Kitabı oku: «На стихи не навесишь замки», sayfa 8

О звёздах послушай

Я мир злу не отдам

Мы – это души.

О звёздных войнах всех душ послушай:

та печаль,

которую не опишешь словами,

она пережита лишь нами,

и на Земле никого не волнует,

потому что по людям дрейфует

лишь горе родной их планеты.

Но Мы думаем не об этом,

а о горе, которое больше Вселенной!

Рубил бы я дома полено

или был на войне,

я помнил о вечном огне,

о том огне, который не видно,

за жар которого вам не обидно,

а мне он всю душу расплавил.

Я умру – никто не узнает,

что бьюсь я вовсе не тут,

а где-то там воюю. И врут

все ваши легенды о рае.

Мы светлых миров не видали,

Мы зло везде убивали:

тут или там.

Я Мир ему не отдам!

Мы не считали потери

Мы – это души.

Рассказ о душах наших послушай:

Мы не считали потери,

Мы стучались в разные двери,

Нам не открывали.

Мы так и знали,

что нам не откроют,

вот поэтому то на воле

Мы всё время гуляли.

Нас не провожали,

когда Мы уходили.

Кого-то из Нас не забыли:

пестрят киноленты их именами.

Стихами

пути наши святы.

И пусть простыни ваши помяты,

вы иногда повторяете

наши фамилии.

Мечтал ли кто об идиллии

больше, чем Мы?

Смятые, смятые, простыни.

Да пропади они пропадом!

Зачем Нас тут убивают?

И каждый раз, конечно же, знают:

убили очередного героя.

На волю, на волю, на волю

летим Мы своими душами!

Путями выстланы лучшими

наши новые жизни.

Ан нет, показалось. По-прежнему

грозные числа

в календарях

лишь напомнят о светлых мечтах.

Если звёздочки загораются

Звёзды – это Мы, наши души.

Ты о душах наших послушай:

если звёздочки загораются,

то им ничего не прощается:

не разрешается гореть и взрываться.

Но Мы будем, будем стараться!

Ведь Звёзды назло загораются

и вопреки взрываются,

а от бурь их становятся ярче,

ярче, ярче и жарче!

Горите, Звёзды, пока кому-то не спится.

Вы видели звёздные наши лица?

Они не стираемы!

И несгораемым

светом просверлены звёздные души:

– Мы сияем и нам не скучно!

Смешные игры – большие войны

Пока ты умирал,

на твою судьбу играл

Чёрт со Смертью в дурака:

карта к карте – вот игра!

«Помрёт, не помрёт,

на тот свет отойдёт», —

картам было всё равно.

Повезло не повезло,

когда дух ты испустил?

Бог на небо пригласил.

Раз и два, и раз, и два…

На небе тоже есть игра:

в «кто из нас тут красивее»

играют Ангелы милые,

а вокруг скукотища безбрежная —

ни дел, ни забот. Неспешные

души летают пузатые,

и их Демоны едят волосатые.

Что же ты, дружок, пригорюнился,

работёнка есть тебе, призадумайся,

со злом воевать! Али трусишь?

Ночь не ночь, день не день. Замучил

страшный выбор разум Рудокопа:

«Войной, стороной, в землю?» Хлопай

крыльями и не думай долго.

ЕСЛИ ЕСТЬ БУРЛАКИ, БУДЕТ ВОЛГА

на земле ль, на небе – неважно.

Если в бой, то иди, хоть в бумажный!

Я пишу, я автор Зубкова,

а жива я иль мертва – неважно, право слово.

Планета погибших душ

Если бы всё было просто,

мы б не строили остров

из кораблей погибших,

чувств и желаний лишних.

Громоздкие трубопроводы,

лишние электроводы,

красные числа в календарях.

Нет, мой рассказ не про нас.

Где-то там, на каком-то там свете

жили гордые, чистые дети.

Их наивные, светлые души

по воздуху шли и по суше,

шли просто так, гуляя,

внешних врагов не зная,

не ведая внутренних ран.

Они удивлялись нам.

Их наши войны пугали,

зла нашего не понимали,

они росли и взрослели

в праздности и … отупели.

Бедные, гордые дети,

не хотевшие знать всё на свете,

им хорошо и покойно,

спокойно, спокойно, спокойно.

Нет в голове спящей места

для жениха иль невесты.

Спокойно. Нет ревности, браков,

за самцов и самок нет драки.

Плесень в душе прорастает,

и каждый подросток знает:

жизнь – это вечная скука.

Вот так, без творческой муки

их мир превратился в ад.

Сосед соседу не рад,

сосед плюёт на соседа —

такая забава это.

