Kitabı oku: «Високосная. Огонь желаний. Две пьесы», sayfa 2

2 акт
Явление первое
Появляется она

Она. Вот опять забыла потушить свечи!

Выставляет на стол пакеты, раздевается.

Она. Или опять ты шалишь? Ну, молчи, молчи, чудо-юдо. Но елку-то я точно не зажигала, или зажигала… Так, посмотрим (подходит к таблице, достает из кармана карточку). Ну вот семьсот тридцать первый (переписывает из блокнота в карточку). Так, «возраст», «рост», «вес», «глаза», «волосы», «образование», «национальность», «время»», «место», «размер»… Явно прибавил пять сантиметров. Напишем «двенадцать», всё! (Смотрит на часы.) Смотри-ка ты – опаздывает! Нужно помыться, что же я!

Идет в ванну и начинает раздеваться. Звонок в дверь. Она открывает и

убегает в ванную, кричит оттуда.

 
Она. Вы проходите, я через несколько минут буду!
Он. С наступающим!
Она. Спасибо!
Он. А как вас зовут?
Она. Вы проходите, я сейчас!
 

Он проходит, уверенно прохаживается по комнате, садится, вытягивает ноги, говорит: «Закуска, свечи, интим, молодец баба, всматривается в таблицу, поднимается, достает карточку, читает.

Он. «Семён Артурович Пискун. Сорок четыре года. Образование – водитель. Женат. Двое детей. Русский с примесями польских и татарских кровей. Сто семьдесят сантиметров. Семьдесят шесть килограммов. Глаза серые. Шатен. Размеры: сорок три – двенадцать – пятьдесят – пятьдесят шесть. Семнадцатого ноября. В машине у Савеловского вокзала. Со спины. Три минуты…» Что за дела? (Берет еще одну карточку.) «Мао Ван-дун. Двадцать шесть лет. Дипломат. Холост. Китаец. Сто шестьдесят три сантиметра. Шестьдесят три кг. Карие. Черные. Сорок – пятнадцать – сорок восемь – пятьдесят пять. Двадцать третьего октября. Двадцать три часа, на квартире у Светки. Два часа, шесть минут и утром с семи тридцати – двадцать пять минут…» Она что, проститутка что ли? У меня и денег нет с собой. (Читает.) «Леонид Васильевич Голубков. Тридцать восемь лет. Повар. Женат. Казак, но врёт. Сто восемьдесят шесть сантиметров. Сто три килограмма, двести грамм. Уф!.. " Причем здесь «уф»? Тяжелый что ли? «Глаза заплывшие, но говорит, что голубые. Лысый. Размеры: сорок шесть – двадцать восемь – шестьдесят два – пятьдесят пять…» Что это, за размеры? «Кафе на Тверской, подсобка. Конфуз. Пятнадцать минут вручную. Великолепный обед.» Ну даёт, а! Да они тут пронумерованы! Кто-то решил надо мной пошутить! Ну, если это Васька! Не лучше ли смыться? (Садится и не может оторвать взгляда от таблицы.) График какой-то…

Появляется она.

Явление второе

Она. Ничего что я в халате?

Он (поспешно вскакивая). Так это… Вы?!

Она. А как же. Не удалось тебе вычеркнуть меня из своей жизни (берет у него карточки и вкладывает на место).

Он. У меня нет слов, Марина! Столько времени прошло, я уже…

Она. Больше года.

Он. И ты вспомнила обо мне!

Она. Да и ты не забыл, как меня зовут.

Он. Такую, как ты, забыть трудно.

Она. Чем же я не похожа на других?

Он. Ну… ты такая необычная… странная…

Она. Ладно, не говори, всё равно соврешь, ты же привык охмурять, лапшу на уши вешать.

Он. Ты, я смотрю, тоже? (Кивает на таблицу.) Позаимствовала идею, плагиатом занимаешься?

Она (смеется). Я слабая невинная женщина. А как твои успехи, что, трахнул триста шестьдесят шестую?

Он (морщится). Ты тогда всё не так поняла.

Она. Перестань, давай в открытую.

Он. Давай, только я не люблю слово «трахнул».

Она. Щёлкнул? Хлопнул?

Он (угрюмо). Зачем тебе все это?

Она. У тебя научилась. Я побила твой научный рекорд. На сто процентов!

