Kitabı oku: «Отражение бабочки»

© Бачинская И. Ю., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Однажды философ Чжуан-цзы во сне увидел себя бабочкой. Проснувшись, он не мог понять: Чжуан-цзы видел во сне, что он – бабочка, или бабочке теперь снится, что она – Чжуан-цзы?

Из старинной китайской притчи

Все действующие лица и события романа вымышлены, любое сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.

Автор

Пролог

Дикая жара, сушь, выгоревшее небо, вымерший город. Такое выдалось лето в этом году. Пустые столики уличных кафе – от солнца не спасают даже зонтики. На пляжах яблоку негде упасть. Поплавать можно за буйками – только там относительный простор и не нужно расталкивать локтями и коленями галдящих отдыхающих. Можно махнуть на ближние озера за реку, но и там толпа. А к нудистскому пляжику вообще не пробиться. Можно на Магистерское, но оно далеко, и машиной не проедешь, а тащиться лень. Можно в Черное урочище в Еловицу, там же и шашлычки устроить, но сыровато и комаров полно. А бездонное Черное озеро подсохло, уровень воды упал, и подходы превратились в топь. Но зато народу поменьше, и все свои, окрестные, знакомые друг с другом. Словом, хорошая домашняя обстановка. Со скалы, исписанной разными словами, именами и памятными датами, можно с ревом или визгом нырять, поднимая при этом фонтаны брызг. Вокруг озера – круглая поляна со следами старых кострищ, дальше – густой лес, что удобно – всегда можно уединиться и даже собрать ягод…

Черное озеро… Загадка природы! У-у-у, страшилка! По слухам, бездонное, реликтовое, утыканное валунами, принесенными ледником. И вода черная. И трава на дне, как живая, цепляет за ноги и держит. И легенды всякие жуткие про утопленниц, русалок, водяных. А еще говорят, живет в том озере доисторическая нечисть, выходит ночью, воет на луну. Черная Несси. Очевидцы клянутся, что видели собственными глазами! А некий местный умелец, мастер на все руки, однажды изобрел эхолот и опустил его в озеро, надеясь обнаружить там дожившего до наших дней реликта, или хоть кого-нибудь, но не судьба – то ли хитрый реликт держался подальше, то ли аппарат не добивал до дна.

Днем ничего, конечно, можно поприкалываться и попугать женский коллектив, сделать вид, что тонешь, поорать «Спасите!» или спихнуть подружку со скалы, а вот ночью… Ночью сюда лучше не соваться, это все знают. Тем более когда-то тут произошло страшное ритуальное убийство, было дело, и пару лет сюда никто носа не казал¹. Потом все подзабылось, поросло быльем, и жизнь понеслась по новой: гулянки, шашлыки, костры, песни и танцы. Бутылки, охлаждаемые в темных водах, дым, чад, запах горящего мяса, гомон и женский смех. Красота!

Вот и сегодня все то же. После шашлыков, картишек и волейбола затеяли нырять со скалы. И не просто так нырять, солдатиком или, скажем, уточкой, а с фантазией – с вывертом, винтом, переворотами и спиной вперед. На «слабо» и «кто дальше и глубже». На звание чемпиона и приз. Какой – сами догадайтесь.

Очередной соискатель вынырнул чуть не посреди озера с перекошенной физиономией и выпученными глазами, завопил:

– Мужики, там тачка утонула!

И в озеро ринулись все! Воды вскипели, народ нырял с палками, надев маски, чтобы рассмотреть получше, прихватив камни, чтобы не выносило. Оставшиеся на берегу орали и подбадривали ныряльщиков, разделившись на группы верующих и скептиков. И только один человек, пенсионер, бывший директор школы Матвей Ипполитович, догадался позвонить в полицию.

…Там действительно была машина. Оперативники просили народ отойти в сторонку и не толпиться. А еще лучше разойтись по домам. Как же! Народ стоял насмерть, твердо намереваясь досмотреть действо до конца. А также сообщить эмчеэсникам, что они козлы и надо не так, а вот так.

На закате находку наконец вытащили. Это была красная когда-то «Тойота» – страшная, с помятыми дверцами и выбитыми фарами, укутанная в ил, обросшая водорослями. Через выбитые окна с ревом рванулась наружу вода. Народ ахнул и подался вперед.

