Kitabı oku: «Лень, алчность и понты. Мистический детектив», sayfa 2
Глава вторая
повествующая о грандиозной
Луже, о любви Сергея Яковлевича и Елены,
об их злоключениях, о болтливом Михаиле
и о продолжающихся поисках клада.
Кто не был в Москве на стадионе «Лужники» в конце ХХ века, тот не в состоянии понять, какие перемены, какую революцию заполучила Россия.
На территории спортивного комплекса «Лужники» была открыта оптовая ярмарка, куда со всей страны съезжались за товаром мелкие торговцы – все эти обалдевшие от перемен тетки и дядьки, молодые и старики. То было поистине вавилонское столпотворение! Свободный рыночный хаос!
Наверное, сотню раз на Луже (как именовали этот рынок торговцы и покупатели) менялись порядки, формы торговли и методы взаимоотношений хозяев и торговцев рынка, пока, наконец, Лужа не превратилась в государство в государстве – со своими жесткими законами, со своей системой круговорота денег, со своей управленческой верхушкой и даже со своей армией.
Немало крови и слез было пролито, немало судеб перемолото, немало денег потрачено для того, чтобы появилось это новое государство.
Создатели его в тени, у них много имен, а если и есть одно-два лидирующих имени, то и они никогда не расскажут, какими методами строилось это богатейшее государство.
Никакие депутаты, никакой президент или даже сам городской голова не властны закрыть это чудо-чудное, диво-дивное.
Какая там демократия, какой правопорядок, какой закон, какие налоги – деньги! – вот что производит это государство и чем оно покупает всех и вся.
Трудно представить – сколько жадных ртов насосалось от этой бесконечно дойной коровы. Если собрать все прибыльные деньги, то спортивный комплекс целиком можно было вымостить булыжниками из чистого золота и еще бы осталось для золочения памятника некоему Ильичу, что взирает со своего постамента на людскую толчею, на мелкие радости и трагедии этих разноликих масс, совершающих перед ним глумливое действо.
«Когда-нибудь и этот Вавилон станет историей, и историки будут копаться в воспоминаниях очевидцев, создавая еще одну главу для эпопеи „Москва и москвичи“, а обо мне и не упомянут», – подумал Сергей Яковлевич Кандыбов, называемый своими ребятами ласково – Дыба.
Да и что ему там делать – в истории? Есть власть открытая – что всего лишь верхняя часть пирога власти, а есть самая сладкая, тайная власть, о коей история лишь догадывается. Весь мир знает Майкла Джексона – эту живую заводную игрушку, и что? – ну, войдет он в историю поющих клоунов, как Буратино в сознание малышей, – такая история смешна для Сергея Яковлевича. С некоторых пор он знает и другие истории, где власть может быть истинной, а не бутафорной.
Кандыбова можно было бы назвать бандитом, если бы это понятие в последние времена не претерпело трансформацию. Бандит – это член банды, которая занимается анти-законными делами, совершает преступления. Сергей Яковлевич свое отсидел, за мошенничество, семь лет. Потом работал начальником производства на мебельной фабрике. А когда империя рухнула, ушел в бизнес – торговал автоматами Калашникова, стал контролировать территорию, подобралась команда, группировка, как говорится. Потом начали вклиниваться в Лужу, претендовать на долю, пришлось и кулаками работать и пострелять, пока не утвердились. Отвоевали кусок, и побежал ручеек денежек, и все довольны, если не считать мелких разборок с соседями по пирогу.
На Луже Сергей Яковлевич давно не был. А раньше, когда все начиналось, любил иногда окунуться в этот живой гигантский организм, как бы подпитывался этим «броуновским» движением, лично малейшие детали утверждал и планировал, пока всё не устоялось и не приняло размеренный и законный вид. Теперь всё команда делает, питается его умом и его стараниями.
Механизм налажен и тикает, ручеек течет, разветвляясь и соединяясь где надо и кому надо.
У Сергея Яковлевича, и помимо Лужи, дел хватает. Хозяйство большое, только успевай контролировать.