Он. Я пойду.

Она. Чего так?

Он. Не хочу быть в твоем списке.

Она. А с чего ты взял, что я тебя занесу в свой список? Он у меня полон.

Он. Тогда зачем ты меня заманила? (Достает газету, читает) «Рожденная двадцать девятого февраля ищет прекрасного умного друга…»

Она. И тебе не показалось это странным?

Он. Показалось, но больше года прошло после нашей встречи.

Она. Ты забыл меня?

Он. Тебя забудешь… Но я не думал, что у тебя будет такая реакция (кивает на таблицу).

Она. Я тоже идейная.

Он. А может – больная?

Она. Не больнее твоего.

Он. Мстишь что ли? Мужикам?

Она. Зачем же, может быть я так ищу свою половинку.

Он (раздраженно). Да все это искусственно, ненатурально!

Она. Что?

Он. Да ты со своей таблицей! Тебе что, больше делать нечего? У всех людей сотни проблем, в стране черти что происходит, а она, видите ли, ищет свою половинку! Да ты знаешь кто?

Она. Кто? Проститутка?

Он. Еще какая! Но и дура к тому же.

Она. А тебе-то что? Тебе нужна високосная, хочешь попробовать – я тебе готова помочь. Или ты уже вкусил?

Он. Я этим уже не занимаюсь.

Она. Тогда зачем ты пришел?

Он. Любопытно было узнать – ты это или не ты?

Она. Ты знал, что это я.

Он. Но по телефону был не твой голос.

Она. Не мой, подруги. Но ты всё равно знал, что это я.

Он. Ну хватит! Чего ты добиваешься?

Она (смеясь). Хочу измерить твое мужское достоинство.

Он. Прекрати! Ты знаешь, кто ты после этого? (Показывает в таблицу, но сдержавшись, выбегает в коридор.)

Она. Никуда ты не уйдешь.

Он (появляясь). Почему это?

Она. Ты меня любишь.

Он (после некоторого молчания). Ты даже не знаешь, кто я… А когда-то я писал картины… Потом их сжёг – безо всякой жалости, без позы. Потому что понял, что не художник, а в лучшем случае – peмесленник, маляр…

Она. Все настоящие художники владеют своим ремеслом…

Он. Нет, ты не знаешь. Настоящее – нечто большее, чем ремесло и профессионализм. Настоящее творят те, кто сошел с ума обычного и взошел на безграничный ум. Такое редко случается. А все остальное – поделки, безделушки, даже если это египетские пирамиды. (Быстро подходит к креслу, садится и закрывает глаза.) Я так устал, ты просто не представляешь, как я устал от себя и от этой жизни… Ты говоришь, что я тебя люблю… А почему бы и нет, если мне все равно… Почему бы мне тебя не любить – ты не хуже и не страшнее деревьев, цветов, медведей, стрекоз, озёр… Конечно, я тебя люблю.

Она. Какой ты изворотливый, давай я тебя накормлю.

Он молчит, она выходит

Он (один). Все это слишком вкусно, чтобы съесть. Но, черт возьми, либо она действительно умна, либо здесь всё то же природное женское колдовство. «Ты меня любишь»… То, что это страсть, – понятно. Даже не страсть, а нечто роковое, предначертанное. Но и она свихнулась на мне, завела таблицу, заманила меня… Неужели это все она сделала?

Подходит к таблице, изучает ее. Входит она. Явление третье

Она. Интересно? (Ставит поднос.) Там у меня семьсот тридцать экземпляров. В два paзa больше, чем было у тебя. Это за полгода. В среднем – по четыре экземпляра в день. Вот такой улов. Можешь меня поздравить – я теперь крупный специалист по сексу и знаток всяческих мужских особенностей.

Он. Зачем тебе это?

Она. И это спрашиваешь ты? Можешь считать, что я твоя ученица.

Он. Я никогда не учил заниматься проституцией, а ты с них деньги брала.

Она. Для тебя это было хобби, спортивный азарт, а для меня – научное исследование, эмпирический материал для теории, а всем ученым должны платить, чтобы они питали свое бренное тело, которое носит их ученую голову, логично? Так что давай, присаживайся, я с тобой рассчитаюсь за твой ужин (наливает). Выпьем за мой научный подвиг, за окончание моего тяжкого труда!

