Kitabı oku: «Похитители старичков и старушек. Марка сказочника, или Опус, Кропус, Флопус!», sayfa 2

Глава пятая,
в которой Семён Семёнович и Пёсик Фафик подключают к операции сенбернара Ионафана, рассуждают о голодной философии и вспоминают свои школьные годы

Неподалёку от своего двора Семён Семёнович и Пёсик Фафик встретили соседского сенбернара Ионафана. Фафик не удержался и стал делиться с ним новостями, а поэт поспешил домой, к обеденному столу.

Фафик и Ионафан дружили и часто играли в домино. Пёсик довольно долго рассказывал сенбернару об опасном расследовании. Он предложил этому здоровенному псу поучаствовать в деле, потому что сам очень побаивался. «Если что – зови», – сказал добродушный Ионафан.

Когда Фафик вбежал во двор, возле будки его поджидал Семён Семёнович.

– Друг сердечный Пёсик Фафик, что страшней всего на свете? – спросил он.

– Мрачноватые картины и остаться без обеда, – таким же стихотворным размером, хореем, ответил Фафик (он всё-таки был собакой поэта). – Но давайте всё же прозой… Эти две вещи мне сразу пришли на ум. Возможно, есть страхи и посильнее, но о них говорить страшно.

– А я вообще боюсь называть любые страхи, и посильнее, и послабее, – поэт достал из кармана тёмные очки и надел на нос. – Мне кажется, что, как только я их назову, они сразу появятся, слова превратятся в настоящие предметы и события.

– Ну, Семён Семёныч, ведь от того, что я сказал «мрачноватые картины» и «остаться без обеда», мрачноватые картины не появились и я не остался без обеда.

– Насчёт первого, пожалуй, верно, а вот насчёт вашего обеда…

– Что?! – схватился за сердце Фафик.

– Я только что видел, как кот Базилевс увёл вашу миску с супом харчо.

– Ааа!!! – трагически крикнул Фафик и упал на землю. – Ооо!!! – застонал он.

– А вот и мрачноватая картина, – заметил поэт. – Крайне удручённый без-обедный пёс. Думаю, Фафик, впредь вы поостережётесь называть страхи своими именами.

– Ууу!!! – завыл Фафик, катаясь по земле. – Бей котов, спасай кулинарию! Подите вы со своей голодной философией!

– Мне неловко перед вами Фафик, – поэт снял тёмные очки. – Дело в том, что моя философия не голодная. Она уже пообедала вместе со мной. И вам оставила изрядный кусок говядины.

– Правда? – Фафик замер на месте, а потом встал на колени. – Семён Семёныч, простите! Ваша философия – самая философская философия в мире!

– А вам, Фафик, подошла бы фамилия Гаргантюа.

– А кто это?

– Известный обжора. Но вам до него далеко. Он говядину тоннами кушал.

Пёсик уже вбежал в дом, уселся за стол и впился зубами в мясо.

– Вот мы двоечников собираемся проверять, – задумчиво произнёс поэт, принимаясь за кофе, – а что вам, например, известно о школьной жизни?

– Уж вы зададите вопрос, Семён Семёныч! Как будто я только что с дерева слез и не знаю таблицы умножения до семью восемь – тридцать четыре! Я ведь сам обучался в собачьей школе.

– И что же вы там изучали?

– Много чего. У нас были всем известные предметы: колбасоедение, костепогрызание, философия на тротуаре… – Фафик с новой силой набросился на остатки говядины.

– Интересно, – хмыкнул поэт. – Ну первые два предмета мне понятны. А вот что такое философия на тротуаре?

– Н-да, Семён Семёныч… При всей учёности вы иногда поражаете меня своей неосведомлённостью. Философия на тротуаре – предмет о правильноповедении собак-пешеходов… Признаюсь, я был отличником. Правда, только по колбасоедению и костепогрызанию… А вы как учились?

– Тоже бывал отличником. В младших классах мне ставили одни пятёрки за поведение, потому что я девочек всегда дёргал за одну косичку, а не за две, как другие… – Семён Семёнович отодвинул пустую кофейную чашку и подпёр кулаком щёку.

