красе. Вот из-под крыльев первого пикировщика плавно выплыли щитки в виде решётки. Воздух взвыл! Вой мурашками растёкся по телу, ворвался в голову и, парализовав, подчинил себе полностью. Хотелось бежать, но уже невозможно было оторвать взгляда от хищного излома крыльев надвигающейся с неба смерти.

Вдруг всё закончилось. Щитки спрятались обратно, сирены замолчали, и самолёты, выйдя из пике, вновь стали набирать высоту. Затем опять завыло, но уже сзади: на недавно оставленном месте ночёвки загромыхали разрывы. Не страшно, словно швейные машинки, застрекотали пулемёты. Лёшка видел лошадей, в ужасе несущихся по полю. Полусонных, очумевших солдат, в панике разбегавшихся в разные стороны. Затем на дороге показался грузовик. Не обращая внимания на ухабы, высоко подскакивая и опасно кренясь, машина на бешеной скорости неслась в их сторону.

Подлетев к перегородившим путь полуторкам Лёшкиного батальона, шофёр, не снижая скорости, попытался объехать их по обочине, но не смог удержать автомобиль на насыпи и, шарахнувшись кузовом о последнюю в колонне машину, перевернувшись, слетел в кювет.

Не придав большого значения досадному происшествию, Алексей продолжал разглядывать фашистские самолёты. Вот, резко взлетев вверх, вражеская машина на мгновенье зависла в воздухе и, перевернувшись, стремительно понеслась к земле; опять завыла сирена, застрекотали пулемёты. Затем всё повторилось, но уже с другой стороны.

– Красиво, блин, летают! Как акробаты в цирке! – прошептал Лёха, затем, вспомнив свои недавние ощущения от такой «красоты», с ненавистью добавил: – Сволочи!

Налёт закончился неожиданно быстро. Видимо, израсходовав боезапас, бомбардировщики собрались вместе и с набором высоты не спеша пошли на запад, а пролетая мимо залёгшей по обочинам дороги пехоты – весело помахали крыльями.

Защёлкали винтовочные выстрелы. Замполит батальона, пристроившись на капот одной из стоявших машин, в бессильной ярости спешно стрелял вслед улетавшим самолётам. Затем, грохнув разряжённой винтовкой о землю, с удручённым видом присел на подножку. Перепачканные землёй бойцы не спеша выползали из кювета. Строились. У опрокинувшейся полуторки собралась толпа. Видно было комбата, как всегда, шумно и с руганью руководившего работами. Вскоре опрокинувшуюся машину поставили на колёса, вытолкали на насыпь. Затем…

От того, что Лёха увидел затем, у него потемнело в глазах: на дорогу вынесли и аккуратно выложили в рядок несколько неподвижных тел.

– Сколько? Не видишь? – сипло спросил стоявший рядом взводный, тщетно протирая очки грязными, в пыли руками.

– Четверо, кажется, – выдавил из себя Алексей.

– Там водила ещё отходит. Грудь ему баранкой проломило. А этим по головам проехал, сразу всех насмерть, – разъяснил ситуацию подошедший с места происшествия Цепеленко. И мрачно добавил, увидев, как засобирался к аварии Лёха: – Не ходи, комбат там рвёт и мечет, увидит людей лишних – побьёт! Сам еле ноги унёс…

Пока, укрывшись под кронами деревьев ближайшего леска, батальон прощался с погибшими товарищами и водителем злополучной полуторки, с места вчерашней ночёвки вернулся разведывательный взвод под предводительством политрука. Ребята рассказали об искалеченных взрывами КВ-2, уничтоженной роте лёгких плавающих танков, побитых лошадях да побросавших своё добро, разбежавшихся интендантах. Пригнали пару почти неповреждённых, лишь с выбитыми стёклами, бесхозных грузовиков трёхтонок, тяжело гружённых продуктами и боеприпасами. На вопросы о людских потерях отвечали с содроганием:

– Не сосчитать! По веткам кишок намотано… Рвало всех, думали, свои потроха там выблюем! Военфельдшер раненых лечит, человек сто их, наверное, а он один и три санитара. Мы помогли немного, да там уже народ возвращаться начал. Побоялись, что хозяева машин найдутся, пришлось тикать. Ничего, на боевые потери спишут, там таких штук двадцать догорает. Замполит сказал, нам нужнее.