Он. Почему ты такая ядовитая? (Выпивает.) У тебя что, была какая-нибудь сексуальная травма?

Она. А у кого их не было?

Звонит телефон.

Она. Вся жизнь состоит из периодического получения трав и оплеух. (Берет трубку.) Алло! Да, давали, но уже не нужно. Да, нашелся прекрасный человек. Спасибо вам… Ничего, вам еще тоже повезет… Вам того же. (Кладет трубку.) В день – один-два звонка обязательно.

Он. Это по объявлению?

Она. Да. Кто хочет стать другом, кто любовником, кто просто прикалывается, часто женщины звонят.

Он. Ты и с женщинами?

Она. Что, сплю? Нет. А что, ты советуешь?

Он. А если посоветую, ты станешь спать?

Она. А как же! Я полностью доверяю твоему опыту.

Он (фыркает). Но я не голубой.

Она. Kaк скажешь.

Он. Почему ты так на меня смотришь?

Она. Больше года не виделись. Соскучилась. А ты разве нет?

Он (смутившись). Давай выпьем.

Она. Давай, только я за себя не ручаюсь.

Он. Почему?

Она. Я столько о тебе думала.

Он. Я тоже…

Она. Я знаю. Ты по мне с ума сходил.

Он. Откуда тебе это известно?

Она. Потому что я по тебе сходила с ума.

Он. Серьезно?

Она. Как я только выдержала!

Он. Ну, наверное твои экземпляры помогали тебе выдержать.

Она. Они – исследование, познание, работа, а ты – любовь.

Он. Ой-ей-ей! Значит, ты очень свободная эмансипированна женщина?

Она. А что ты знаешь о женщинах?

Он. Ну они очень разные, как сорта яблок. Одни кислые, другие пресные, третьи сладкие, кисло-сладкие, терпкие, мягкие, твердые…

Она. У тебя гастрономический подход. Ну, а смысл женского назначения? Глобальный духовный смысл?

Он. Ты спрашиваешь так, как будто сама знаешь ответ.

Она. Знаю, но мне хочется, чтобы ты высказался, мне хочется слушать тебя. Я тебя полюбила сразу, после одного вечера с тобой – это чудо! Я думала – почему? Физическое родство? Наверное. Но главное – за определенного свойства одержимость. Ты маньяк и я маньячка, оба мы маньяки… Ой, я кажется совсем опьянела!

Он (взволнованно). Я очень благодарен тебе. Представляешь, после той встречи я вновь стал рисовать. Может быть, это и есть глобальный смысл женского назначения?

Она. Быть катализатором мужского творчества, и всё?

Он. Может быть, это соавторство?

Она. Ты изворотливый, тебя не ухватить. Я еще хочу выпить! (Пьет.) Вот ты подумай, чем проявили себя в истории женщины? Их творчество болезненное, в одном и том же русле – «где, мой принц?» или подражательное. Царственные женщины правили, окружая себя бездарными фаворитами. Но зато именно женщины умели бескорыстно и без зависти ценить и восхвалять мужской талант. Активизировать и продвигать талантливых мужчин, жертвуя им себя – и всё?

Он. По-моему, этого очень даже много для смысла жизни.

Она. Это мужской эгоизм. А почему не наоборот?

Он. Глупая! Я об этом много думал. Женская жертвенность очень редка, чаще мужчины жертвовали всем ради женщин, мне кажется, что именно женский эгоизм с желанием блистать и получать удовольствие от жизни не давал развиваться многим талантам, делая их тупыми добытчиками средств для безбедного существования.

Она. Что я слышу? Ты – и против удовольствий?

Он. Против культа физиологических…

Она. Я умру со смеху! Перетрахал кучу женщин, любит вкусно поесть, сладко поспать, пахнет французским одеколоном, ценит комфорт и удобства и – против удовольствий! Или ты, будучи в постелях с женщинами, испытывал отвращение?

Он. Да ничего я не испытывал. Ну серьезно, это как сон, ты в другом измерении, ты – это совсем не ты…

Она. А бабушка твоя.

Он. А твоё физиологическое существо, твои фатальные кандалы, пусть приятные, но оковы. Отчего в народе так много и существует скабрёзности и матерщины по отношению к сексу. Народ подсознательно понимает, что телесные удовольствия – это особый вид рабства, унижающий и ограничивающий свободу духа.

