Kitabı oku: «Римская сага. В парфянском плену», sayfa 3
Глава Неожиданное представление
Через несколько дней Артаваз пригласил парфянского сатрапа и его свиту посмотреть новую постановку в театре.
– Что будет на этот раз? – спросил Ород. – Ты обещал «Вакханок».
– Да, «Вакханки» Еврипида3, – ответил тот.
– О, это интересно. С огромным удовольствием принимаю твоё предложение. Все с радостью послушают «Вакханок» на греческом, не так ли? – с иронией спросил парфянский царь своих приближённых. По кислому выражению их лиц он понял, что те предпочли бы охоту или скачки в поле, но сказать об этом никто не посмел.
Представление проходило в знаменитом театре, описанном ещё Лукуллом. Шестнадцать лет назад, сразу после победы н ад армянами, тот устроил здесь своё представление. Ород, пройдя вдоль рядов, обратил внимание на красоту некоторых женщин, которые сопровождали своих мужей, и решил поговорить об этом с Артавазом после спектакля. Представление его действительно захватило. Главная героиня Агава, которая оскорбила бога Диониса4 и участвовала в женских вакхических празднествах, пребывая в опьянённом состоянии, не различила в пробравшемся на гору юноше своего сына Пенфея и убила его вместе со своими подругами вакханками. И вот она возвращается домой, неся с собой его голову. Подходила к концу двенадцатая часть, и актёры хора на сцене самозабвенно пели греческий текст:
«Мы будем смеяться и петь до рассвета,
И Вакху хвалу возносить в небеса,
Пусть страшная смерть будет в песне воспета,
Смерть зверя-Пенфея – зловонного пса!
Он в женской одежде пытался прокрасться,
Надеясь, что жало змеи утаит,
И шёл за быком, чтоб до места добраться,
Но бык этот вёл его прямо в Аид.
Менады из Фив, ваша песня пустынна,
В ней горе хоронит остатки любви,
Там мать убивает любимого сына
И руки свои обагряет в крови!
Пенфея дворец мать-Агава обходит,
Но взором безумным его не находит.
Твой пир подготовлен, о, Эвий, Эвоэ!»
На сцене появилась толпа актёров, изображающих фиванских вакханок. Среди них был и главный актёр, играющий Ага́́ву.
– А это кто? Не вижу под маской. Новый актёр? – тихо спросил Ород.
– Да, грек из Афин. Зовут Ясон Траллиец. Хорошо играет, – прошептал Артаваз и замолчал, так как началось тринадцатое действие. Ород одобрительно кивнул.
Агава остановилась посреди сцены и стала ждать, когда народ бросится её приветствовать. Но при виде окровавленных одежд хор замолчал, танцоры остановились в разных позах, не успев закончить танец, и обратили удивлённые взоры на главную героиню. Ороду очень нравилось, как они играли свои роли, и он наслаждался представлением.
Агаву тем временем встретила другая героиня по имени Корифейка. Она протянула руки к окружающим её людям и сказала:
«Я вижу, Агава идёт по дороге,
Она уже близко подходит к дворцу,
Они там, в горах пели песни о боге
И вам почитать её тоже к лицу!»
Полуголая Агава, дико озираясь, приблизилась к лидийским вакханкам:
«Вакханки из Азии, вас призываю!»
Но вместо приветствия из толпы прозвучал полный отвращения голос:
«Зачем ты зовёшь нас? Уж лучше уйди!»
Агава показала им голову своего сына Пенфея и запела:
«Цветок этот, срезав в горах, посылаю,
Добычу счастливую вам впереди!»
Корифейка:
«Ликуешь ты, вижу! Трофей очень свежий».
Агава:
«Его я поймала без всяких сетей.
Смотрите, ведь это же львёнок…»
Корифейка:
«И что же?
В какой же глуши ты нашла свой трофей?»
Агава:
«То был Киферон!»
Корифейка:
«Киферон, ты сказала?
Какой Киферон?»
Агава:
«Он его и убил!»
Корифейка:
«Так чья же добыча, скажи мне сначала?
Кто первый ударил, а кто лишь добил?»
Агава:
«В горах совершила я подвиг для славы
Где только лишь боги да птицы живут!
Вы видите подвиг «счастливой Агавы» —
Так все меня здесь меж собою зовут».