Комбат приказал провести с личным составом беседу по технике безопасности и раздать патроны. А буквально через десять минут слух резанула короткая пулемётная очередь, прибавив к могилам у дороги ещё один холмик…

– Куда идём-то? Немец где? Зачем нас за сто вёрст от границы высадили, железнодорожные пути ведь до самой Германии идут? – засыпал окружающих вопросами Красовитов, деловито набивая патронами пулемётные диски. Не забывая при этом покрикивать на своего второго номера – хохла Микулу, неумело помогавшего ему в этом небыстром и нелёгком занятии.

Продолжение марша было недолгим. Видимо, здраво рассудив об опасности воздушных налётов и до выяснения обстановки, командир батальона приказал отдыхать до заката, укрывшись в большом саду, невдалеке от пустынного, красивого селения из белых, крытых соломой хат.

К обеду ближе хорошо просматривающаяся с места стоянки батальона дорога начала заполняться колоннами войск и гражданскими, продвигающимися в обратном от границы направлении. Вдоль пути то и дело проносились пары вражеских самолётов, но, видимо, не найдя достойной цели среди повозок, грузовиков и пехоты, ревя моторами, скрывались за горизонтом. Танки и артиллерия, наученные врагом ещё в первый день войны, укрывшись в ближайших лесах, засветло на дорогу не выезжали.

Вскоре батальон нашёл посыльный мотоциклист. Обрисовав обстановку и начертив на клочке бумаги схему маршрута движения, курьер, лихо развернувшись, умчался дальше разыскивать разбросанные по дороге подразделения дивизии.

– Даже карты не оставил! – процедил комвзвода, с интересом наблюдавший за происходящим.

– У комбата своя, поди, есть? – откликнулся Алексей.

– В том-то и дело, что нет. Ни у комбата, ни у танкиста вчерашнего. Я спрашивал.

– У делегата этого тоже нет, – безапелляционно заявил Цепеленко. – Чего бы он на пальцах объяснялся да схемы на бумажках рисовал…

Подбежал красный от возбуждения ротный. Короткое совещание с командирами взводов. Команда на сбор, построение и вперёд – отменил-таки курьер дневной отдых.

Глава третья

За селением свернули с основной дороги и по еле заметной в траве полевой двинулись вдоль садов, виноградников да опрятных, но безлюдных сёл на север.

Рассказ взводного хорошего настроения не прибавил, а ситуацию так и вообще запутал. Оказывается, напал всё-таки немец! Но с большим трудом прорвался лишь на немногих участках границы. А потому батальону приказано, совершив шестидесятикилометровый ускоренный марш, соединиться с полком и при поддержке танковых соединений корпуса с рассветом выбить противника за границы СССР. Затем на плечах бегущего врага вступить на его территорию, развивая успех и неся освобождение угнетённым капиталистами трудовым европейским массам.

– Шестьдесят километров?! Мы же к утру еле ноги волочить будем. А как немца гнать? Да ещё и «массы» эти «трудовые» освобождать. У нас патронов раз-два и обчёлся, – покрякивая под тяжестью пулемёта, ворчал в Лёхину спину Димка Красовитов.

Честно говоря, Лёшка тоже войну по-другому представлял, и то, что происходило сейчас, на его мечты мало походило. За два дня, не встречая противника, батальон потерял пятерых человек убитыми, всё тяжёлое вооружение вместе с обозом. И это ещё легко отделался. Спасибо комбату – два раза людей из-под бомбёжки выводил.

Ближе к вечеру, ускоренным маршем отмахав без малого полпути, не сделав ни одного привала, пошатываясь от усталости, вышли на «большак». Дорога эта, как и предыдущая, была плотно забита войсками и техникой, двигавшимися в разных направлениях. Кто-то уже получил приказ на отступление, кто-то продолжал выполнять поставленные ещё до войны задачи, явно устаревшие, но никем не отменённые. Множество подразделений заняли придорожные леса и сады. Во избежание налётов авиации противника, пережидая здесь светлое время суток. Либо надеясь получить новые указания от начальства в связи с изменившейся оперативной обстановкой. Здесь же Лёха впервые увидел результаты налётов вражеской авиации вблизи: дымящиеся остовы машин, вздувшиеся лошадиные крупы и плохо присыпанные, в воронке, людские тела с торчащими из-под земли скрюченными, почерневшими конечностями. А запах! А эти мерзкие, жирные мухи! Кого-то из бойцов в батальонной колонне шумно вырвало в пыль…

