Kitabı oku: «Дурная», sayfa 2

Глава 3

Даная

Девиз дня – лучшая защита нападение. Луна в первом доме. Меркурий ретрограден. Не стоит связываться с неуравновешенными незнакомцами. Новые встречи могут стать фатальными, или судьбоносными, в зависимости от положения небесного тела.

«Прежде чем что – то сделать, сто раз подумай» – говорила мне бабушка. Я кивала в ответ, вроде бы соглашаясь, но продолжала танцевать на граблях странный танец, названия которому нет. И снова и снова, ступала в одну и ту же реку, понимая, что наверняка утону. И сегодня… Ведь пройди я мимо мальчишки, сейчас сидела бы в своей съемной квартирке, пила бы какао с зефирками, разбавляя шоколадный напиток слезами злости и расстройства из-за того, что меня снова отфутболили, не дав даже шанса на мечту. Ну да, жалеть себя было бы конечно более спокойно и уж однозначно более безопасно, чем стоять напротив разъяренного полуголого мужика похожего на Апполона Бельведерского в трусах расписанных Багсом Баннии Даффи Даком. Чувствовать себя абсолютной дурой совсем не весело. И почему он кажется мне знакомым? Где я могла видеть этого самодовольного павиана, глядящего на меня, как на блоху на элитной псинке?

– А мальчишка сбег, – оскалился чертов мерзавец, сделав шаг в мою сторону. Я поняла, что он оттесняет меня к стене, только когда уперлась спиной в абсолютно гладкую штукатурку. – Ну что же ты, зайка? Непорядок это, детеныш есть, а мы с тобой еще ни разу не… Того-этого, – насмешливо прошептал коварный наглец, так близко подошедший ко мне, что я смогла чувствовать жар исходящий от его тела и запах элитного алкоголя, смешанный с мускусным ароматом дорогого парфюма, дразнящий ноздри до зуда.

– Пусти, – прохрипела я.

– А то что? – хмыкнул этот подонок, оскалив идеальные зубы. – Кричать будешь? Или полицию вызовем. Им наверняка понравится мой рассказ о дурочке и малолетнем бандите, шантажирующих милого парня, меня, то есть. Ну же. Расслабься, если у нас есть ребенок, значит…

– Да это не мой мальчик, – собравшись с последними силами зашипела я в самодовольную ухмыляющуюся физиономию моего мучителя. – Я его встретила то час назад. Да послушайте же.

– Опа, еще интереснее, – мужское тело впечатало меня в стену, сильные пальцы ухватили за подбородок и я наконец рассмотрела глаза Лешкиного отца. Глаза разъяренного волка, похожие на две черные дыры, способные поглотить не только мелкую дурную идиотку, но и целые вселенные. – Быстро вы в шайки сбиваетесь, маленькая сучка. И кто придумал восхитительный план меня подоить? Ты или сопляк? Нет, мне просто для понимания, кого наказать первым. Пока ты лидируешь, – ворвался в мой мозг хриплый шепот. Я взвизгнула, когда чужие зубы впились в мочку моего уха и повинуясь инстинкту самосохранения резко выкинула вперед согнутое колено. Зверь взвыл и волчком завертелся на месте, удар достиг цели. Нога загудела, врезавшись в чужую плоть. Я, почувствовав наконец, свободу, метнулась к спасительным ступеням.

– Стой, сука, – прорычал мне в спину подонок, я удовлетворенно отметила в его голосе нотки боли и растерянности.

– Сам такой, – вредно рявкнула в ответ и даже обернулась к ошалевшему мужику и показала ему язык. Бежать за мной он точно сейчас не сможет, у меня удар поставлен. Черт… Черт, черт, черт, это же… Я его узнала, хотя раньше видела только на обложках модных журналов, и там мерзавец был одет как денди лондонский. Макар Боярцев, под руководством которого работать было моей огненной мечтой. В прессе же писали что он меценат, что детям помогает больным, порядочный и вообще если не ангел, то почти, вот-вот обзаведется нимбом. И я очень хотела работать под началом такого восхитительного парня, потому что верила в человеческую доброту и благородство. Орущий сейчас на меня монстр в трусах совсем не был похож на милягу парня. Скорее на плюющегося огнем дракона, способного испепелить все вокруг, в радиусе сотен километров.