Кран опустил тяжело осевшую машину на землю, от удара багажник раскрылся, и тут же раздался дружный вопль ужаса – там был человек!

Вернее, то, что от него осталось.

Глава 1. Бойцы вспоминают минувшие дни…

Савелий Зотов пришел на точку первым. Как всегда. Он всегда приходит раньше, так как страшно боится опоздать. Человек он трепетный и тонкий, каковые качества культивированы в нем постоянным чтением дамских романов – Савелий трудится редактором отдела остросюжетной дамской литературы в местном издательстве «Арт нуво». Читать все подряд входит в его обязанности. Казалось бы, работа не бей лежачего. Ан нет! Друг Савелия, капитан Коля Астахов, любит повторять, что, если бы ему пришлось глотать такое количество… э-э-э… этого, он бы сей секунд застрелился. Капитан решительный и суровый человек, скажет как отрежет, рассусоливать не будет. Одним словом, ать-два, левой. «Савелий и его бабские книжки», – говорит капитан с осуждением и качает головой.

Третий член спетого разношерстного триумвирата – профессор философии Федор Алексеев, оперативник и коллега капитана в прошлом, сменивший, по его собственным словам, военный мундир на профессорскую тогу. Тоже капитан, бывший. Пижон и красавчик, по мнению Астахова, за которым бегают толпы аспиранток. Он придет вовремя, так как полностью разделяет поговорку о том, что точность – вежливость королей. Сбросит белый плащ до пят и размотает черно-зеленый длинный шарф, если дело происходит осенью или зимой, а широкополую черную шляпу положит рядом на свободный стул, чтобы не сперли, как уже было однажды. А вот капитан, как всегда, опоздает. Влетит на рысях, стаскивая на ходу куртку и пожимая друзьям руки. Ненормированный рабочий день, перестрелки, засады… сами понимаете. Он человек государев, себе не принадлежит.

И старый добрый Митрич, хозяин точки, будет смотреть тепло и радостно… Ах да! Речь идет о баре «Тутси», штаб-квартире вышеупомянутого триумвирата, а Митрич – его владелец и бармен. Сидит себе на высоком табурете за сверкающей стойкой на фоне разноцветных винных сосудов, напоминая собой большую сонную рыбу, с полотенцем через плечо. Всех видит. И его все видят. «Тутси» приятный бар с постоянной солидной клиентурой, с уютно бормочущей над стойкой плазмой, с девушкой, поющей по вечерам не какую-нибудь попсу, а старинные романсы. А по стенам фотографии знаменитостей с автографами. Постоянные клиенты, зная о маленькой слабости Митрича, любящего имена, тащат к нему любую мало-мальски интересную заезжую личность, будь то футболист, артист или писатель. В результате появляется очередная фотография на стене – Митрич и знаменитость. Он прекрасно помнит обстоятельства эпохальной встречи и готов рассказать историю каждой фотки всякому, кто готов слушать.

Савелий Зотов, Федор Алексеев и капитан Коля Астахов его любимые клиенты. Когда они обсуждают какое-нибудь резонансное преступление, и горячатся, и капитан хватается за голову и кричит, что его уже достала мутная философия всяких сомнительных профессоров, которые ни хрена в этой жизни не понимают, так как напрочь оторваны, а всякие редакторы с бабскими книжками… те вообще! – Митрич чувствует себя причастным к событиям криминального мира и даже принимает в обсуждении посильное участие. Любо-дорого посмотреть, одним словом. Митрич поглядывает на триумвират, умирая от любопытства, время от времени позволяет себе подойти и вставить словцо-другое: что услышал случайно, какие слухи ходят по городу, что народ говорит… голос низов, так сказать. Вокс попули. А кто ж им еще скажет или подскажет? Капитан не располагает, с ним лучше держать язык за зубами; Савелий Зотов страшно далек от народа, ему даже если скажешь, не факт, что поймет – у него свое видение. А профессор Федор Алексеев… тот на своей волне и вообще все видит через призму философского восприятия действительности. Каждому в отдельности говорить бесполезно, а вот всем сразу – не поверите! Дает результат. После криков, споров, дурацких мутных идей Савелия с Федором и сурового реализма капитана они набредают на интересную мысль, в смысле, версию. Капитан сопротивляется, но больше для виду. Ему непонятно, как получается, что фантастические идеи этой парочки, абсолютно идиотские поначалу, вдруг обретают некий статус возможной реальности и являют собой недостающие детали головоломки. И главное, как спелись! Савелий с бабскими книжками и бывший опер, ныне философ Федор Алексеев! Причем Федор здорово насобачился толковать Савелия: не успел тот и рта раскрыть, как Федор уже р-р-раз – и как на блюдечке толкование: так, мол, и так, молодец, говорит, Савелий, интересная мысль! И называет Савелия Дельфийским оракулом. Лицо у Савелия делается удивленным, он и сам уже не помнит хорошенько, что хотел сказать и какая мысль мелькнула в глубинах сознания. Капитан только головой крутит и крякает.

