Kitabı oku: «Силки на лунных кроликов», sayfa 4
Глава 6.
Призрак
1.
Ему хотелось стукнуть этих двоих друг о друга, чтобы их головы, словно ореховая скорлупа, треснули и разлетелись в стороны.
– Как это оказалось в мусоре? – спросил Павел, сжав в кулаке улику.
Грязный пакет из серой бумаги, которую нашла уборщица. Перед ним стояли двое: участковый инспектор и патрульно-постовой. Последнему было лет двадцать пять, а на вид и того шестнадцать.
– Кто брал в руки пакет? – снова спросил майор.
Инспектор поднял глаза и всмотрелся в клочок бумаги. Кажется, он силился вспомнить что-то, но у него плохо выходило.
– Мне отдал его свидетель. Я не снимал пакет с ее головы!
– Почему в протоколе ничего не сказано, что у нее на голове был пакет? – процедил сквозь зубы покрасневший мужчина. Кулак его сжался так, что инспектор инстинктивно отстранился.
– Пакет бросили в машине, как ненужный мусор, а потом выгребли всё и бросили в корзину! Идиоты!
Он кричал еще минут десять, показавшихся ему ничуть не меньше вечности. Ещё чуть-чуть, и пакет безвозвратно отправился бы на свалку. И он, возможно, никогда не узнал бы правду об этом ребенке. Он позволил себе выругаться матом и отправил недоумков восвояси.
Затем походил кругами по кабинету для совещаний, швырнул несколько стульев, попросил принести кофе, поставил стулья на место. Они не могли знать, что это не рядовое хулиганство или розыгрыш. Такое происходит постоянно. А вот призраки без имени не каждый день появляются на дороге. Нужно было взять себя в руки и вернуться к ней. И еще дать распоряжение пробить в базе это имя.
Павел не хотел обнадеживать себя, но ему казалось, что где-то это имя он уже слышал. Может быть, это была всего лишь фантазия. Шутка, которую играет с ним воображение. Имя не такое уж и редкое. Ожидание было невыносимо.
Она сказала, что ее зовут Алиса.
Девочка сидела на том же месте и так же играла с медведем.
– Я в няньки не нанималась, – сказала инспектор, подперев руку в подбородок. Это она проверяла протокол и писала отчет вчера.
– Еще один такой косяк, и ты пойдешь работать в няньки, – сказал Павел задумчиво, глядя себе под ноги и отхлебывая кофе.
– Это не мой косяк, – сказала инспектор и медленно вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.
Это был кабинет, где не было окон.
Мужчина развернулся и посмотрел на девочку. Она всё меньше походила на испуганного маленького зверька, который вчера со страхом в глазах прихлебывал здесь чай.
– Ты знаешь, кто такая Евгения Малько? – спросил он.
Девочка не сразу отреагировала. Она сонно подняла глаза и вопросительно посмотрела. Мгновение здесь стояла тишина, и можно было расслышать, как гудит лампа. Затем она пожала плечами, как будто звук его голоса донесся до ее ушей только сейчас.
Она не знала. И огонек надежды в его сердце затрепетал, чувствуя дыхание урагана. Это не зацепка. Это ничто. У него были другие дела, намного важнее. Несколько трупов…
Но то были мертвые люди, которых уже не вернуть. А она живая, настоящая, потерянная. И такая загадочная. Разве не ради загадки он пошел на эту работу? Мальчишечья мечта сделать мир живых лучше. И вот теперь он стоит здесь. Ему почти шестьдесят, а мир так и остался дерьмовым местом, где людей выбрасывают на обочину дороги.
И еще было это странное непреходящее ощущение, что из него делали дурака. Как будто кто-то просто издевался над ним, играл. А девочка – всего лишь приманка. Он силился отгонять эти мысли. Но это был вирус, размывающийся кровью по венам, паранойя, выработанная годами работы. Грязь, в которую ты наступил однажды и уже никогда не отмоешь.
В кабинет ворвались без стука. Но сегодня майор не возражал против этого. Сегодня это был хороший знак.
– Есть совпадение! Есть! – закричала Аня.
На какую-то долю секунды ему показалось, что пол под ним прогнулся, и сейчас они все вместе рухнут в преисподнюю. У него закружилась голова, и следователь поддержала мужчину. Она нравилась майору. Молодая, красивая, умная и безотказная. Она никогда ни в чем ему не отказывала. Ни в чем.
– Павел Спартакович… Осторожно.
Алиса наблюдала за всем, как будто это было кино. В этом кино не было ярких картинок и интересных персонажей, но всегда что-то происходило. Кто-то приходил и уходил, бегал, исчезал, говорил. Она ждала, когда откроется дверь, и в помещение войдет Он. Тот, кого она знала всю жизнь. Ее Бог.