– Теперь понятно, почему у вас в бутиках работают такие горгоны. Какие сами, такие и сани. Почему – то теперь я не удивлена, что вы бросили мать Лешки. Вы скот и монстр, – проорала я, резко остановившись на последней ступеньке лестничного пролета. Очень трудно мне было сдержаться. Очень – очень гадко разочаровываться в человеке, которого столько времени считала эталоном. – Это не мое дело, конечно. И мне бы бежать сейчас, роняя дешевые туфли. Но, этим мы и различаемся. Я так не могу, не могу бросить того, кто нуждается в помощи. Не умею. Не знаю, может вам неинтересно, но… Мама мальчика умерла. А перед смертью дала ему этот адрес. Его зовут Леша. Лешка Сопотов. И я правда познакомилась с ним несколько часов назад. Помогла ему. Все думала, почему он так быстро доверился незнакомой тетке. А ему просто не кому больше… И вы… Вы…

Боярцев застыл, превратился в статую и в его глазах промелькнуло что – то такое, от чего по моему телу толпой пронеслась волна ледяных мурашек.

– Что? Что ты сказала? – сейчас он больше не был похож на зверя. И хрип теперь был не просто болезненным, а нестерпимо раздирающим пространство. – Что ты сказала, дрянь?

– Я сказала, что ребенок несчастен… Ваш ребенок. Не врут люди на смертном одре, – господи, ну почему я такая дура. Надо бежать, не лезть в чужие жизни. Нужно просто свою жизнь устраивать, а не помогать всем встречным поперечным, и не умирать от страха за чужого мне ребенка.

– Ты сказала, что его зовут…

– Алексей Сопотов, – вздохнула я и медленно побрела вниз, больше не оглядываясь на Макара Боярцева – мецената и милягу парня, бросившего своего сына, издевающегося над дурными женщинами и абсолютного придурка и подонка.

Макар Боярцев

Я так и не смог уснуть в эту ночь. Кровать, сделанная итальянскими рукодельниками краснодеревщиками, казалась мне ритуальным жертвенным алтарем. Едва я закрывал глаза, приходила она – женщина, сделавшая меня тем, что я есть. Женщина – предавшая меня, превратившая в скота и отморозка. Лежал и чувствовал звенящую пустоту, где – то в центре груди. Мне больше некого ненавидеть, это стало болезненным откровением.

Утро встретило меня серым маревом, заползшим в дизайнерскую квартиру через витражное окно, жуткой головной болью и отвращением ко всему миру. Я чувствовал себя мальчиком, у которого вселенная отняла любимую игрушку. Злился на весь свет, а особенно на чертову нищую бабу, притащившую вчера в мой дом проблему. Мелкую, ушастую проблему. Еще и строила из себя добродетель, тоже мне, мать Тереза сельского пошиба. Овца курчавая, мать ее за ногу.

– Да пошли они все к черту и щенок чужой и баба эта дурная курносая, – пробурчал я под нос, нажимая кнопку на кофемашине. – К бесам пусть провалятся, в тартарары. Это не мой ребенок. Просто выкинуть из головы, загрузить себя работой по самую маковку, и пусть все идет, как шло. Как шло, так и ехало, мать их растак.

Аппарат противно запищал, оповещая о готовности напитка. Я ухватился за чашку, как за соломинку. Ту что должна была бы меня вытащить из задницы, в которую я сам собрался зачем-то лезть.

Сделал глоток огненного кофе, ожидая облегчения. Куда там. Стало только хуже, к головной боли добавилась едкая изжога.

А ведь у пацана мочка уха справа была приросшая. Взгляд вчера зацепился сразу. Как у меня, и отца моего, и у деда была такая же мутация. Мать ругалась, когда я исправил дефект. Это первое, что я сделал, когда у меня появились деньги. До этого всегда носил стрижку, прикрывающую мое уродство. Нет, мало ли совпадений в этом безумном мире. Даже двойники есть у людей, а тут просто уродливое ухо. Не доказательство.

«Ты сам то в это веришь?» – прозвучал в моем воспаленном мозгу ехидный внутренний голос.