– Помню, иногда было приятно слегка простудиться, чтобы температура немного поднялась – эдак 37 и 3, чтобы в школу не ходить пару дней, для умственного отдыха. Как выражались наши двоечники, «школа не волк, в лес не убежит…»

Чтобы в школу не ходить, но и к врачу тоже не ходить. Дома посидеть, позаниматься своими важными делами, а мама потом учителям записку напишет: мол, сын мой пропустил по болезни… Сочувствую современным детям: у них такие учебные нагрузки!

– Я всегда знал, что у вас доброе сердце, Семён Семёныч! – Фафик аккуратно собрал в салфетку оставшиеся кости и вылизал пустую тарелку. – Ну что ж, теперь можно на охоту на самых непроходимых двоечников! Только я сначала малость в будке полежу.

И, покачиваясь, направился к выходу.

Глава шестая,
в которой Пёсик Фафик наблюдает летающую тарелку, читает лекцию о хорошем отношении к котам и в которой возникает одно непредвиденное обстоятельство

Но полежать после обеда Пёсику Фафику не удалось. Минут через пять он влетел обратно, с глазами гораздо больше обычного размера, и не то чтобы залаял, а как-то заклокотал:

– Семён Семёныч, та!.. Та!.. Тарелка! Летающая тарелка! Я только сейчас видел!

– Где?! – вскочил поэт.

– Над моей будкой пролетела!

– Куда?

– Улетела за забор! А у меня из миски пропали все кости! Мерзавцы инопланетяне! Вор на воре! Какой вызов земной цивилизации!

Фафик в совершенно расстроенных чувствах забегал кругами по комнате.

– Э-э-э… – сказал Семён Семёнович. – Знаете, Фафик, это была моя тарелка. Я ею кинул в муху. Промахнулся, а тарелка улетела в форточку. Надо пойти поискать – может, не разбилась.

Пёсик застыл на месте, всё ещё возмущенный, но разочарованный.

– Ну, Семён Семёныч, вы оригинал! Вы бы ещё телевизором в муху запустили. Я уж думал – сенсация, корреспонденты приедут… А куда же кости делись?

– Не знаю. Наверное, надо спросить у кота Базилевса.

– Спёррр! – зарычал Фафик. – Пока я на НЛО смотрел… Ну я ему покажу, этому певцу-плясунцу весенних крыш! Я из него самого лакомое блюдо сделаю!

Тут Пёсик вдруг представил кота Базилевса на большой тарелке – такого жалкого-жалкого! Он устыдился своей откровенной злости и продолжал более спокойно:

– Вообще-то, я к котам и кошкам отношусь гораздо лучше, чем, например, сенбернар Ионафан. Он сразу, без обиняков и околичностей, норовит наподдать им по шеям за природную вредность. А я сначала читаю котам и кошкам лекцию о правилах хорошего тона. Ну, там, как себя правильно вести, чтобы не раздражать собак и псов. Если уж это не помогает, тогда приходится наказывать этих задавак, наглецов, придурков, мерзавцев, мяукающих прощелыг!!!

– Успокойтесь, – поэт протянул Фафику стакан воды.

– Я абсолютно спокоен. Даже когда вспоминаю, как этот зловредный Базилевс увёл у меня три сосиски, чтоб ему пусто было! Чтоб его приподняло да шлёпнуло!!! Чтоб у него зубы болели все его девять противных кошачьих жизней!!!

У Фафика затряслись лапы, а хвост закрутился, как пропеллер.

Семён Семёнович начал побаиваться своего приятеля.

– Стойте, стойте, – замахал он руками. – Вам просто не очень повезло со знакомыми котами. Среди них попадаются очень приличные люди… пардон, звери… или животные?.. Вы меня напугали, и я запутался. Вот у меня есть дружок…

– Знаю, знаю – кот Томас Де Секонд Джуниор Тилдрам. Ох, Семён Семёныч, сомнительный у вас дружок! Впрочем, это ваше дело, ваше дело! Многие поэты неплохо отзываются о кошках.

– Фафик, а ведь лев – тоже кошка.

Фафик моментально перестал вертеть хвостом.

– Не может быть! Лев – это гривастая собака. Поэтому он и царь зверей!

– Сдаюсь, – не задумываясь, сказал поэт. – А теперь хватит о котах, теперь я хотел бы вернуться к нашим баранам, то есть к старичкам и старушкам. Слушайте внимательно. Мы собираемся устроить охоту на непроходимых двоечников. Это замечательная мысль. Но какой у нас сейчас месяц?

