Kitabı oku: «Спасти Советский Союз», sayfa 3
Глава пятая. Грузия
Внизу, петляя между зеленых холмов, шумно и весело бежала Кура, которую воспели и Пушкин, и Лермонтов. Русские люди с теплотой отзывались о Грузии. Красивые каменные дома говорили о трудолюбии и таланте местных жителей. Множество прекрасных виноградников, дававших знаменитые грузинские вина – «Мукузани», «Напареули», «Саперави», «Киндзмараули», – которые так ценил мой народ. Вдали над селением раздалась песня. Как красивы грузинские напевы! Они мягко текут по вершинам холмов, как бы приглашая в гостеприимный дом, где тебя ждут добрые хозяева, вкусный ужин и кувшин молодого вина. Но я не смогу сюда вернуться. Теперь меня нет, а ведь это была часть меня, теплая добрая и отзывчивая. С болью смотрю на селения – сколько прекрасных людей вырастила это благодатная земля, как она обогатила мою культуру, искусство! Ведь благодаря этому краю я был темпераментней, ярче и веселей.
Но зачем грустить о том, что было в прошлом? Ведь этого все равно не вернешь. Но в моей памяти всплывали широкий проспект Руставели в Тбилиси, его метро, улыбчивые лица горожан, большие платаны, которые широкими ветвями закрывали тротуары от жаркого солнца. А как здесь умели угощать! Харчо, чинара, чахохбили, сациви с ткемали, хачапури – это было просто божественное, приготовленное умелыми руками и с добрым сердцем угощение. Я вспомнил все эти вкусы и запахи, и у меня стало тепло на душе.
Вот в предгорьях главного Кавказского хребта виднеется небольшой городок Гори. Много лет назад здесь родился будущий вождь всех народов Иосиф Виссарионович Джугашвили. Все говорят, что он самый великий человек, и ему обязан тем, что стал могучим и сильным, с мощной экономикой и тяжелым военным кулаком. Но я не экономика и не армия, даже не народ, а просто край, который дал приют многим народам, начиная с самого зарождения цивилизации. Иногда я терял почти все, но возрождался и опять начинал расти, возвращая свои утраченные земли и присоединяя новые, преобразовываясь во все более могучего богатыря, с которым считаются все.
Я помню маленького Йосифа, когда он только появился на свет и громким криком приветствовал меня, просясь к своей маме на руки. Где он сейчас? Его тело лежит у Кремлевской стены, но дух должен быть где-то здесь. Ведь каждый из нас всю жизнь мечтает вернуться туда, где прошло лучшее его время – детство. Там, вдали, сияя седыми вершинами, стоят величественные пики главного Кавказского хребта. Там в лучах солнца мчится ветер, принося тучи и холодный воздух с широких русских равнин. Все это была одна земля, территория наших предков, которые завещали каждому новому поколению беречь меня и хранить единство всех, кого я взял под свое крыло и о ком думал всю свою жизнь. Но что это там, или мне мерещится? Чей-то дух, покоряя своим спокойствием, движется над облаками.
– Ты кто?
Ответом была звенящая тишина, и только ветер тихо завывая, прошептал:
– Ты, что не видишь, кто перед тобой?
Я присмотрелся.
– Неужели это он?
Дух, белый как полотно, с нимбом на голове, величественно парил над Гори. Где-то здесь похоронена его мать. Она умерла в одиночестве, вдалеке от сына. Я был в последние минуты ее жизни рядом с ней. Старушка смотрела на потолок, мысленно обращаясь к Богу: «Прошу тебя, Всевышний! Дай мне увидеть моего сыночка. Последний раз посмотреть на него, убедиться, что у него все хорошо, что он жив и здоров». Но потом, проглотив слюну, сухими губами шептала: «Но кто, кто он, мой сынок? Разве я достойна его?» – Она закрыла глаза, вспоминая, как в первый раз взяла его на руки после рождения – сынок, мой сынок! Женщина прижала его к груди, этот маленький теплый комочек согревал ей душу, в руках было сокровище, которое она оградило от всех невзгод и трудностей. Материнское сердце на смертном одре ждало своего сыночка. Она опять обратилась к Богу: «Пожалуйста, дай мне умереть спокойно». Но Бог был не властен над ее сыном, который сам был Богом над всей моей землей. Старушка умирала в тяжелых душевных муках. Не проводило в последний путь ее сокровище, родной сынок. Он не пожал ее руки, которыми она кормила малыша в детстве, стирала и оберегала. Не сказал последнее спасибо женщине, которая дала ему жизнь. Женщина из-за всех сил напряглась, немного привстала, чтобы посмотреть, не пришел ли ее сынок, но силы покинули ее. Он не придет! И со страшной болью бедная мать в последний раз посмотрела на этот белый свет. Глаза умоляюще глядели вверх в надежде, что все-таки в последний момент он прибежит к ней и с болью закричит: Мама, мама, не уходи! Я тебя люблю! Прости! Прости! Но рядом не было никого.