Федор Алексеев появился на пороге минута в минуту, обвел взглядом зал, махнул Митричу и направился к столику, за которым уже с полчаса маялся Савелий. Тот взволнованно поднялся: «Федя! А я уже заждался!»

Мужчины обнялись. Сентиментальный Митрич прослезился и промокнул глаза полотенцем.

Федор, похлопывая Савелия по спине, приговаривал:

– Рад, рад, Савелий! Прекрасно выглядишь, загорел! Как Зося? Малыши?

– Федя, ты не представляешь… Хорошо! Они хорошо… И Зося… – лепетал Савелий. – Как-то мы растеряли друг друга, ребята, собирались на Магистерское мужской компанией… Лето кончается! Ты опять куда-нибудь?

Савелий прекрасный редактор, но никудышный оратор, все знают. Его нужно дослушать до конца, а потом соображать насчет смысла.

– Никуда, Савелий, больше никуда. Соскучился по дому. Возраст, сам понимаешь…

Кокетство чистой воды! Возраст, жажда покоя, ах, усталость… Е-рун-да! Федор еще ого-го! Орел. Наставник юношества и его же кумир, предмет обожания старых и малых. О нем ходят легенды и анекдоты, без него полиция вроде слепых котят – все знают! У каждого молодого человека, его ученика, есть черная шляпа с широкими полями или хотя бы черно-зеленый длинный шарф. Общеизвестно также, что с Федором как с гуманистом всегда можно договориться. А какое у него чувство юмора! А как он дерется! Да, да, даром что профессор – накидает по сусалам и навешает таких люлей, что не скоро опомнишься. Боксер, каратист и опер в прошлом. А то вдруг появится на лекциях в черных очках! Все знают – камуфляж. Велосипед упал с антресолей, говорит, или лыжи. Не успел увернуться. Ха! Никто, разумеется, не верит. Подрался с очередным ооп… особо опасным преступником и теперь прикрывает синяк под глазом. Девочки все поголовно влюблены. Да что там девочки! Все влюблены! Его афоризмы повторяют, а лекции цитируют к месту и не к месту. Молод, гибок, понимающ и видит оппонента насквозь – философ! Несмотря на легкую седину на висках… А что, даже красиво, придает этакий академический шарм и подчеркивает сверкание глаз. А студент Леня Лаптев, тот вообще пишет анналы и житие философа Федора Алексеева и размещает написанное в сетях, приумножая славу любимого препода. Присочиняет изрядно, необходимо заметить.

Последний год Федор провел в Германии с лекциями. Митрич очень боялся, что он там останется навсегда, но Савелий и капитан убеждали его, что Алексеев вернется.

– Чтобы Федя остался в какой-то Германии? – волновался Савелий. – Ни за что! Даже если… мало ли… тут тоже много интересных людей!

– Вернется он, Митрич, даже не думай! – заверял капитан Астахов. – Здесь родные стены, дружбаны, Магистерское озеро, наконец. Ты, Митрич, и «Тутси»! Куда ж ему без этих радостей? И аспиранток навалом, прав Савелий. Да он живая легенда, студенты на руках таскают! Не-е, вернется! Хочешь, на спор?

– Ну что вы, какой спор, – пугался Митрич. – Конечно, вернется, никто и не сомневается. Но отпустят ли? Не посулят ли златые горы? Не подсунут ли какую-нибудь местную златокудрую диву?