– Июль, – тявкнул Фафик. – Июль… Батюшки, школы-то закрыты, и все двоечники ушли на каникулы! Как же их искать?

– Вот именно. И вообще, странно, что кто-то заставляет старичков и старушек делать уроки в июле. Двоечники и в январе-то заниматься не желают. Усиленно готовятся к осенним переэкзаменовкам? Вряд ли. До осени ещё долго, успеют всё позабыть…

Да и ботинки чистить двоечников обычно трудно заставить. Тут даже с отличниками бывают проблемы. Так что с запахом гуталина тоже сложности. Что-то у нас не складывается с возможным подозреваемым. Какой-то он у нас получается чудак. Надо попробовать другие способы расследования.

– Да, да, Семён Семёныч! Вот и я думаю: что-то у нас не складывается! Надо попробовать другие способы этого самого… А какие способы?

Поэт выпятил грудь, заложил правую руку за борт своего пиджака и надул щёки:

– Я предлагаю тотальное, то есть постоянное и повсеместное наблюдение и ловлю на живца.

– Гениально, Семён Семёныч! – подпрыгнул Фафик. – А как это?

– Элементарно, Фафик. Но сначала надо пойти поискать тарелку.

Глава седьмая,
в которой кот Базилевс соглашается помочь следствию, Семён Семёнович сочиняет стих, а сенбернар Ионафан вспоминает о синоптических собаках

Семён Семёнович и Пёсик Фафик поспешили во двор. Из-за забора раздался громкий стон: «МЯУ!» Затем в калитку вошел сенбернар Ионафан. Он тащил за шиворот кота Базилевса, который прижимал к груди несколько костей и тарелку с голубой каёмкой.

– МЯУ! – опять простонал Базилевс.

Он был какой-то еле живой.

– Вот, – буркнул Ионафан. – Валялся под забором без сознания и с костями. – Наверно, у тебя, Фафик, украл.

– У меня, – согласился Фафик. – Сейчас получит.

– Только без рук… то есть без лап! – встрепенулся кот. – Я уже своё получил… Да, я украл эти кости! Мгновенно, как истинный профессионал, пока вы смотрели на пролетающую тарелку. Украл – и молнией через забор. Даже тарелку обогнал. Но не совсем, потому что она меня треснула по затылку… Дальше ничего не помню. Но раскаиваюсь!

– Нет, ну вы посмотрите на этого насквозь фальшивого страдальца! – Пёсик отобрал у Базилевса кости и положил в свою миску. – Семён Семёныч, я его сейчас так арестую!

Ионафан молчал, но был абсолютно согласен с Фафиком.

Базилевсу вдруг показалось, что он маленький-маленький слепой котёнок на берегу реки.

– Стойте, Фафик! – Семён Семёнович схватил Пёсика за именной ошейник. – По крайней мере он, сам того не желая, спас мою любимую тарелку с голубой каёмкой. Дадим Базилевсу шанс искупить свою вину. Он пригодится нам для тотального наблюдения. Будет следить за поздно шатающимися старичками и старушками. Ведь коты любят гулять ночью по крышам…

– Очень любят, очень любят! – затараторил сообразительный Базилевс. – Я знаю о вашем деле – с утра подслушал. Я подключу всё кошачье сообщество! Я буду вашим тайным агентом Видоком! Лучшие сыщики получаются из воров!

– Во врррёт! – хором рявкнули Фафик и Ионафан.

– А мы ему жалованье назначим, – сказал Семён Семёнович. – Кормить будем за сыскные услуги. А если на старичка или старушку нападёт похититель, а он выследит его – особая награда, приз: пять кило рыбы путассу…

– В лепёшку расшибусь! За камушками поползу! – Базилевс прижал лапы к сердцу.

– Отпустите его, Ионафан. Не берите грех на душу.

– Только из уважения к вам, Семён Семёныч, – сенбернар с неохотой отшвырнул кота.

Тот слегка стукнулся о будку Фафика, угодил правой задней лапой в миску с костями, галантно раскланялся:

– Буду с докладом, как только появится какая-нибудь зацепка. Готовьте рыбу…

И немедленно смылся.

– Опять выкрутился, прощелыга! – проскулил Фафик.

Но Семён Семёнович его не слышал. У него только что родился стих.

ПАЛЬТО КОТА

 
Пальто кота.
Шинель мышей.
Четыре рта
Взамен ушей, —
 

заунывно продекламировал он, уставившись в небо.