Я ужаснулся такому равнодушию. Снова прошумел ветер на ухо:
– Куда ты идешь, ты, что не видишь, кто перед тобой?
Я поднял глаза – рядом проплывал дух Сталина.
– Здравствуй, Коба!
Дух посмотрел на меня. Глаза у него были колючие.
– Ты не узнаешь меня?
Сталин еще раз окинул меня презренным взглядом, в глазах было полное равнодушие. Вот оно, истинное лицо вождя. Я помнил его живым. Какой харизмой обладал Сталин! Немного смущенная улыбка, чуть прищуренный взгляд, мягкие черты лица, шершавое лицо, оставшееся от перенесенной оспы, и умные, пытливые глаза. Их мало кто забывал. Они глубоко проникали в душу, завораживая своей непонятной энергией. Но все это была лишь маска.
– Коба, скажи, ты мог меня спасти?
Сталин равнодушно смотрел на меня. Его холодные глаза не выражали ничего. Дух вождя поплыл дальше, он был поглощен собой, ему было не до меня. Я проводил его печальным взглядом. Это был не тот человек, которого видел раньше. Но это только дух, его глубокое внутреннее содержание человека, которое мало кто может увидеть в реальной жизни.
Я отправился дальше, прощаясь с доброй и прекрасной Грузией, пожелав ей процветания, но в душе страшно страдая, что теперь ее нет со мной. Как и меня самого.
Глава шестая. Возвращение в Петербург
Мой путь лежал на север в прекрасный город на Неве. Ленинград был колыбелью трех русских революций. Как их оценивать, я не могу сказать. Они были проявлением воли народа, который не желал жить по-старому, но правители не обращали внимания на его чаяния. Их ответом было высокомерие и надменность. За все это они потом дорого заплатили. Гнев всегда порождает жестокость и насилие, убивая все лучшее, что есть в людях. Девятого января пятого года рабочие пришли к Николаю Второму молить, чтобы он утихомирил своих «бояр», которые угнетали простых людей, и просили защиты у царя. Но он не принял их, а выслал войска, залив кровью мостовые града Петра. Говорят, Николай был добрый человек, но почему же тогда он отдал команду стрелять в народ?
Наконец я увидел знакомые очертания города – высокий шпиль Петропавловской крепости, сияющий золотом в лучах солнца, бурная вода Невы, Зимний дворец, Адмиралтейство, памятник Петру. Здесь, в столице Российской империи, можно встретить много известных людей, но о чем я буду с ними говорить? О своей боли? Так ведь у всех ее хватает. Сколько духов проплывает в облаках над Невой! Гордость России, самые талантливые и одаренные. Они проходят мимо меня, не обращая внимания.
Но вот идет большая семья, знакомые лица – это же Николай Второй, последний царь Российской империи. Его долгое время изображали кровавым, жестоким тираном. Но почему у него такая теплая улыбка, благородное лицо и чистые глаза? Я приблизился к императору.
– Вы Николай Второй?
– Да, сударь. Знакомьтесь! Это моя супруга и дети.
– А Вы кто?
Я растерялся.
– Я та страна, которую создавали многие поколения, и которая досталась Вам по наследству. Но при Вас начался хаос. Почему Вы не остановили его и позволили так поступить со мной?
Император вдохнул, притянул к себе поближе жену.