Такая работа просто —

строить чудовищный остров

из кораблей погибших

чувств и желаний лишних,

лишней любви ненужной,

лишней забытой дружбы,

ненужных научных знаний,

о которых они не знали.

«И что же, что было дальше?»

А дальше огромным маршем

массы простого народа

превратились в больших уродов.

Потом они все погибли.

Всмотрись-ка в небо, увидишь

как мёртвые тихие души

стонут и плачут: «Нам скучно!»

Тяжко им мёртвым в пустыне.

А ты строй свой корабль. Не отнимут!

Рай у Марципилан

Рай на планете Марципилан

обозначен был чётко:

ядерная зима и пулемётов чечётка!

Кто тут живой в церковях великих?

За вами отряд безликих:

– По одному выходить не положено! —

трупы горкою сложены.

Вот и века исчерпаны.

И где б люди веру ни черпали,

планета переживёт и это.

А к следующему рассвету

(через сто лет вперёд)

зверь дикий пройдёт

по молодому полесью.

И от прогресса

ничего не останется.

Так зачем было жизнью маяться

последним из марципилан,

так похожих на наших землян?

Наверное, нет ответа.

И история эта

повторится ещё три тысячи раз!

Вот и Земля на подходе как раз.

Дирижабль Марципиланина

Не людьми дирижабль построенный,

пролетает над территорией,

нелюдимой какой-то.

Чей ты, пилот тот?

Пилот – последний из марципилан.

Его ветхий аэроплан

лет десять назад как разбился.

А пилот тот не сдался – бился

и выстроил дирижабль.

Плывя на нём: «Увидать бы

кого-нибудь из марципилан!»

Хороший у него план.

Так он летал очень долго —

лет тридцать и всё без толку.

Толку нет, сплошные потери:

недавно крыло отлетело.

Чинил, конечно, неспешно,

потому как летает успешно

то, что старательно сделано.

Воздухо-летателю смелому

покорялись озёра и горы

и даже над мёртвым морем

пилот всё вглядывался в синеву:

«Может, лодку какую найду?»

Но ни плота, ни лодки —

ходка за ходкой.

«Ну где ты ходишь, марципиланка —

тёмных лесов партизанка?

Разожги хоть костёр, я замечу!»

Он трогает вечность за плечи.

Летит дирижабль в небе.

Чей тот пилот,

что плыл в нём

десятилетья подряд?

Марципиланин, но этому он не рад.

Мы уходим – он прилетает за нами

Уходим, уходим, уходим!

Всё решено – мы уходим,

мы больше терпеть не будем.

Мы ждём, прилетит за нами

пилот совсем необычный,

Пилот самый смелый, отважный.

Он должен быть где-то рядом,

он знает про нас, он верит!

– Неважно выглядишь, дочка.

– Мама, я год не ела.

– Зато не поседела.

Там в облаках, ты слышишь,

звук дребезжащий.

– Где же?

– Вон там, где чернеет точка,

в ней пилот, его мысли слышу,

а он слышит, наверное, наши.

Видишь? Рукой нам машет!

– Нет, мама, я не вижу,

уже я год не ела,

у меня отупение мозга.

– Осталось совсем немного.

Ни немного осталось, а мало!

Права была дочкина мама:

пилот летит к ним отважный

и с дирижабля машет

своею рукой усталой.

Мать с дочкою тень накроет.

Подберёт, подберет их парень —

последний Марципиланин

для жизни совместной дальше.

А пока он летит, им машет

да шепчет: «Тридцать лет подряд

я летал. Вернись время назад!»

Когда ты был богом

В те далёкие времена,

когда ты был богом,

а меня и не было вовсе,

тебе казалось, что в мире

ни осень, ни зима и ни лето,

а эпидемия тьмы! И это

только начало.

Тебе на пути встречались

лишь первобытные твари:

демоны и химеры. Их хари

тебе даже снились.

И с кем бы ни бились

первобытные наши предки,

ты устал хоронить их. А детки

от наших предков

на тебя совсем не похожи —

хорошенькие, но их рожи

обречённая усталость сковала.

– Где такие, как я? – страдала

душа молодого бога.

И молний ни мало, ни много,

выпустил ты из глаз,

пока я родилась

у матери обречённой.

С именем наречённым,

крылья расправив,

я с тобой рядом встала.

Мы стали

почти одним целым —

ты мой муж, и я смелым

продолжением нашего рода.

– Ну где вы, уроды?

Я с мужчиной своим воюю!

Я ему наколдую

кучу маленьких деток.

И вот сегодня одна я. А ты где?

– В антифашистском марше.

Со злом не будет реванша

сегодня.

– Мой разум тоже голодный!