– Двенадцать лет назад в деревне Валики пропала пятилетняя Женя Малько, – продолжала Аня, задыхаясь. Она хотела быть первой, кто скажет это майору.
– Что за деревня?
– Гомельская область.
– Что?
– Есть еще вероятность, что это какой-то розыгрыш?
– Вызывай психолога, Аня. Скорее всего, он понадобится.
Майор кивнул в сторону темноволосой девушки в углу. А ведь Аня ее сразу и не заметила. Такая маленькая скорченная фигурка в углу, словно призрак из фильма ужасов про проклятье или что-то похожее. Почему-то Ане было не по себе рядом с этой девчонкой. Наверное, потому, что та вела себя не как жертва, не как преступник. Она как будто просто наблюдала за всем со стороны. Просто смотрела на мир своими темными медными глазами. Было что-то мистическое, что-то необъяснимое в ней.
2.
– Не похожа, – вынес вердикт майор, дернувшись от собственного голоса. Он показался чужим и безжизненным. – Не она.
– Если и правда прошло двенадцать лет, то, конечно, она не похожа, – успокоила Аня.
С монитора на них смотрела пятилетняя малышка с пухлыми щечками, светлыми волосиками и розовыми ручками.
– Не знаю.
– Родных уже ищут, – Аня положила свою ладонь на его плечо. И хоть он был в форме, всё же почувствовал тепло ее руки. Или, может быть, так только показалось. Потому что тепло ее рук знали и другие места в его теле. От нее пахло духами. Он ненавидел посторонние запахи на работе. Но не этот. Этот сводил его с ума. Только за последние пару дней майор и без того был не в себе.
Алиса любила женщин. Но далеко не всех. И она точно убедилась в этом с тех самых пор, как начала жить во внешнем мире. Вчера, когда врач взяла ее за руку, девушка не сдержалась и укусила женщину. Потом, правда, успокоилась. Ведь папа предупреждал ее, просил быть хорошей.
И вот еще одна женщина. Но эта не берет за руку, не хватает, не смотрит строго. Она спрашивает Алису про игрушки, любимые цвета и занятия. Ее не сажают на твердые деревянные стулья за твердые деревянные столы. Женщина села рядом с ней на пол, как будто и в ее жизни это была самая обычная вещь!
– А знаешь, кого еще звали Алисой? – спросила женщина.
– Знаю. Алису в стране чудес.
– О! Я очень люблю…
– И еще примерно десять тысяч женщин на Земле.
Женщина открыла рот, чтобы закончить предложение, но так и не смогла. Слова, как испуганные тараканы, разбежались по темным углам, оставив после себя хаос и пустоту. Она не знала статистику имени «Алиса» так же, как и не знала ничего о своем.
– А какие еще имена ты знаешь?
Алиса пристально посмотрела прямо в глаза собеседнице. На ее лице заиграла улыбка. Психолог увидела маленькие белые ровные зубы. Верхняя алая губа слегка вздернулась, обнажив два резца, как у маленького кролика.
– Я знаю много имен.
– Откуда?
– Из книг и фильмов.
Ее голос больше не был похож на голос маленькой девочки. В душной комнате он прозвучал, как голос древнего палача, согнувшегося над своей жертвой. Психологу приходилось работать только с детьми. И теперь она испытывала злость на то, что ее сюда позвали.
– А из жизни?
Лицо девочки снова стало серьезным. Зубки спрятались за гримасой грусти. Она оставила медведя в покое и теперь рассматривала свои белые ноги, никогда не знавшие агрессивного действия солнца. Ее лицо было таким гладким и кремовым, как сметана, кожа никогда не знала загара. Ни одного прыщика не горело на впалых щеках. Она была худой. Очень худой. Но пальцы были изящными, как у пианиста.
– Зачем мне знать имена? Разве по имени можно что-то сказать? «Что в имени тебе моем?..»
Она мечтательно закатила глаза, и психолог почувствовала, что пол стал для нее твердым и холодным, словно каменная мостовая в дождливый день. Захотелось тут же встать и ощутить себя нормальным человеком, а не кошкой, подкрадывающейся к ловушке. Это была ее работа: двигаться медленно и неслышно, как змея, чтобы забраться в самую душу. Но сейчас змеей была не она.
– Ты читала «Ромео и Джульетту»?
– Много раз, – она снова улыбнулась. Ей нравилось говорить о книгах и фильмах. Значит, они были всей ее жизнью.
Она не ходила в школу, не встречалась с друзьями, не гуляла на улице.
– А что еще ты читала? Там, где ты жила, было много книг?