– Я очень люблю страну, и готов положить на ее алтарь жизнь, но я не был готов ей править. Я слишком мягок и часто доверял своим министрам, нужно было проводить реформы, но я их не начинал, а только шел на уступки. Уступки это слабость, которую не прощаются ни оппоненты, ни союзники. Уступки не приносят народу пользу, а только раздражают его. Мне нужна была железная воля, но ее не хватало. Я был счастлив в браке, прекрасная семья, что еще нужно нормальному человеку? Она для меня дороже всего, и я жил только ради нее
– Но почему Вы не подобрали сильного премьер-министра?
Николай еще крепче прижал супругу к себе.
– Я боялся выглядеть слабым на фоне сильного премьера и слушал рекомендации жены. Она самый близкий для меня человек. Ее советы для меня были самыми важными.
– Но у вас был Столыпин!
– Да, толковый был человек, с железным характером. Однако его реформы многим моим приближенным не нравились, к тому же все говорили только о Столыпине и его реформах. А я тогда кто? Почему у него все получалось, а у меня нет?
«Да, – подумал я. – Действительно Николай был порядочным человеком, прекрасным семьянином, добрым, отзывчивым отцом».
– Ты был мягок и чуток к своей семье, но оказался глух к чаяниям своих подданных, которые верили в тебя, надеясь на твое понимание и справедливость.
Николай Второй промолчал, ему нечего было ответить мне. И он отправился дальше прогуливаться над Невой, бережно держа под руку жену и глядя с нежностью на детей. Какой прекрасный человек. И как повезло Александре. Я вспомнил, где закончила свой путь эта добрая и дружная семья, и мне опять стало грустно. Тоска заливала и так уже измученную душу.
Я плыл над самым красивым городом. Я видел, как его закладывали среди болот – сырость, грязь, множество комаров. Сколько людей было согнано, чтобы построить его! Сам Петр приезжал сюда, часто по колено в грязи шагал по будущим проспектам, раздавая указания. Я видел, как он умирал, горюя лишь о том, что не успел закончить реформы. Петр не жалел людей. Все, чего он добивался, стоило огромных человеческих жертв и обнищания народа. Правителя реформатора ненавидели и проклинали. Но стоит ли его винить потомкам? Ведь все, что создавал Петр, было сделано для будущих поколений. И, гуляя по Петербургу, невольно хочется поблагодарить жестокого царя за эту жемчужину, которая украшала меня.
Вот дружною компанией идут декабристы. Они хотели дать народу свободу. Их замыслы были чисты и благородны. Декабристы были образованными людьми, они чутко ощущали несправедливость, их совесть была неспокойно, когда кругом творилась беззаконие и жестокость. Я помню их тайные встречи и беседы о судьбах народа и обо мне. Какие одаренные были люди! Как жаль, что их судьба сложилась так трагично. Удивлялся одному, почему народ не поддержал тех, кто хотел принести ему свободу. Мне было тогда этого не понять, но сейчас осознаю. Свобода – это огромная ответственность и за себя и других. И свобода – это достояние сильных людей. Я помню многих царей. Они укрепляли меня, делали государство сильным и могучим, но они рассчитывали только на свой ум, талант и чутье. Я видел все это и ценил. Но правители не опирались на народ, не могли понять главного, что миллионы людей все равно значат гораздо больше, чем самые умные и одаренные министры, губернаторы и градоначальники.
Не опираясь на народ, они не смогли создать мощный фундамент власти, и все это вылилось в революцию. Опять в Петрограде стало неспокойно, многотысячные митинги и демонстрации в феврале семнадцатого года. С какими глазами выходили жители города на протест, сколько было революционной романтики в их душах! Все хотели перемен, народ требовал одного – чтобы его слышали. Что было потом, я прекрасно помню. Надежды на светлое будущее, желание перевернуть мир обернулось страшной трагедией. Помню, как стали рвать меня на куски, как лилась кровь, черная чума жестокости охватила людей, которые, не щадя, уничтожали друг друга с такой жестокостью, что весь мир содрогнулся. Все века унижений, подавления и оскорблений вдруг вылились в страшный бунт. Агрессия рвалась из еще покорных вчера людей сжигающим пламенем ненависти, которая искала все новых и новых жертв, для успокоения своего гнева, и мчалась дальше в своей ненасытной кровожадности.