Но и в офисе его не увидишь, давно у него нет офиса, и всего несколько человек знают – где его найти, если вопрос без него не решается. Ушел в тень, даже многие члены команды не знают его в лицо, а только слышали, что есть некто Дыба – босс, и то неуверенны – есть ли? Зато он знает обо всех, на каждого к нему поступает досье, все данные в компьютере, до самых мелочей – о крупных покупках, о выездах на отдых и о любовницах. Периодически чистки проводятся, особенно в низших слоях – там ребята неимущие, энергичные, в лидеры постоянно рвутся, на все готовы пойти, лишь бы прибрать систему к своим рукам. Но не вырос еще такой умник, чтобы владеть системой, придет время, Сергей Яковлевич сам подберет кандидата.
И всё бы было, как есть, если бы не последние события, которые и заставили самого Дыбу вылезти на Лужу.
Познакомился он с женщиной, да такой, что прямо по нему, и она его полюбила как кошка.
Три месяца как в угаре провели, по всему миру, за руки держась, выгуливались. Чего только не вытворяли, такого от себя Сергей Яковлевич и не ожидал. Австралия, Сингапур, Сейшелы, Багамы, Рим, Париж, Лондон, Рио, всю Америку исколесили, на Северный Полюс слетали, со знаменитостями пьянствовали, так что под конец этого турне оба были выжаты, как лимоны, но так и не насытились друг другом.
Много женщин знавал он, но тут живая, не купленная, любящая, свободная и самостоятельная – такой у него не было, все остальные неживые, просто – вещи, предметы, механизмы, трахальщицы, и, если умные, то всё равно в целом – дуры, и если любили, то как медузы – рыхло, склизко, по-бабьи, уже ничего вокруг не замечая. Нет, Лена была именно его половина, часть его тела – в чем, собственно, тоже свои сложности, как он скоро убедился.
У нее было свое дело, семья, муж, дочь. Занималась она перепродажей металлов, заняв место своего босса, расстрелянного в собственной машине.
Не робкого десятка, Лена напряженно конкурировала со всяческими фирмами, пытающимися перекрыть ей кислород, и несколько раз, как призналась ему, заказывала убийства. Женщины в таких вопросах решительнее мужчин, а в последние времена и более предприимчивые в бизнесе. Наверное, потому, полагал он, что меньше просчитывают наперед и не берут в расчет многочисленные детали. Пока мужик начнет внедрять свои идеи, пока преодолеет страхи, женщина эти идеи перехватит и воплотит. Такие времена настали. Женская мутация.
И всё бы было замечательно, не залезь Елена в какую-то странную историю.
Она ему подробности не рассказала, но и он не настаивал, знал только, что умыкнула она у кого-то мужика деловые бумаги.
«Им цены вообще нет, ты понимаешь?!» – объяснила она с такими глазами, что он понял – действительно нет.
И еще он понял, что, помимо всяческих российских мафиозных сетей, существует нечто настолько властное, о чем узнать практически невозможно, и куда пронырливая Елена угодила по самые уши. Что эта власть какая-то всемирная и чуть ли не мистическая, и что она «захвачена» (так выразилась Елена) какими-то людьми, пытающимися эту власть использовать.
И вот он, Дыба, солидный авторитетный человек, поверил ей полностью, хотя более, чем выше сказано, не понял. Она поделилась с ним всем этим после того, как ночью прогремел взрыв в ее офисе, ей позвонили и велели отдать бумаги и срок назначили: два дня.
– Нужно всё свернуть и уехать за границу, нам больше деньги не нужны! – быстро убеждала она.
– А дело? Помимо денег, есть еще и дело – оно часть меня. Что я там буду – валяться на пляже и общаться с этими сытыми харями? Или рыбачить? Я же не смогу без дела, без своих расчетов и без команды, ну, пойми, глупая! Давай лучше здесь разберемся. Да что они – не из плоти сделаны? Я мигом справки наведу, а если надо – их уроют.
– На, вот, прочитай, – подала она письмо, – там и тебя касается.
Он прочел и всё понял.
