Kitabı oku: «Русская литература для всех. Классное чтение! От «Слова о полку Игореве» до Лермонтова», sayfa 7

Хронология: русское тысячелетие

862 – призвание варяжских князей, начало русской государственности.

862–879 – правление князя Рюрика.

980–1015 – княжение Владимира Святославича, Владимира Красное Солнышко.

988 – Крещение Руси.

1019–1054 – правление Ярослава Мудрого.

1113–1125 – правление Владимира Мономаха.

1185 – поход на половцев князя Игоря Святославича Новгород-Северского (1151–1202), изображенный в «Слове о полку Игореве» (1185 или 1187).

1223, 31 мая – битва на реке Калке.

1237–1242 – монгольское нашествие.

1359–1389 – правление московского князя Дмитрия Донского.

1380, 8 сентября – Куликовская битва (Мамаево побоище), начало освобождения Руси от татаро-монгольского ига.

1462–1505 – правление князя Ивана III Васильевича.

1480 – Стояние на Угре, окончание татаро-монгольского ига.

1533–1584 – правление Ивана IV Грозного.

1584–1598 – правление Федора Иоанновича, последнего из династии Рюриковичей.

1613, 21 февраля – избрание на трон Земским собором Михаила Романова, первого царя новой династии.

1645–1676 – правление Алексея Михайловича.

1682–1725 – правление Петра I Великого.

1703 – основание Петербурга.

1709, 27 июня – Полтавская битва.

1725–1727 – правление Екатерины I.

1730–1740 – правление Анны Иоанновны.

1741–1761 – правление Елизаветы Петровны.

1755 – открытие Московского университета.

1762, 18 февраля – император Петр III издает манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству».

1762–1796 – правление Екатерины II.

1773–1775 – восстание Емельяна Пугачева.

1790 – публикация книги А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».

1796–1801 – правление Павла I.

1801–1825 – правление Александра I.

1812–1814 – Отечественная война и Заграничный поход.

1825, 14 декабря – восстание декабристов.

1825–1855 – правление Николая I.

1855–1881 – правление Александра II.

1861, 19 февраля – Александр II издает манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей», отмена крепостного права в России.

1866, 4 апреля – неудачное покушение Д. Каракозова на Александра II, начало эпохи контрреформ.

1874 – «Хождение в народ».

1881, 1 марта – убийство Александра II революционерами-народовольцами.

1881–1894 – правление Александра III.

1894–1917 – правление Николая II.

1904–1905 – Русско-японская война.

1905, 9 января – Кровавое воскресенье, начало первой русской революции.

1914, 19 июля (1 августа) – Германия объявляет войну России, начало Первой мировой войны.

1917, 2 (15) марта 1917 года – кульминация Февральской революции: отречение от престола Николая II, создание Временного правительства.

1917, 25 октября (7 ноября) – Октябрьская революция: свержение Временного правительства и приход к власти большевиков.

Фольклор: от былины до частушки

Фольклор, народное творчество – основа, фундамент любой национальной культуры. Существуя в устном виде в течение многих столетий, фольклор формирует свою, отличную от литературной систему жанров, в которой, однако, проявляются те же родовые признаки эпоса, лирики или драмы. Но они дополняются тематическими, функциональными, даже возрастными характеристиками. Важное значение имеет также форма существования фольклора, его конкретная языковая структура: фольклорные жанры, подобно литературным, делятся на прозаические и стихотворные.

Таким образом, возникает пышная крона жанров, сопровождавших человека от рождения до смерти.

С фольклором ребенок мог столкнуться уже в раннем детстве, когда сам даже не умел говорить. Мать, бабушка, нянька пели ему колыбельные песни, относящиеся к разряду стихотворных лирических жанров. Вот одна их самых известных колыбельных песен:

 
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок
И потащит во лесок,
Под ракитовый кусток.
К нам, волчок, не ходи,
Нашу Сашу не буди.
 

Имя ребенка в последнем стихе, естественно, менялось в зависимости от того, к кому была обращена песня.

Жанр колыбельной песни позднее использовали профессиональные поэты и композиторы. Хорошо известны «Казачья колыбельная песня» (1840) М. Ю. Лермонтова, сатирическая «Колыбельная песня» (1845) Н. А. Некрасова, которую сам автор определил как «подражание Лермонтову», «Колыбельная песня» (1904) А. А. Блока и др. Музыку на тексты колыбельных песен писали М. И. Глинка, П. И. Чайковский, М. П. Мусоргский.

