Kitabı oku: «Девушка с синей луны», sayfa 3

Монах так задумался, что совершенно забыл о Диане, и, случайно наткнувшись на ее внимательный взгляд, вздрогнул.

– Вы что-то увидели? – спросила девушка.

– Пока нет. – Монаха позабавил ее вопрос, видимо, она поверила, что он волхв. Или пребывала в том состоянии, когда хватаются за соломинку. – Просто попытался представить себе, что там произошло. Кстати, когда это случилось?

– Двадцать пятого августа, три дня назад.

– У вас есть его фотография?

Она вспыхнула:

– Есть! Нас снял в парке случайный прохожий, Леонид попросил… – Она потянулась за сумочкой.

Монах некоторое время рассматривал фотографию на экране мобильника: некрупный приятной и неброской внешности парень и улыбающаяся Диана, плечи их соприкасаются. Славная пара…

Он вернул ей мобильник.

– Кстати, какой у него ник?

– Бард.

– Понятно. А у вас?

– Селена.

Монах кивнул – красиво. Спросил:

– То есть он вам сразу понравился? Чем?

Диана чуть порозовела.

– Он говорил о себе, как о машине. Это было забавно.

– О машине? Как это?

– О машине. Это шутка. Выпуск такого-то года, корпус обычный, мотор, фары…

– Вы водите машину?

– Нет. Мой брат был автогонщиком, всегда говорил о машинах.

– Понятно. Диана, чего вы хотите от меня?

– Я хочу узнать, что произошло. Кто его…

– У следователя больше возможностей, тем более я, как видите… – Он кивнул на громадную ногу в гипсовой упаковке. – Как баржа, севшая на мель.

– Они ничего мне не скажут, они не сказали даже, как его убили, я схожу с ума… Мне плохо, понимаете? Я перестала спать, лежу, прислушиваюсь, представляю, как его убивают… Вздрагиваю от всякого шороха, повторяю: это неправда, этого не может быть, я сейчас проснусь… Марина говорит, никого они не поймают, а через месяц закроют дело, тем более Леонид вообще не из нашего города. Я хочу знать!

– Зачем?

– Но ведь человека убили! – воскликнула она, вспыхнув. – Его не за что было убивать, у него не могло быть врагов! А вы… даже если баржа, вы же головой думаете, в смысле, подсознанием, нога ни при чем. У вас же всякие видения и вещие сны – Леша рассказывал Маришке… он много чего рассказывал про вас. И потом… мне страшно! Если они следили за Леонидом, то видели нас вместе. Я хочу, чтобы этот кошмар закончился, иначе… – Она сжала кулаки.

– Вы думаете, вам что-то угрожает?

– Я не знаю, что думать! Но я перестала выходить из дома, понимаете? Не могу заставить себя. Маришка приносит поесть. Мне стыдно, но я ничего не могу с собой поделать.

Они помолчали.

– Диана, я попробую, честное слово, – сказал наконец Монах. – Но понимаете, иногда словно заслон опускается, все скрывается в мутном тумане… и тут уж ничего не поделаешь. Тем более моя нога… моя чертова нога!

– В мутном тумане… – повторила она завороженно. – Но вы же сможете… через туман?

Монах подумал, что сейчас она скажет: «Вы же волхв!», но она больше ничего не сказала, только смотрела на него своими лиловыми глазами, в них были страх и ожидание. Он снова подивился удивительной статике ее облика – не то застывшая ящерка, не то статуэтка из слоновой кости. Он хотел пошутить, сказать что-то вроде: «Никогда не видел ручной росписи по шелку, подарите шарфик на память?», но не решился – что-то было в ее взгляде, что не располагало к шуткам, даже самым невинным.

– Смогу, – сказал он. – Даже не сомневайтесь, Диана.