Десять лет он потратил на создание собственной системы и ее конспиративных защитных механизмов, а они знали то, что, казалось, знал только он. Казалось, как они могли узнать номера личных банковских счетов? Но они в письме были обозначены. И еще он прочел:
«Слушай, Дыба, вразуми свою долбанную бабу, ты ни при чем, мы знаем, но если ты ее хочешь иметь живой, то в твоих интересах, чтобы она все вернула, иначе тебе придется перекраситься в некрофила. Пойми, козел, она всего лишь идиотка, у которой съехала крыша».
Но как ни странно, это послание не испугало, а наоборот – раззадорило Сергея Яковлевича.
– Слушай, а может быть это какая-то секретная структура в органах безопасности? Я наведу справки.
– Да какая разница! Ты пойми, они так или иначе не простят – отдадим мы бумаги или нет. Про эти бумаги никто не должен знать. У нас нет времени на объяснения. Сережа, нужно все спрятать сегодня, завтра будет поздно. Я тебе не говорила – они в Нижнем Стёпу уже убили, он тоже знал про эти бумаги.
Степа был двоюродным братом и компаньоном Елены. Это было серьезно.
– А откуда ты знаешь, что они?
– Они меня предупредили, что начнут с него.
– Так они тебе уже звонили?
– Сережа, нет времени, мы должны все закопать сегодня же! Ты знаешь подходящее место?
И ему в голову пришла мысль: он родился в Подмосковье и подростком часто ездил на велосипеде в еловый лес к небольшому пруду, там они с мальчишками вытворяли что хотели, и туда никто из взрослых не захаживал, грибы и ягоды не росли, разве что зимой наезжали за ёлками.
– Я всё упакую, а ты организуй так, чтобы ни одной души там не было, возьмешь моих ребят, троих, пусть выкопают яму, а твои пусть оцепят район и всё прочешут.
И началась гонка. Он дал экстренную аварийную команду и мигом съехались двадцать человек, хорошо вооруженных и готовых отстаивать неизвестные интересы.
Потом он проверял слежку и поменял три машины, потом выехал в район, всё сам осмотрел, пока прочесывали лес. Расставив «своих» в оцепление, он указал, где выкапывать яму. Копали трое, и он нервничал, глядя на них, потому что знал, что придется их убить, и жалел, что сходу не подумал, согласился на троих, хотя можно было обойтись и одним.
«Тогда и ей придется стрелять».
Они числились у Елены телохранителями, и сами «подрабатывали» заказными убийствами, да и явно подсиживала Елену, в любой момент готовы были прыгнуть.
«Развелось этой шушеры», – смотрел он на их стриженые затылки.
И точно знал причастность этого Годика к трем нераскрытым убийствам. А вон тот – вообще отщепенец – женщину замочил в лифте за пять тысяч баксов. Они с удовольствием вспоминают об этом, когда с ними в машине едешь – думают, что от этого авторитетнее становятся.
Эти размышления помогли ему обрести решимость и настроиться на отстрел. Он уже знал, что рука не дрогнет, и хотя никого еще лично не убивал – точно был уверен, что не пожалеет и не дрогнет.
А трое, как звери, чувствовали, что происходит что-то экстренное, что что-то случилось и что нужно быть начеку, дабы не упустить момент и использовать свой шанс. Они не понимали, для каких целей яма, и немного струхнули, когда дело подошло к концу.
– Все тип-топ, шеф! – позвал Годик, – хватит такой глубины?
– Смотря для чего, – возразил еще один.
– Бухгалтерию Ленкину нужно зарыть на время, – пояснил Дыба.
– А я думал, жмуриков, – хохотнул Годик.
– Ну-ка, пошарьте здесь как следует, обойдите всё вокруг.
Он вдруг подумал, что место ненадежное. А что, если вздумают вскопать поляну эти чертовы огородники? Хотя яма очень глубокая, ни бороной, ни тем более лопатой не достать.
«А найдут – и черт с ними – гора с плеч – куда эти бумаги, если их все равно не продашь – кто их купит – „бесценные“, только наведёшь на себя».
Он еще не знал, что Елена решила закопать всю свою наличность.
У него тоже были наличными семьсот тысяч долларов, они хранились прямо в квартире, он и их присовокупил вместе со своими алмазами, которыми с ним рассчитались давным-давно за партию автоматов. Все остальные деньги лежали на счетах, и нужно было срочно менять эти счета, менять банки – он, наконец, понял, что влип в плохую историю.