В этот момент справа от сцены раздался громкий шум, послышались невнятные голоса, актёры занервничали, певцы хора невольно повернули головы в ту сторону. На сцене неожиданно появился грязный и взлохмаченный человек. Судя по одежде, это был парфянский воин. Ород не сразу узнал его. Тот был в потрёпанной накидке, на складках темнели следы глубокой пыли, к тому же, на голове у него был странный шлем, не похожий на защиту парфян или кочевников. Это был шлем римского легата! И на сцене сейчас стоял Эксатр. Ород с трудом узнал его. Воин поднял над головой что-то странное. Зрители ахнули. Это были отрубленная голова и рука человека. Эксатр сделал страшное лицо и крикнул, грубо коверкая греческие слова:
– Мой это подвиг! Я это сделал!
– Эксатр, что это такое? – не повышая голос, требовательно спросил Ород в полной тишине. Артаваз сидел рядом, открыв ро, т и хлопал глазами. Никто ничего не понимал. В зале повисла неловкая тишина. Ород повернул голову в сторону и заметил приближавшегося к нему Силлака. – Это что?! – грозно повторил он.
– О, великий сатрап! – помощник визиря упал на колени и коснулся лбом холодных каменных плит. – Это – голова твоего злейшего врага, Марка Красса. Все присутствующие сразу же притихли. Силлак испугался и вжался в пол, стараясь не дышать.
– Марка Красса? – тихо прошептал Артаваз. Его мысли лихорадочно закрутились вокруг тех событий, которые могли теперь произойти, но ничего угрожающего пока в них не было. Он рассчитал всё правильно.
– Красса? – повторил за ним Ород и расхохотался. – Красса? Ну и ну! – он повернулся к сцене и сказал Эксатру: – Мне нравится твоя роль. Очень нравится. Артаваз, а тебе как? – спросил он съёжившегося рядом армянского царя. Тот с улыбкой закивал головой и захлопал в ладоши. Зрители одобрительно загудели, а Эксатр, бросив голову на сцену, спустился вниз.
– Дарю тебе талант серебра! – сказал Ород. Эксатр, не отличавшийся красноречием, стал на колени и коснулся лбом пола. – Идите, от вас слишком воняет, – махнул Ород. Силлак и Эксатр отошли назад. – Пусть продолжают, – сказал он Артавазу. Армянский царь сделал знак, и молодой актёр Ясон сразу же вошёл в роль. Натянув маску, он, не брезгуя, схватил зловонную, почерневшую от гнили голову за волосы и поднял её высоко вверх.
«Да, мой это подвиг! «Счастливой Агавы» —
Так все меня здесь меж собою зовут».
Корифейка продолжила:
«Точно одна ты была или всё же
Кто-то ещё был с тобою вдвоём?»
Агава:
«Нет, я не помню… Кадмовы, похоже,
Были там тоже. Не помню потом…»
Корифейка:
«Ясно, Кадмовы. А дальше что было?»
Агава:
«Помню, мы с дочками были одни,
Я его сразу на землю свалила,
После меня добивали они.
Славной охота на зверя была
Счастья нам много она принесла!»
Кроме Орода и Артаваза уже никто не слушал, что происходит на сцене. И не только потому, что большая часть придворных не знали греческого, а потому, что известие о смерти Красса взволновало их сильнее, чем переживания актёров на сцене. Каждый хотел поделиться с соседом своим мнением по этому поводу, и в театре до самого конца представления не прекращались перешёптывания и тихие вздохи.
Когда прозвучали последние слова хора, Ород встал и сказал:
– Благодарю тебя за прекрасный спектакль. Твои актёры великолепны. Дарю твоему Ясону талант серебра! Хорошо сыграл! Очень хорошо, – парфянский царь одобрительно покачал головой.
– Думаю, сегодня их роли были важнее всех остальных, – польстил Артаваз.
– Хитрый ты человек! – покачал головой Ород. – Прикажи принести сюда золото и огонь. Пусть этому жадному римскому шакалу зальют в горло столько золота, сколько влезет!
– Хм, как красиво ты говоришь, – улыбнулся Артаваз, до конца продолжая играть вторую роль. Он махнул рукой, и начальник стражи сразу же отправил несколько человек выполнять приказ.
Когда раскалённый металл полился в обезображенный маской смерти рот, повсюду стал разноситься страшный смрад мертвечины, и придворные поспешили заткнуть носы.
– Смотрите все! – гневно произнёс Ород. – Лучше вдыхать эту вонь, чем враги будут заливать вам в рот раскалённое золото.