– Чтоб Федька нас на бабу променял? – возмущался капитан. – Даже не думай, Митрич!

Он вернулся! В родные пенаты. Обласканный европейским солнцем, покрытый ненашенским глянцем. Они ревниво его рассматривали и замечали морщинки в уголках глаз, непривычную горькую иронию улыбки, некую появившуюся чужесть и легкую отстраненность… Чужбина! Савелий прослезился от волнения, на щеках проявились красные точки, растрепались и упали на лоб жидкие пегие прядки… Савелий не красавец, но очень хороший и порядочный человек.

Капитан был суров и сдержан, как и подобает человеку военному. Только и сказал с легким прищуром:

– А мы уже заждались! Думали, все, потерян. Чего ж так? Плохо принимали?

– Дым отечества, – растроганно отвечал Федор. – Принимали прекрасно. Может, махнем на Магистерское, а? Поверите, снилось чуть не каждую ночь!

Да так и не махнули. Рутина, то, се… А теперь вот и лето кончается. Хоть сбежаться получилось, а дальше будет видно. Савелий давно звал, все были «за», а на деле вышел пшик.

Савелий – на месте, Федор тоже. Ждут капитана. Митрич весь измаялся, фирмовые бутерброды его имени – с колбасой и маринованным огурчиком, – приготовлены, холодное пиво тоже. Можно и покрепче чего, а капитана Астахова все нет.

Он появился, как всегда, взмыленный, в полете, полный радости и нетерпения.

– Федя! Савелий! Ребята! Савелий, молоток, что собрал! Митрич!

Обнялся с Федором, потом с Савелием. Они любили друг друга, эти парни. Такие разные, с разными взглядами на жизнь, из разных кругов, с разной жизненной философией… Тьфу, сказал бы капитан, услышав про жизненную философию, какая, к черту, жизненная философия? При чем здесь жизненная философия? Опять Федор мутит! Жить надо без всякой философии, потому что жизнь проста и понятна. Не кради, не убивай, не ври… в смысле, не по-крупному, и так далее. Не нами испокон веков придумано. И не надо будет никакой философии. А то насочиняли, понимаешь, оправданий: менталитет преступника, неподходящая среда, все детство простоял в углу, папашка опять-таки алконавт…

Они сели. Митрич уже летел к ним с дребезжащей тележкой.

– Как жизнь? – спросил капитан, и Савелий поспешил сказать, что все хорошо.

– Как Леопольд?

– Герман! Тоже хорошо. – Герман был сынишкой Савелия, капитан упорно называл его Леопольдом. – И Настенька! Пойдет уже во второй класс.

– Герман, конечно! – хлопнул себя по лбу капитан. – Память ни к черту. Как Зося?

– Такая же красавица? – поддержал друга Федор.

В их кругу бытовала легенда, что Савелий, шустряк этакий, отбил Зосю у Федора. Да, да, вы не ослышались! Было дело. Капитан от души оттоптался на обоих, а Федор нет-нет да и упомянет о своем разбитом сердце. Савелий смущается, начинает что-то лепетать, оправдываясь, и заикается больше обычного. Ладно, я тебя прощаю, говорит великодушно Федор, подумай сам, Савелий, ну, какой из меня муж? Философам должно оставаться одиночками, это классика, да и характер у меня… сам знаешь. Работаю по ночам, торчу до полуночи в бурсе, люблю думать в тишине, не обращаю внимания на быт, не терплю тряпок и щебета… Никакая женщина не выдержит, сбежит.

– Ребята! – Митрич вырос у их столика. – Я тут вам пивка и закусить! Давненько вас не было! Может, покрепче?

– Митрич! Сколько лет, сколько… Пиво нормально, жарко. Посиди с нами.

Митрич споро разгрузил тележку и присел на свободный стул. Обвел компанию взглядом и сказал:

– Это правда, что в Черном озере утонула машина? Говорят, в воскресенье вытащили.

– Какая машина? – удивился Савелий. – Пьяный за рулем? Живой хоть?

– Не слышал, – сказал Федор. – Коля!

Капитан не торопился отвечать, держал интригу.

– Правда, Митрич, – сказал наконец. – В Черном озере утонула машина, красная «Тойота». Вытащили в воскресенье, все верно.

– А водитель? – спросил Савелий.