Они упаковали все в мешок, и только тогда она отвела его в спальню и показала массивный сундук.
– Здесь бумаги. Можешь пока посмотреть, а я съезжу в офис, заберу документы.
– Как ты могла упереть этот сундук?
– Потом, потом! – она бросила ему ключ и умчалась.
Он открыл сундук и увидел круглые футляры, их было штук десять. Под ними лежали очень старые папки, они были сделаны из грубой кожи, но листы в папках были вполне современные – с текстом, отпечатанном на машинке или написанном от руки, иногда по-русски, но чаще на каких-то иных языках (Сергей Яковлевич языков не знал).
В футлярах оказались свитки (или как их там назвать?), аккуратные бумажные рулончики – то совсем ветхие, то новенькие, испещренные таблицами, цифровыми расчетами, словами, стихами, рисунками или скорее картографическими зарисовками. Все это здорово смахивало на дневники какого-нибудь ученого. Наткнувшись на русский текст, Сергей Яковлевич принялся за чтение.
Он ознакомился с размышлениями какого-то чудака, видимо жившего в глубокой древности. Нет, это не была летопись, всё написано почти современным языком, с повторением одних и тех же фраз: «Я знаю, что есть» так, «я хочу, чтобы было» эдак, «я оставляю здесь» это, «я забираю с собой» то или этого. Перечислялись имена людей и выписывались их характеристики, а иногда и имена животных и их повадки.
Одно место запомнилось Сергею Яковлевичу:
«Сегодня чуть не убили, рана не смертельная, но жить не хочется, наверное, уйду, нет сил смотреть на происходящее, да и оболочка неподходящая, не дает прорасти сознанию».
Далее были цифровые расчеты и заключительная фраза:
«Вспомнить и захотеть».
Вообще, эта фраза появлялась во многих местах, как резюме или как заклинание.
– Что здесь может быть бесценным? – спросил Дыба появившуюся Елену.
– Дурачок, я потом тебе объясню.
– Потом, потом! – вспылил он.– Ты водишь меня за нос! Кто купит этот хлам?
– А кто тебе сказал, что мы его будем продавать? У нас итак достаточно денег.
– Так на черта нам эти бумаги?!
– Они для души, Сереженька. Ты все поймешь, ты другим станешь.
Ее голос прозвучал так неожиданно нежно и ласково, что Кандыбов обмяк и сдался.
– Совсем ты меня охомутала, Ленка. Делай, как знаешь, я в этих вещах ни черта пока не понял.
– Годика, Василия и Петьку придется ликвидировать.
– Ну, это понятно, только зачем троих?
– Они все знают про сундук, они его таскали.
– Ну, тогда конечно. Лен, а почему это я должен стать другим? Я что – такой тебе не нравлюсь?
– Я в другом смысле. Ты же знаешь, я от тебя без ума.
– Не похоже, по-моему – ты без ума от этих бумаг.
– Хочешь доказательств? – и она поцеловала его. – Только быстро, хорошо?
И они занялись тем, что почему-то называют любовью именно те люди, которые никогда не узнают – что такое любовь, так как известно, что любви на Земле не было и быть не может.
Глубокой ночью, когда Годик с сотоварищами перетаскивали сундук с мешком в машину, Сергей Яковлевич закончил обзванивать всех, с кем имел дела, и сообщать, что исчезнет на месяц.
Он знал, что на Луже и без него справятся, да и в остальных делах так же. Но больше, чем на месяц он исчезнуть не мог – все дело рухнет, начнется паника, конкуренты мигом станут действовать.
Ему всё казалось, что вся эта история будет длиться не долго, что Лена слишком преувеличивает опасность, что это скорее азартное приключение, в котором всего лишь одно досадное недоразумение – нужно прибить трех выродков ради, так сказать, светлого будущего. Сколько раз уже он бывал и в более опасных переделках, однажды и в него стреляли – он помнит этот мерзкий, почти молниеносный, но ужасный не то вой, не то грохот пули, пролетевшей в нескольких сантиметрах от уха.