Придворные стали испуганно кивать головами и кланяться. Ород отошёл с Артавазом в сторону, чтобы спросить его об одной красивой женщине, сидевшей в первом ряду слева. Её нежный пушок вокруг верхней губы и густые чёрные брови вскружили ему голову.
– Это – жена коменданта города, – тихо произнёс Артаваз и замолчал, ожидая ответа парфянского царя.
– Но ведь комендант должен нести службу, не так ли? – настойчиво спросил тот. – Иногда даже очень далеко.
– Да, – протянул Артаваз, не зная, как выйти из этой ситуации и понимая, что если сатрап будет настаивать, то для коменданта этот ночной караул будет последним.
– А ты мог бы попросить эту женщину представить мне красавиц твоего гарема? Ну так, как бы невзначай? Чтобы она тоже не скучала, когда её муж будет охранять город.
– Это – большая честь для неё, – согласился Артаваз, и Ород довольно усмехнулся, порадовавшись, что ему не потребовалось долго убеждать армянского царя в правильности такого поступка.
– Мне надо немного времени. Я присоединюсь к тебе внизу, в римских термах, – озабоченно сказал Артаваз. – Надо отправить коменданта подальше от города. И сказать его жене, чтобы успела подготовиться к почётной встрече с тобой.
– Правильно! – со слащавой улыбкой ответил Ород. – Я всегда мечтал иметь такого умного и проницательного союзника, как ты.
Артаваз наклонил голову в знак почтения и предпочёл промолчать. Ему снова приходилось из двух зол выбирать меньшее. И это в его жизни происходило постоянно.
Глава Подслушанная новость
Парфянский сатрап с сыном и свитой отправились вниз, в большие тёплые бассейны, которые были построены по римскому образцу, а Артаваз, заложив руки за спину, думал о том, кого будет лучше назначить новым комендантом города после того как нынешний случайно упадёт со стены этой ночью. Его жену, Наиру, можно будет потом выдать замуж за нового начальника стражи. Главное, чтобы у неё хватило ума согласиться с Ородом. Иначе утром придётся хоронить её вместе с мужем. Спорить с победителем римлян было теперь опасно. Если Рим ради собственного тщеславия пожертвовал сорока тысячами человек, то ему ради безопасности всей Армении не страшно будет потерять одного начальника стражи, даже вместе с его женой. Артаваз хотел подойти к Ороду, но тот был занят. Он разговаривал с сыном, и, судя по лицу Пакора, разговор был непростой. Артаваз почувствовал, что они обсуждают смерть Красса и связанные с нею события. Ему надо во что бы то ни стало услышать этот разговор. Зайдя с другой стороны, он, затаив дыхание, прильнул к перегородке, которая отделяла артистов от сцены и где они обычно ждали свой выход. До него донесся голос Пакора:
– …точно поддержат? – с сомнением спросил он.
– Да, – спокойно ответил Ород. – У них много врагов на севере. С ними всё время надо воевать. Там много проблем. Мурмилак и Антара не смогут никого прислать. У них и так сейчас мало людей!
– А его род? Они могут возмутиться. У них много людей. И ещё Силлак. Он теперь тоже победитель.
– Ты слишком умён для своих лет. Правильно думаешь. Но Силлак глуп и всего боится. Его, наоборот, надо приблизить, – задумчиво ответил царь.
– Я слышал, ему нравится Газира. Дочь глупого Мохука, – с насмешкой произнёс Пакор.
– Ну что ж, неплохая пара. Придётся ему выдать её за Силлака.
– А Афрат и его катафрактарии?
– Афрат строптив… Но он ненавидит Сурену. Тот убил его двоюродного брата Фархата.
– Да, помню. Страшная смерть. Сломал спину.
– У Сурены сейчас десять тысяч человек. Думаю, он пойдёт в Ктесифон. Все старейшины будут там. Пусть соберутся и послушают его. Не будем спешить. Надо посмотреть, кто на его стороне, а кто – нет. Наши люди расскажут, – рассуждал вслух Ород.
– Ты прав, туда идти нельзя. Но как ты его встретишь?
– Как друга. Только как друга… Но не там. После свадьбы ты поедешь в столицу и передашь ему, чтобы приехал в Экбатану. Там – хороший дворец, семь стен, узкая дорога. Даже если захочет приехать с войском, им придётся растянуться по всей долине.