– Водителя не было.

– Как же она утонула без водителя? Он что, выскочил?

– Сколько она пробыла в воде? – спросил Федор. – Что было в багажнике?

– Около двух лет. В багажнике…

– Около двух лет? – воскликнул Митрич. – Как это? И никто не заявил в полицию?

– Заявили. В багажнике были обнаружены человеческие останки.

– Почему в багажнике? – не понял Савелий.

– А что в твоих книжках?

– Убийство? – Савелий был потрясен. – Спрятали в багажник и утопили? Кто?

– Установили, чья машина? – спросил Федор.

– В угоне с двадцать пятого августа позапрошлого года. В багажнике женщина. При ней никаких документов. В машине тоже ничего.

– Это он! – сказал Савелий. – Владелец! Помню, в одном романе…

– Владелец машины тоже женщина, так что вряд ли, Савелий.

– Муж вполне мог! А что, думаешь, не бывает? Любовницу. Или мстил жене!

– Я тебе верю, Савелий, ты с твоим богатым жизненным опытом… Насчет мужа согласен, они вполне могут, но убить любовницу и сунуть в багажник жениного автомобиля… Даже не знаю, Савелий, что сказать. Но мысль красивая. Правда, они были в разводе. Спустя полгода она выехала из города – вышла замуж за шведа.

– Что говорит Лисица? – спросил Федор.

Лисица был старейшим и опытнейшим судмедэкспертом, истиной в последней инстанции и ходячей легендой.

– Предположительно, жертва скончалась от удара острым предметом в правый висок, возраст примерно тридцать – тридцать пять, точнее не получается.

– То есть она не утонула, а была убита?

– Так точно. Воды в легких не обнаружено. В багажник ее положили уже мертвой. В сводках пропавших никого подходящего.

– И что это значит? – спросил Митрич.

– Это значит, что ее никто не искал. Родные не заявляли в полицию.

– Может, она приезжая и заявили в другом городе?

– База общая, смотрим все.

– А может, надо фоторобот? Методом графической реконструкции, я читал.

– Работаем, Савелий, – сдержанно сказал капитан. Помолчав, сказал: – А чего это мы сидим, теряем время? Пиво греется. Митрич, за тебя!

– За вас, ребята!

Они подняли бокалы и чокнулись…

– Надо бы поискать свидетелей, вокруг озера всегда крутятся компании подростков, может, вспомнят машину, – сказал Федор. – Знаю я это озеро, жутковатое место. Там несколько лет назад убили тележурналистку…²

– Помню. Твое последнее дело, – заметил капитан. – Тогда ты еще в капитанах ходил.

Всем показалось, что в его голосе прозвучал укор.

– Там со стороны леса каменная платформа под углом, – сказал Федор после паузы. – Если загнать машину наверх, на скорости она слетит в озеро, как с трамплина. Как она стояла на дне?

– Как ты и сказал, кормой к платформе, течения там нет. Как слетела, так и стояла.

– Почему же ее раньше не нашли? – спросил Савелий.

– Больше воды было, вот и не нашли. А сейчас сухо, уровень в озере упал, – сказал Митрич. – И главное, никто этой женщины не хватился! Вот так, живет человек, и нет человека… Ужас! Если до сих пор никто о ней не вспомнил, то уже и не найти следов…

– Найдем, Митрич, не сомневайся. Сейчас Савелий расскажет, что пишут в книжках, Федор намутит что-нибудь из философии… Найдем. Ты тоже бди, может, услышишь что.

– Иногда человек и сам не знает, что ему известно, – заметил Савелий. – Мы смотрим, но не видим.

– Прекрасно сказано! – восхитился капитан. – Предлагаю выпить за тех, кто смотрит и видит!

Они выпили.

– И еще! Надо поискать с водолазом, он не стал бы возиться отдельно с ее вещами, – сказал Федор. – Все там.

Капитан молча кивнул…

Глава 2. Утренняя прогулка с Аделиной

Они бежали по каштановой аллее – тонкая высокая девушка и собака, длинная мохнатая такса почти красного цвета. Вокруг разгоралось раннее утро, солнце было еще белое и нежаркое, а воздух поражал кристальной свежестью и прохладой. Город просыпался и наполнялся звуками работы. Деловито гудели моторы, бормотало радио, верещала пожарная сирена – но все это где-то вдалеке, за гранью, подчеркивая покой и тишину, царящие в старом парке.