Через час я припарковал машину возле обшарпанной многоэтажки, удивляясь убогости окружающего пейзажа. Моя коллекционная машина смотрелась тут, как бриллиант в навозной куче. Серость и убогость, раньше не казались настолько угнетающими. Да уж, ничего не меняется. Словно законсервировалось время в этом месте, замерло, превратилось в залитую янтарем окаменелость. Я почувствовал себя жуком, влипшим в желтую субстанцию, из которой наверное нет выхода, как ни старайся. Все равно вернулся сюда, хотя клялся себе, что никогда этого не произойдет.

Домофон на подъездной двери присутствовал только для антуража. Панель с кнопками, вырванная кем-то ради развлечения с мясом, выглядела гротескно, но все же напоминала о былом величии подъезда, где жил аж целый начальник РОВД, теперь уже бывший. Я зашел в темную парадную беспрепятственно. А ведь этот дом раньше считался чем – то вроде местного «Поля чудес». Прибежищем местного бомонда. Простым смертным, таким как я, вход сюда был заказан. Я ухмыльнулся и пошел вверх по ступеням, на которых знал каждую выбоину. Черт, сбежать что ли? Трусливо развернуться и смазать пятки дорогих лоферов.

Я даже не успел нажать на кнопку звонка. Знакомая дверь распахнулась и меня обдало запахом безысходности, старого алкоголя и чего – то сладкого, давно забытого. От былой роскоши не осталось и следа. Запустение и серая безнадега, повисли на стенах клочьями выцветшей шелкографии.

– Чего надо? – мальчишка уставился на меня исподлобья, словно волчонок. – Приперся зачем?

– Не знаю, – честно ответил я, рассматривая пацана. Похож. Безумно похож на Ларку. Даже уголки губ дергаются, как у нее, когда она сердится. Сердилась… – С ухом чего?

– Дед, – односложно ответил ребенок, ухо которого даже в полумраке светилось всеми оттенками фиолетового колера. – Он вчера очухался раньше, чем обычно. Зря ты пришел. Не твой я. Сам же сказал. Правильно дед говорит, не жили богато, не хрен начинать.

– Собирайся, и бога ради, следи за языком. В твоем возрасте так выражаться моветон. Еще раз ругнешься, рот с мылом тебе вымою. Понял? – приказал я, чувствуя, что задыхаюсь. В голове словно кузнечный молот поселился. Нужно просто раз и навсегда рассеять сомнения. Просто доказать, что это лопоухое существо не имеет ко мне ни малейшего отношения и продолжить жить дальше, лелея свою ненависть к матери этого мелкого ублюдка.

– Хренотон. Куда это собираться? Я тебя знать не знаю. Может ты педофил, – приподнял бровку пацан. И вообще, кто ты мне такой, чтобы воспитывать? Воспитатель, блин.

– То-то ты вчера приперся ко мне домой, – хохотнул я, не зная, как себя вести с этим поросенком. – Поедем в клинику. Сделаем один анализ. И если…

– Кровь сдавать? Да пошел ты, – побледнело недоразумение, и я заметил россыпь веснушек на курносом носу, похожих на капли ржавчины.

– Ты боишься кровь сдавать? Ну ты и лошара.

– Я ничего не боюсь, – запыхтел Лешка, кажется. Так ведь его зовут? – Просто не хочу ничего никому доказывать. Не веришь – скатертью дорожка. Катись колбаской. Мне ты тоже не нужен. Тоже мне, махараджа, блин.

– Махараджа? Почему махараджа то?

– Потому что погань на палке, – вредно фыркнул ушастый. – Я в мультике по телеку видел. Комп то мой дед… Не важно. Телека тоже наверняка скоро не станет. Так вот, тот махараджа козлом был, как и ты.

– Аргумент. Слушай, я ведь уйду.

– Ну и вали, не больно то тебя тут ждали. Дед если тебя увидит, не жить тебе. Он вчера сказал, что ноги тебе выдерет и спички вместо них вставит и скажет что так и было. Бойся, так что.

– Прям в штаны наложил от страха и трясус. А кровь сейчас сдавать не нужно. Для установления родства достаточно слюны, – ну зачем я топлю себя? Не нужен, значит не нужен. Прекрасно. Мне то тем более головная боль ни к чему. Лишние хлопоты. Нужно валить, пока не объявился дедуля. Только терок с ним мне не хватало.