– У него никого не было, я хочу хоть что-то сделать для него. Я хочу его похоронить…

Стиснутые губы, светлые сведенные брови, немигающий взгляд, стиснутые кулаки. Стиснуты так, что побелели косточки. Изменившая своей обычной сдержанности, с красными пятнами на скулах, полуоткрытым ртом и напряженным взглядом. Он представил, как она стоит у могильной ямы, так же стиснув губы и пальцы, уставившись не мигая на бледное лицо усопшего, а вокруг венки с черными лентами, люди в черном и пахнущий страшно и надрывно холм свежевырытой земли. Как же, интересно, его убили?

Появившийся на пороге Добродеев пропел басом:

– К столу! Зовет уж колокольный зво-о-он к столу!

И они вздрогнули…

…Добродеев был в ударе! Он сыпал цеховыми журналистскими байками, зачитывал по памяти письма читателей, рассказывал о подземных пещерах, где пропадают туристы и водятся привидения. Марина хохотала, ахала, пугалась… После шампанского она раскраснелась, светлые кудряшки растрепались, она поминутно всплескивала руками и вскрикивала. Монах с отвращением глотнул шампанского и теперь грел бокал в ладонях, мечтая о холодном пиве. Диана отпила немного и сидела, не принимая участия в разговоре. Монаху подумалось уже в который раз, что каждый умирает в одиночку – прав был тот, кто это сказал. Диана осталась одна со своим горем. Они иногда встречались взглядами, и она слабо улыбалась, а он подмигивал, хотя всегда считал, что подмигивать женщинам моветон. Ему казалось, что между ним и этой странноватой девушкой установилась некая связь, протянулась ниточка симпатии и доверия; а еще ему казалось, что она носит в себе некую тайну, что есть странно и неестественно в наш век открытости и душ нараспашку. Несмотря на знакомство с изнанкой жизни, на умеренный цинизм и наплевательское отношение к нормам и правилам этикета, на готовность поступать согласно собственному представлению о равновесии и порядке вещей, а также переступать через закон и даже некую аморальность или вернее надморальность, где-то внутри Монаха сидела рыцарственность по отношению к женщине… причем он об этом даже не подозревал. Назовем это заезженным термином «романтизм». Старомодный неуместный глупый романтизм… тьфу! Монаха можно сравнить с рыцарем, который в компании товарищей рассказывает неприличные анекдоты и бравирует любовными похождениями и тут же вызывает на дуэль негодяя, задевшего честь дамы. Или хотя бы бьет морду. С чувством, похожим на ревность, он пытался представить этих двоих рядом, их разговоры; в их последний вечер она подарила ему шарф… Не вульгарный лосьон после бритья или рубашку, а шелковый, расписанный собственноручно шарф! Ему, Монаху, никто никогда не дарил шарфов. Нет, впрочем, дарили, одна из жен – вязаный оранжевый шарф и такие же носки. Да еще Анжелика подарила дикой расцветки свитер, который Монах надел пару раз из вежливости. Но разве можно сравнить вязаные шерстяные оранжевые носки и шарф, который он так ни разу и не надел – соврал, что не смеет употреблять втуне такую красоту, – с шелковым авторским шарфом с необыкновенной росписью? Интересно, что там – цветы и плоды или космос и знаки Зодиака? От такой девушки, как Диана, похожей одновременно на хрупкую статуэтку и застывшую ящерицу… оливкового цвета с лиловыми глазами? Так он ее видел: статуэтка или ящерица с лиловыми глазами. Очень странный взбрык воображения… статуэтка еще туда-сюда, а вот ящерица… однако! Наверное, от сладкого шампанского. Или от плачевного состояния, связанного с ногой… Эх, пивка бы сейчас!

Одним словом, испытывал Монах к жертве что-то сродни ревности – тут и шарф, и необыкновенная девушка Диана, и нахальство, – вцепился мертвой хваткой, даже на Марину не среагировал, альфонс! Почему, спрашивается, альфонс? Черт его знает, почему. Так он его видел. Добавить сюда ногу в гипсе, ощущение себя баржей, севшей на мель, а еще сладкое шампанское… короче, было Монаху тревожно и неуютно, и поднималось уже из глубин мутное и невнятное чувство опасности… Хорошо, что она сидит дома и никуда не выходит!