Меня рвали на куски, было очень больно, но еще хуже страшно видеть, как гибнут люди только из-за того, что они не были свободны, что агрессия отняла чувство собственного достоинства, сострадания и милосердия. Вся земля была залита кровью и слезами. Что осталось от меня тогда – небольшой кусочек между Петроградом и Москвой. В диких предсмертных муках понимал, что все, меня больше не будет. Зло уничтожало все, оно пожирало и пожирало людей. Чужестранцы воспользовались этой злобой и рвали страну на куски, стремясь навсегда уничтожить меня. Я знал, что будущего больше нет. И, закрыв глаза, вскидывал вверх руки, моля у Всевышнего прощения за все.
Но было бесполезно, я упал на землю, впитывая ее запахи, тепло и нежность. Как тяжело прощаться с тем, что тебе дороже всего! Я с диким ужасом ждал конца. Со всех сторон ко мне тянулись кровавые хищные лапы, которые своими когтями рвали меня, и казалось, еще один рывок – и стая алчных жестоких хищников добьет меня. Никто не верил, что я выживу. Это были очень страшные моменты в моей жизни.
Я плыл над закованной в гранит Невой, в отражении которой красовались дома в стиле барокко с тонкой итальянской изысканностью, творения великих мастеров, которых российские императоры приглашали в Санкт-Петербург. Вот Невский проспект, где некогда шли парадным строем солдаты Семеновского полка во главе с духовым оркестром. И в ярких солнечных лучах золотом блестели тубы, тромбоны и трубы. Дальше шли солдаты в белых кителях с золотыми эполетами, четко чеканя шаг по брусчатой мостовой. Горожане в красивых одеждах радостно приветствовали парад.
Глава седьмая. Революция
А вот и Смольный дворец. Я вспомнил октябрь семнадцатого года. Сколько событий случилось именно здесь. Много вооруженных людей в солдатских шинелях, рабочие с ружьями, матросы в бескозырках, строем отправляются в разные районы города, на груди у каждого красные банты. Лица серьезные и сосредоточенные. Я внутренне ощутил важность момента. Вспомнил это время. В Петрограде была осень, холодный дождь бил в лицо, в воздухе чувствовалось напряжение, боевые отряды занимали стратегические позиции на мостах, на телеграфе, на почте, вокзалах. Много рабочих, солдат и матросов готовились к главной задаче – штурму Зимнего дворца. Город постепенно переходит в руки революционных отрядов. Только теперь вижу, что все нити управления восстанием идут из Смольного. Но кто так умело руководит этим масштабным событием, которое прозвучит ошеломляющим набатом над всем миром? Тогда мне нужно зайти в этот штаб. Солдаты с винтовками наперевес строго охраняют вход. Наверное, мне не удаться пройти. Вид у них был строгий, и я отступил назад.
Стой, а чего боюсь? Ведь я могу проходить, куда захочу. Решительным шагом ворвался в Смольный, солдаты с почтением, отдав честь, пропустили меня. Пока шел по длинным коридорам, насчитал много дверей, куда вбегали то одни люди, то другие, потом быстро выходили и бегом неслись к выходу, держа в руках какие-то бумаги. Я двинулся дальше и повернул за угол. Здесь практически никого не было. Там, в тиши, была только одна дверь. Интересно, а что здесь? На двери табличка – «Учительская». Мне стало интересно, и незаметно подкрался к ней. Огляделся. Вокруг никого. Бесшумно приоткрыл ее.
В комнате сидел в одиночестве интеллигентный человек лет пятидесяти. Он примостился на стуле и что-то писал в блокноте на колене. Незнакомец был поглощен своим делом и не обратил на меня никакого внимания. Что-то до боли знакомое промелькнуло в моем сознании. Кто же это? Большая голова, аккуратная бородка, чуть раскосые глаза говорили, что кто-то из его предков был из восточных земель.