– О, это, пожалуйста. Я тебе в рожу плюну, хоть обанализируйся. Ненавижу тебя, гад, так что поднакопил слюны, – рассмеялось мелкое исчадье. Захотелось ухватить его за второе ухо и навести симметрию.

– Ах ты… – зарычал я и рванул на чертенка, ослепнув от ярости. Но пацан оказался ловчее мартышки. Громко топая по немытому полу кроссовками он метнулся во тьму, воняющую преисподней и безнадегой. Я даже среагировать не успел, когда путь мне преградила сгорбленная, но все еще крепкая мужская фигура.

Сердце по привычке екнуло. Ненависть к этому человеку всколыхнулась в мозгу, застив глаза алой пеленой. Мальчишка испуганно ойкнул, и отчего – то его страх меня подстегнул, оживил что ли. Жалость, хреновое чувство, способное лишить разума и заставить совершать ненужные глупости. А вот именно сейчас я жалел нахального пацана. И эта дурацкая милосердная болячка вытеснила даже мой личный страх перед Ларкиным отцом. Все таки гадом и подонком быть намного приятнее. Нужно возвращать свое моджо, валить из этой юдоли скорби и смаковать увиденное. Я ведь долгие годы мечтал увидеть именно это. Так от чего же мне сейчас так погано?

– Явился, значит. Поглумиться пришел? Ну и как? Доволен? Нравлюсь? – голос старшего Сопотова не изменился, в нем все еще звучали нотки властности, но человек стоящий сейчас передо мной выглядел отнюдь не всесильным, скорее опустившимся и потерянным.

– А вы что, купюра в пятьсот евро, чтобы мне понравиться? – ухмыльнулся я, больше не чувствуя страха перед проклятым мужиком, который играл моей судьбой когда-то, как младенец соской. Пережевал и выплюнул полковник Сопотов меня. Меняется все в этом мире. Ох, как быстро. Теперь я на коне, а он… Приятственно, надо сказать. Аж прямо хочется петь. Вселенная все-таки навела баланс.

– Глумишься, значит? Это хорошо. Это замечательно. Мне так проще будет тебя согнуть в бараний рог. Завтра девять дней, как нет у меня доченьки. Во время ты явился, паскудыш.

Сегодня я тебя порву, мразота, а там уж и к девочке моей уйти мне будет нестрашно. Это ведь ты ее убил, сучонок. Ты, да выродок твой. Ну и мамуля любимая подсуетилась. Куда ж без нее. Так ты передай ей, что деньги, которые она перечисляла на внучека ни разу в жизни ею не виденного, целые все лежат. Пусть утрется, старая выдра. Не отмолит она греха то, в аду для нее персональная сковородка греется. Ну, ничего, все получите по заслугам. Ублюдка в детдоме сгноят. Я бы давно его сдал, да Ларке обещал, что не брошу. А тут, вроде, само все выйдет. Ну а ты… В общем, хорошо, что пришел.

– Вы сумасшедший, – прохрипел я, глядя на опустившегося полковника полиции, начальника районного ОВД, бывшего когда – то небожителем. – Вините всех вокруг, только признать не желаете, что во всем этом сами же и виноваты. Это ваша заслуга, господин Сопотов. Сделали дочь несчастной, я то уж пофиг. У меня шоколадно все. Теперь пацана гробите. Сука вы.

– Да, я сумасшедший. Обезумел, сбухался, превратился в говно, с твоей легкой руки, сучонок. Ты влез в наш мир, жалкий бесперспективный ублюдок, в котором тебе не было места. Я действовал в интересах моей семьи.

– В своих интересах ты действовал, старый черт, – зло оскалился я. – Ломал всех через колено, а теперь строишь обиженку.