…Добродеев отправился провожать девушек, а Монах остался дома, проклиная свою несчастную ногу и чувствуя себя брошенным сиротой. Он представлял, как Добродеев вьется мелким бесом вокруг Марины, поглаживает плечико, берет за ручку, как они гуляют по ночному городу, потом отводят домой Диану, а потом… Чертов Лео! Ну, погоди, журналюга!

Он вспомнил, как Марина расцеловала его на прощание и пообещала забегать, Диана улыбнулась слабо и кивнула; он понял это как: «Я надеюсь на вас и верю» – и тоже кивнул в ответ. Ниточка, натянутая между ними, стала ощутимее, похоже, они стали заговорщиками, понимающими друг дружку с полувзгляда. Так ему казалось…

Глава 5
Оперативное совещание, а также ночной треп о жизни

Дверной звонок выдернул Монаха из неверного еще полусна-полуяви. То есть он сразу и не понял, что звонили в дверь, и стал прислушиваться. Звонок больше не повторился, и Монах решил было, что ему приснилось. Но тут заскрежетал ключ в замочной скважине, и Монах проснулся окончательно. Вопрос «кто» не стоял: ни Жорик, ни Анжелика не будут шляться по гостям ночью – часы показывали начало третьего, – и Монах понял, что ночным посетителем был никто иной, как Добродеев, которого распирали эмоции, и невтерпеж было поделиться.

Распахнулась дверь, в прихожей загорелся свет. Добродеев появился на пороге гостиной и спросил:

– Христофорыч, спишь?

– Уже нет, – буркнул Монах, присматриваясь к темному силуэту в неярком световом контуре. – В чем дело, Лео?

Добродеев включил свет, плюхнулся в кресло у дивана, на котором лежал Монах, закинул руки за голову и произнес мечтательно:

– Какая женщина!

– Ты меня разбудил, – обличающе заявил Монах.

– Брось, Христофорыч! Прекрасная летняя ночь, тишина, прекрасная женщина рядом… Жизнь продолжается, я это понял только сейчас! Мы молоды душой, мы стремительны, мы любопытны как дети! А ты говоришь, разбудил. Я понял, что молод, понимаешь? Я понял, что мы погрязли…

– …и перестали лазить в окна, – буркнул Монах. – Знаю. Ну?

– В чем дело, Христофорыч? Что случилось?

– Что случилось? – завопил Монах, пытаясь сесть. – Ты спрашиваешь, что случилось? Разбудил, несешь всякую фигню, у меня сломана эта проклятая нога, и ты спрашиваешь, что случилось? Эта девочка попросила о помощи, а что я могу? Я даже выйти из дома не могу! Баржа на якоре! А ты вламываешься по ночам и распускаешь слюни о прекрасных женщинах. И сладкое тошнотворное пойло! До сих пор комок в горле, продышаться не могу. И овсяная каша! Задолбали! Все, хана! Отдай ключи! Хочу подохнуть.

Монах отвернулся к спинке дивана и закрыл глаза. Добродеев опешил, не сразу пришел в себя и сказал покаянно:

– Извини, Христофорыч, я же не знал… ну чего ты? Я думал, девушки тебя отвлекут, честное слово! Марина, Диана… а то ты чего-то раскис, я же хотел как лучше.

Монах не отвечал.

– Ладно, я пошел, – сказал Добродеев после продолжительной паузы. – Ключи оставлю на тумбочке.

Монах по-прежнему молчал.

– Пиво будешь? – спросил Добродеев с порога.

– Откуда в этом доме пиво? – с горечью отозвался Монах. – В этом доме только одна чертова овсяная каша!

– Я принес, в холодильнике. И копчушку. Будешь?

– Буду, – отозвался Монах после паузы.

– …Что будем делать с убийством? – спросил Добродеев, отрываясь от кружки пива. Друзья сидели в кухне; через открытое окно вливался бодрящий ночной воздух. Монах чувствовал себя рыбой, которую снова бросили в воду. И холодное пиво!

– Думаешь, нужно? – спросил Монах, слегка кокетничая.