Время от времени девушка останавливалась и поджидала собаку – из-за коротких лап та отставала.

– Аделина, пошевеливайся! – говорила девушка. – Быстрее! На террасе отдохнем. Еще немного, давай, малышка!

Аделина протяжно, с подвыванием вздыхала и быстрее семенила короткими лапами.

Они добежали до террасы, с которой открывался вид на реку – над ней курился невесомый прозрачный туман. Пляжи были еще пусты – лишь пара смелых купальщиков совершала заплыв против течения, стараясь удержаться на месте, а вода упрямо сносила пловцов вниз к мосту. Заросли ивняка стояли неподвижно и казались нарисованными – ни ветерка, ни шевеления даже отдельного листа, только невидимые птицы громко радовались прекрасному солнечному утру.

На их скамейке кто-то сидел. Аделина остановилась как вкопанная и, задрав голову, взглянула на хозяйку.

– Места хватит всем, – успокоила та. – Нам много не надо.

Это была женщина средних лет, с распущенными светлыми волосами до плеч, в черном платье и в черных лодочках. Руки она сжала и положила на колени, рядом на скамейке оставила маленькую черную сумочку на длинной золотой цепочке. Женщина словно не заметила девушку с собакой и все так же пристально смотрела на реку. Хозяйка Аделины опустилась на другой конец скамейки, собака уселась на дорожке, настороженно глядя на незнакомку.

Несколько минут они сидели молча. Вдруг женщина повернула голову и спросила:

– Уже утро?

У нее был сосредоточенный немигающий взгляд, и девушка невольно поежилась:

– Утро. Еще очень рано.

– Река пустая, никого нет… Почему? – последовал следующий вопрос.

– Очень рано, еще холодно.

– Вы кто? Что вы здесь делаете?

– Я здесь бегаю каждое утро.

– Как вас зовут?

– Нина. А это Аделина.

Собачка, услышав свое имя, шумно вздохнула. Женщина перевела взгляд на источник звука и некоторое время молча рассматривала Аделину. Потом прикрыла глаза ладонью, откинулась на спинку скамейки и замерла.

Нина, чувствуя неуверенность и робость, спросила:

– Вам плохо?

Она вдруг заметила, что из-под платья женщины выглядывают кружева голубой сорочки, похоже, ночной.

– Я… не знаю, что-то не так… – пожаловалась женщина. – Этот парк… Он где?

– Неподалеку от центральной площади и театра… Знаете?

Женщина не ответила – сидела все так же неподвижно.

– Вы заблудились?

– Я… Не знаю. Все не так… Понимаете, все не так. Я не могу узнать… Все чужое. Вы кто?

– Я Нина, мы с Аделиной бегаем по утрам. А вы…

– И краска не отмывается… – Женщина протянула к девушке ладони. – Видите? Я не знаю, что делать… Видите?

Нина почувствовала, как сквознячок пробежал вдоль хребта – руки незнакомки были совершенно чистыми. Сумасшедшая?

– Страшная краска… ничего не помогает. Живая…

– Как вас зовут?

– Как зовут… – Незнакомка наморщила лоб и задумалась. – Елизавета. Можно Элиза.

– Где вы живете, Элиза? – спросила Нина. – Хотите, я провожу вас домой?

Женщина уставилась на девушку в упор странно напряженным взглядом. Лицо ее было очень бледным, губы плотно сжаты. Нина заметила осыпавшийся макияж и седину на висках.

– Домой? Хочу… Вы знаете меня?

– Я вас не знаю, – раздельно произнесла Нина. – Если скажете адрес, я провожу вас домой. Или позвоню вашим родным. У вас есть мобильник?

– Мобильник?

– Посмотрите в сумочке, – подсказала Нина.

Женщина послушно открыла сумочку, уставилась туда потерянным взглядом.

– Мобильный телефон, – напомнила Нина.

Та протянула ей сумочку. Нина заглянула внутрь – телефона там не было. Ей бросились в глаза пачка салфеток, ключи и крохотная косметичка.

– Свой адрес помните?

– Проспект Мира, – сказала женщина.