Единственное, что понимает крохотный мозг этих годиков, – это правила игры, в которую они вступили, и возможность умереть в любой день, поэтому они и живут одним днем, как голодные псы: набил брюхо сегодня, а завтра может и не повезти.
Дважды Кандыбов сам присутствовал при убийствах. Один раз резали стукача, во второй раз стреляли умыкнувшего из общаковской кассы. Убивавшие тут же раздувались от чувства праведно исполненного долга, становились страшно «крутыми», испытывали сладость от чувства, что их опасаются свои же. Но проходил месяц-другой, и они ломались, они, наоборот, начинали понимать своим неразвитым мозгом, что их «опустили», «подставили», «использовали», что их превратили в шушеру, на которой клеймо нелюдя, ибо они не по своей воле убили, а по чьей-то, и если даже коллективной, но не по своей.
Кандыбов знал об этом, и потому ничуть не беспокоился – он убьет по своей воле, зная кого, почему и зачем. Ведь этих стукачей и умыкнувших убивали в назидание, чтобы и сам убивающий не посмел поступить так же. Их можно было и не убивать – ничего бы не изменилось. А здесь другой случай – не убьешь – все переменится и самого убьют. Это гражданская война. Она не прекращается ни на день ни в одном государстве: везде и всюду одни граждане убивают других – сыты или голодны, бедны или богаты – они беспрерывно самоутверждаются и лезут всеми путями к власти, дабы быть правым и первым.
«Это война. А на войне, как на войне», – и с этой мысли Сергея Яковлевича Дыбу сбить было невозможно. Но именно эта мысль давала ему трезвое самоощущение и она же была стержнем, на котором воздвиглось его рискованное дело и все, чего он достиг.
…Он стрелял в голову с двух шагов и первого убил сразу. Леночка же лишь ранила Годика в плечо, и тот упал, но потом бросился бежать. Вторая пуля попала ему в ягодицу. Третий, кажется, Василий (Дыба так и не запомнил, кого как зовут), присел и закрыл голову руками. Сергей Яковлевич всадил ему две пули сверху в голову. И в это время Годик развернулся, прохрипел: «А-а, суки! Волки поганые!» С этими словами он как-то дико прыгнул и снова завалился. Дыба выстрелил, но не попал. Тогда подбежал и глядя Годику в глаза выстрелил два раза в грудь. Все было кончено.
Сначала он хотел утопить машину в пруду, но подъехав, понял, что пруд давно обмелел – столько лет прошло, когда они здесь купались мальчишками.
«Всё мельчает, чем дальше, тем и Земля становится крошечней, – думал он, обливая машину бензином. Пистолеты с глушителями он выбросил в воду. – Нужно будет все перепрятать».
Он понимал, что с его долгим отсутствием начнут ковыряться в его действиях, вряд ли догадаются, что здесь было на самом деле, но а вдруг? Его ребята из оцепления – хотя нет, ну, будут думать, что была разборка. Ведь о том, что закопали тайник, знали только эти трое, а они все эти часы были на глазах. Разве кто-нибудь из них мог позвонить, пока он с Ленкой кувыркался. Но кому? Нет, исключено. Хотя всё было сделано наспех, не так как надо…
Все эти размышления не давали ему покоя и в Париже, да и Елена дергалась. Она рассказала, как к ней попал сундук.
– Так бумаги не принадлежали этому козлу?
– Нет, его люди украли сундук у кого-то тайного общества.
– Так кто за ним охотится, козел этот или общество?
Козлом он называл известного всей стране деятеля-бизнесмена Ямского, разжиревшего на нефти. В последнее время тот видимо переключился на наркотики и, конечно же, был очень опасным противником.
Козлом он называл его, потому что тот хотел сделать Лену своей любовницей. На этой почве и проболтался ей о бумагах и краже их. Об обществе же толком ничего не было известно.
– Если за нами охотится Ямской, то это ерунда, я смогу договориться, нам тогда и бегать незачем.
– А если не он?