Она. Оказывается я полюбила еще и философа.

Он. Нет, это ты возбудила во мне философа, иначе я бы и не пытался формулировать очевидное.

Она. Я тебе не противна?

Он. С чего это?

Она. Ты меня так любишь, а я спала с кем попало, и вот еще вчера спала. Рассказать?

Он. Зачем?

Она. А-а-а, испугался?

Он. Послушай, нам нужно как-то определиться в наших отношениях, упорядочить этот хаос…

Она. Ты хочешь сделать мне предложение? Сделать меня своей женой и определить мои права и обязанности. А ты – глава семейства, законодатель, вожак – будешь управлять своей маленькой стаей. Всё это мы проходили.

Он. Ты была замужем?

Она. Где я только не была, любимый, стоит ли тебе знать об этом?

Он. Мы с тобой встретились во второй раз, а у меня чувство, будто…

Она. Будто знаем друг друга вечность. Это мы тоже проходили. Я хочу танцевать. (Включает музыку, тянет его за руки. Танцуют.) Мы слишком много говорим! И мы друг друга умственно возбуждаем! Поэтому нам невозможно определиться в отношениях!

Он. Почему ты кричишь?

Она. Из-за музыки! И вообще – я пьяна! И я хочу быть ненормальной!

Он. Подожди, я хочу тебе сказать. (Пытается ее поцеловать.)

Она (отталкивая его). А вот это не нужно! Нельзя! Опасно! Гибельно!

Он (уходя на место). Ты просто экзальтированная cyмасбродка! Тебе бы полечиться!

Она. Только вместе с тобой! Я, может быть, о тебе с детства мечтала, и нашла! Но это не значит, что я тебе отдамся тут же, я не такая доступная как ты!

Он. Чья бы корова мычала…

Она. Это ты готов обслужить любую незнакомую женщину, помани она тебя пальцем.

Он. А ты разве…

Она. А я у тебя научилась, ты же хозяин и законодатель мод. Хочешь стриптиз посмотреть? (Танцует характерным образом.)

Он. У меня просто другое устройство, мужское.

Она. Знаю я твое устройство – примитивно до ужаса – дятел делает дупло, были бы деревья.

Слышится грохот.

(Выключает магнитофон.) Ревнивец эдакий! Я сейчас. (Выходит.)

Он. Может быть помочь?

Она. Я сейчас!

Он (один). Кто это у нее? Чепуха какая-то. В голове просто каша. Нет, всё это игра в чувства, какая там любовь! Не любит она меня.

Явление четвёртое
Входит она

 
Она (расстроено). Вазу разбил.
Он. А кто там у тебя?
Она. Да один хороший знакомый.
Он. А что он на кухне прячется?
Она. Стесняется.
Он. Ну давай я его позову.
Она. Попробуй.
 

Он выходит

Она (одна). Не нужно больше пить. В голове такая каша. Не любит он меня. Ничего не получится.

Появляется он.

Он. Taм никого нет, только разбитая ваза.

Она. Конечно, он спрятался.

Он. Домовой?

Она. Я не знаю, как его назвать.

Он. Ты его видела?

Она. Конечно, только что.

Он. И как он выглядит?

Она. А как хочет, так и выглядит. Иногда даже женщиной. Лёсиком себя называет.

Он. Умеет говорить?

Она. Не голосом.

Он. Буйное создание?

Она. От меня зависит, от того – какая я…

Он. Понятно.

Она. Что тебе понятно? Ну что тебе – понятно?! Что по мне психушка плачет?

Он. Почему, я тебе верю, чего ты так злишься?

Она. Вазу жалко. И знаешь что, вечер подошел к концу, пора расставаться.

Он. Подожди, мы же еще… не… определились.

Она. Лёсик недоволен, говорит, что будет делать пакости, пока ты не уйдешь.

Он. Ревнует?

Она. Это серьезно, чего ты улыбаешься?

Он. Да я не улыбаюсь.

Она. Он тоже считает, что ты еще неопределившийся и что я для тебя еще опасна.

Он. Еще опасна? Перестань, ты для меня наоборот… Ты меня…

Она. Спасаешь? Не говори чепухи.