Бомбили тут чаще: впереди показалась уничтоженная колонна лёгких танков БТ. По-видимому, боевые машины пытались укрыться в негустом леске у дороги, да не успели. Лёшка насчитал шесть обуглившихся, покалеченных остовов. Некоторые, очертив вокруг себя круги из горелой травы и кустарника, продолжали дымиться. Страшно было представить, что экипажи находились всё ещё там.

Легковушки, впрочем, тоже вызывали у фашистских пилотов живой интерес: слишком много их, изорванных пулями и осколками, было распихано по кюветам.

Паники пока не было, но хаос и неразбериха – первые её признаки – присутствовали в полной мере. Впервые за службу Лёха почувствовал себя, нет, не испуганным, конечно, скорее, растерявшимся. А тут ещё, в этой толчее, потерялся солдат из Лёшкиного отделения. Тот самый второй номер пулемётчика Красовитова – Микула. Улыбчивый, долговязый парнишка, украинец, весело и звонко тараторивший на причудливой смеси славянских языков со своим приятелем белорусом из соседней роты. В последнее время притихнув, боец всю дорогу плёлся рядом и вдруг исчез, словно растворился в этой дорожной неразберихе.

Алексей с ног сбился, разыскивая недотёпу. Наконец, нашёл, причём с другом, лежащими в траве у дороги. Оказалось, присели перемотать портянки да потеряли из виду батальонную колонну. Получили пинок под зад – для скорости – и побежали догонять подразделение. Догнали. Своего «хохла» вернул в строй, а когда пошёл возвращать его товарища, напоролся на батальонного политрука. Пришлось по всей форме доложить о конфузе. Получил приказ немедленно препроводить нерадивых солдат к комбату, в голову колонны. С Красовитовым препроводили. Сдали старшине. Пока ждали подхода своего взвода, нашлось время позубоскалить.

– Видал, Димка, как старшина наш на повышение пошёл – весь тыл батальонный под себя подмял, – облокотившись на торчащий из кювета кузов разбитого грузовика, весело ехидничал над ротным толстяком Лёшка.

– Того тыла пять машин и осталось. А зачем мы этих бедолаг к комбату отперли? – нахмурил лоб Красовитов.

– Да уж не за наградой, понятно. Накажут, ясное дело. Что-то мне не верится, что они случайно отстали.

– А чего им сделают-то? Мы же на войне, тут губы нет! – довольно хохотнул рядовой.

– Ничего, найдут, как наказать, не переживай. Был бы солдат, а наказанье для него всегда найдётся.

Батальон принял вправо и, сойдя с дороги, выстроился на поляне у леса. Думали, привал – ошиблись, перекличка! Выкрикивая фамилии бойцов, забегали командиры. Сержанты, словно гончие, носились вдоль строя, тщетно пытаясь разглядеть в чужих подразделениях своих пропавших подчинённых. Политрук со взводом разведки рысцой припустил назад по ходу движения, но где там: попробуй найти кого-то в такой уйме народу. Через полчаса вернулись «пустые».

Всё это время Леха с Цепеленко, стоя в строю, весело комментировали бестолковые метания командования, благо, в их взводе весь личный состав наличествовал. За исключением сданного старшине Микулы, разумеется. А вот в соседних взводах и ротах наблюдалась явная нервозность: где по человеку, где по двое, но отсутствовало. Причём почти все «потерявшиеся» были недавно призваны в армию из местных областей. И набралось таких аж девятнадцать человек. Западенцы, мать их так!

Комбат ревел, как раненый бык, с кулаками набрасываясь на подбегающих с очередным докладом ротных. И плевать он хотел на субординацию, на глазеющих солдат и на: «Пошёл вон, горлодранец!» – замполита, пытавшегося урезонить не в меру разошедшегося командира.

Избиение батальонного начальства прервала четвёрка немецких истребителей. Появившиеся, словно из ниоткуда, самолёты, звеня моторами, прошлись над колоннами солдат и техники, поливая из пулемётов всё живое. Горячий беспощадный металл в клочья, в кровавые ошмётки рвал дышащую единым ужасом толпу на дороге.