– Ларка когда узнала, что беременная, чуть с ума не сошла от радости, – будто не услышав меня продолжил полковник Сопотов. Мальчишка, сжавшийся, словно воробей, забился в угол за его спиной и тихонько всхлипнул. – Я то думал, сладил ее с сыном генерала, дела в гору попрут, должности, деньга, да и ей лучше будет. Сытнее, богаче. Не то что с тобой, нищебродом. Ну куда тебе, голь перекатная, дочь моя да ребенок? А она… Заладила, как попугай, люблю, врать не буду. Честная… Была. Не стала обманывать генераленка. Она его кинула, а папаня его меня. Меня с работы выперли, с билетом волчьим. Да таким, что даже в охранные агентства брать не стали сторожем. Пошла к матушке твоей, а та ей в лицо рассмеялась. Послала Ларку. Нельзя ей рожать было. Врачи сказали, что беременность и роды активизировали в ее мозгу рост опухоли. А она уперлась. Рожу и все. Люблю, не могу. А потом письмо пришло от тебя. Как ты там назвал ее? Шлюхой? Прокляты вы все будьте, мрази, – захрипел полковник и вдруг начал заваливаться на грязный пол. Лешка метнулся к деду, а я стоял как столб словно ударенный пыльным мешком, пытаясь вспомнить номер экстренных служб.

– Дед, ты чего? Деда? – заскулил ребенок. Меня наконец выкинуло из странного оцепенения. Лешка ползал вокруг похожего на сломанную игрушку, полковника Сопотова, молча и от того еще более страшно. – Спаси его. Ну, пожалуйста. У меня больше никого нет, – вдруг посмотрел на меня мальчишка глазами полными ужасной боли. Ну не может, не должно быть такого взгляда у мелкого пацана. Черт, ну зачем мне все это? Я выдохнул и достал мобильник, набрал номер сто двенадцать и решил, что на этом моя миссия будет завершена. Ну не нужны мне эти проблемы.

– Эй, ты куда? – ударил меня в спину испуганный детский голосок.

– Скорую вызову, – ответил я, точно зная, что уйду и больше никогда сюда не вернусь. У меня нет сына, как и не было до вчерашнего дня. Ларка мне не сообщила, а это значит… Короче, слепая масть не катит. Это чужой ребенок, чужая жизнь, чужое прошлое, настоящее, будущее.

– Ты ведь сбежать решил, трус, – зло сверкнул глазенками пацан, нос вытер грязным рукавом, став похожим на… Да твою ж мать. – Мама говорила, что ты хороший. Но она была очень наивная. Она любила тебя. Всегда. Всю свою жизнь. Говорила, что я вырасту и стану как ты. Я не хочу как ты. Понял? Она была лучше всех. Была, и дед если… Да пошел ты. Уж лучше в детдом, чем с поганым трусом.

– Да и, пожалуйста, я ж тебе не нужен, а ты мне. Здорово мы поладили, – рявкнул я и почти бегом бросился к выходу из этого вонючего каземата, на ходу выкрикивая в наконец – то ответившую заспанным голосом, телефонную трубку адрес, выжженный в моей памяти каленым железом.

Глава 4

Даная

Хорошо быть бегемотом. Защитил свое болото, улегся на дно и ничего тебя не колышет. Шкура толстая, попа колесом, а ты лежишь себе, жуешь какой-нибудь плод колбасного дерева и не думаешь ни о чужих несчастных мальчишках, ни об их отцах, которых считала Зевсом Громовержцем местного пошиба, а он оказался гадким мерзавцем. Ни о том, что придется тебе вместо тепленького любимого болотца идти работать в продуктовый супермаркет, в рыбном отделе которого есть вакансия.

– Хорошо быть бегемотом, – вздохнула я, посмотрев на Люську, намазывающую прозрачный кусочек хлеба, тонюсеньким слоем вегетарианского масла. Правда, положа руку на сердце, даже такое издевательство над продуктами и организмом не приносит подруге весомой пользы. Люси дама в теле, и тут уж ничего не поделаешь. Брутальная, так говорит ее воздыхатель Саня.

– Это бесспорно. Бегемотам не нужно платить за квартиру через два дня, и покупать харчи, – хмыкнула красотка, заглотив вкусняшку. – Хотя…

Ну да, Люська бегемот. Точнее она работает аниматором в детском центре, и чаще всего ей достается роль Глории из «Мадагаскара», потому что статью Люсьен удалась именно в этот восхитительный персонаж шедевра мировой мультипликации.

– Люсь, я отдам, сразу как только… – вздохнула я, чувствуя себя ну очень неудобно.

– Как только станешь «Оставайся мальчик с нами, будешь нашим королем», владычицей мороженной рыбы и хранительнецей аквариума, полного полудохлых карпов? Ты о чем думала, вообще, когда согласилась на это позорище? Данька, у тебя высшее образование, ты модельер – конструктор одежды, а будешь вонять просроченной селедкой и рыбью чешую домой таскать в трусах. Это нормально по твоему?