Колыбельная песня была тесно связана с бытом русского крестьянина, с его образом жизни. «Нельзя до конца почувствовать старинную колыбельную песню, не зная, не видя черной избы, крестьянки, сидящей у лучины, вертящей веретено и ногой покачивающей люльку. Вьюга над разметанной крышей, тараканы покусывают младенца. Левая рука прядет волну, правая крутит веретено, и свет жизни только в огоньке лучины, угольками спадающей в корытце. Отсюда – все внутренние жесты колыбельной песни» (А. Н. Толстой. «О драматургии», 1934).

Прежний уклад давно исчез, но колыбельные песни пережили его, остались и в современном бытовании.

Ребенок вырастает, знакомится со сверстниками, выходит в большой мир и практически знакомится с разнообразными малыми жанрами детского фольклора.

Сталкиваясь с какими-то природными явлениями, выкрикивали заклички (этот жанр связан с древним мифологическим сознанием, заклинанием стихий). «Дождик, дождик, пуще, / Дам тебе гущи». – «Дождик, дождик, перестань, / Я поеду в Ерестань, / Богу молиться, / Царю поклониться».

Игру начинали со считалки, определяя, кто будет водить.

 
Плыл по морю чемодан.
В чемодане был диван,
А в диване спрятан слон.
Кто не верит – выйди вон!
 

Во время ссор звучали дразнилки. «Жадина-говядина, / Злая шоколадина», – дразнили мальчишку (определение при слове «шоколадина» часто меняется). – «Кто обзывается, / Тот сам так называется», – получал он в ответ.

Малые жанры фольклора активно используются и взрослыми. Это пословицы и поговорки, скороговорки и загадки, а также анекдоты, из которых вырастают и другие, более сложные жанры.

Основными эпическими жанрами русского фольклора являются былины и сказки.

Былины (на Русском Севере их называют также ста́ринами) – стихотворные повествования о подвигах богатырей, сражающихся с чудовищами и врагами, защищающих русскую землю, иногда вступающих в конфликты между собой или даже с князем.

В зависимости от того, к каким событиям привязывались былины (а в их основе, несмотря на обилие фантастических элементов, реальные события), выделяют былины киевского и новгородского цикла. В центре киевского цикла – три богатыря: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Прозвище первого, самого известного и главного богатыря связано с городом Муромом, под которым он родился в селе Карачарове. Второй богатырь имеет отчество, он – сын Никиты. Третий характеризуется по происхождению. (Все три героя изображены на знаменитой картине В. М. Васнецова.)

Различаются и характеры этих персонажей. Илья Муромец – силен и простодушен. Он «сидел сиднем на печи 30 лет и три года». Потом в дом Ильи пришли странники, исцелили Илью, и он стал вечным защитником родной земли, верным слугой киевского князя Владимира. Он побеждает Соловья-разбойника, а также Идолище поганое (в основе этого образа – воспоминание о завоевании Руси татаро-монголами).

В одном из былинных сюжетов Илья Муромец бунтует против князя Владимира, который сажает его в погреб на семь лет. Но вдруг на город наступает Ка́лин-царь с татарами. Илья Муромец сразу забывает о прежних обидах, снова побеждает врагов, которые в панике бегут, поклявшись никогда не возвращаться на Русь.

Добрыня Никитич, рожденный в Рязани, – вежливый, воспитанный, обходительный. Он применяет свои способности дипломата и хитреца. Среди его противников – змей, другой богатырь, Дунай, бойкая девушка Маринка.

Алеша Попович, родившийся в Ростове, – самый молодой и неоднозначный среди былинных персонажей. Он весел, хитер, но в то же время легкомыслен и склонен к хвастовству. Наиболее известный его подвиг – победа в бою с Туга́рином Змеевичем.

С Новгородом Великим связаны былинные сюжеты, имеющие более частный характер. Здесь речь идет уже не о подвигах, защите родной земли, а о фантастических событиях и буйных поступках.