Фафик замер, а у Ионафана от удивления отвисла челюсть. Фафик был привычный, а сенбернар ещё такого не видывал и не слыхивал.

– Семён Семёныч, – упал на колени Пёсик. – Звезда бессмыслицы! Шедевр… как его… абсурда! Вы гений! Ионафан, ты детям своим будешь рассказывать, какое тебе выпало счастье – общаться с великим человеком!

– Может, и расскажу, – пробубнил сенбернар. – А что, действительно есть такой сыщик Видок? А то коты часто врут.

– Был в позапрошлом веке, – поэт перестал краснеть. – Шеф французской уголовной полиции. Но карьеру свою начинал вором и грабителем.

– У меня есть полезное предложение, Семён Семёныч, – продолжал Ионафан. – Я, мягко говоря, не шибко доверяю кошачьему сообществу, а особенно выдающемуся его представителю Базилевсу, хоть он, оказывается, и эрудит. Для вашего тотального наблюдения можно пригласить синоптических собак – им сверху видно всё. Я общаюсь с синоптическими собаками.

– С какими собаками?

– С си-но-пти-чес-ки-ми. С собаками, которых синоптики запускают в атмосферу на воздушных шарах-зондах. А синоптические собаки нюхают воздух и по радиотелефонам лают, на сколько градусов изменится температура. Сколько раз лают, на столько и изменится. Один градус – один ГАВ. Если температура повысится, просто лают, если понизится, лают с подвыванием: «У-УГАВ». «У-У» для синоптических собак как минус…

– Кстати, – вмешался Фафик, – первые собаки-космонавты Белка и Стрелка вышли из синоптических собак. Их послали в космос за то, что они всегда правильно градусы лаяли. Теперь за температурой следят их праправнуки – Побелка и Перестрелка.

– А снег-дождь эти… удивительные собаки как передают? – поинтересовался Семён Семёнович.

– А снег-дождь они не передают: не унюхивают, – пояснил сенбернар. – Снег-дождь синоптики сами определяют по барометру. Врут часто.

– Отлично, Ионафан! Идите к синоптическим собакам, – поэт посмотрел на часы. – Пора включать телевизор. Сейчас ЕЁ будут показывать.

Но телевизор Семёну Семёновичу посмотреть не удалось, потому что во двор вошёл Кокоша Шляпкин со своей страсбургской тростью.

Под руку его поддерживала дама с очень привлекательным личиком из губернских новостей, она же тайная любовь поэта.

Глава восьмая,
в которой у поэта отнимаются руки, ноги и язык, Пёсик Фафик оказывается человекоподобной собакой, а Кокоша Шляпкин рассказывает о свидании с урождённой княжной Таракановой

– Ммм… ааа… – произнес Семён Семёнович.

От встречи с любовью у него опять отнялись руки, ноги и язык. Наступал полуобморок.

– Позвольте представить, – учтиво поклонился Кокоша Шляпкин. – Татьяна… нет, Ольга… нет… Лиза! Лиза Вторая, внучка моей старинной приятельницы Лизы Первой, урождённой княжны Таракановой.

– Позвольте представить в свою очередь, – не менее учтиво поклонился Пёсик Фафик. – Сенбернар Ионафан. Мы с ним в домино играем.

– Козла забиваете, – понимающе кивнул старичок куплетист.

– Какого козла? – попятился Фафик.

– Вы всё-таки не очень образованная собака, Фафик. «Забивать козла» – это и значит играть в домино. Так говорят в народе.

– Понимаю, фольклор, – Пёсик вдруг стремительно лизнул руку Лизе Второй.

Ионафан последовал его примеру.

– И кто же чаще выигрывает? – поинтересовалась Лиза Вторая.

– Да по-разному. То Ионафан «козлом» остаётся, то я. Для нас, вообще-то, результат не важен. Мы и считаем-то с трудом, всё путаемся, у кого сколько очков на руках… то есть на лапах.

– Вот это оговорка! – потряс своей страсбургской тростью Шляпкин. – У собаки – и на руках! Вы, Фафик, человекоподобный пес. По-научному это называется «антропоморфный».

– Красиво звучит, – Фафик даже сконфузился. – Меня это, пожалуй, устраивает.

Поэт стоял как статуя и был готов упасть.