В подобных предположениях они прожили пять дней, пока не пришло известие об убийстве Ямского. И они решили вернуться, понадеявшись на то, что с этим убийством все концы ушли в воду. Хотя оставались серьезные сомнения. Но и сидеть в неведении было невыносимо. И они вернулись.
Через свои информационные источники в милиции Сергей Яковлевич узнал, что дело у водоема было сразу объявлено «глухарем», и никто его особо не ковыряет – не смогли определить даже личность Годика, не говоря о трупах в машине.
– Нужно съездить, проверить, – беспрерывно твердила Елена.
И они поехали. У поворота к лесу им встретился этот поганый красный «жигуленок». Лена вертелась как на иголках.
– Ты чего?
– Нужно номер запомнить.
– Да брось ты, – но сам посмотрел и запомнил.– Запомнила?
– Запомнила.
– Ну, и я запомнил.
Но когда они побывали на поляне, и с первого взгляда поняли, что клад был только что выкопан, от потрясения ни он, ни она не могли вспомнить номер.
– Надо бы раскопать, удостовериться, – пробормотал он.
– А это что! – тыкала она ему в грудь фонарик и пачку, найденные на самом видном месте.
– Да, – согласился он, – и лопаты у нас нет.
– Нужно догнать его! Это он, я прямо чувствовала, что эта машина неспроста. Ну, вспоминай, вспоминай! – требовала она всю дорогу.
Но память подвела обоих – была лишь слабая надежда, что позже что-то всплывет, а теперь он выжимал из двигателя все, что мог: разве тут вспомнишь? Глаза жадно следили за дорогой, каждая догоняемая машина казалась целью, несущей облегчение, ну если не эта, то вон та…
Их затормозили на милицейском посту. Это была уже Москва. Они проиграли.
– Это же надо было свихнуться из-за этих чертовых бумажек! – сказал он.
– Ничего, мы найдем их!
Он посмотрел на нее, она не шутила, не бесилась, она действительно свихнулась из-за этих чертовых бумажек.
– Мы найдем их, – повторила она, и ему ясно представились эти мешочки, туго набитые алмазами.
И действительно, через три дня он напал на след.
Случилась банальная история. Тот самый торговец Мишка разболтал среди своих бывших одноклассников о стрельбе за городом, и рассказывал так, будто сам был чуть ли не очевидцем того, как кто-то закапывал клад.
Такие слухи в определенных кругах разносятся стремительно. Дошли они и до Сергея Яковлевича. Он велел навести справки об этом рассказчике и ему сообщили, что Михаил Петрович Федотов женат, имеет трехгодовалую дочь, что он закончил политехнический институт, что у него две машины, жена бухгалтер, что он не дурак выпить, любит спать при открытой форточке и еще многое, чего бы сам Мишка, заставь его написать анкету, не вспомнил бы.
Но у Мишки не было старого красного «жигуленка», и в тот вечер он не мог оказаться на перекрестке, потому что точно было установлено, что он возился в гараже до одиннадцати вечера. Но какого черта он болтал о кладе? И ничего не рассказав Елене, Сергей Яковлевич решил встретиться с этим Мишкой. Чувство подсказывало, что тот ни причем, не станет же укравший тут же трепаться о краже. Да и по его трепу можно было догадаться, что сам он ни черта не видел.
Мишку могли привезти куда угодно, но Сергей Яковлевич посчитал, что лучше понаблюдать за ним в людном месте, чтобы перестраховаться и не привлекать излишнего внимания к Мишкиной персоне. Вот он и выбрался на Лужу, и в сопровождении двух молодцев, следовавших на расстоянии, пробирался к Мишкиной торговой точке.
Все эти дни он с помощью милиции искал красный «жигуленок», но без номера (они вспомнили лишь две цифры) найти было невозможно. Хотя поднялся такой шум, что Дыбе уже звонили всяческие крупные шишки и лукаво предлагали помочь решить проблему.
– Шакалы! – кричала Елена, – скоро всё вынюхают!
«Она стала совсем дерганой», – сочувственно думал он, продираясь сквозь толпы покупателей и постоянно получая тычки от этих активных теток с колясками и сумками. Это и был его народ-кормилец, которому и он был обязан своим состоянием. Эти тычки его совсем не раздражали, он даже извинялся и улыбался озабоченным глазам, шарящим по бросовому товару.