– По моему, ты преувеличиваешь, – ну, не признавать же, что Люська права. Но, рожей я не вышла для модного бизнеса, так мне сказали, да и мой кумир оказался обычным бессовестным и бессердечным фигляром, придурком и… Мальчик Лешка вот уже который день не шел у меня из головы. Маленький лопоухий и очень несчастный. Не позволил мне его до дома довезти. Сбежал. Глупый ребенок.

– И то, что этот гребаный Боярцев тебя фраппировал… – гаркнула Люси.

– Новое слово в календаре выучила? – поинтересовалась я, стараясь соскочить с темы, но судя по выпученным глазам подруги мне это не удалось.

– Выучила. И тебе желаю занять свою дурную черепушку чем – то кроме чужого пацана, – ну вот откуда она знает, о чем я думаю. Угадывает постоянно, или все же овладела техникой чтения мыслей? Да, я думаю о Лехе. И о том, что он один совсем где – то. И что, наверняка голодный. Сидит в квартире с пьющим дедом. И от этого мне становится очень плохо. Прямо до озноба.

– Мы, так-то тоже скоро голодать начнем, – снова проявила сверхъестественные способности Люсьен. – А ты думаешь о малолетнем чужом пацане. Даная, окстись. Даже если его найдешь, чем поможешь? Ты чужая тетка. Еще и проблем наживешь, если приставать к чужим детям начнешь.

– Он один совсем, – задумчиво прошептала я, болтая маленькой ложечкой в чашке с уже давно остывшим чаем. Да, Люська права, но признать ее правоту, значит просто оставить на произвол судьбы, нуждающегося в помощи мальчика. – Слушай. А наверное через адресный стол можно попробовать найти где он живет. Сопотов, не такая уж распространенная фамилия. Или в старых книгах телефонных посмотреть. Ну не могу я жить, зная, что там ребенок страдает. Он хороший мальчишка, просто брошенный.

– Ты ж говорила, что у него дед ментом был? – дернула плечом моя всезнающая подруга. – Так-то, их номера запрещено было в справочники публиковать. А адресные столы давно накрылись медным тазом. Защита личных данных, блин. Этот постреленок отцу не нужен, вот что ты лезешь все время? Дербалызнутая ты Данька на всю голову. Ладно, я позвоню Саньке, он поможет может. Дите то и вправду не виновато, что родилось от козла. Только обещай, что не станешь делать глупостей.

– Обещаю.

Через три часа я стояла возле обшарпанной, некогда красивой, двери сжимая в пальцах бумажку с адресом, добытым Люсиным Саньком, как он сказал потом и кровью. Преувеличил, конечно, бравый полицейский эксперт, который для Люськи луну готов содрать с небосклона, не то что найти адрес. Я нажала на кнопку звонка и прислушалась. Тишина за дверью казалась оглушительно тревожной.

– И чивой названиваешь? Мигреню только мне запускаишь в мозг, – раздался за моей спиной дребезжащий голос, я обернулась и увидела маленькую старушку, похожую на болонку. – Нету аспида то. Убили его вчерась. По пакетам разложили и в скорую отправили.

– А мальчик? Мальчик где? – задохнувшись от ужаса спросила я, с испугу даже не обратив внимания на тупость бабулькиных высказываний.

– Ленька то? В колонии для преступников малолетних наверняка, где ж еще то ему быть убивцу. Это он деда то и того, с подельником своим. Ага. Я вчерась видала, как мешки то выносят санитары. Да и правильно, туда ему и дорога алконавту старому, дрянь человек был. Ирод окаянный. А мальчишку то в воронок запихали. Черный такой, на гроб похожий. Туда ему и дорога, – плюнул огнем божий одуванчик.

– Да что вы ее слушаете? – молодая женщина вышла в подъезд из соседней квартиры, но я ее не сразу заметила, увлекшись бредом бабульки. – Фроловна, ты бы шла куда шла. Лешу увезли вчера. Я слышала в приемник распределитель.

– Тоже мне, фря амазонская, – фыркнула бабка, пронзив взглядом уставшую женщину и почапала по лестнице вниз, с грохотом волоча за собой тележку для покупок.