– Да, точно. А что потом? Это – опасно.
– Керим сумеет подготовить ему приём, – задумчиво произнёс Ород, и Артаваз за перегородкой напрягся. Он знал Керима, начальника личной стражи Орода и догадывался, какие «приёмы» тот оказывал «ненужным гостям» по приказу сатрапа.
– Только бы он приехал один, – пробормотал Пакор.
– Не волнуйся. В Экбатане расставим людей вдоль дороги. Так что будем готовы. Ну хватит, пойдём. Я голоден, как Красс, – рассмеялся хриплым голосом Ород. – Вечером Артаваз должен подарить мне драгоценный камень, с которым я проведу всю ночь. Очень надеюсь, что он не оставит меня в одиночестве. Идём! Посмотрим, что они тут едят в горах. В прошлый раз было очень вкусно…
Когда их тени растаяли в полумраке коридора, Артаваз рванулся к другому выходу. Надо было спешить. В своих покоях он какое-то время стоял, прислонившись спиной к двери, и тяжело дышал. Все мысли были о том, что в армии Орода теперь грядут большие перемены. Он подошёл к узкому окну и посмотрел на стены города. Внешне всё казалось тихо и спокойно. Артаваз повернулся и позвал слугу. Пора было отправлять начальника стражи в его последний караул.
Глава Первые дни в плену
Свет. Две узких полоски света. Чуть шире. Кажется, видно небо. Да, небо. Боль в голове. Почему? Шея ноет… и горит огнём А руки? Распухли и не слушаются. Ноги шевелятся. Надо повернуться и встать. Память вернулась, и сразу стало страшно. В глазах потемнело. Только стук в голове и хрип в груди. Кажется, слышны голоса… чьи-то стоны, даже слова. Только непонятные. Значит, это – поле боя. Значит, жив!
Небо заслонила огромная тень. До ушей донеслись странные слова. Непонятные. Совсем чужая речь. Парфяне! От этой мысли боль ещё сильнее сковала голову. Вылили воду на лицо. Немного попало в рот. Потом подёргали верёвки и ушли. Всё стало ясно – плен…
Лаций попытался перевернуться на бок, но боль в рёбрах перехватила дыхание, и он снова откинулся на спину, стараясь не давить связанными руками на больные места. Затем медленно повернул голову в сторону и увидел ещё одно неподвижное тело. Это был Варгонт. Он не подавал признаков жизни. На нём не было живого места: голова, лицо, плечи, руки и ноги – всё было покрыто запёкшейся кровью, как будто живьём содрали кожу. Потом пришли кочевники и вылили на него несколько мешков воды. Варгонт застонал. Его перевернули на спину и стали мазать маслом. Значит, он был нужен. Наверное, хотят продать за большие деньги. Лаций почувствовал резкую боль в рёбрах и глухо застонал. К нему подошёл один из слуг и осмотрел тело.
– Воды, – попросил он пересохшими губами. Кочевник наклонился и потянул за чёрный амулет. Затем несколько раз дёрнул, стараясь порвать кожаный ремешок, но тот не поддался. Тогда парфянин схватил его за волосы и стащил амулет, больно зацепив за ухо. Он отпустил волосы, и голова Лация упала на землю. В затылке заныло, и в глазах снова поплыли тёмные пятна. Но теперь он не мог даже пошевелиться. Парфянин покрутил амулет в руках, потёр его пальцем, попробовал на зуб, и постучал ножом. По его разочарованному лицу было видно, что он надеялся на золото, но этот чёрный круг был сделан из чего-то другого. Он даже не обратил внимания, что нож не оставил на поверхности ни одной царапины. Потеряв интерес к амулету, кочевник бросил его на землю и ушёл. Лацию стоило больших трудов дотянуться до него и снова натянуть на шею. Хорошо, что руки были связаны спереди, а не сзади. Так обычно делали перед тем, как вести пленных в другое место.
Стражник ушёл. Воду пришлось просить у других слуг, которые приводили в чувство Варгонта. Но они не отвечали. В конце концов, Лацию удалось доползти до них. Он протянул руки и коснулся кожаного мешка. Парфяне покосились на него и продолжили собирать масло и тряпки. Его почему-то не трогали. Лаций вытащил зубами деревянную пробку и допил остатки тёплой воды. В других мешках уже ничего не было. Кочевники вернулись с водой ближе к вечеру, дали немного попить и тоже смазали раны маслом. Однако водой больше не поливали.