Он. Я не могу уйти вот так… когда мы только узнали друг друга. (Он берет ее руки в свои, она не сопротивляется).

Она. Не нужно, мы не одни.

Он обнимает ее, вновь слышится грохот. Он соскакивает.

Она. Вот видишь! (Выходит и быстро возвращается.) Стол с посудой опрокинул.

Он. Да что это такое! Чего ему нужно? Сейчас я с ним поговорю! Эй, где ты там, зверюга пакостная! (Выбегает.)

Слышны грохот, звон и крик

Она. Ну вот, я так и знала.

Появляется Он – ошеломленный, в мокрой одежде.

Он. Что это такое?.. Что это за смеху… за шутки, я тебя спрашиваю!?

Она (хохоча). Он вылил на тебя суп? Всю кастрюлю?

Он. Кто вылил?.. Кто это был, я тебя спрашиваю!

Она. Ну – Оно! Оно тебя не приняло, я так и знала.

Он. Слушай, а пошла-ка ты знаешь куда!..

Она. Знаю, знаю, я там уже не раз была, и без тебя, любимый.

Он (яростно пиная стул). Истеричка! Жаба ты сумасшедшая!

Выбегает из комнаты

Она. Куда же ты? Скоро двенадцать! Ты замерзнешь! Не уходи!

Хлопает дверь.

Она. Ушел. Ну зачем, зaчем ты его облил супом? Это же Новый год, он же еще ничего не понял! Слышишь меня?

За окном раздаются хлопки, видны вспышки салюта.

Она. Двенадцать. Странно, а я думала, он тебе понравится, слышишь ты, Одиночество моё, непутевое?

В бокалы льется вино, свет свечей становится ярче, она берет бокал, чокается.

Она. Ну, с Новым годом что ли? С Новым счастьем? И давай, что ли, расцелуемся!

Свет в комнате гаснет. За окном усиливаются вопли, крики, хлопки и вспышки.

Звук поцелуя…

3 акт

В квартире стоит мольберт. В одном углу навалены холсты, подрамники, рулоны ватмана, в другом углу раскладушка. Повсюду кисти и тюбики краски, по стенам висят картины. Появляется неведомое Оно. Слышится его хмыкание, почмокивание, покряхтывание, посапывание. Оно берет одну из картин, потом другую – фырчит то недовольно, то ободряюще. Останавливается у мольберта, на котором водружена незаконченная картина. Поднимается кисть, и ею делается несколько решительных мазков. Удовлетворенное хмыкание и чмокание. Слышаться звуки открываемой двери. Оно бросает кисть и исчезает.

Входит Он. Его одеяние заметно подзапущено. Он бросает на стол пакеты и сразу же подходит к мольберту.

Явление первое

Он (вглядываясь в полотно и бормоча). Свободу им подавай. Что они будут делать с этой свободой? За решеткой плохо, а на свободе что ли лучше? Больше удовольствий? Ничего подобного – в тюрьме куча своих громадных удовольствий и наслаждений (берет кисть) … Заполучили свободу, а делать никто ничего не может, не хочет и не знает – как и зачем. И так было и будет всегда, потому что по большому счету – жизнь есть гнёт, а не мёд. Жизнь пытается выдавить из нас капельку смысла, зерно истинного жела… (Замечает что-то на полотне, кричит) Черт, Черт! Опять это бесовство! Не делал я этого, не мог! Что это?.. Как это?.. (Всматривается в полотно, трогает его пальцами) Какая находка! А линия! Цвет!.. (Начинает быстро-быстро наносить мазки.) Именно этого мне и не доставало, именно это я видел сегодня ночью (увлеченно рисует)…

Стучат в дверь.

Он (кричит). Пошли все к черту! Я расплатился, я никому ничего не должен! Я занят! Я никого не желаю видеть! Меня нет дома!

Удары усиливаются. Он чертыхаясь идет открывать.

Он. Черт! Ну что еще! Газ отключили, телефон отключили, за телефон я заплатил. Какого дьявола!.. Ты?!

Явление второе

В комнате появляется великолепная Она. На ней все новенькое, дорогое, и выглядит

Она представительно и важно.

Он (обалдело). Ты!.. Это – ты?!

