Kitabı oku: «Не бывать богатырям бобылям», sayfa 4

челами биться, помирать ни про что!

– Да за что ты, Соловей Будимирович,

над нами так изгаляешься,

от силушки своей маешься!

Зачем умирать нам зазря,

али сила тёмна пришла?

– Да нет, не пришла. Просто негоже

воинам по пирам сидеть,

силу молодецкую пропивати.

Надо б в поле чистое лететь,

удаль молодецкую тренировати!

Приужахнулись мужики, притихли,

что было в прошлый раз вспоминают:

Соловей Будимирович

погубил десять тысяч ребят,

вот чёрт окаянный!

– Ой не мозоль мне душу, земля-мать,

я хочу да требу воевать!

Токо где найти ту «рать на рать»,

если все пьют горькую сидят?

– Будимирович да наш ты Соловей,

ты присядь, поешь, попей:

пир почёстный идёт!

Эх дурной мужичий род,

Соловей присядет да поест, попьёт,

захмелеет, а захмелев, осмелеет

да без боя и поножовщины

передавит, перемнёт

весь великий Новгород!

А мы хвалу ему споем,

так как в Житомире живём.

Наш воевода

– Наш воевода самый красивый!

– А народ говорит, спесивый.

– Нашему воеводе ничего не страшно,

татара потоптал: тьма!

– Ага, и бабы ваши

от него без ума.

– У Илюшеньки-воеводушки

руки аршинные.

– И как колодушки,

ножки не длинные.

– Коренаст, не спорим,

зато плечист.

– И языком доволен,

уж больно речист!

В общем, гуси-лебеди полетели,

пока хвалу воеводе мы пели.

Гуси-лебеди крылами махали,

нашу песню с собою забрали.

И разнесли по белому свету:

лучше Илюшеньки нету

имени для мальчугана!

Беги, Илюшенька, к маме,

вырастай большой да могучий,

и будешь ты Муромца круче!

Богатырь Алёша

Алёша богатырь самый молоденький!

Он по реченьке нейдёт,

идёт по броденьку.

Он и спит, что не спит,

глаз открытый свербит.

Он и матерью с отцом обласканный,

говорят они ему очень ласково:

– Береги себя, сын,

ты у нас пока один,

тебе всего лишь двадцать лет,

да и стынет твой обед!

А как жить молодым,

когда ты несокрушим,

когда тебе лишь двадцать лет,

а в душе ты старый дед?

А «старому деду»

на то ответа нету.

Надо в поле воевать,

силу, удаль прожигать!

Надо в бой идтить,

чтоб года свои ложить

на меч да на копьё.

Сколь осталось там ещё?

А как домой воротимся,

так не наглядимся

на башку свою седую,

молоду-молоду-молодую.

И мысли, как у ребёнка:

– Не сгорит ли родная сторонка?

Богатырь и Сила Сильная

– Ты покуда, воин, скачешь?

– Покуда умом не тронулся.

– А куда путь держишь, не скажешь?

– На Кудыкину гору.

– Понятно.

– Понятно, так и проваливай!

– А ты меня идти с собой не отговаривай.

– Вот чёрт чумной привязался!

– Ты, рыцарь, сам в любови мне признался.

– Когда ж это было?

– Сам сказал, хочу, чтоб сила меня любила;

вот я и есть твоя Сила могучая!

– Что за зараза скрипучая

за мной увязалась?

Хочу, чтоб ты отвязалась!

Как сказал, так и стало:

Сила сильная от него отстала.

Стало плохо герою сразу,

пошёл искать на себе заразу,

лопнул блоху, две.

– Всё не то! Что за тяжесть во мне? —

развернулся, домой поскакал.

Забыл, покуда скакал.

А дома жена с пирогами,

тесть с ремнём да тёща с блинами.

Хорошо! Да так хорошо, что больно.

Не думал воин о воле вольной

больше никогда в жизни,

Кудыкину гору не поминал,

он и так всё на свете знал.

А силищи лишней нам отродясь не надо,

нам со своей нет сладу!

Иди, Добромир, махайся

Добромиру дома сидеть было плохо,

о «Вавиле и Скоморохах»

читать уже надоело.

Не наше бы это дело

махать кулаками без толку.

Но если только…

на рать, пока не умолкнет!

Выйдем, мечами помашем,

домой поедем с поклажей:

копий наберём браных,

одёж поснимаем тканных

с убиенной дружины.

Ну что же вы в горе, мужчины?

Не плачьте по сотоварищам мёртвым,

они рядком стоят плотным

на небушке синем-синем,

и их доспехи горят красивым

ярким солнечным светом!

Оттуда Добрыня с приветом,

Вавила и Скоморохи.

И тебе, Добромир, неплохо

там в общем строю стоится.

Дома тебе не сидится?

Не сидится, бери дубину!

И про тебя напишут былину.

Как Добрыня Никитич в Ростов за пловом ходил

Дело было почему-то в Ростове.

Пошёл Добрыня туда за пловом,

там восточное блюдо научились готовить.

Грех не попробовать, а попробовать стоит.

Попёрся во двор к ростовскому княже:

– Кто меня пловом обяжет?

Ну, пловом не обязали,

а повязать, повязали.

А как повязали, плачет:

– Я пожрать пришёл, а вы так, значит?

– Ах, пожрать он пришёл! А мы то глядели:

гора прёт! На всякий случай оковы надели.

Развязывай его, ребята!

Плов готовь, Добрыня невиноватый.

Лиха беда: лишь начало.

Мы, ростовские, хлебами встречаем

(ну если не сразу, то позже)

и угощаем пиром почёстным!

А у князя глаза соловелые,

щёки от вин раскраснелые,

брюхо откормлено.

И дочка его помолвлена

за купца непростого,

за Тугарина-змея плохого.

Князю эта женитьба не нравится!

Ведь Тугарин всё время буянится:

то деревню какую спалит,

то Ростов по бокам подпалит.

Даже войско его боится,

он на зверя похож и бриться

сроду не собирается.

Княжья дочка слезой умывается.

Пока пир почёстный гудел,

да плов Добрынюшка ел,

припёрся Тугарин на праздник,

сел за стол, умял плова тазик.

Добрыню сие разозлило:

– Некрасиво так есть, некрасиво!

Отрыгнул на него Тугарин

и промеж ног богатырешке вдарил.

Никитич согнулся разочек,

разогнулся, разобиделся очень,

схватил змея и давай вертеть!

Повертел, покрутил да позволил лететь

до самого Киева-града,

до богатырской заставы, там рады

будут новой забаве поляницы удалые.

(Они у нас незамужние,

вам случайно не нужные?)

А как Добрынюшка змея закинул,