Раз в день им давали лепёшки и остатки варева из котлов. Лаций глотал всё это, не пережёвывая. Варгонта приходилось кормить. Ему ещё было очень плохо, хотя он уже мог переворачиваться со спины на бок. Вместо кожи у него по всему телу образовалась сплошная короста. При малейшем движении она трескалась и кровоточила. Лаций знал, что если в раны попадёт грязь и они опухнут, то его друг умрёт. Если нет, то встанет через пять-шесть дней. Варгонту повезло – раны не загноились и уже через пару дней он начал чесаться, стараясь избавиться от кровяной корки и грязи. Это был хороший признак. Они почти не разговаривали. Просто не было сил. Наконец, парфяне собрали всю добычу и решили тронуться в обратный путь. Всё произошло на рассвете.
– Вставай! – раздался громкий крик, и, застонав, Лаций поднялся на ноги. Перед ним стоял кочевник невысокого роста. В руках у него была длинная верёвка, которой он связывал пленных по десять человек в ряд.
Парфянских всадников было совсем мало. Они куда-то торопились и даже не связали им ноги. У города Карры к армии Сурены присоединились несколько десятков верблюдов и два десятка повозок с высоким верхом. Кто-то сказал, что это был гарем парфянского визиря. Под Каррами они три дня праздновали свою победу. Стало ясно, что Капоний Метелл и весь гарнизон погибли. Парфяне веселились, ели, пили, куда-то уезжали огромными толпами и потом возвращались, радостно шумя. Похоже, они ездили на охоту. Все ждали, когда визирь, наконец, насладится своими многочисленными наложницами, чтобы снова двинуться в путь.
Сурена праздновал победу больше недели. За римлянами никто не следил. Варгонту и Лацию это дало возможность немного прийти в себя и оправиться от ран. Есть давали мало, но всё равно больше, чем остальным пленным, которые сгрызали даже выброшенные кости. Но хуже всего было с водой. Её просто забывали приносить. Без воды умирали не только раненые, но и те, у кого не было на теле ни единой царапины.
Из лагеря под Каррами они стали выдвигаться не все вместе, а отдельными группами. Лаций с болью в душе наблюдал за поведением парфян. Они часто ссорились между собой и даже дрались. Никто никого не слушался, дисциплина отсутствовала. В лагере все делились по племенам и разводили костры вокруг своих палаток и шатров. Часовых каждое племя выставляло тоже только для себя. К утру незадачливые стражники обычно засыпали. Лаций вспомнил свою ночную вылазку из Карр с восьмёркой легионеров. Если бы тогда у него был хотя бы один легион! Хотя бы один…
Дорога на юг оказалась очень долгой. Ходили слухи, что их ведут в столицу Парфии. Ведут, как скот, не обращая внимания на раненых. Тех, кто не мог идти, убивали на месте, не жалея. Когда впереди показалась широкая полоса воды, парфяне заверещали, как дикие звери, и вскоре стало ясно, что они вышли к Евфрату. Теперь пить давали много, но вода была не такой чистой, как раньше. От недостатка еды, гнилой пищи и болей в желудке пленные болели и еле передвигались. Варгонт падал на землю на каждой остановке. Римлян было так много, что тем, кто не мог идти, сразу же отрезали верёвки и, ткнув несколько раз копьём или мечом, оставляли умирать под неподвижными взглядами терпеливых стервятников. Так они прошли мимо города Дура-Европос на другом берегу реки и через несколько дней свернули в сторону. Парфяне говорили, что дорога приведёт их к другой реке под названием Тигр, на берегу которой располагалась столица Ктесифон. Грязные, косматые, с небритыми лицами, римляне теперь отличались от них только одеждой. У пленных её практически не было. Многие шли почти голыми и сильно мёрзли по ночам. На каждом привале они оставляли по несколько десятков трупов. Казалось, что этим мукам не будет конца.
Глава Жестокая благодарность сатрапа
Армянский царь Артаваз хотел проводить Орода до самого Тигра, но тот отказался. На юге Армении было неспокойно, и там часто встречались небольшие группы кочевников, которые занимались разбоем. Однако Ород, услышав об этом, только усмехнулся и показал на свою армию:
– Десять тысяч всадников, чего мне бояться?
Артавазу нечего было ответить, но, по крайней мере, теперь он мог быть спокоен, потому что предложил свою помощь и, тем самым, проявил необходимую вежливость. На этом они расстались, и парфяне отправились дальше одни.