– Нужно, Христофорыч. Ты будешь мозгом операции, а я твоей ногой. Ты же заинтересовался, кроме того, Диана в тебя верит. Интересная девушка…

– Что сказала Марина?

– Марина… – Добродеев вздохнул. – Замечательная женщина!

– Это я уже слышал. Что она сказала про убийство?

– Кто?

– Марина!

– Почему ты думаешь, что мы говорили об убийстве? Нам было о чем говорить.

– Не свисти! Не было. Иначе ты бы сюда не заявился.

– Разве Диана не рассказала об убийстве?

– Рассказала. А теперь меня интересует, что рассказала Марина. Кстати, занимается убийством наш старый друг майор Мельник.

– Майор? – обрадовался Добродеев. – Считай, повезло! Завтра же узнаю, что они нарыли. Марина сказала, что Диана неприспособленная, несовременная, шарахается от людей, и никого у нее никогда не было. Она пыталась знакомить ее со своими знакомыми мужчинами, но те не клюнули. Говорят, не знают, что с ней делать и о чем говорить. Поэтому она удивилась и обрадовалась, когда появился Леонид. Диана ничего ей не рассказывала, но она видела, что подруга счастлива. Она знает Диану три года. Ее мать умерла полтора года назад, а перед этим лежала два года после инсульта, и Диана за ней ухаживала. Мать была известной личностью, пела в нашей оперетте и пользовалась успехом у мужчин. Трое детей – сын и две девочки, все от разных любовников. Не мужей, а любовников. Сын – он был намного старше сестер – давно за границей, где-то в Бразилии, автомеханик, свой бизнес. Младшая сестра работала тренером, четыре года назад покончила с собой – выбросилась с балкона, говорили, несчастная любовь. Диана показывала ей дом, где это произошло – Космонавтов шестнадцать-шестнадцать, за городским парком. В итоге Диана осталась одна. Кто ее отец, она не знает. Других родственников у нее нет. Мать не особенно интересовалась детьми, у нее были другие интересы. Девочек воспитывал брат.

– Так я и думал, – сказал Монах после паузы.

– О чем ты?

– Альфонс. Твой Леонид – типичный альфонс. Не работал, снимал квартиру, клюнул на Диану, не приставал, не рассказывал дурацких анекдотов, не рвался в гости, не пытался распускать руки… э-э-э… ничего не пытался. У него даже машины не было. Хотя считал себя машиной, юмор такой. И на Марину ноль внимания.

– Почему альфонс?

– Потому. Закинул удочку и выжидал. Что у нее за квартира? Надеюсь, ты проводил ее домой?

– Мы с Мариной проводили. Хороший район, старый дом, три комнаты. Марина сказала, что любовники ее матери были влиятельными людьми, не скупились.

– Что и требовалось доказать. Такая квартира стоит кучу денег, а тут одинокая барышня не от мира сего, пруха!

– Ты в последнее время страшный пессимист, Христофорыч. А если это любовь?

– Лео, не морочь мне голову! Здоровый голодный мужик, не имеющий ни кола ни двора, без денег, болтавшийся несколько лет неизвестно где и при этом неправдоподобно деликатный с влюбленной девушкой. Это же из жизни голубей! И шарф в придачу. Перестань думать о Марине и включи мозги. Если бы Леонид был ботаником или архивариусом, я бы понял, но этот проходимец не ботаник или архивариус. Искатель приключений на сайте знакомств, может, она не первая. И вообще…

– Какой шарф? – перебил Добродеев.

– Какой? Она подарила ему шелковый шарф, который сама расписала!

– Христофорыч, успокойся, мы же ничего о нем не знаем, – стал урезонивать друга Добродеев. – Завтра… сегодня я свяжусь с майором, тогда посмотрим. Еще по пивку?

– Давай. – Монах махнул рукой; он и сам не понимал, с чего так завелся.

– Хорошее пиво, – сказал Добродеев. – А тебе можно?

– Лео, не начинай! – взвился Монах. – Я что, умирающий, по-твоему?