– Чего ты лыбишься, отойди в сторону! – шуганула его какая-то цыганистая тетка, толкая впереди себя тележку с ящиками.
Удар пришелся по ноге, да такой, что он даже охнул от боли.
– Нашел место для выгула! – добавила она с какой-то невероятной злостью и покатила, покрикивая: – Дорогу! Расступись! Пошевеливайся!
Его сопровождающие смотрели, как он морщится и потирает ушиб. «Все нормально!» – махнул он им рукой.
Эта сцена произошла рядом с торговым местом Мишки Федотова.
– Во, корова! – посочувствовал Мишка.– Надавать бы ей по башке!
– Пусть процветает, – улыбнулся Дыба. – Как идет торговля?
– Да потихоньку. – Мишка знал, как отвечать на такие вопросы.– Вот купите джинсы – все цвета и размеры, самые модные фирмы. Американские! Самые дешевые на рынке!
– Сам возишь?
– Сам вожу, сам торгую, сам мозгую.
– Из Америки?
– Так тебе все и расскажи, – насторожился Мишка и покосился на двух молодцов, делающих вид, будто их интересуют кепки соседа.
Он сразу понял, что это за молодцы, да и все понимали, осторожно обходя их и стараясь не задеть.
Тут какой-то покупатель стал ковыряться в джинсах и теснить Сергея Яковлевича, а Мишка и рад отделаться от праздношатающегося – давай рекламировать и втюхивать свой товар.
– Так дело не пойдет, я первый, – обиделся Дыба и кивнул своим молодцам. Те мигом стали вокруг Сергея Яковлевича, и покупатель все понял, только взглянув в глаза одному.
– Да я ничё, ребята, я подойду потом, – и исчез.
Мишка не дурак, и тоже все понял, он сразу вспомнил свой трёп про стрельбу за городом, про идиота Афанасия, шастающего по лесам, про долги, о которых все давно забыли… Он понял это даже не умом, а телом, ибо за несколько лет торговли на Луже у него выработался условный рефлекс на определение, что кому нужно – а тут перед ним стояли два конкретных бандита и какой-то улыбающийся коренастый господин – с очень изучающим взглядом.
– Миша?
– Да… У меня всё оплачено. Я Эдику все отдал… Чего вы, ребята? Я же на этом месте год стою!
Соседи с любопытством поглядывали – чем все это кончится.
– Да все нормально, ты не волнуйся, – успокоил Дыба.
– Человек с тобой поговорить хочет, – объяснил молодец.
– Так у меня товар, покупатели.
– Компенсируем тебе покупателей, а вот Веня – посторожит, – это уже Сергей Яковлевич прошептал, склонившись, чтобы соседи не слышали.
Тоскливо оглянувшись по сторонам и не найдя никакого решения, Мишка стал выбираться из своего крохотного торгового местечка, оплаченного деньгами, потом и нервами.
– Посмотри за товаром, ничего не продавай, – попросил он зачем-то соседку, ведь ему было сказано, что Веня посмотрит.
Они втроем направились к пищевым палаткам. Расположились за столиком вдвоем, а сопровождающий уселся поодаль.
– Это Саша, – кивнул на него Сергей Яковлевич, – мастер спорта по боксу, хороший парень, ты не смотри, что он хмурый, жена недавно в аварии погибла. Ну, что есть будем? Я люблю на свежем воздухе, хотя, наверное, здесь всё несвежее?
– Да нет, вот здесь мясо хорошо готовят.
– Ну, попробуем мясо, а я вот коньячка хорошего захватил.
У Мишки сразу отлегло – раз с коньячка начал, значит еще можно будет выйти сухим из воды.
Сергей Яковлевич сам купил и принес мясо, а Мишка раздобыл тем временем пластмассовые стаканчики.
Коньяк был действительно хорош, да и мясо оказалось вполне сносным.
– Сколько в месяц зарабатываешь? Ну, в среднем?
Мишка сказал.
– Если проблемы будут, найдешь вот этого, Сашу, он все решит. Пей, не стесняйся.