Человек так усердно работал, что я не стал его отвлекать и, прикрыв дверь, пошел обратно. Везде много людей, они суетились, куда-то торопились, практически никто ни с кем не разговаривал, видно, что они все очень заняты, и по выражению лиц я понял, что выполняют очень важную и ответственную работу. Вот еще одна дверь, в нее постоянно кто-то входит и выходит. Остановился. Мне стало любопытно. Я увидел, как мужчина в кожаной куртке решительно открыл дверь и хотел войти в кабинет, стремительно бросился за ним.
В большом зале все гудело, за несколькими столами сидели люди в штатском и что-то писали, рядом толпились мужчины, им давали какие-то указания, получив бумагу, прятали во внутренний карман и быстрым шагом шли к выходу. Столы стояли вдоль стен, сторонники большевиков терпеливо ждали своей очереди. Я протиснулся сквозь плотную толпу. У одного из столов заметил еще одну дверь. Туда тоже входили люди, но их было не так много, почти все были в черных кожаных тужурках. В них чувствовалась какая-то неведомая сила, и чутьем понял, что это и есть руководители сегодняшних событий. Но кто же там, за дверью? Чутье подсказывало, что все нити восстания ведут именно сюда. Я встал у стенки, на меня никто не обращал внимания. Улучив момент, незаметно юркнул в тайную комнату. Мой визит не заметили, все были поглощены своим делом, им явно было не до меня.
Я тихо прошел в угол и, не привлекая к себе внимания, сел на стул, который стоял в плохо освещаемой части комнаты. За большим письменным столом сидел сухощавый человек, почему-то я принял его за профессора университета – умные глаза, очки, высокий лоб, острый нос, усы, чувственные губы, бородка клинышком, брови, вздернутые кверху, и большая черная шевелюра. Он быстро что-то читал, делал пометки. Обратил внимание, что на столе лежит карта Петрограда. Человек в очках делал пометки, потом что-то писал на бумаге, рядом стояли два его помощника и внимательно слушали, что говорил им руководитель. Мне стал очень интересен этот профессор.
Помощник брал бумагу и выходил в соседнюю комнату. Через несколько минут возвращался, а другой сотрудник в это время шел передавать распоряжение руководителя уже своим подчиненным. В комнату вошел колоритный матрос, и мой профессор, обращаясь к нему, встал:
– Товарищ Дыбенко, отправляйтесь на флот, через два часа к Зимнему дворцу должен подойти крейсер «Аврора», ровно в девять сорок произведите залп из корабельного оружия. Но только смотрите, выстрел должен быть холостым, чтобы ничего не разрушить. Товарищ Дыбенко, я знаю, вы надежный человек, и рассчитываю на Вас.
Дыбенко отдал честь.
– Не волнуйтесь, матросы не подведут!
Человек в очках пожал ему руку.
– Удачи Вам, товарищ Дыбенко.
Дверь закрылась, прошло несколько минут. В кабинет вошел тонколицый, длинноволосый человек, больше похожий на математика или шахматиста, по выправке было понятно, что это офицер.
– Добрый день, товарищ Антонов. – Человек в очках встал и тепло пожал ему руку. – Владимир, тебе предстоит очень важная задача. Возьми революционных солдат и матросов. Ровно в девять сорок раздаться выстрел «Авроры». Это будет сигнал к началу штурма. Тебе нужно взять Зимний дворец, после чего арестовать временное правительство.
Антонов-Овсеенко встал.
– Я все понял. Отправляюсь к резиденции правительства.
Мой профессор поднялся со стула, пожал руку офицеру.
– Товарищ Антонов, сегодня важная дата. День, когда наступит новая эпоха. Мы изменим историю, от тебя зависит, каким будет мир завтра. Все трудящиеся планеты смотрят с надеждой, и на тебе лежит огромная ответственность за их будущее.
Они пожали друг другу руки, и математик исчез за дверью. Некоторое время спустя вошел крепкий мужчина. Подошел к столу.
– Добрый вечер, Что делать мне?
– А, товарищ Крыленко! Возьми своих людей и отправляйся к Московскому вокзалу. – Профессор достал часы из внутреннего кармана жилетки. – Сейчас восемь часов, через час и сорок минут начнем. Штурмом руководит товарищ Антонов, ты обеспечь поддержку и, главное, оставь отряды в резерве на случай, если что-то пойдет не так. Николай Васильевич, ты делаешь историю. Это будет не просто революция – это перевернет весь мир! Все в наших руках. Я надеюсь на тебя. Помни, весь мир смотрит на Россию, с надеждой на будущее!