– У Дмитрия Михайловича, деда Лешиного, инсульт случился. А так, как родственников нет других у ребенка… В интернат, наверное, отправят, – вздохнула соседка Сопотовых. – Вы не слушайте бабку то. Лешка хороший мальчик. Я бы его забрала, пока дед не выздоровеет. Да не дадут. Не родственники мы ему. Мы с Ларисой дружили. Знаете, что странно. Фроловна то права была, он сплетница, но зрение у нее как у орлихи. Лешку увезли в очень дорогом джипе. Не думаю, что у соцслужб есть такие. Хотя, сейчас ведь финансируют… Мужчина молодой и женщина, грымза такая, увезли Лешу. Она приехала сразу после «Скорой», а он не помню когда. Точнее не знаю. Ой, а вы то кто? – вдруг спохватилась женщина. Но я не ответив уже пошла вниз по потрескавшимся ступеням, из пропахшего насквозь кислятиной, подъезда. У Лешки есть родственник. Кровный родственник.

Макар Боярцев

«Я гад и мерзавец, и мне это нравится. Нравится, нравится, нравится. Я до безумия люблю себя, жить в свое удовольствие, сибаритствовать, коллекционировать дорогие машины и не думать о завтрашнем дне. Больше мне никто не нужен. Никто и никогда. А еще мне нравится принадлежать самому себе»

Что – то сегодня мантра моя не работает, и это очень прискорбно. Слабоумием я видно заразился от дурной бабы, похожей на курчавую ламу, припершую в мой дом конопатый геморрой, отягощенный дурной наследственностью новоиспеченного паралитика, которого несколько минут назад увезла «Скорая» с ишемическим инсультом. Под вопросом, правда, болячка. Но ведь и казенные медики не имеют зрения – рентгена, или чем там проверяют злобные мозги бывших полковников полиции?

– Сколько? – спросил я, нахально уставившись на мымру, появившуюся даже раньше спешной медицинской помощи, как ведьма из табакерки. Черт, ну почему я просто не отправлю это лопоухое существо с проклятой грымзой-социальной бонной в приемник распределитель, как положено по закону. Пацан мне никто, я вообще «мимокрокодил». Выполнил свой гражданский долг, вызвал скорую. Дальше пусть им занимаются соответствующие органы. А я просто вернусь в свой восхитительный, полный радости и беззаботности мир. Выпью бурбона вкусного, положу в койку длинноногую Катьку, которой как-то много стало в моей жизни. И снова стану завидным холостяком не обремененным особой моралью.

– Я не поняла, – приподняла тонкую бровь противная баба, наряженная в серый бесформенный костюм канцелярской крысы, сидящей безвылазно в норе под названием «детское подразделение полиции» Раньше то там люди человечнее были, уж я то как никто другой это знаю. Мальчишка исподлобья прожег меня взглядом и дернул ручонку из костистой лапки соц работницы, присланной экстренной службой по моему вызову. Но носатая красотка не выпустила свою жертву даже на секунду. Зато на меня посмотрела как на таракана, и даже зубки оскалила, став еще больше похожей на чумного грызуна.

– Что не ясно? – начал заводиться я, непонятно от чего злясь на весь свет. Может потому, что на меня как то слишком часто стал смотреть всякий сброд вот так, с презрением? Черт его знает. – Ты называешь сумму, и мы не смотрим, что в черном ящике. Пацан, вместо богадельни едет в благоустроенный пентхаус. Ты, куколка, пишешь, что вызов был ложным. И мы расходимся довольные и удовлетворенные друг – другом, как парочка низкоморальных пупсиков-сластолюбцев. Ферштейн?

– И давно мы на «ТЫ», пупсеночек? – а она не старая еще. Привести бы ее в порядок, сошла бы за человека-бабу, может мужика бы себе нашла. А сейчас ее просто плющит от недо… люба.

– Слушай, давай завязывать эти танцы на канате, – хмыкнул я, удивляясь молчаливости, всегда невоздержанного на язык, нахаленка. Посмотрел на пацана, потерянно обмякшего рядом с цербершей вдруг понял, что не могу его отдать. Вот не могу и все, без объяснения причин. – Я тебе денег и безлимит в моих бутиках и салонах красоты. Ты мне мальчишку, вотпрямщас.