Умирала планета

Ледяная планета

целый год стояла без света,

целый год без солнечного тепла!

Она бы так умерла.

Она и неслась, умирая,

никого не встречая

на своём Млечном пути:

– Природа моя, не усни! —

планета шептала.

Однако же, твёрдо знала:

если сама уснёт,

то навсегда умрёт.

– Ну где же моё светило

с теплом своим, своей силой? —

она пытала метеориты.

– Ты слетела с орбиты! —

смеялись кометы. —

Не видать тебе больше лета!

– Не видать мне и мягкой зимы,

если не долечу до звезды! —

упорно планетка твердила.

Но льдины, покрывая материки:

– Хотим, хотим, вечной зимы!

А звезде, от которой она оторвалась,

совсем уже слабо моргалось.

Ну где, звездные твои руки?

Притяни планетку, не мучай!

Но самой себе отвечала звезда:

«Я скоро умру сама!»

Планета же не сдавалась,

она по галактике мчалась

от своего светила подальше,

не зная, что будет дальше.

А дальше – там звёзды светили

с такой невиданной силой!

Издалека моргали

и звали, и звали, и звали.

Моё такое серьёзное прошлое

Я перепробовала веру и неверие,

а теперь всё равно, и верю я

лишь в науку да в природу могучую.

Даже помню, как там, за тучею

лишь наукой и занималась:

с химерами билась и дралась.

И муж у меня такой же:

наукой болен. Он сложит

трупы демонов в ряд.

– Стройся, жена, в отряд! —

устало скажет

и на меня приляжет.

Я ему не перечу,

его тело своим искалечу

и снова сложу из осколков.

– Сколько времени, сколько?

– Я уже не считаю, – он скажет

и удавочку свяжет

для Природы самой.

Мой муж, да он такой.

Я б сама его сильно боялась,

да зачем-то с ним повстречалась

в этой вечности зыбкой.

Я всё помню, кроме имени своего.

Но пусть буду Инкой.

Хлопали Сверхновые

Тёплая Вселенная, тёплая.

Хлопали Сверхновые, хлопали,

не рождаясь, а умирая.

– Почему ты такая пустая,

Вселенная бесчеловечная?

– Пролетая пути бесконечные,

я никого не встречала.

Сама средь звёзд умирала,

а после снова рождалась,

страстям Сверхновых не поддавалась.

Я души засыпала метеоритами,

а тела хоронила под плитами

каменных глыб на планетах.

Где вы, все человеки?

Нет людей в мрачной Вселенной.

Она казалась нетленной

карликам с планеты Земля.

– Вечная только я! —

кричала она человечкам.

Они пожимали плечиками

и на работу ходили,

землю свою любили,

отважно оружие делали.

Что же они наделали?

А впрочем, уже неважно.

Ей карлик с планеты машет,

машет и машет рукой:

«Как жаль, что ты не со мной!

Но лети, лети себе с богом,

твой разум никто не трогал».

Тёплая Вселенная, тёплая.

Вон, сверхновая хлопнула.

Наверное, это к дождю.

Ладно, ещё подожду

доброты миллиард-другой лет.

Жри, Вселенная, тело моё на обед!

Мечтают люди жить на других планетах (или колыбельная на ночь)

Все люди на этом свете —

это чьи-нибудь дети.

Мои иль твои – неважно.

Мы проснёмся однажды

совсем на другой планете:

на ней живут чьи-то дети,

воюют и пьют вино.

В общем и там дерьмо!

Жить в далёких мирах

мечтают люди, хотят.

А тот, кто там был, тот не хочет,

поэтому и хлопочет

о лучшей жизни на нашей Земле!

Колыбельная пишется мне:

«Баю баюшки-баю,

тут я с вами и усну

сном глубоким, не проснусь.

Спи и ты, моя кошка Маруся.

Города и сёла усните,

и больше не говорите,

что мечтаете, словно дети,

жить на другой планете,

где воюют и пьют вино.

В общем, везде дерьмо!»

Спи, никуда ты не хочешь.

Слышишь, как ветер хохочет.

И Вельзевул нежелательный,

он ищет людей мечтательных:

– Вздыхаешь, со мной полетели.

На другие планеты хотели

воевать и хлестать винище?

В общем туда, где ты лишний!

Пролетая над Землёй

Пролетая над планетой Земля,

никогда не падай на землю —

совсем плохая она.

Там землянище самый древний

с мечом на тебя ходил!

А теперь пойдут и оралом.

Не ходи ты к ним, погоди —

тебя им ещё не хватало!

Пролетая над планетой Земля,

я каждый раз опускалась:

– Какая плохая она! —

но я меч брала, не сдавалась.