– Я не хотел… – испугался Добродеев. – Нет, конечно. С чего начнем?

– Проклятая нога, – пробурчал Монах. – Разговори майора, скажи, у тебя есть информация про девушку жертвы, от нее ты в курсе убийства. Заинтересуй его. Спроси, что у них уже имеется. Версии. Что он за человек… был. Связи, друзья, свидетели. Наш или приезжий. Где болтался последние несколько лет. Может, их старый клиент. Будь коварен и кроток. Обойди майора. Мой длинный нос чует запах жареного. Не удивлюсь, если окажется, что нашей Диане повезло. Кстати, она собирается взять на себя его похороны.

– Благородное намерение, – заметил Добродеев.

– Благородное. Интересно, кому он перешел дорогу. Его не было несколько лет, не успел приехать, как его… – Монах щелкнул пальцами. – Я уверен, что Марина на него не клюнула бы. А вот Диана…

– Что-то в ней… – Добродеев запнулся. – Что ты о ней думаешь?

– Ты прав, Лео. И Марина права. Она другая. Марсианка. И какие-то вечные обломы по жизни: отец неизвестен, мать актриса оперетты, с утра до вечера тру-ля-ля, на детей ноль внимания, сестра покончила с собой, брат эмигрировал. Уход за матерью, прикованной к постели. Только появилась надежда, свет в конце туннеля, любимый человек, как его убивают.

– Что ты хочешь сказать, Христофорыч? – осторожно спросил Добродеев.

– Не знаю, крутится что-то… – Монах поскреб в затылке. – Есть люди, которые притягивают неудачи, Лео. В жизни любого человека неудач и удач примерно поровну, фифти-фифти, а здесь просто шквал. У нашей Дианы синдром неудачника. Причем неудачи преследуют как ее, так и ее окружение. Возьми сестру. Я боюсь за Марину. За нас я тоже боюсь.

– Надеюсь, ты шутишь! – воскликнул Добродеев. – Никогда не верил в подобную чушь. Ты серьезно?

Монах задумался.

– Не знаю, – сказал наконец. – Не хотелось бы. Все усугубляется ее… как бы это поточнее… Суди сам. Ты сказал, она не от мира сего…

– Это Марина сказала.

– Ладно, но ты же согласен? И я согласен. Не от мира сего, шарахается от людей, одинока, не умеет общаться. Манера застывать и смотреть не мигая, как ящерка…

– Как кто? – поразился Добродеев. – Ты сказал, ящерка? Диана ящерка? Этот странный пессимизм из-за ноги? Нога навеяла? Обычная девушка… не совсем обычная, но ничего странного я в ней не нахожу. Не забывай, что все художники ребята с большим прибабахом. А тут не просто художница, а роспись по шелку, да еще тайская школа. Марина говорит, она жила почти два года в Пхукете с тамошними людьми. Может, приняла буддизм, склонна к медитации, раздумывает о дизайнах, сочиняет, а ты сразу ящерка. Что с тобой, Христофорыч? Ты пугаешь меня своим пессимизмом.

– Сдаюсь. Нога навеяла. Ящерка в хорошем смысле. Ты, например, жеребец.

– Я жеребец? – Добродеев уставился на Монаха, не зная, смеяться ему или плакать. – Я жеребец? А ты кто?

– Я… – Монах пожевал губами, подергал бороду. – Я тяжеловоз.

– В смысле, лошадь? – уточнил Добродеев.

– Ну. Ты резво скачешь, даже газета твоя называется «Вечерняя лошадь», я же везу груз. Рабочая лошадь. А знаешь, кто Марина?

– Кто?

– Синица.

– Почему?

– Веселая, щебечет, пестрая, приятная. А Леонид крыса. Затаившаяся крыса. Диана не только ящерка, она еще статуэтка слоновой кости. Она статична, надолго замирает и не шевелится. Простодушна, наивна, не уверена в себе, но не шарахается, а застывает и смотрит. Марине нужны все, она любит толпу, крики, музыку, движение, шампанское, а этой нужен всего один, покой и тишина. Один или одна. У нее всего одна подруга. Они совпали, что говорит в пользу Марины. Она добрая. И то, что она спасала меня после аварии и плакала на меня, а потом пыталась разыскать… А вот почему она совпала с Леонидом… вопрос. Диана в смысле.