Пакор постоянно выезжал со своими друзьями охотиться. Иногда к ним присоединялся и Ород. В горах охота была совсем другой. Но сатрапа она не радовала. Он был зол сам на себя: красивая жена начальника гарнизона оказалась глупой и строптивой. В первую ночь она вообще пролежала, как бревно, не сопротивляясь и смотря на балдахин выпученными от страха глазами. Да, телом она была похожа на Лаодику в молодости, но это выражение лица! Оно всё портило. В первую ночь она молчала и воротила нос. А во вторую эта глупая трепетная лань уже знала о судьбе своего мужа и от ужаса постоянно потела. Её тело было противно скользким.
Ород плюнул в пыль, и к нему сразу подъехал слуга с вопросом в глазах. Он плюнул ещё раз, и тот понял, что лучше вернуться назад. Сатрапу было досадно, что он не смог насладиться армянской красавицей, которая через месяц, обнаружив, что беременна, бросилась с обрыва в реку и утонула. Но он пока этого не знал.
В дороге всё раздражало его и о чём бы он ни думал, мысли постоянно возвращались к Сурене. Ему казалось, что после этой победы тот больше не захочет быть визирем. По крайней мере, он на его месте точно не захотел бы. Ороду вспомнился двоюродный брат Ахрет, который посмел возмутиться казнью Митридата несколько лет назад. Когда все главы родов провозгласили Орода царём Парфии, Ахрет не поддержал их.
Тогда Ород послал ему письмо с предложением встретиться, но двоюродный брат ответил, что болен и просит оставить его одного. Ород понимал, что тот не доверяет ему и не хочет встречаться лицом к лицу. Но для войны повода не было. Тут нужен был посредник. Причём такой, которому они оба могли доверять. Им оказался Сурена. После долгих размышлений и разговоров он, наконец, согласился и тайно направился в Нису. Никто так и не узнал, как ему удалось попасть во дворец и встретиться с двоюродным братом сатрапа. Льстивые придворные донесли позже, что они проговорили вдвоём всю ночь, а утром Ахрет вышел перед своим двором и сказал:
– Я еду к своему брату Ороду. Если это суждено Ахурой Маздой, то пусть так и будет. Я принял решение. Выезжаем завтра, – повторил он и повернулся к Сурене: – Да будет так, как ты сказал.
Сурене надо было отправить к Ороду гонца, но он этого не сделал. Вместо этого он приехал с Ахретом в город Экбатана, когда сатрап уже собирался отбыть в Селевкию, где обычно проводил зиму. По лицу Орода было видно, что эта встреча была ему неприятна. Увидев своего двоюродного брата Ахрета живым и невредимым, он понял, что Сурена сделал это специально, надеясь на его милосердие.
– Я не просил тебя привозить сюда его тело, – раздражённо сказал он.
– Но я привёз вместе с телом и душу, – впервые за много лет посмел возразить ему визирь.
– Она мне тоже не нужна, – зло бросил Ород и сделал знак начальнику стражи Кериму. Тот подошёл к коню Ахрета и взял его под уздцы.
– Так мне и надо, – горько произнёс Ахрет и отпустил поводья. Больше его никто не видел. Ород больше ни разу не вспоминал об этом случае. Но именно с тех пор дружеские отношения между ним и Суреной стали постепенно остывать.
Дорога медленно поворачивала вокруг невысокого холма. По всему склону виднелись многочисленные валуны, которые, наверное, лежали здесь с тех времён, когда на месте холмов ещё высились горы. Царь, задумавшись и опустив голову на грудь, ехал впереди. Внезапно его воспоминания нарушил резкий стук копыт. Он не успел понять, что произошло, как мимо него пронёсся какой-то всадник. Вот он резко осадил коня в нескольких шагах впереди, и Ород увидел высоко поднятый щит. После этого раздался глухой стук, как будто кто-то рассы́пал сухие бобы на деревянном полу. Сзади послышались крики, и вперёд унеслись несколько десятков всадников. Ород остановился и только теперь понял, что произошло: молодой Фарух повернулся к нему со щитом, в котором торчали несколько стрел. Все они предназначались царю. Но у Орода было плохое настроение, потому что он думал о Сурене. Он ничего не сказал, только нахмурил брови. Как назло, сзади выехал отец Фаруха, уважаемый многими Мирам Карат из рода Михран… из рода Сурены.