И с окровавленным тем мечом

вновь пронзённой лежала,

улетала с земли. Потом

снова к Земле бежала!

– Не лети ты к Земле, не лети,

беги куда-нибудь мимо!

– Мама, милая, там не моё,

но я на неё ходила!

Небожители – неба жители

Смотрят на нас Небожители —

чёрного неба жители,

девок разгульных любители,

Небожители – любители пива,

а ещё покушать красиво.

Правильно жить Небожителям

не позволили их Долгожители.

Долгожители долго жили

и пресыщены всем, даже пивом.

Вот и учат жить Долгожители,

извращаясь, своих Небожителей:

если похоть, то выворотом;

а пиво с таким оборотом!

Я смотрю глазами печальными

на то, как в самом начале

были чисты Небожители,

без стариков Долгожителей.

Ах, милые Небожители,

долго жить не спешите вы!

Портят вас, портят столетия,

длинные тысячелетия

накладывают печать:

легко Долгожителю врать,

легко Долгожителю сквернословить,

потому как с душою проспоренной

ложится он вечером спать.

А ты небо гляди, там жители,

небес и земель ценители,

лепят свои судьбины,

и взглядом очень старинным

смотрят и смотрят на нас.

У них есть для тебя рассказ!

Как мы по планетам плясали

Какая звёздная сила

тебя по планетам носила?

Тёмная я девушка, тёмная,

не дождалась тебя, не вспомнила,

сама по планетам плясала

да писала, писала, писала:

стихи строчила и песни —

так плясать было интересней.

А потом всё как будто в тумане,

в голове постоянно мелькала

какая-то жизнь моя прошлая,

вроде, совсем и не сложная —

с парнем необыкновенно красивым,

может быть, даже любимым.

Светлая я девушка, светлая,

но на зов твой в ночи не ответила,

потому что так и не вспомнила

с кем в прошлой жизни я умерла.

Сеятели добра

Стоя на краешке неба,

вниз нам смотреть не треба:

внизу непотребные войны.

Довольно, довольно, довольно!

Всё надоело, мы полетели!

А полетев, обомлели:

и средь звёзд кругом одни войны.

Как больно, как больно, как больно!

А мы, сеятели добра,

сыплем, сыплем добро. Но до дна

досыпать не можем —

достать до дна слишком сложно.

Но однажды сложатся наши усилия

в какую-то силу всесильную

и нам покорится небо!

А Землю трогать не треба:

нельзя её грязными трогать руками.

Так и скажи, сынок, маме!

Улетая с планеты Земля

Каждый раз улетая из этого мира,

я сама себе говорила:

не вернусь, не вернусь… Вернулась!

А вернувшись, сразу проснулась.

Проснувшись, не испугалась,

потому что за жизнь не держалась.

Не держусь, не держусь. Удержалась!

на лета, на лета, налеталась.

Устала, что нет уже силы

смотреть на мир ваш красивый:

где реки, моря и войны.

Неужто одной мне больно?

Никогда не спорьте со звёздами

Вечерами поздними, поздними

никогда не спорьте со звёздами.

Звёзды на небе и высоко,

а вы на земле и глубоко,

глубоко заблуждаетесь.

А после грехов не каетесь.

Не каетесь, а смеётесь

и дерётесь, дерётесь, дерётесь!

Никогда не перечьте звёздам.

Не перечить – это непросто.

Просто вглядитесь в мои глаза,

в них одна и вторая звезда.

Левая звезда – это совесть,

правая – жизни повесть,

повесть всех повестей,

всех жизней земных. Красивей

нет звёзд и не будет на свете,

только эти, эти и эти…

Города на дрейфующих островах в пространстве

Те великие города,

что вам и не снились,

клубочком маленьким вились

в бреши мироздания —

от здания к зданию.

Почва на них была устлана

рукотворною взвесью.

И если взвесь эту взвесить,

то каждая, как планида!

Двери в дворцах открыты,

печальные ходят люди,

вся жизнь их на блюде —

на блюде камней и металла.

Их дети, когда вырастали,

то каждый сам себе строил город:

глыба, дворец и холод —

душевная некликуха.

А старики со старухами,

умирая, в пропасть бросались.

Вы их тела не видали,

летящие тёмной ночью?

«Метеоритной точью»

учёные их называли.

Вы таких городов не встречали!

Маяки в дрейфующих городах

Дрейфующие маяки

в тех городах великих

издалека видны,

когда на город безликий

наплывает тёмная ночь.

И если кому-то не спится,

свет маяков помочь

может с пути не сбиться.

А в маяках живут

самые добрые в мире смотрители,

и с ними никто не будет

тоном говорить повелительным.