– Ребенок остался без попечения опекуна. Мальчик сирота с поведенческими проблемами, склонностью к побегам из дома и неконтролируемой гиперактивностью. Семья Алексей давно стоит у нас на учете, как неблагонадежная. Подросток неуправляемый. Следи за мыслью, пупсичек. Этот ребенок остался один, совершенно. Его опекун, скорее всего, не восстановится. Мальчик не имеет кровных родственников, значит сто процентно попадет под опеку государства. Если дед не очухается, скорее всего, Алексей передадут в приемную семью. И ты сейчас предлагаешь мне пойти на преступление, продать тебе чужого ребенка и пойти на лазерную эпиляцию? А вдруг ты маньяк?

– Ну, примерно это я и имел в виду, можешь еще стрижку интимного места сделать. У девочек в моем салоне ручки золотые, – хмыкнул я. Тетка когда злится не такая уж и убогая. С ней бы поиграть в училку… – И что, я похож на маньяка? Тебя это заводит?

Пацан засопел и тихонько хрюкнул. Глянул на меня, и в его глазах сейчас я увидел совсем не страх и обреченность, а какой – то вызов, что ли? Он явно задумал что – то. Скорее всего сбежит при первой возможности и будет беспризорничать. Черт, ну почему мне не все равно?

– Если бы маньяки ходили с бензопилой наперевес, мажа все вокруг соплями, преступности бы не было. Ты похож именно на маньяка, такой дяденька с безумием в глазах. Я сейчас вызову коллег своих из полиции, еще и за дачу взятки тебя натянут. Ферштеен, пупсик?

– А если я докажу свое родство с ним? Мне нужен всего день. Один анализ. Его мать утверждала, что он мой.

Леха уставился на меня, и показалось, что его взгляд дотронулся мне прямо до оголенного нерва. Аж передернуло от непонятной боли.

– А потом что? – скривилась грымза, как от лимона, хотя секунду назад смотрела на меня совсем по-человечески, даже с интересом.

– В смысле?

– Ну потом, если анализ будет отрицательным? Что потом? Вышвырнешь ребенка из своей жизни, как псинку дворовую? Нормальным людям даже щенка не под силу выкинуть. У Лешиной матери был рак мозга, она не могла себя обслуживать, соображала с трудом. Ты понимаешь, что если она просто ошиблась? Ты думаешь, что дашь надежду человеку? Маленькому, беззащитному человеку, который… Хотя, даже если ты вдруг отец – один раз молодец, тебе придется усыновлением заниматься. А у тебя кишка на это тонка.

– Мама сказала, что он мой отец, – прошептал Лешка, разрушая повисшее в комнате напряжение. – И она никогда не врала. Никогда.

– Полдня. Я скажу, что Лешка сбежал, его будут искать. У вас полдня, завтра к обеду мальчик должен быть у меня в кабинете. Нет, я подам рапорт о том, что его похитил ты, Марк Боярцев. И тогда, я за твою шкуру не дам гроша ломаного. Знаешь, что делают в камерах с киднепперами? Кстати, паспорт твой останется у меня.

– Сколько? – повторил я свой идиотский вопрос. Почему идиотский? Потому что баба идейной оказалась. – И, кстати, моя кишка не твоя компетенция.

– Засунь себе свои деньги знаешь куда? Не в мою компетенцию. Тоже мне Махараджа, – хмыкнула канцелярская крыса. Лешка снова хрюкнул. Сговорились они что ли? – Меня, кстати, зовут Ольга Константиновна. Вот визитка и учти, времени у тебя до двенадцати пополудни, Золушок. На минуту опоздаешь, я превращу тебя в…

– Тыкву? – снова проявил себя идиотом я.

– В козла, – рявкнула мерзкая мымра. – И довези меня до полиции, ночью не хочется шляться по этому кварталу. Ты ведь хорошо должен знать местный бомонд, а Боярцев? Тут тобой гордятся. Из грязи в князи, хотя как по мне ты как был утырком, так им и остался. Ну не меняются такие как ты, хоть в золоте их вываляй. Не разочаруй меня, умоляю.

– Ты плохо разбираешься в утырках, – ощерился я, стараясь не смотреть на мальчишку.