– А номер дома?

– Около банка… Я ничего не понимаю… – Она запустила пальцы в волосы, потрясла головой. – Что-то не так… Вы сказали, уже утро? Это парк? Почему?

– Пойдемте, Элиза, я провожу вас. – Нина поднялась. Аделина тоже вскочила.

– Куда?

– Домой. Вы сказали, проспект Мира…

– Да! Хорошо. – Женщина протянула руку, и Нина помогла ей подняться. – Холодно…

Она поежилась и обхватила себя руками.

– Пошли. Как вас зовут?

– Нина.

– Я вас знаю? Мы знакомы?

– Мы только что познакомились.

– Это ваша собачка? – Женщина пощелкала пальцами, подзывая Аделину. Та смотрела настороженно и подходить не спешила, но раз или два неуверенно вильнула хвостом.

– Она боится, – сказала девушка. – Идем?

Женщина кивнула.

Они медленно пошли по аллее к выходу из парка.

– Вы тоже гуляете по утрам? – спросила девушка.

– Я никогда не гуляю по утрам, – ответила женщина. – Я люблю поспать. Ночью смотрю кино… Есть хорошие фильмы. Я сова.

– Сейчас семь утра…

– Семь утра? – Женщина остановилась, уставившись в землю. – Не понимаю… Вы сказали, Нина? Вашу маму зовут Елена?

– Нет.

– Кто ваши родители? Я их знаю?

– У меня нет родителей… Так получилось.

– Вам снятся сны?

– Иногда. Какие?

– Что вы убегаете. Чьи-то шаги… Что вы без одежды… Всякие. Непонятные… Странные… Незнакомые места и люди… – Она надолго замолчала. Посмотрела на девушку и добавила: – Даже когда вы не спите.

Нина промолчала.

Они вышли из парка. Народу на проспекте было немного. Все было еще закрыто. Проехала поливальная машина, и резко запахло мокрым асфальтом.

– По-моему, мы пришли. Это ваш дом? Вот банк!

Женщина оглянулась, словно хотела убедиться, что они одни на пустой улице.

– Да! Сюда, – она устремилась под арку. – Здесь!

Женщина порылась в сумочке, достала ключи, протянула Нине. Девушка заметила, что у нее дрожат руки.

– Дом двадцать четыре.

– Может, позвонить по домофону?

– Там никого нет. Длинный желтый ключ… Код я не помню. Можно открыть ключом.

…Они медленно поднимались по лестнице. Второй этаж, третий. Нине было не по себе. В доме стояла глубокая вязкая тишина, казалось, он вымер. Старый домина с толстыми стенами, убивай, никто не услышит. Здесь жили, смеялись, плакали и страдали тысячи людей… Сколько ему? Лет семьдесят? Больше? Сто? И она действительно здесь живет – эта Елизавета-Элиза?

– Здесь! – Женщина остановилась перед квартирой с золотой цифрой девять. – Дайте!

Она взяла связку ключей, выбрала нужный.

– По-моему, дверь не заперта, – сказала Нина.

Женщина повернулась к ней. В глазах проскользнуло что-то… Неуверенность? Удивление? Страх?

– Сквозняк, – объяснила Нина, протягивая руку к щели между дверью и косяком. Нажала на ручку, и дверь подалась. – Вот видите. Вы забыли запереть.

Женщина, помедлив, переступила порог. В прихожей было темно. Она нашарила выключатель. Под потолком вспыхнула люстра, осветив большую прихожую со шкафами красного дерева, громадным зеркалом в богатом золоте и яркой афишей боя быков в Памплоне в черной узкой раме. Аделина пряталась позади и настороженно принюхивалась к запахам чужого жилья.

– Это ваш дом? – вырвалось у Нины. – Вы здесь живете? Одна?

– Одна. Никого больше нет. Хотите кофе? Нина, да? – Казалось, женщина стала приходить в себя. Речь ее сделалась связной, и выглядела она увереннее. – Проходите в гостиную!

Она махнула рукой:

– Я сейчас!