Гусляр Садко сначала очаровывает своей игрой морского царя. Благодаря этому став богачом, он заключает пари с другими купцами, что сможет купить все новгородские товары, но проигрывает спор и покидает город. Между тем морской царь снова призывает его к себе и предлагает жениться на своей дочери и навсегда остаться в подводном царстве. Однако герой предпочитает не подводную красавицу, а Чернавушку-русалку, с которой возвращается в родной город.

Силач Васька Буслаев, которому посвящены две былины, еще в детстве дерется со сверстниками, потом собирает дружину таких же буянов и вступает в схватку со всем Великим Новгородом, наконец, едет со своей дружиной в Иерусалим, пренебрегая запретом, начинает скакать через бел-горюч камень и погибает, покаранный неведомой (Божьей) силой.

В былинах использовался так называемый тонический стих, основанный на четком выделении ударений (обычно четыре в каждом стихе). Они исполнялись певцами речитативом под аккомпанемент гуслей, что, вероятно, напоминало современный рэп.

Для стиля былины характерны постоянные эпитеты (поле ровное, добрый молодец, буйна голова, дева красная), многочисленные повторы как слов (дивным-дивно, дани-пошлины), так и целых эпизодов. Причем для сюжета былины характерно трехкратное повторение.

Вот начало одной из былин, посвященной Илье Муромцу:

 
Из того ли из города из Мурома,
Из того ли села да Карачаева
Была тут поездка да богатырская.
 
 
Выезжает оттуль да добрый молодец,
Старый казак да Илья Муромец,
На своем ли выезжает на добром коне
И во том ли выезжает во кованом седле.
И он ходил-гулял да добрый молодец,
Ото младости гулял да он до старости.
 
 
Едет добрый молодец да во чистом поле,
И увидел добрый молодец да Латырь-камешек,
И от камешка лежит три росстани,
И на камешке том было подписано:
«В первую дороженьку ехати – убиту быть,
В другую дороженьку ехати – женату быть,
Третюю дороженьку ехати – богату быть».
 

(«Три поездки Ильи Муромца»)

Богатырь, пренебрегая угрозами и посулами, едет по всем трем дорогам, совершая очередные подвиги: убивает целых сорок тысяч разбойников, грабивших людей при первой дороге; освобождает двенадцать богатырей, томившихся в подземелье у красной девицы на дороге второй, наконец, находит три погреба со златом-серебром на третьей дороге, сразу раздавая это богатство «нищей братии», «сиротам да бесприютным». И всякий раз (трижды!), возвращаясь на распутье, богатырь заменяет прежнюю надпись иной: «И как очищена эта дорожка прямоезжая».

Другим фольклорным повествовательным жанром, но уже не стихотворным, а прозаическим, являются сказки.

Однако сказки самой по себе не существует. Сказки – разные. Обычно различают три главные жанровые разновидности сказки.

Волшебная сказка отличается фантастическим характером. Герой волшебной сказки, обычно получая трудное задание, отправляется в иное царство-государство, имеет волшебных помощников и такие же предметы (чудесный конь, серый волк, ковер-самолет и скатерть-самобранка), сражается с врагами-вредителями (Кощей Бессмертный, Баба-яга, Змей Горыныч), умирает и воскресает, испив живой и мертвой воды, наконец, возвращается, выполнив задание, и получает в жены царскую дочь или какую-то еще славную девушку.

Сюжеты волшебных сказок привлекали многих писателей – от Пушкина («Сказка о царе Салтане», «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях») до авторов современных фэнтези (иногда сказку называют «прабабушкой фэнтези»).

Бытовая сказка, в отличие от волшебной, связана с реальностью, с этим миром и в сатирическом освещении отражает социальные конфликты и проблемы. Ее герои – не Иван-царевич и серый волк, а недалекий барин, хитрый мужик, скупец-купец и его глупая дочь. В пушкинском цикле сказок есть и такая разновидность – «Сказка о попе и работнике его Балде».

Третья жанровая разновидность – сказка о животных – выделяется не по характеру мира (это или иное царство), а по основным персонажам. Ее герои – хитрая лиса, глупый волк, сильный медведь, простодушная и добрая собака. Каждое животное действует в соответствии с обозначенными качествами. Если мы начнем искать корни сказки в глубине веков, окажется, что она восходит к мифу, в котором животные понимались как покровители и защитники (тотемы) рода.