– Молодец, сынок! – радостно воскликнул он. – Ты, как визирь Сурена, не побоялся подставить свой щит, чтобы спасти нашего великого царя!
Но лучше бы он этого не говорил. Глаза Орода налились кровью, и он еле сдержался, чтобы не ударить спешившегося рядом с ним придворного.
– Мирам Карат, – прорычал он, стараясь не перейти на крик, – скажи мне, кто может ехать впереди царя?
– Прости, мой господин, я не понимаю тебя, – растерянно пробормотал пожилой Мирам, ощутив в этих словах угрозу.
– Ты не понимаешь?! – не сдержавшись, заорал Ород. – Я – царь Парфии и я еду по своей земле, а твой сын смеет выскакивать вперёд и останавливать мою лошадь!
– Но он же спас тебе жизнь, – в отчаянии пролепетал несчастный старик, чувствуя, как на лбу начинает проступать испарина. – Он, как Сурена, хотел показать тебе… – но закончить старый придворный уже не успел, потому что, услышав ненавистное имя визиря, Ород так сильно сжал бока лошади, что та заржала и встала на дыбы.
– Замолчи! – крикнул он на Мирама. – Сурена победил римлян, а кого победил твой сын? – после этих слов воцарилось грозное молчание, и было слышно только, как лошади переступают с ноги на ногу и на ветру громко хлопают накидки повозок.
– Керим! – прорычал царь.
– Да, мой господин, – сразу же откликнулся тот.
– Скажи, ты можешь ехать впереди меня?
– Нет, мой царь, – еле слышно ответил тот.
– Нет, не можешь, – подтвердил его слова Ород. – Возьмите его! – кивнул он в сторону Фаруха.
– Мой господин, – дрожащим от волнения голосом произнёс отец юноши, став на колени прямо перед лошадью. Его сына уже стащили на землю и держали за руки, чтобы не убежал. Но тот и не думал об этом. Полными отчаяния глазами он смотрел то на отца, то на царя, не понимая, в чём его вина. – Мой сын хотел доказать тебе свою преданность и любовь, – протянул в мольбе руки Мирам Карат. – Он юн и ищет славы, а не позора. Он не прячется за спинами других при виде опасности. Ему чужды страх и предательство. Как и я, он верно служит тебе, мой господин.
– Тогда виноват ты! Потому что это ты должен был научить своего сына! Он не может выезжать впереди царя. Никогда! – Ород внезапно замер и прищурился. В его глазах мелькнул недобрый огонёк. Сердце несчастного придворного сжалось и перестало биться. – Но ты можешь доказать свою верность, как ты говоришь, – процедил сквозь зубы царь. – Возьми меч и накажи своего сына так, как должен наказать любой отец за такой поступок!
– Я… я… не могу, – пролепетал старый придворный, но ему уже вложили меч в руку и подвели к сыну. Тот стоял на коленях, глядя широко раскрытыми глазами на отца. Марим Карат упал рядом с ним и разрыдался.
– Твоя преданность – это твои слёзы? – со злостью спросил Ород. – Так ты верен своему сатрапу?
– Я верен тебе, мой господин, но я не могу убить своего сына, – ответил Мирам.
– Сделай это! – приказал Ород начальнику стражи и тронул лошадь. Фыркнув, животное медленно прошло мимо двух несчастных, а спустя десять шагов позади раздался свист меча и сначала голова сына, а потом и отца покатились в пыль. Керим подскакал к сатрапу и низким голосом произнёс:
– Всё сделано, – одной рукой он сжимал поводья, следя за тем, чтобы его лошадь случайно не поравнялась с лошадью царя, а в другой держал головы казнённых. Но Ород ничего не ответил, только махнул в сторону камней и поехал дальше. Начальник охраны посмотрел на него, потом – в сторону холма и, отстав, забросил отрубленные головы в кусты.
Через некоторое время вернулись всадники охраны. Они не смогли взять разбойников живьём. Им удалось настигнуть их за холмом, но те не захотели сдаваться и погибли. Судя по одеждам и оружию, это были не армяне. Но Орода эти новости уже не интересовали. Он снова задумался о Сурене, который тоже принадлежал к роду Михран, как Мирам и его сын. Теперь им овладели мысли о том, как незаметно подготовиться к встрече со своим визирем в Экбатане, чтобы об этом никто не догадался.