Вздыбились ужаленные пулями кони, выкручивая, ломая оглобли, круша обломками повозок и орудийных передков всё вокруг. Взревев моторами, с места рванули полуторки, безжалостно подминая под себя растерявшуюся, замешкавшуюся пехоту. Но только лишь для того, чтобы через пару метров со звоном разбитого стекла уткнуться капотом в кузов другого грузовика или, распоров радиатор, упереться в перевёрнутую лошадьми пушку. Словно подкошенные, как тряпичные куклы, валились с ног прошитые вражьим свинцом солдаты. А ещё через мгновенье налёт закончился.

Из оцепенения Лёшку вывело подёргивание за штанину. Опустив растерянный взгляд книзу, Алексей увидел Цепеленко. Старший сержант выразительно предлагал ему присоединиться к горизонтальному положению взвода. Лёха, продолжая разглядывать хаос, творившийся на дороге, сел.

– Блин, комбат у нас словно заговорённый! Который раз уже пронесло! – негромко выдал старший сержант.

– Надо же что-то делать? Помочь как-то! – мотнул головой в сторону свалки из людей и техники тут же распластавшийся Красовитов.

– Лежать! Без тебя разберутся! – зло прикрикнул на бойца начинающий приходить в себя Алексей.

Ситуация на шоссе приходила в норму: ещё не отошедшие от налёта солдаты, под матерные окрики командиров, начали собирать раненых и убитых товарищей, освобождать от разбитой техники проезжую часть, тушить тлеющий в кузовах груз.

Вновь построились. Успокоившийся комбат, уже без ругани, по-деловому, проводил совещание с командирами подразделений. Бойцы, вполголоса поругивая начальство, стоя в строю, устало переминались с ноги на ногу.

Движение на дороге возобновилось, только добавилось на обочинах разбитых машин и повозок. Вокруг них, заламывая в истерике руки, носились разного рода интенданты. Водители же деловито пытались восстанавливать покалеченную технику, по большей части забирая запчасти с машин брошенных, бесхозных. Коих по обеим сторонам пути напихано было в избытке. Коней, правда, не хватало, ну а на что пехота? И покатились дальше осиротевшие было, безлошадные сорокопятки и повозки.

Из толчеи на шоссе, беспрестанно сигналя, требуя дать проезда, вывалилась избитая эмка. С трудом перевалив кювет, легковушка, паря радиатором, подъехала к строю батальона. Звания толстого дядьки, с трудом вылезшего из переднего пассажирского сидения, Леха не разглядел, но звонкая, словно щелчок пастушьего кнута, команда: «Смирно!», – вытянувшиеся командиры батальона, чёткий, залюбуешься, строевой шаг комбата, доклад по всей форме не оставляли сомнений в серьёзности чина нежданного гостя.

Выслушав доклад, «гость» здороваться с личным составом не стал, команду «смирно» не отменил, а в сопровождении комбата важно прошествовал в сторону батальонных полуторок, укрытых в тени леса.

Отсутствовали недолго. Не успели Алексей с Вовкой Цепеленко втихаря перекурить за строем, обсудив заодно, что немецкие истребители по этой эмке огонь и вели. Промазали просто… Как вышли – впереди бледный, как снег, комбат. За ним замполит с солдатским вещмешком, о чём-то переговариваясь на ходу с «важной шишкой». Следом, под конвоем старшинских водителей, вели Микулу с другом. Перед строем встали. Сзади, кучкой, подтянулись остальные командиры батальона. Арестованных вывели вперёд. Микула, увидев родной взвод, виновато улыбнулся, оглядел конвой и недоумённо пожал плечами. Друг его стоял, молча понурив белокурую голову. Оба без ремней и головных уборов. Великоватые гимнастёрки, коричневые от пыли сапоги, грязные, в разводах лица. Безвольно опущенные вдоль тела руки Микулы нервно теребили прошитые края гимнастёрки. Рядом, чуть позади, поблёскивая штыками в свете заходящего солнца, весело щерились сослуживцам довольные неожиданно свалившейся «привилегией» шофёра.