Продолжая линию сказки о животных в будущее, мы натолкнемся на басню, где образы животных обладают уже не самостоятельным бытием, а понимаются как воплощение каких-то нравственных качеств и повод для поучения, морали. Таковы басни И. А. Крылова, а также сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина, в сущности представляющие тоже басни на политические темы.

Лирические жанры фольклора представлены прежде всего песнями. Песенные жанры чрезвычайно разнообразны.

Жизнь человека после колыбельных песен сопровождала обрядовая лирика, связанная с религиозными праздниками или значительными семейными событиями.

В канун Рождества дети или молодежь ходили по деревне и пели святочные песни, колядки, получая денежное или материальное поощрение от хозяев двора.

 
Коляда, коляда!
Пришла коляда
Накануне Рождества!
Мы ходили, мы искали
Коляду святую.
По всем дворам, по всем проулочкам.
Нашли коляду
У Петрова-то двора!
 

В ожидании весны, обычно в марте, пели веснянки.

Со временем уборки урожая были связаны зажиночные и дожиночные песни.

На всех этапах свадебного обряда – при сватовстве, приезде жениха с дружками в дом невесты, венчании, свадебном пире – пели свадебные песни. Покидающая родной дом невеста по традиции должна была грустить, оплакивать свой уход из родного дома.

 
У родимого батюшка,
У его сердце каменно,
В железо сковано,
В булате сварено.
Он сходил к дубову столу,
Он принял золоту чару,
Он выпил зелено вино,
Он пропил меня, молоду,
На чужу дальню сторону.
 

Во время погребальных обрядов пели не менее трагические похоронные песни, заплачки и причитания.

 
Удалилась моя белая лебедушка
За горушки она за высокие,
За облачка она за ходячие,
К красну солнышку, девица, во беседушку
В светлу месяцу она в приберегушку.
 

Другая часть лирических песен не связана с обрядом. Это песни любовные и сатирические, бытовые и исторические.

На более поздней стадии из любовных песен вырастают баллада (фабульная песня) и романс, обычно любовный, один из главных «интеллигентских» лирических жанров ХIХ века.

Во второй половине XIX века в среде выходцев из деревни, городского простонародья появляются частушки, краткие припевки (четверостишия, а иногда и двустишия), часто исполнявшиеся под гармонь или балалайку, – то трогательно-любовные, то озорные, сатирические, то совсем грубые, содержащие нецензурную лексику и этим провоцирующие публику.

* * *

 
Лягу спать – глаза закрою,
Ох, не дает любовь покою.
 

* * *

 
Распроклятая машина
Мово милку утащила.
Распроклятый паровоз
Мово милого увез.
 

* * *

 
Ах, топнула я,
И не топнула я.
Съела пряников полпуда
И не лопнула я.
 

Драматический жанр, театр, в силу сложности не получил в русском фольклоре существенного развития. Однако диалогичностью, театральностью, стремлением не просто рассказать или спеть, но разыграть былину, сказку, песню отличаются многие фольклорные жанры.

«Начало искусства слова – в фольклоре», – сказал М. Горький. В этом его огромное значение не только самого по себе, но и как истока различных литературных жанров. Творчество многих писателей-классиков строится на фундаменте фольклора.

Литература: от горухщи до «Бедной Лизы»

Древняя Русь: парадоксы историзма

Русская письменность начинается с неразборчивой надписи на разбитом глиняном сосуде (он был найден под Смоленском только в 1949 году), которая читается то как горухща, то как горушна, то как горунща, а переводится чаще всего как горчица. Археологи датируют ее серединой X века. От этой надписи до первой известной русской книги, так называемого Остромирова Евангелия (1056–1057), – всего сто лет, а до великого «Слова о полку Игореве» – около двух веков. По историческим меркам русская литература родилась почти мгновенно.

Литература, особенно на ее начальных стадиях, конечно, связана с историей, но имеет свои особенности развития. Древнерусской обычно называют литературу XI–XVII веков, то есть существующую в очень разные исторические эпохи: Киевской Руси, татаро-монгольского ига, становления и укрепления Московского государства. Тем не менее на протяжении семисот лет эта литература обладала единством, цельностью и, с другой стороны, многими существенными отличиями от литературы Нового времени.

Именно поэтому древнерусские тексты часто называют не произведениями, а памятниками, и даже самому термину литература предпочитают другой: словесность. Памятники древнерусской словесности отличаются от привычной нам литературы во многих отношениях: по форме, содержанию, жанру, условиям бытования – и даже языку.