Люди входили и выходили из кабинета профессора. Я решил, что долго задерживаться, здесь не стоит. Выйдя в коридор, по всеобщей суете заметил, что волнение нарастает. К зданию стали подъезжать делегаты второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. Посмотрел на часы – было ровно девять. Люди все прибывали и прибывали в Смольный.
Я пристроился к небольшой группе, прибывшей из Москвы. Мы прошли в большой актовый зал. Вдоль стен стояли большие белые колонны, с потолка свисали огромные хрустальные люстры. Тихо занял место в углу рядом со сценой и прекрасно видел, что происходит за кулисами. Делегаты все шли и шли. Весь зал был забит до отказа. Вдруг где-то вдали глухим эхом раздался выстрел. Время шло долго, держа всех в напряжении. На часах пробило два часа ночи. Толпа начала волноваться. Кто-то крикнул: «Троцкий!» И все стали скандировать: «Троцкий! Троцкий!» За кулисами увидел какое-то движение. Интересно, что там происходит? Слегка приподнял штору и к своему удивлению заметил знакомого профессора и того человека с раскосыми глазами. Они о чем-то живо спорили:
– Владимир Ильич, Вам надо выступать!
Но человек с восточным разрезом глаз отказывался:
– Нет, батенька, выступайте Вы. Вы организовали все это событие и вот и докладывайте делегатам съезда.
– Но Владимир Ильич! Вы руководитель партии. Давайте! Люди ждут Вас.
– О, нет, увольте, я не готов к выступлению.
Гул в зале нарастал, и профессор решительно вышел на сцену. Толпа опять начала скандировать: «Троцкий! Троцкий!». Профессор поднял руку.
– Товарищи! Разрешите открыть второй Всероссийский съезд рабочих и солдатских депутатов!
Все зааплодировали и закричали «ура!». Профессор громким голосом запел «Интернационал». Все встали, и над залом полилось мощное:
Вставай проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов,
Кипит наш разум возмущенный,
И смертный бой вести готов.
Я слушал песню, и в моей душе все переворачивалось. Вспомнились долгие годы унижения народа, беды и чаяния, обиды и боль за свою несчастную долю. Песня звала к бою, к тому, чтобы покончить со всей несправедливость сразу. Она звала вперед, к трудностям, к огромным испытаниям – и в то же время в светлое будущее, где люди будут полноценными хозяевами своей жизни.
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
Никто не даст нам избавленья:
Ни бог, ни царь и не герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело,
Пока железо горячо!
Какие трогательные слова! Я смотрел на людей, у многих стояли на глазах слезы – вот мы и дожили до светлого момента, когда к нашему мнению стали прислушиваться, теперь мы будем хозяевами, начнем сами определять свое будущее.
Это есть наш последний
И решительный бой .
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Депутаты крепко сжимали винтовки, они готовы были хоть сейчас идти и воевать с теми, кто будет выступать против их власти.
Профессор закончил песню, в зале стояла гробовая тишина.
– Товарищи, слово предоставляется председателю Всероссийской социал-демократической партии большевиков товарищу Ленину!
В зале раздались рукоплескания, но не его хотели сейчас слушать делегаты съезда. В этом зале героем был другой человек, но он стоял в стороне, открывая путь на сцену главному идеологу коммунистических идей. Ленин неуверенно вышел вперед. Профессор шепнул ему на ухо несколько слов. Зал шумел. Владимир Ильич поднял руку.
– Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась! Ура, товарищи!
Что стало твориться в зале, описать невозможно. Все кричали «ура!». Делегаты начали радостно обнимать друг друга, кидать вверх шапки. Мощная энергия вырывалась из каждой души, объединялась со всеми, и лавина радости рвалась по всему залу, казалось, стены Института благородных девиц не выдержат такой нагрузки. «Ура! Ура! Ура!»