Опустив голову, что-то разглядывая у себя под ногами, покачиваясь, старый майор долго стоял перед строем. Явно затянувшуюся паузу прервал властный голос незнакомца:

– Не устраивай комедию, майор! Выполняй приказ! – скрестил на груди руки «гость».

Комбат поднял глаза…

Всё увидел Лёха со своего места в строю: и посеревшее лицо командира, и усталый взгляд из-под густых, седых бровей, и искривившиеся в нервной гримасе губы. Сделав глубокий вдох, майор заговорил:

– В этот роковой час, когда коварный враг подло напал на единственное в мире государство рабочих и крестьян, в наших рядах завелись трусы и пособники разного рода фашисткой сволочи! – хрипел, набирая силу, голос комбата.

Замполит за спинами арестантов опустил вещмешок на землю.

– Но пусть они знают, что нет и не будет к ним пощады со стороны нашей Советской Родины!

В руке комиссара Алексей разглядел воронёную сталь пистолета. Курок был взведён заранее. С последними словами командира – короткий шаг между конвойными, сухой щелчок выстрела. Микулин друг, так и не подняв головы, оседая на землю, безвольно подломился в коленях. Конвойные, явно не ожидая такой развязки, в ужасе шарахнулись в стороны, сбивая с ног и чуть не насадив на штыки ближайших к ним командиров. Задели и замполита, а потому второй, Микулин, выстрел ушел в небо. Посмотрев на упавшего друга, присевший было от неожиданности солдатик с низкого старта рванул вдоль строя к ближайшему лесу. За ним, стреляя на ходу, кинулся политрук. Попал, Лёха видел, попал! Но парень, извиваясь и вскрикивая от каждой жалившей его пули, продолжал бежать: не хотело молодое тело смерть принимать, боролось… Наконец, метров через полста этой безумной гонки, уже к всеобщему облегчению, боец упал. Замер. Затем, видимо услышав шаги замполита, на ходу перезаряжавшего пистолет, израненный солдат перевернулся на спину и, закрыв глаза рукой, – закричал. И от этого его детского: «Мамка! Не убивайте, дяденька!» – у ошалевшего от увиденного убийства Лёхи и вовсе потемнело в глазах.

Батальон ушёл. Забрав «таинственный» вещмешок, сквозь брезент которого явно проступали очертания консервных банок да хлебной буханки, не попрощавшись, уехал и «большой чин». Лёшкиному отделению выпала доля хоронить расстрелянных бойцов. Комбат оставил одну из полуторок и замполита – старшим. Заканчивать, значит, начатое. Бойцы сноровисто ковыряли землю сапёрными лопатками. Водила, один из бывших конвойных, попытался было отсидеться в машине. Но встретившись взглядом с Алексеем, всё понял и, достав из кузова полноразмерную штыковую лопату, присоединился к остальным. Дело пошло быстрее. Политрук сидел в сторонке, отрешённо уставившись в одну точку.

Пересилив себя, Лёшка подошел к лежащему навзничь Микуле, присел. Зачем-то намочил водой из фляжки тряпицу для чистки оружия и принялся осторожно протирать заплаканное, в разводах грязи и крови, бледное лицо сослуживца. Хотелось извиниться – а как? Сзади нависла тень неслышно подошедшего замполита. Сделав вид, что не заметил начальства, Алексей, с ещё большим усердием, продолжал протирать лицо убиенного товарища…

Своих догнали уже затемно. Водила летел, как сумасшедший, в темноте, без света фар, то и дело, обгоняя, откуда ни возьмись появившиеся на шоссе танковые и артиллерийские колонны. Всю дорогу, вцепившись в деревянный борт полуторки, подставив лицо струям посвежевшего воздуха, Лёха плакал, как плакал политрук над могилой расстрелянных им же солдат. Жалко было всех: и погибшего Микулу, и безымянного для Алексея друга его белоруса, и замполита с его запоздалым раскаянием. А ещё было безумно страшно: ведь в смерти бойцов была и его, Лёшкина, огромная вина. Не найди он пропавших солдат, ничего этого не случилось бы. Как хотелось всё вернуть назад, ведь рядом же, и пары часов не прошло, как все были живы! Ан нет – нет теперь в Лёшкином отделении помощника пулемётчика рядового Микулы Сапрыги…