Славянскую азбуку, необходимую после принятия христианства для перевода церковных книг, создали в середине IX века просветители Мефодий и Кирилл (по его имени она и сегодня иногда называется кириллицей). Она послужила основой для старославянского языка, который из-за особенностей употребления называют также церковнославянским, потому что в первую очередь он обслуживал религиозные потребности, был языком церковных книг и богослужения.

Этот язык отличался от разговорного древнерусского языка той же эпохи. Первый принадлежит к южной группе славянских языков и родствен болгарскому и сербскому языкам, второй относится к восточнославянской языковой группе и стал основой для современных русского, украинского и белорусского языков. Поэтому древнерусские памятники своеобразны по лексическому составу, грамматике, синтаксису и требуют перевода на современный русский язык.

Древнерусская литература, как и другие в эту эпоху, существует в форме сначала пергаменных (изготовленных из телячьей кожи), а лишь потом (с конца XIV века) бумажных рукописей, которые обычно долго изготовлялись в монастырях, потом переплетались, заключались в дорогие деревянные обложки (отсюда выражение: прочесть от доски до доски) и хранились в монастырских или княжеских библиотеках. Лишь позднее дорогие рукописные книги появились у частных людей, еще сегодня их находят на Русском Севере, чаще всего у потомков старообрядцев. Дорогие пергамен или бумагу приходилось экономить, поэтому текст в этих книгах обычно не разделяется на слова, сопровождается сокращениями: для его чтения требуются специальные знания и навыки.

Книги в Древней Руси были не только дорогим, но и священным, сакральным предметом. Их содержание тоже подчинялось критерию ценности, значительности. Занимаясь высокими материями, писец из своей тихой и одинокой монашеской кельи смотрел на современность с высоты птичьего полета. Его интересовали не мелочи окружающей жизни, а вечные, значительные проблемы. Вся словесность Древней Руси отличается религиозным пафосом и четкой моральной установкой.

«Древнерусскую литературу можно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет – мировая история, и эта тема – смысл человеческой жизни» (Д. С. Лихачев. «Великое наследие»). Однако в зависимости от литературного жанра эта тема оборачивалась разными гранями: менялись конкретные обстоятельства и персонажи, на примере которых реализовывался этот сюжет.

В летописях описывалась история государства, Русской земли, которая тем не менее обычно начиналась издалека, с изложения библейских легенд о происхождении человека и мира, и обязательно подчинялась моральной установке (летописные персонажи четко делились на героев и грешников). Древнейшей русской летописью является так называемая «Повесть временных лет», начинающаяся с рассказа о том, «откуда есть пошла Русская земля…», и доходящая до событий 1113 года. Ее составителем считается монах Киево-Печерского монастыря Нестор. Имя – вот и все, что о нем известно. (А. Ахматова как-то выразила свое отношение к спорам о Гомере такой шуткой: «Гомера не было, был другой старик, но тоже слепой». Мы тоже можем вообразить, что эту летопись составил не Нестор, а пушкинский вымышленный Пимен. Конкретное имя мало что добавляет к знанию о летописи и об эпохе.)

В житиях святых изображалась их высокоморальная жизнь, подвижнический путь к высшей правде, заключающейся в служении Богу. Среди ранних житий наиболее известны «Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе» (середина XI века) и «Киево-Печерский патерик» (XIII век), сборник рассказов о монахах-подвижниках Печерского монастыря в Киеве.

Позднее, в начале XV века, появилось «Житие Сергия Радонежского», посвященное одному из самых выдающихся и почитаемых деятелей Древней Руси.

Жизнь Сергия (это его монашеское имя, в миру, до пострижения в монахи, он носил имя Варфоломей) захватила почти весь XIV век (1314–1392). Первоначальную редакцию жития примерно через три десятилетия создал его ученик, имя которого сохранилось в пространном заглавии: «Житие преподобного и богоносного отца нашего, игумена Сергия чудотворца, написано премудрейшим Епифанием». Однако этот текст был слишком пространным и пышным (не случайно стиль Епифания называют «плетением словес»). Позднее его обработал другой агиограф, Пахомий Логофет. В сокращенной, упрощенной и более официозной форме житие и дошло до нас, его первоначальная редакция не сохранилась.