Потому что очень непросто

в темноте что-нибудь разглядеть,

если вот так запросто

смотритель выключит свет.

Смотрители – повелители,

они нам светом сигналят!

Глянь на небо в ночи:

это не звёзды мерцают,

а в городах маяки,

в тех городах великих,

куда лети не лети,

там не бывать нам, безликим.

На святую звезду Андромеду

Каждый на этой планете мужчина

мог бы быть моим мужем,

чёртом и даже сыном.

– Но на кой ляд мне такой нужен? —

говорила я мрачно. —

То турок, то арапчонок

и даже сватался негритёнок.

Куда же, скажите, деваться

мне, татаро-монголочке?

Сяду-ка я на лодочку

и подальше от этого края,

туда, где я не узнаю

в каждом проходящем мужчине

чёрта, сына и даже мужа.

На святую звезду Андромеду,

короче, пойду и поеду!

И скажут мне там: «Ну здравствуй,

будь с нами ты лаской,

да хоть медузой Горгоной,

но хотим от тебя одного мы:

чтобы ты была нам женою,

дочкой, мамой, свекровью.

Иди-ка пройдись, родная,

тебя кто-нибудь да признает!»

Из мира в мир

Входы в миры, в миры входы.

Нет проще их, они просты.

Из мира в мир, из века в век…

Нет, не прорвётся человек!

А я легко прошла вперёд.

Там спящий мир. Но кто поймёт?

Непросто по звёздам

Очень, очень непросто

шагать по звёздам!

Мы, не зная родного наречия,

писали в вечность

и погибали.

Жаль, потомки о том не узнали.

Против фашизма

Твои пустяки

Вот ты сегодня живая,

и дочь у тебя молодая,

несмышлёная, и пошла в институт,

а у тех, кто ни здесь и ни тут,

дочерей больше нет.

Ты плачешь по пустякам,

а те, кто не здесь, а там

(у кого всех убили),

они родню хоронили

и о пустяках не мечтали,

они, как никто, уже знали:

пустяков для них больше не будет.

Ты плачь по своим пустякам. Не забудет

серое, серое небо

твои пустяки, горе их, кусок хлеба

у твоей дочери, её институт:

пусть науку грызёт, пока она тут.

Я устала стирать ваши лица

Не было на моих страницах печали:

города спокойно скучали,

лишь милые, трезвые дети,

убивая зверьё на рассвете,

приносили добычу в дом.

В том доме мы и живём

в окружении постмодернизма.

Нет, не странные у нас лица,

а привычные ко всему.

Только я никак не пойму,

почему на моих страницах

дома, города … пылится

бесконечное количество слов:

из них понастроили кучу мостов

трезвые, умные дети,

они не верят в йети,

а готовятся к новой войне.

Эти дети сидят на мне

свесив ноги

и зовут на подмогу

всё новых, трезвых детей!

Я не пишу повестей

из-за их тяжёлого веса

и холодных, блестящих глаз.

Я не любила вас —

строем ходящих детей

по моим чистым страницам.

Я устала стирать ваши лица!

Пядь земли, будущее (пройдёт ещё миллиард-другой лет)

Мы о боге кричали

и кидались страна страной!

Нет, не были мы в печали,

а ходили всё в тот же бой.

В бой с утра до рассвета:

со злом или против зла.

Пули – это конфеты,

хошь не хошь, принимай страна!

Страна на страже стояла,

страна сердца берегла.

«Мало (кричали) мало,

сердец мало, давай тела!»

И летели тела, летели

в какую-то тяжкую зыбь.

Такой вы войны хотели,

нет? Но уже не свернуть!

Зло с добром не устанет

биться до мира конца.

Летели Миры, менялись:

«Планета уже мертва?»

Да нет, хороша и пляшет,

(уж нет Вселенной) смотри,

как она из прошлого машет

каждой пядью своей земли!

Фашисты спрашивают, я отвечаю

«Откуда ты, девочка?» Прямо из ада,

из самого страшного небытия,

где за каждое слово награда:

плётка «раз» и за грамотность «два».

«Откуда ты, девочка?»

Я оттуда, где никому не нужна,

где реки искусственной крови

и тролли – закон бытия.

«Девочка, ждать больше нечего,

сегодня Нас понесло!

Это Мы с жестокой последовательностью

лепим, пилим своё ремесло».

Выпиливая фигуры:

уродливые кресты,

«Мы самые, самые злые!» —

так говорили Вы.

Но делая снаряды

из слов, металла, дерьма,

Мы больше вас уставали,

у нас каждая ночь без сна.

Кто кого? Я не знаю.

Перемирие есть всегда:

между войной и войною,

баба рожает дитя.