Они стояли у столика, и с виду можно было подумать, что два приятеля решили подзакусить и выпить. По трансляции орала музыка, слышанная Мишкой каждый божий день, от торговых рядов доносился мерный гул, сновали бичи и собаки, ожидающие своих порций, у Мишки тепло и мирно урчало в мозгах:
«Нужно молчать, может, заплатит больше, информация нынче денег стоит, а он мужик больно крутой, вон какой каменюга на перстне».
– Ну вот, Мишенька, – дожевывая мясо и утираясь платком, сказал Сергей Яковлевич, – убить тебя могут.
От этих слов торговец поперхнулся.
– За то, что ты знаешь, я тебе заплачу, – спокойно и с улыбкой продолжал Дыба, – а ты больше не трепись никому о том, что видел за городом.
– Да ни черта я не видел! Это Афонька, придурок, мне рассказал, как грохнули троих у этого озера, я и места этого не нашел.
– Так ты искал место?
Мишка понял, что проболтался.
– Я хотел просто… посмотреть, но там на дороге меня менты задержали. Я и не стал искать. Лучше иметь геморрой в жопе, чем дырку в черепе.
– А зачем искать?
– Да, понимаете, если они там их грохнули и что-то копали, то наверняка из-за тайника.
– Умный ты, Михаил Петрович, – без особой интонации сказал Дыба, – сейчас пойдем, ты все дословно мне напишешь – что тебе этот Афоня рассказал – всё досконально. Получишь за это три тысячи и мое большое спасибо. А оно, мое спасибо, подороже трех тысяч будет.
– Само-собой, – уважительно подтвердил Мишка, – я как вас увидел, сразу понял…
– Ты свои умные фантазии при своем геморрое оставь, живей будешь, – опять безэмоционально остановил его Сергей Яковлевич, – и никто, ни одна душа не должна знать, о чем мы говорили. Если я что-то узнаю, что-то услышу, то без штанов оставлю и посреди Красной Площади голый кукарекать будешь.
Они посмеялись и пошли в конторку, где Мишка часа два сочинял свои воспоминания.
Суеты своим появлением на Луже Сергей Яковлевич наделал много, да ладно бы появился и уехал, а то вышагивает по площади и всё думает да думает, никаких распоряжений не дает. Те немногие, что знали, кто он такой, совсем извелись, спрашивали «не надо ли чего?» и сами топтались невдалеке, глаз не спускали. Быстро дознались – заставил какого-то торговца что-то писать, а его товар сам Веня караулит и не гнушается.
А Лужа жила своей жизнью: продавцы топтались и в большинстве своем были неврастениками и алкоголиками, торговля давно не шла так бойко, как в первые годы, когда сметалось всё, только дай. Одновременно в разных концах этой людской давильни происходили удивительные, печальные, счастливые или банальные сцены и сценища.
Народ боролся за место под Солнцем, которому было наплевать на эту борьбу и которое с таким же равнодушием освещало и безлюдные пустыни и далекую тайгу, моря и горы, и кто бы не отвоевал место потеплее, Солнце оставалось к нему таким же безучастным – ведь человек не может съесть и выпить больше, чем съест и выпьет.
У Сергея Яковлевича уже столько денег, что их бы хватило ни на одну сотню бездеятельных жизней, а если конкретнее, его состояние приблизилось к семистам миллионам долларов, если считать и украденные алмазы. Он ставил себе цель – миллиард, но сейчас, прохаживаясь, вдруг подумал, что эта цель пустячная. При таком количестве денег, они становятся обычными цифрами, и даже если они вкладываются в дома, заводы, пароходы и куски земли, то это уже трудно воспринимать как своё – это уже частичка страны, планеты, песчинка во вселенной.
Единственное, что могли ему дать и давали деньги – это удовлетворение от власти, от солидного кусочка власти, к пирогу которой рвутся беспрерывные толпы. Независимости деньги не дают. Это сначала кажется: обеспечишь себе порядочную жизнь, будешь покупать все, что захочешь, и – независим. Но разве можешь получить независимость от семьи, детей, от здоровья, от случайностей, от дураков, от тех, кто с тобой работает, от тех, кто дышит в затылок?