Как и положено в житии, будущее призвание Сергия определяет его судьбу. Первое чудо происходит еще до его рождения: «И до своего рождения он избран был Богом, и было предсказано его будущее, когда, находясь в утробе матери, трижды он в церкви прокричал, что удивляет всех, кто слышит об этом. ‹…› Так, еще до рождения святого Бог отметил его: ведь было не простое, не пустое это, достойное удивления, первое знамение, но началом было пути будущего» (перевод М. Ф. Антоновой и Д. М. Буланина).

И дальнейший путь Варфоломея-Сергия сопровождается вещими предвестиями и чудесами. Он по-настоящему уразумел грамоту не от людей, а от Бога, после встречи с таинственным старцем. Позднее, уже после перехода в монашество и поселения в пустыни, его кротость и данная ему благодать действуют даже на животных. «Многие тогда звери часто приходили к нему, не только ночью, но и днем; а были эти звери – стаи волков, которые выли и ревели, а иногда и медведи. Преподобный Сергий, хотя немного и боялся, как всякий человек, но, однако, молитву прилежно к Богу обращал и ею укреплялся; и таким образом, по милости Божьей, остался не тронут ими: звери отходили от него, а зла ему никакого не причиняли».

Главным делом жизни Сергия становится основанный им монастырь, Троице-Сергиева лавра, вокруг которого он постепенно собирает учеников-послушников, потом становится его игуменом и распространяет влияние обители на всю Русь. Именно к Сергию в 1380 году приезжает московский князь Дмитрий перед сражением с ханом Мамаем. «Святой же ‹…› благословил его, молитвой вооружил и сказал: „Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и, если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой честью вернешься“». Предсказание сбывается, оно приносит Сергию новую славу, а Дмитрий, ставший теперь Донским, с благословения Сергия закладывает еще один монастырь.

«Не оставив по себе писаний, Сергий будто бы ничему не учит. Но он учит именно всем обликом своим: одним он утешение и освежение, другим – немой укор. Безмолвно Сергий учит самому простому: правде, прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере», – оканчивает рассказ о Сергии писатель Б. К. Зайцев («Преподобный Сергий Радонежский», 1925).

Воинские повести, еще один важный жанр древнерусской литературы, были посвящены уже не подвижничеству святых, а подвигам князей, прославлению не религиозного, а военного героизма.

Авторы слов и поучений, которые называют также жанрами торжественного и учительного красноречия, прямо размышляли о смысле жизни, иногда обращаясь за примерами к собственной биографии. Древнейшим памятником торжественного красноречия является «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона (первая половина XI века). К этому жанру относится и «Поучение Владимира Мономаха» (1124 или 1125).

Однако границы между жанрами в древней литературе были прозрачными, в летописи могли включаться и жития, и поучения, и рассказы о битвах. Все литературные жанры подчинялись общим принципам, которые были важнее, чем жанровые различия.

Самыми важными принципами древнерусской литературы являются историзм изображения, этикетность повествования, авторская анонимность.

Древние авторы описывают только то, что считают действительно бывшим. Словесность – слишком серьезное дело, чтобы заполнять ее своими вымыслами. И реальные, с нашей точки зрения, события (войны, княжеские походы и распри, редкие спокойные годы), и, очевидно, вымышленные (чудеса, происходящие со святыми, предсказания и знамения) рассматриваются древнерусскими авторами как абсолютная реальность. Мир средневекового человека, подобно миру мифа, сделан из одного куска. В нем нет места фантазии, индивидуальному вымыслу. В этом смысле древнерусская словесность – не литература как искусство вымысла и продукт творческой фантазии, а историческое повествование о самых значительных событиях и персонажах.

Однако рассказ об этих лицах и событиях подчиняется принципу «литературного этикета». Он ведется на языке традиционных формул, повторяющихся ситуаций, канонических представлений о должном поведении.