Я не спорю, и дети встанут

под пули да под ружьё.

С вашими ль, нашими стягами?

Но Мы их родим всё равно.

Я откуда? Не спрашивай больше,

хочешь убить – убивай,

нет ничего жизни горше:

очень уж хочется в рай!

Время-триптих

Время слагает легенды,

время – это триптих.

И никто никогда не узнает

кому какой стих.

Ты сегодня счастливый —

у тебя на носу Новый год

и «1 Мая» красивый,

и поезд зовёт вперёд.

Но приходят какие-то люди

и говорят: «Война!»

Там где-то война, и тем детям

не до здорового сна.

– Война, не война, я знаю, —

ты отмахнулся от них, —

Вот зарплату свою считаю,

не деньги это, а смех.

Люди, смешные люди,

не раздражайте меня,

на работу иду! Я знаю,

что там где-то идёт война.

Мимо война прокатилась,

мимо и люди прошли.

Я в него не влюбилась.

Время выдохнуло: «Хорошо!»

Сургуч на наши души

Мы за дело брались смело

и рубили сгоряча,

мы на дело шли и пели:

– Мало, мало сургуча! —

как лукавыми руками

мы печати ставили,

ничего не забывая,

на тот свет отправили:

господа и господина,

человека серого,

мать, жену, своего сына,

пешехода смелого.

Ничего не говоря:

– Мало, мало сургуча! —

мысли злы ковали,

но о том не знали,

что «омега» и «альфа» вздыхают,

сургучом небеса пытают:

– Печать на Землю, печать на Луну,

печать на Вселенную да не одну!

Печать за печатью … плачет природа.

«Альфа» с «омегой» гуляя по броду:

– И зачем же ты с вечной душой

заглянула в «рай» наш земной?

– Родилась, – я вздохнула.

– Печать на тебе, ты дура!

Пей свой чай и смотри,

как капают сургучи

на Вселенные и на планеты,

да пиши свои рифмы про это.

Дети войны

Ребёнок войны, не знающий мира,

по нему то и плачет рапира.

Сам ребёнок с рожденья не плакал,

а как подрос, так не жалко

стало ему умирающих лиц.

– Победу даёшь! – кричит.

Ребёнок войны, он знает,

что в мире всё сложно

и что умрёт он возможно,

но род его должен выжить

и победить. Бесстыжий

смеётся кто-то на небе:

– Твой род – просто небыль,

и небыль – род твоего врага

(и так протяжно) ха-ха!

Но ребёнку войны недосуг

глаза пялить в небо,

ребёнок войны привык

думать только о хлебе.

Но он хлеб

и у матери не попросит:

знает, если есть хлеб,

мать отломит ему. Не бросит.

Ребёнок войны

не хотел потерять отца, но теряет.

И у врага ребёнок войны

своего отца почти не узнает,

и так же хлеба не просит,

а лишь про победу спросит

у своей почерневшей матери,

та заплачет. Тратили

друг на друга снаряды враги:

– Беги, ребёнок войны, беги!

И ребёнок войны наконец-то заплачет:

бежать то некуда, значит,

Родина – это ловушка.

– Игрушки взрослых, игрушки! —

хохочет кто-то на небе.

Ребёнок шепчет: «Я небыль».

В небе самолёты – это крылья наших детей

Дети ложились рядами,

детей складывали в ряды.

– Да кто о них будет помнить,

кому они на фиг нужны? —

вечность, громкая вечность

хохотала где-то вдали.

Детей складывали рядами —

земле они точно нужны.

И мы заведомо знали:

рожая, смертей уже жди.

Года за годами катились.

Дети гибли всегда.

Как-то так получилось:

о них лишь помнит вода.

Вода ведь всё перемелет,

вода, она всё перетрёт

посчитает потери,

миллиард-другой унесёт!

«Некие в коих веках,

не рожали бы вы детей,

дети павшие – это веки

их родных матерей!»

Но не слушали мы тех криков,

а рожали детей назло.

Глянь-ка в небо. Это не «МиГи»,

а сыновей крыло!

Если наша Русь тебя пугает

Даже если тебя пугает эта тёмная Русь.

Неважно! Есть сильная сила, я за неё держусь,

я за неё цепляюсь и шепчу: «Отомстим

за матерей, за убогих, за детей отстоим!»

Конечно, тебя пугает наша мрачная Русь.

Но есть неведома сила, я за неё берусь:

порубаю в капусту, пущу на ветер и дым,

твержу: «Мы ни пяди, ни пяди не отдадим!»

На грани, на грани терпения и сама несчастная Русь.

Но окидывая просторы: «Я тобой, мать, горжусь!»