Она (осматриваясь). Ну конечно я, дорогой, это я, милый. Ты один?

Он. Столько времени прошло, я уже…

Она. И ждать перестал?

Он. Что ты, что ты… Я пытался тебя разыскать. Ты же исчезла и не звонила. Я у той квартиры ночами ходил, пока там новые жильцы не поселились. Я же не знал, что ты снимала квартиру.

Она. Ночами? Бедненький. Рад меня видеть?

Он. Страшно!

Она (прохаживаясь от картины к картине). Так, так… Мрачновато. А вот эта – ничего. Где же твоя мебель? Продал, понятно. Так, значит ты вот как теперь живешь. Значит Оно у тебя? (Останавливается и внимательно на него смотрит.) У тебя?

Он (избегая взгляда). Кто?.. Что?

Она. Понятно. Ну и как – уживаетесь?

Он. Прекрати! (умоляюще) Не начинай снова, я прошу тебя!

Она. Почему же? Я тебе его подарила, могу я узнать, как Оно поживает?

Он. Что? Кто?! (Швыряет кисть в угол.) Не начинай, я прошу тебя! Я же тебя так долго ждал, я не хочу говорить о нем!

Она. Так все-таки Оно с тобой! Замечательно!

Он (умоляюще). Об этом нельзя походя. (Шепотом) Здесь не стоит говорить, лучше в другом месте…

Она (громко смеется). Поверил, поверил! (кружась) Я так рада за тебя, так рада, милый! Я так по тебе скучала!

Он (обиженно). По тебе видно, как ты скучала.

Она. Да это всего лишь доспехи. Сердце принадлежит тебе, любимый!

Он. Прекрати этот тон!

Она. Ну что ты такой ершистый? Ты просто отвык от меня.

Он. Я и не привыкал… но все равно, я очень рад. Наверное, только ты способна понять меня.

Она. Ты делаешь успехи (обнимает его).

Он. Мне хочется уткнуться тебе в грудь и плакать.

Она. Уткнись и поплачь, мой хороший.

Он. Ага, а потом ты расхохочешься, вытрешь об меня ноги и уйдешь…

Она. И уйду к своему архитектору, я сейчас с ним живу, он богатый и преуспевающий, высокий, широкоплечий, красивый и атлетически славно сложён. В теннис играет – загляденье, бабы проходу не дают! А уж как траха…

Он. Вы женаты?

Она. Зачем? Кстати, где твой телефон, мне нужно ему позвонить.

Он. Отключен временно.

Она. У тебя что, туго с финансами?

Он. Туго.

Она. Да не дуйся ты за архитектора, я же с тобой рядом.

Он. Я не дуюсь, я тобой любуюсь. Серьезно. Я скучал по тебе.

Она. Я знаю.

Он (и яростно, и отчаянно). Ни черта ты не знаешь! Я все время мысленно говорил с тобой, спорил, советовался… Я всё забросил, от меня все отвернулись, я замуровал себя в этих стенах! Я многое понял, я… я так люблю тебя (отворачивается, утирая слезы)!

Она. Это нервное, это временно, это пройдет. Я знала одного алкоголика, так он жил так, будто наступил Конец Света, как будто будущего совсем не существует, а есть един бесконечно длящийся момент – Конец Света. Это даже похлеще ада! Весь больной, ходил как привидение, но зато какой умный!

Он. И что с ним стало?

Она. Не знаю, я только освободила его от алкогольной зависимости.

Он. Каким образом?

Она. Долго рассказывать. Но я его не любила, я никого не любила так, как тебя.

Он. Перестань, ты вновь явилась почти через год, живешь с каким-то высокотрахательным архитектором и признаешься мне в африканской любви – это смешно!

Она. Но это правда (смеется)!

Он резко бросается к ней и хватает ее за горло. Она сначала сопротивляется, потом затихает. Он разжимает пальцы, бросается вон из комнаты.

Она (смотрясь в зеркальце). Синяки останутся. Ох уж мне эти шаловливые мужские ручонки, как тиски. (Смотрит на мольберт.) А эта, картина великолепна, как будто кто-то внутри нее живет (рассматривает содержимое пакетов). Краски, чай, макароны, яйца, хлеб, сигареты. Что еще нужно художнику? Ах да, утоление похоти (громко). Как ты справляешься с этим?