«Древнерусский писатель с непобедимой уверенностью влагал все исторически происшедшее в соответствующие церемониальные формы, создавал разнообразные литературные каноны. Житийные, воинские и прочие формулы, этикетные саморекомендации авторов, этикетные формулы интродукции героев, приличествующие случаю молитвы, речи, размышления, формулы некрологических характеристик и многочисленные требуемые этикетом поступки и ситуации повторяются из произведения в произведение. ‹…› Если писатель описывает поступки князя – он подчиняет их княжеским идеалам поведения; если перо его живописует святого – он следует этикету церкви; если он описывает поход врага Руси – он и его подчиняет представлениям своего времени о враге Руси. Воинские эпизоды он подчиняет воинским представлениям, житийные – житийным, эпизоды мирной жизни князя – этикету его двора и т. д. Писатель жаждет ввести свое творчество в рамки литературных канонов, стремится писать обо всем „как подобает“, стремится подчинить литературным канонам все то, о чем он пишет…» (Д. С. Лихачев. «Поэтика древнерусской литературы»).

Сочетание историзма и этикетности рождает парадокс: хотя сочинения древнерусских авторов посвящены преимущественно истории, из них мы узнаем о реальных исторических событиях меньше, чем, например, из романов или мемуаров последующих эпох. Конкретные детали происходящего, как и психологические подробности, просто неинтересны летописцу или создателю жития святого. История скрывается, прячется за этикетными формулами, подобно тому как лицо актера в античном театре скрывала маска. За идеальным миром религиозных норм и этикетных правил мы должны угадывать реальных людей и события. Они лишь изредка прорываются в средневековые тексты, тем более их ценит читатель Нового времени.

Из этого парадокса вырастает и другой: делая историю своим главным сюжетом, древнерусские книжники, как и вообще люди той эпохи, были лишены исторического сознания. В движении времени для них существовали, конечно, понятия раньше – позже, но практически отсутствовало представление о причинно-следственной связи событий, категория «потому что».

«Древнерусская литература существует для читателя как единое целое, не разделенное по историческим периодам, как некий склад произведений, библиотека, в которой имеется только систематический каталог, отчасти каталог авторов, но нет каталога хронологического» (Д. С. Лихачев. «Поэтика древнерусской литературы»).

Особый принцип действовал и по отношению к создателям летописей, житий, слов и воинских повестей. Они сознавали себя не гордыми авторами, создающими художественный мир, а скромными переписчиками, отступающими в тень перед величием своих героев и масштабом событий. Поэтому многие древнерусские тексты анонимны. Если же мы знаем имя автора, оно мало что добавляет к восприятию памятника, ибо автор стремится не подчеркнуть оригинальность своего восприятия, а, напротив, спрятать ее за этикетными формулами.

Такая позиция вела автора к отказу от права на текст. Любой последующий переписчик рассматривал его как материал, который можно было редактировать – изменять, дополнять, расцвечивать своими этикетными формулами. Поэтому древнерусских авторов иногда называют просто книжниками. «Книжником мы называем человека, причастного к истории литературного текста».

Большинство ранних памятников дошли до нас в поздних списках (редакциях), в которые книжники вносили разнообразные изменения. «Если переписываемый текст не был освящен особым авторитетом, то есть если это не был текст Священного Писания, богослужебная книга или хроника, книжник редко оставался просто переписчиком, он, как правило, подходил к переписываемому тексту творчески, в той или иной степени изменяя его. Иногда такие изменения носили весьма ограниченный характер: переписчик заменял отдельные слова, менял их местами, пропускал или добавлял союзы и частицы, исправлял отдельные неясные или испорченные чтения, но чаще всего перед нами – результат более серьезной творческой работы: перерабатывал текст своих источников летописец; создавал новый компилятивный (то есть составленный из разных источников) текст книжник, работавший над хроникой; осуществлялись коренные стилистические переработки житий, в повестях книжники изменяли сюжетные детали, добавляли или опускали реплики персонажей и т. д.» (О. В. Творогов. «Литература Древней Руси»).

Таким образом, книжник и больше, и меньше автора Нового времени. Оставаясь невидимым, ограничивая себя ролью свидетеля-летописца, смиренно рассказывающего только о том, что действительно было, он в то же время активно правит старые рукописи, приспосабливает их к своим вкусам и воззрениям. Для него не существует понятия неприкосновенности текста, созданного каким-то другим автором.

Книжники относились к предшествующей словесности так, как многие школьники и студенты – к научной литературе, по которой составляют рефераты. Они «списывали» у других летописцев, свободно использовали материалы по нужной теме, не задаваясь вопросами об авторе и его правах. Нужный им материал понимался как ничей и подвергался свободной обработке. Имя последнего составителя летописного или житийного «реферата» отменяло предшествующих авторов.