Нет-нет! Ты допускаешь ошибку, задавая сразу несколько вопросов…
Лицо девочки снова помрачнело. Упоминание о месте, где она жила, снова заставило ее грустить. Психолог подбирала нужные слова и вопросы, уловки для отвлечения внимания. Но не могла предугадать мысли девочки.
– Сколько вам было лет, когда вы ушли из дома? – спросила Алиса.
Она не должна отвечать на вопросы пациентов. По крайней мере, таких пациентов.
– Я была уже очень большая.
– А ключ всё еще под камнем?
– Какой ключ?
– Тот, которым вы можете открыть дом.
– Ключ от твоего дома лежит под камнем?
– Да. Только я должна найти камень. А вы?
3.
Сентябрьский вечер розовел на горизонте, обнажая тонкий изгиб растущего месяца. Откуда-то в открытые окна повеяло приблизившимся октябрем с его кострами и вспаханной землей. Детские крики затихли, звуки мотоциклетных моторов стали ровнее.
Стон щемящей тоски врывался в сердце. Родителей девочки нашли. Или людей, опустошенных утратой, которую им никогда не восполнить. Быть может, это всего лишь еще один острый скальпель, который врежется в их рану, чтобы снова пустить из нее гной. Он видел такое несколько раз и раньше. Люди пропадали без вести, не оставляя после себя ни слова, ни вздоха. И тогда малейшая надежда превращалась для родных в пытку.
Павел бросил курить двадцать лет назад, но сейчас так хотелось нарушить это терпение. Разрушить напряжение запахом дыма. В последних лучах заката Минск казался унылым гнездом отчаяния.
Та девочка пропала на другом конце страны. А нашлась здесь. Но если это не она, так не хотелось быть причиной чьей-то боли. Ведь мужчина неистово верил, что он хороший человек. Хорошие люди иногда изменяют женам, курят и пьют, ругаются матом. Пусть в морали копаются философы.
Психолог вышла из кабинета, чувствуя себя выжатой, как лимон.
– Не думаю, что она та самая девочка, – вынесла вердикт женщина.
– Не думаешь или не веришь?
– Она не пленница. Даже если ей семнадцать лет, она слишком развита для пленницы.
Павел уставился на женщину.
– Вы много раз общались с пленницами? Все они были недоразвитыми?
Она не нашлась, что ответить на это. Только ее раздражало, что кто-то мог усомниться в компетентности ее знаний.
– Давайте-ка я вам кое-что объясню, – начала она. – Людей не держат просто так взаперти. Если это происходит, значит, у кого-то проблемы с рассудком. А тот, у кого проблемы с рассудком, не может сделать из пленника полноценную личность.
– Значит, тот человек, который выбросил ее на обочину, и правда ее отец? И значит, он здоров?
Психолог пожала плечами. Ей не нравился тон разговора. Идиоты совершают ошибки. Профессионалы – никогда.
– Мы не знаем, выбросил ли ее кто-то. Это могут быть фантазии обозленного подростка.
Осенние вечера слишком быстро заканчиваются. Невыносимая легкость прохожих, которые ни о чем не подозревают. И он все эти годы жил, не зная, что кто-то может мучиться и ждать своего пятилетнего ребенка. Она это или нет… Может, лучше поверить в то, что она потерянная и найденная девочка. Даже самый пластичный разум будет отвергать такую возможность. Потому что, признай он возможность такого исхода, он вынужден признать, что ничего не может контролировать в этом странном мире. А его разум давно не был пластичным. Он не мог выдавить из себя: «В жизни всякое случается». Потому что сам не верил. Не может случится всякое. Ведь всё под контролем. Дети не исчезают бесследно. А родители не живут в аду. И нет преступников, которых можно было бы понять. В это он верил стойко. До вчерашнего дня.
Он верил в точность протокола, пока кто-то не забывал улики в мусоре.
Верил в чистоту любви, пока сам не перестал любить.
И теперь он вынужден поверить во что-то другое. Во что-то, что невозможно контролировать.
Глава 7.
Тыквенные семечки
1.
Она проспала еще целые сутки, а потом пошла на поправку. Хозяин дома вымыл погреб и стал обдумывать, как бы его утеплить. Он убрал все банки и закатки, выбросил овощи и фрукты. Всё, что мог, уместил в холодильник.
Несколько дней подряд его не покидало ощущение, что жизнь, наконец, наступила. Это была долгая полярная ночь, и Земля никак не хотела вращаться вокруг своей оси. И теперь он увидел первые лучи рассвета. Сессия почти заканчивалась, и теперь можно было вздохнуть спокойно. Больше свободных дней, больше дней, проведенных с ней.