Зал ревел. Впервые эти люди почувствовали себя свободными гражданами новой страны. Над всем Смольным дворцом витал дух свободы. Это было незабываемое чувство, что-то новое пробудилось в людях, в глазах стояла решимость довести начатое до конца. Они не думали о прошлом и будущем, они жили настоящим, этим счастливым моментом свободы, и я понял, что назад, в прошлое возврата не будет. Вкусив сладость свободы, человек больше никогда не променяет ее ни на какие обещания и уговоры, его не остановят. Никакие угрозы, и даже смерть не способна задушить это неповторимое состояние души, которая больше не хочет идти в сырую клетку неволи.
Ленин стоял на сцене и смотрел, как бушует людское море. Делегаты заполнили весь зал, стояли в проходах, на подоконниках. Но люди все прибывали и прибывали, многие спешили в Смольный из Зимнего дворца, прямо с поля боя. Наконец руководитель партии опять поднял руку.
– Какое значение имеет эта рабочая и крестьянская революция? Прежде всего, значение этого переворота состоит в том, что у нас будет советское правительство, наш собственный орган власти, без какого бы то ни было участия буржуазии. Угнетенные массы сами создают власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат, и создан новый аппарат управления в лице советских организаций. Отныне наступает новая полоса в истории России. Третья русская революция должна в конечном итоге привести к победе социализма. Одной из наших очередных задач является немедленное окончание войны. Но чтобы окончить эту войну, тесно связанную с нынешним капиталистическим строем, необходимо побороть сам капитал. В этом деле нам поможет всемирное рабочее движение, которое стремительно начинает развиваться в Италии, Англии и Германии. Справедливый немедленный мир, предложенный нами международной демократии, повсюду найдет горячий отклик в международных пролетарских массах. Чтобы укрепить доверие пролетариата, необходимо немедленно опубликовать все тайные договоры. Внутри России громадная часть крестьянства сказала: довольно игры с капиталистами, мы пойдем с рабочими. Мы приобретаем доверие крестьян одним декретом, который уничтожит помещичью собственность. Крестьяне поймут, что только в союзе с рабочими спасение крестьянства. Мы учредим подлинный рабочий контроль над производством. Теперь мы научились работать дружно. Об этом свидетельствует только что произошедшая революция. У нас имеется сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции.
Ленин еще говорил о революции, и все понимали важность исторического события, которое изменит ход всей мировой цивилизации. Я слышал, как делегаты съезда единодушно приняли декрет о мире, как дружно поддержали главные лозунги революции: земля – крестьянам, заводы и фабрики – рабочим.
Еще долго обсуждали насущные темы, но я очень устал, у меня заболела голова, и решил прогуляться по городу. На улице шел холодный осенний дождь, работали магазины, горожане спешили по своим делам, и не было никакого ощущения, что ночью свершилась революция, которая потрясла весь мир. Большинство петроградцев отнеслись к революции равнодушно. Каждый жил своей жизнью, и ему было не до меня. Но революция всегда взращивает своих героев, и они шли вперед, меняя все на своем пути. Их не так много, но они шагали вместе, плечо к плечу, смотрели в одну сторону, жили одной идеей и были готовы на все ради построения светлого будущего. Свободные люди шли по улицам города, направляясь во все уголки моей огромной земли. Четкий шаг, горящие глаза, твердость и решительность говорили об одном – революционеры воплотят задуманное и добьются своего. Народ равнодушно смотрел на героев революции, перешептываясь между собой: «Ну, посмотрим, что у вас получится?».
Как это давно было? Как сложились судьбы тех, кто задумывал революцию и совершал ее? Сейчас я просто дух, и меня нет, а воспоминания о тех событиях навеял мне Смольный дворец, над которым парю в воздухе. Что было у меня на душе в те революционные дни? Надежда, радость, но какие-то тяжелые мысли беспокоили меня и тогда. Темные тучи ходили над городом в ожидании страшных событий. Петроград, Петроград! Как давно все это происходило – и одновременно недавно, казалось только вчера. Но время шло, революция породила Гражданскую войну, которая разорвала страну надвое, – насилие, кровь, террор и почти полная моя гибель. Я с содроганием вспоминаю то время.