– Ты же его не знал! Нормальный парень, скорее всего…

– Во-во! Нормальный. Необыкновенная Диана и нормальный Леонид. Чего-то не хватает, Лео. Он даже очки не носил. Если бы только он был в очках! Это бы в корне все меняло. Запомни, нормальных парней убивают в драке, а его убили в его же доме. Пришли ночью, позвонили, он открыл, и его убили. Задолжал кому-то. Или месть. Очкариков так не убивают. Им кирпич падает на голову или… – Монах задумался. – Да мало ли! – Он махнул рукой.

– Еще пива? – Добродеев почувствовал, что еще немного, и он перестанет поспевать за крутыми взлетами Монаховой мысли.

– Давай.

Они выпили. Монах испустил глубокий вздох, чувствуя, что возвращается к жизни.

– Знаешь, Диана чего-то боится, – вспомнил.

– Боится? – встрепенулся Добродеев. – Чего?

– Она не знает.

– Ты думаешь, ей что-то угрожает?

– Вряд ли. Убийство, должно быть, навеяло. Сестра, мать… одни смерти, причем трагические. И брат неизвестно где. Но с другой стороны… Ты не задумывался, откуда берется страх?

– Что значит, откуда берется? Страх это страх. Напугать человека проще пареной репы. Даже здорового психически. А уж трепетную девушку вообще пара пустяков. Ночные звонки, шипение в трубку, человек, идущий следом на улице, пристальный взгляд, перегоревшая лампочка, всякие шорохи, темнота, бессонница. Ты, например, ничего не боишься?

– Ничего. Я из тех, кто боится за кого-то. Поэтому я одинок. Одинок и свободен. – Монах подпер голову рукой, уставился на темное окно, пригорюнился. – Вот и выбирай: свобода, ощущение себя над толпой и привязанностями и, как следствие, одиночество, или толпа домочадцев, с которыми постоянно что-то случается. Я свой выбор сделал.

– Ага, если у вас нету тети. Поэтому ты все время сбегаешь в тайгу?

– Поэтому и сбегаю. Сбегал. А теперь я баржа на приколе. Теперь не сбежишь. Отбегался.

– Но это же всего-навсего нога! – Добродееву хотелось приободрить друга. – Через месяц… они говорят, через месяц будешь бегать. Ну, два. А там и весна не за горами, соберешь рюкзак и в пампасы. Под развесистую елку на берегу горной речки с танцующей форелью.

Монах издал протяжный вздох. Добродееву вдруг показалось, что друг сейчас расплачется.

– Жизнь продолжается, Христофорыч! – воскликнул он поспешно. – Нога – это ерунда, это испытание. Дань маленьким богам.

– Кому?

– Маленьким богам. Жертва. Маленькая жертва маленьким богам. Лучше им, чем что-нибудь серьезное серьезным богам, как с Леонидом.

– Да уж. Интересная мысль. Сам придумал?

– Не помню. Наверное, сам.

– Ага! Значит, теплое пиво, потерянный ключ, проколотая шина – это все дань маленьким богам? Моя сломанная нога тоже?

– Да. Пусть лучше нога, чем голова. И проколотая шина лучше, чем если бы угнали вообще. Согласен?

– Согласен, Лео. Спасибо. Извини…

– Да ладно, я же понимаю. Когда я валялся со сломанной ногой, я тоже рычал на всех и бросался. Все проходит, Христофорыч, пройдет и это. Давай на посошок, мне еще топать и топать.

– Оставайся, если хочешь.

– На полу?

– Жорик привез раскладушку, хотел навеки переселиться, чтобы внушать мне оптимизм. Еле отговорил. Возьми в кладовке. Не боишься?

– Класс! – обрадовался Добродеев. – Не боюсь, супруга у мамы. Твое здоровье!