Нина вошла в гостиную. Это была большая комната с богатой лепниной на потолке, старинным резным буфетом под потолок и царским столом с массивными стульями, обитыми полосатой красно-зеленой тканью. Гипюр на окнах, тяжелые зеленые шторы, два высоких торшера, картины, китайские вазы…

Нина опустилась на кожаный диван с десятком ковровых подушек. Ей казалось, она попала в музей. Аделина робко жалась к ее ногам.

Елизавета появилась на пороге с подносом. В комнате запахло кофе.

– Вот, пожалуйста! Я еще не завтракала. Я утром только кофе и сыр. Хотите бутерброд?

– Ну что вы, не нужно! – Нина вскочила, чтобы помочь. – Я тоже утром не ем, завтракаю часов в двенадцать, не раньше.

– Вы тоже сова?

Нина кивнула:

– Люблю работать по ночам.

– Правда? А где вы работаете?

– Я копирайтер, работаю дома.

– Кто?

– Сочиняю рекламу на всякие товары.

– Как интересно! Я уверена, что видела вас раньше. Правда, не знала, что у вас собачка. Вы с четвертого этажа, я вспомнила. Может, дать ей мяса?

Женщина уже не производила впечатления потерянной, она пришла в себя. Хотя иногда замолкала и сосредоточенно смотрела в пол, словно пытаясь вспомнить что-то.

– Она ела, не нужно, спасибо. Я…

– Я не против, – сказала женщина. – Мне всегда оставляют ключи. Подруга в Америке уже три года, и я поливаю цветы. Но я думаю, они пропали, я больше туда не хожу. Понимаете, в последнее время я немного устала и плохо сплю.

Она потерла виски кончиками пальцев.

– Забываю купить хлеб… – Женщина замолчала и задумалась, снова уставившись в пол.

Нина почувствовала холодок, пробежавший по спине, как и тогда, в парке. С хозяйкой явно творилось что-то неладное.

– Волны, понимаете? И крылья. Чувство полета. И потом… Я люблю читать криминальные романы, и кино тоже… Я никогда никого не обидела!

Прижав руки к груди, она смотрела на Нину умоляющим взглядом.

– Никогда! Ванесса говорит, у меня внутри падший ангел. Он убегал и спрятался тут, – она дотронулась рукой до груди. – Удивительная женщина! Экстрасенс. Все про тебя знает. Я рада, что мы встретились, совершенно случайно… Недавно. Это страшно, там что-то случилось… Ужасное. Мы с вами знакомы? Вы из нашего дома?

Нина поставила чашку с кофе на столик и поднялась. Ей было не по себе: следовало попрощаться у дома и сразу уйти. Нехорошая история. Похоже, она снова вляпалась в неприятности из-за своего дурацкого чувства долга и вины перед всеми… Всем должна, за всех в ответе. Карма такая. Или каторга.

– Вы когда-нибудь видели убитого человека? – вдруг спросила Елизавета шепотом. – Он лежит на спине, а вокруг головы красное… Кровь?

Она поднесла к лицу ладони, пошевелила пальцами, заметила сломанный ноготь и замерла, уставившись на него удивленно.

– Как в кино… Или это книга? – Женщина вытащила из-под диванной подушки красную книжку с золотыми уголками. – Вот! Я тут все записала.

Она протянула книжку девушке, и та машинально ее взяла.

Это был дневник, исписанный примерно до половины летящим неровным почерком.

– Хотите почитать? Только… Нет, не надо! – Она резко выхватила книжку у Нины из рук. – Это очень личное, всякие глупости…

Девушка почувствовала дурноту – ей вдруг стало страшно. Дом словно вымер, тишина гробовая, странная женщина, незапертая квартира, бессмысленные речи. Она принимает ее, Нину, за соседку сверху, она ее не помнит, она не помнит, что была в парке, она все время теряет мысль, трет лоб, пытается вспомнить что-то… И при чем тут убитый человек? О какой краске она говорила в парке? О какой крови? Как же оставить ее одну…

– Мне пора, – сказала Нина, пытаясь улыбнуться. – Я оставлю вам свой телефон на всякий случай.

Не удержалась, шкурой чувствуя, что не нужно… Ничего не нужно! Только убежать и забыть. Уходи, приказала себе, это не твои проблемы. В самом крайнем случае можешь поговорить с соседями. Может, она сбежала из психушки, и потом – есть же у нее хоть кто-то! Должен быть кто-то, кто присматривает.