– Семён Семёныч, дорогой! – спохватился Кокоша Шляпкин. – Мы ведь вот по какому делу. В газете «Весёлые дедуганы» (вы мне её оставили) я прочитал о потерпевшей старушке Таракановой, которую похититель заставлял заниматься алгеброй. «Не моя ли это старинная приятельница Лиза, урождённая княжна?» – подумал я. Очаровательная Лиза, которой я преподавал в школе литературу, пока меня не выгнали из учителей за дух вольности и призрак свободы. Восхитительная Лиза, которая всегда понимала меня, хотя моложе лет на двадцать. Чудесное дитя! Сейчас она часто гуляет с тремя собачками…

– Я её, кажется, видел, – не удержался Фафик. – Замечательная старушка: рядом всегда три лохматые собачки. Как будто они её охраняют. С виду бедная, в стареньком пальто. Но три собачки придают ей весьма солидный вид.

– Она и есть, – продолжал Шляпкин. – Я отправился к возможной княжне и убедился, что моё предположение верно! В вечер гнусного преступления она, к сожалению, вышла в круглосуточную аптеку за валерьянкой, без собачек…

После нападения Лиза Тараканова не встаёт с постели. За ней ухаживает внучка Лиза Вторая (у неё другая фамилия, я забыл, какая), она любезно согласилась проводить меня, – старичок подмигнул господину К., как поэт поэту. – Еле слышным голосом Лиза Первая поведала то, что смогла запомнить во время похищения. Алгебры она и в школе-то совсем не знала…

Всё то же самое: мешок, глухой голос, скрип пера, старое кресло, запах гуталина. Но одна дополнительная деталь: Лизе Первой удалось дотронуться до одного из похитителей (если их, конечно, несколько). Шерсть, жёсткая курчавая шерсть!

– Зверь! – прорвало Семёна Семёновича. – Неужели зверь?!

– И грамотный зверь, – заметила Лиза Вторая. – Уроки учит, пером скрипит.

Тут влюблённый наконец сдвинулся с места и поцеловал руку внучке похищенной урождённой княжны.

– Семён Семёнович К., поэт и сказочник, – представился он. – А теперь, похоже, по совместительству мститель и сыщик. Может, кофе выпьем?

– А вам никогда не говорили, что вы очень напоминаете артиста Евгения Леонова, если бы он не был лысым? – ответила Лиза Вторая. – А почему К.?

– Говорили… Что же касается К… Потому что имя поэта – всегда многообещающая тайна, даже для него самого. Возможно, это «К.» означает «самое безобидное из неизвестного».

– Всё, пора, – опомнился сенбернар Ионафан. – Я пошёл к синоптическим собакам.

Глава девятая,
в которой Пёсик Фафик вспоминает о том, что он прапрапрапраправнук крыловской Моськи, поэт признаётся в симпатии к паукам, а Лиза Вторая что-то шепчет

– Лучше кофе, чем никогда, – сказал поэт, наливая Лизе Второй в чашку с золотой надписью «Семён Семёнович», и немедленно повернулся к Фафику. – Дружище, как вы полагаете, что же это за зловещий грамотный зверь? Вот вы каких животных не любите?

– Проще назвать тех, которых люблю, – Фафик чинно хлюпнул из своей чашки. – А нелюбимые останутся.

– Валяйте, называйте.

– Собаки.

За столом на несколько секунд воцарилось молчание.

– М-да… – наконец произнёс Кокоша Шляпкин. – А ещё какие-нибудь?

– Мартышки.

– Интересно. А почему?

– Потому что они похожи на собак.

Старичок куплетист слегка закашлялся, оттого что поперхнулся.

– Ну а ещё какие-нибудь, не похожие на собак? – не удержалась Лиза Вторая, вздрагивая от беззвучного смеха.

– Лягушки и ёжики. И слоны.

– А эти почему?

– Что вы заладили: почему да почему!.. Впрочем, чтобы угодить вам: лягушки и ёжики абсолютно безопасны.

– А слоны?

– Слоны тоже абсолютно безопасны, потому что у нас не водятся.

Лиза Вторая расхохоталась, как сумасшедшая, и закрыла лицо руками.

– Позвольте, а как же в басне Крылова: «По улицам слона водили…»? – не согласился Кокоша Шляпкин. – Значит, водятся.