Уходили воины света

Стоит ли воину Света

разговаривать с воином Тьмы?

Говорю, говорю. Нет ответа.

Да пропадом пропади!

Пропадала я и пропала.

Не пытайтесь меня искать.

Много ль прошло или мало,

но вот я пришла опять.

И снова я воин Света,

ищущий воинов Тьмы.

Говорю, говорю. Нет ответа.

Да пропадом пропади!

Пропадом пропадаю,

никто не ищет меня.

Стих за стихом слагаю,

как будто душа ушла.

Радушные стрелы амура

колют суровую бровь.

Кипела злость, закипела

на уже новых врагов!

Если б не было воинов света,

не было б воинов тьмы,

просто б хозяином где-то

ходил господин Пурги.

И не думая, что он варвар,

его ласково звали бы Зверь

и не было б крови напрасной:

что ни сдыхала б – то тварь!

Эх, не было б воинов Света,

любили бы воинов Тьмы:

и рождались б на свете

лишь господа Пурги!

Быть воином – тяжкое бремя,

тебе каждый плюнет в лицо:

– Это дурное дело

слыть на живца ловцом!

Да пущай стоят ваши церкви!

Во дворцах пусть элита гудит.

Не первая я, не последняя,

кому «Уходя, уходи!»

скажут, поклон отвесят,

скажут и камнем побьют.

Кого-то с толпы повесят.

Да что же я делаю тут?

Какая радость жить

Какое счастье жить на свете,

какая радость – песни петь!

Нет, не плясали наши дети,

им очень тягостно терпеть

все эти пушки и снаряды

да золотые ордена:

с боёв вернувшихся – награды.

А впрочем, всё слова, слова.

Не станет поле огородом,

а выйдет поле голяком

и закружится хороводом:

от мелких пулек сквозняком.

Ну вот, теперь поём мы песни:

«Какое счастье – не сгореть,

какая радость жить на свете

и войны наши все терпеть!»

Партизаны, осень, небо

Умирали партизаны

и кивали головой:

– Что-то будет, но не с нами,

а с тобой, с тобой, с тобой!

Уходила осень в небо.

Наконец-то я сдалась

и как высохшая верба,

вслед за ними погналась:

– Молодые партизаны,

подождите вы меня!

Что-то будет, но не с нами,

я ведь тоже умерла.

Уходила осень в небо.

Что-то было на земле:

нет, не расцветала верба,

люди жили, как во сне.

Зачем мальчикам войны

Зачем вам, мальчики, море;

зачем вам, мальчики, лес?

Зачем к вам, мальчики, в души

чёрт мохнатый полез,

как залез, так толкает

на дурно бытиё:

видишь, с неба моргает

демон – чёрно крыло.

Зачем вам, мальчики, море;

зачем вам, мальчики, лес?

В море тонут, там горе,

в лесу пожары. Небес

вам, мальчики, что ли мало,

неужто мало дождя?

Где б я ни была, встречала:

везде хоронят меня.

Маленькие девочки смерти не боятся

Маленькие девочки —

папины и мамины белочки,

вырастая, уже не плачут,

не плачут, а это значит,

что смерти они не боятся,

бравадой своей кичатся.

Кичатся, а может, знают,

что навсегда умирают

лишь животные души;

а те, которые лучше

на небеса улетают,

но мамы об этом не знают.

Эх, маленькой, маленькой девочке

на колготки б по стрелочке

и бегом на свидание

(мамино разочарование)!

А смерти б тому не боятся,

кому не с кем обняться,

кому уже не рожать —

старым бабам, как ять!

Песнь о глазах наших

Ой, да у нас смерть в глазах,

нам бояться нечего.

Ой, да у нас смерть в глазах,

от рождения,

потому что нет у нас

дней рождения

и Нового года.

У нас ровная всё время погода:

снегопад, снегопад, снегопад

до самой до старости.

И ни в печали, ни в радости

дни, как годы, впустую тянулись.

И вот мы все оглянулись

на пороге новой беды,

где взбешённые с голоду псы

когти на нас уже точат!

Я скажу тебе, себе и дочам:

главное, голодных псов не бояться,

а глядя им в глаза, улыбаться!

И их смерть в глазищах красных наших

сделает нас ещё краше,

а когда из глаз она выпрыгнет,

то последнее слово выкрикнут

псы взбешённые да голодные:

ни себе, ни белу свету неугодные!

Ой, да у нас смерть в глазах,

нам бояться нечего.

Ой, да у нас смерть в глазах,

от рождения,

потому что нет у нас

дней рождения

и Нового года.

У нас ровная всё время погода.

На войну отправился, иди

Раз собрался на войну – иди,

а с собой хоть палку, но бери!

Коль пошёл на войну, так навсегда:

«Не провожай меня даже родня».

Раз собрался на войну – иди,

и душу, идучи, свою не береди,

пригодится тебе твоя душа:

бить руками и ногами чужака!

Не мозоль глазами белый свет,

его, вроде бы, уже и нет.

Без причины не заплачет и жена:

что ей плакать? Похоронка ж не пришла.

На войну отправился – иди,

сердцем только громко не стучи:

не услышит сердца стук трава,

на которую засадушка легла.

На твоём пути ушедший мир,

впереди свирепый командир,

позади родная сторона,

мать, жена, сестра, земля и я.

Будем верить в доблесть сыновей,

будем ждать со всех фронтов вестей,

хороводы хороводить не пойдём,

песни горькие и те не запоём:

«Шумел камыш, и гнулись дерева,

тихо с горочки спустилась жизнь сама,

в гимнастёрочке солдатской милый мой,

(дом разрушен) не вернётся он домой».

Партизанка

Странно всё было это:

ни зима, ни весна, ни лето,

а межсезонье зла.

И один, два, три, четыре врага

у костра своего скучают:

то судачат, то выпьют чаю.

Жалко их убивать, потому что

вместе судачить было бы лучше

и готовиться к новой войне.

Эх, надо убить их! Ко мне

двигается разведка.

Ан нет, засела на ветке

и флажками сигналит.

А костра того вражьего пламя

то вспыхнет, то вдруг погаснет —

это снарядом фугаснет

где-то совсем вблизи.

Крикнуть хочу: ползи!

Но понимаю,

ведь недруга я спасаю.

– Эй, подруга, так не пойдёт,

коль ползёшь, так ползи вперёд

и кидай гранату в кострище.

Враг встрепенулся, слышишь?

– Слышу! Я молодая

за чеку щекою хватаюсь

и вдруг улетаю в небо.

А за мною летят их лейблы,

наклейки, нашивки, награды.

Так тебе, враг и надо!

Очень странно всё это:

ни зимы, ни весны, ни лета,

а лишь межсезонье добра.

Щупаю душу: жива!

На каждого несмотрящего

Быть тебе командиром,

быть тебе полевым!

А если мы что-то забыли,

наградами возместим.

На каждого несмотрящего

есть смотрящий солдат.

На павшего или не павшего

уже приготовлен снаряд.

Короткое перемирие

не к добру, но давайте спать.

Звёзды в небе. Что это было?

На погоны легли опять.

– Тебе мать и отца не жалко,

коли пустился в бой?

– Жалко мне всех вас, жалко! —

и жалость унёс с собой.

Ну вот и некролог длинный

в руках держим перед собой:

– Почём нынче твои командиры?

– По одному тот строй!

На каждого несмотрящего

есть смотрящий немой,

вместо каждого в поле павшего

уже вырастает другой.

Эти новые поколения,

запомнив всё, отомстят.

– Зачем, к чему это было?

– Не спрашивай, вставай в строй, солдат.

Партизаны лесов

Партизаны лесов партизанили,

кого-то из них изранили,

кого-то из них изрезали

мелкими, мелкими лезвиями:

лезвие – совесть, лезвие – честь.

Зачем они партизану?

Но лезвий было не счесть!

– А дальше что?

– Дальше самое интересное:

кому-то мы сделали дело полезное,

о ком-то просто забыли —

на учёт поставили и отпустили.

Вот сиди теперь и записывай:

если птицею свистнули,

значит, близко засада,

вот нам-то того и надо!

А в засаде сидят, курят трусы,

оставить на них бы укусы,

да зубов своих жалко.

(Раскричалась по лесу галка.)

Видать, к горю или к зиме.

Подкинь сигаретку мне.

Ты сынок или дочка —

не видно. Ставь точку.

А я бы точку поставила,

да метку чёрную ставило

время на нынешних партизанах,

ведь кто-то из них изранен,

кто-то из них изрезан

острыми, острыми лезвиями:

лезвие – совесть, лезвие – честь.

К чему они партизану?

Но лезвий было не счесть!

Время рожать, а ты

Опять в бой! Снова на смерть.

Как мы устали от этого!

Смерд ты или не смерд —

смотрит смерть неприветливо.

Век не видать бы воли,

сто лет не хлебать бы щей,

но отдайте нам долю —

рожать и растить детей!

Поэтам вечная слава,

героям вечный покой.

Жила я иль нет – не узнала.

Враги шепчут: «И чёрт с тобой!»

Шелестящее, серое небо,

тревожное утро и дом.

Нет, я не сдвинусь с места.

Если ты на меня, чёрт с тобой!

Поэтам вечная мука,