– Тогда, наверное, мне придётся слонов разлюбить… Тем более только сейчас начинаю припоминать: в той басне речь идёт о некой собаке Моське, которая лает на слона. Так вот, эта некая Моська – моя прапрапрапрапрабабушка. Думаю, не стоит нарушать семейные традиции хорошим отношением к слонам.

– Вы, Фафик, нас путаете! – почти рассердился поэт. – То вы любите слонов, то не любите!

– Не обращайте внимания, Семён Семёныч, – Фафик отодвинул пустую чашку. – Собака лает – ветер носит.

Никто не стал возражать на столь веский довод.

Семён Семёнович налил всем ещё кофе.

– А у меня вообще нелюбимых животных нет, – признался он. – Мне они все по-своему симпатичны. Даже, например, пауки. У меня и стих есть.

И тут же, не спрашивая разрешения, поэт начал как всегда заунывно читать:

ПАУКИ. ТАЙНОЕ ПРИЗНАНИЕ

 
Мне очень симпатичны
ПАУКИ.
Мне кажется, они
Не дураки.
По крайней мере поумнее
Мух.
Но я не говорю об этом
Вслух.
 

– Браво! – вырвалось у Лизы Второй.

Пёсик Фафик, как водится, упал на колени, но промолчал.

Кокоша Шляпкин тайком смахнул скорую старческую слезу.

– Злоумышленником может быть любой зверь с жёсткой курчавой шерстью и дурными наклонностями, – без перехода продолжал Семён Семёнович. – Будем надеяться, что кошачье сообщество во главе с нашим тайным агентом Базилевсом и синоптические собаки помогут нам на него выйти.

Теперь пора приступать к ловле на живца. Именно таким способом в XVII веке, при короле Людовике XIV, шеф парижской уголовной полиции мсье Дегре обезвредил ювелира-убийцу Рене Кордильяка.

Как стемнеет, мы выпустим на улицу фальшивую старушку и устроим засаду: станем ждать, когда на неё нападут похитители. Старушки всё-таки послабее старичков – скорее всего, злодеи выберут старушку и не будут бояться подвоха.

– Гениально! – всплеснул лапами Фафик. – А кто будет фальшивой старушкой?

– Можно я? – вдруг сказала Лиза Вторая. – Мне за бабушку очень обидно.

– Ни-ко-гда! – отчеканил Семён Семёнович. – Я не могу подвергать опасности даму! – и протянул Лизе Второй шоколадную конфету «Красная Шапочка».

Пёсику Фафику вдруг совершенно явственно представился памятник Пёсику Фафику в виде «девушки с веслом» с параболической антенной на голове.

– Я буду фальшивой старушкой! – выпалил он. – Маленькой фальшивой старушкой в осенней шляпе. У меня знакомые есть в собачьем театре «Дер Хунд». Меня там нарядят и загримируют.

Все бросились обнимать и хлопать по плечу самоотверженного героя (который, кстати, ужасно испугался собственного неожиданного заявления).

Лиза Вторая поцеловала Пёсика в нос, а потом вдруг обняла за шею обомлевшего Семёна Семёновича и что-то зашептала ему на ухо.

– Прекрасно! – воскликнул Семён Семёнович. – Спешите на передачу, Лиза!

Лиза Вторая сделала книксен и выпорхнула из комнаты.

– О чём это она вам? Уж не о любви ли? – наперебой полюбопытствовали Пёсик Фафик и старичок Шляпкин.

– Прошу меня извинить, но пока это тайна следствия. Не обижайтесь, Фафик, вы меня знаете. Уж если такой болтун, как я, не разглашает, значит, действительно ещё не время разглашать.

Тут Семён Семёнович полез на шкаф, достал оттуда глиняную трубку – подарок приятеля-скульптора – и гитару «Олимпиада-80-Москва» с пятью струнами.

Трубку поэт взял в зубы, а гитару приладил к плечу, как скрипку, и забренчал нечто, напоминающее «Революцию № 9» знаменитых и неповторимых «Битлз».

– Фамилия фальшивой старушки – Белоконская, – сквозь зубы сообщил он. – Фальшивая старушка Белоконская – то есть вы, Пёсик Фафик – пойдёт сегодня в темноте по улице 9 Января в магазин «Риат-Маркет» за городской булкой к вечернему чаю… А теперь, герой невидимого фронта, он же Штирлиц наших кафе, ведите в свой собачий театр «Дер Хунд»!