Она не проявляла никакого беспокойства, хорошо ела, спала, голова под повязкой заживала. Профессор всё реже и реже просыпался по ночам, мучаясь от мыслей, что где-то кто-то ждет ребенка домой. Ее никто не ждал, и хватит лгать самому себе. Она была одна на той дороге. Она ничего не помнит ни про велосипед, ни про столкновение, ни про людей, которые были ее родителями. Теперь он станет для нее целым миром.
Теперь он лучше спал по ночам. Сперва он хотел спать с нею в погребе, но потом подумал, что не стоит приучать ее к этому. Она должна привыкнуть к одиночеству. Так будет меньше проблем.
Уезжая в университет, профессор закрывал погреб на тяжелый подвесной замок. Такой нельзя взломать ни одними кусачками. Проще выломать саму крышку. Об этом он тоже задумался. Необходимо поставить тяжелую металлическую крышку, которую невозможно будет сорвать с петель.
Каждый день у него появлялись новые цели, и это придавало его жизни смысл. Мужчина впервые почувствовал себя настоящим, из плоти и крови. Он вернул свое сердце обратно туда, откуда оно насильно было вырвано.
Каждый день он задавал малышке наводящие вопросы, чтобы проверить, помнит ли она что-то. Она ничего не помнила, как будто и не было никакой жизни до того самого утра. Скорее всего, удар как-то повлиял на ее память. Но нельзя было думать, что это продлится вечно. Он должен оставаться начеку.
Для девочки он принес биотуалет, купил несколько игрушек, но еще нужно было заполнить пустые стены. Погреб не был похож на детскую комнату, и это его удручало. Тогда он принес книги. Весь его маленький дом, который так презирала бывшая жена, был заполнен книгами. Их она тоже презирала. Больше всего ее раздражал запах книжной пыли. Он же упивался им, запахом, и старался приучить к этому их дочь. Но, в конце концов, это вылезло ему боком.
– Это что? – спросила девочка, когда он принес стопку книг. Она тут же подошла и с интересом начала разглядывать их.
Никто из студентов так книгами не интересовался, как она.
– Книги для тебя, дочка.
Она засунула палец в рот. Она всегда так делала, когда задумывалась о чем-то, словно маленький мыслитель. Тогда он смеялся над ней, гладил по нечесаной голове. С волосами лучше, конечно, управилась бы женщина. Но он научится всему сам.
– Вот, смотри. Тут сказки с картинками. А вот эта была моей любимой в детстве, видишь?
Она присела рядом с ним, подогнув маленькие пухлые коленки. С обложки на нее смотрела удивленная светловолосая девочка с голубой ленточкой на голове. Девчушка указала мокрым пальцем на буквы:
– Это про что?
– «Алиса в стране чудес». Вот, смотри. «А»…
– Читай, – с нетерпением приказала она.
Он не был готов к такому напору, но не мог отказать ей. Присев на край матраса, он усадил ее рядом и открыл книгу. И погреб наполнился звуком его голоса, который он давно позабыл. Это был голос сказочника, рисовавшего словами историю. Алиса сидела возле сестры. А потом она увидела белого кролика и помчалась за ним в большую широкую нору…
И всё это было здесь, в полумраке под землей. Внимание девочки ни на секунду не ускользало. Время от времени он следил за ней: не задремала ли она? Не устала? Но она вся была внимание.
Профессор, конечно, не надеялся прочитать сегодня всю книгу. Это заняло бы часов семь, а то и больше, если учесть перерывы на еду и туалет. Поэтому, когда девочка начала тереть глаза, он отложил книгу и предложил ей отдохнуть.
– Мы тоже живем в норе, да? – спросила она, надув щеки.
Сперва он едва изумленно не сказал «нет», но быстро опомнился. Ведь она не знает, как выглядит его дом. Она не помнит, как выглядел ее дом.
– Да. Ты в одной норе, а я в другой.
– А меня тоже зовут Алиса?
Нет-нет! У тебя другое имя. Твое имя, которое дали тебе, когда ты родилась. Не здесь. Не в кроличьей норе.
– Да. Красивое имя, правда?
Девочка широко заулыбалась и закивала головой. Затем ее маленькие ножки застучали по полу, как будто она танцевала на месте.
– И у меня есть кролики, – уверенно сказала Алиса.
– Нет, – захохотал он.
– Есть. Я помню. Есть кролики.
Мужчина почувствовал, как что-то закололо у него в районе груди. Каких кроликов она помнит? В памяти, как в компьютере, начали всплывать картинки прошедших недель. Он не мог знать, были ли у нее кролики.
– Какие? – спросил он, ощущая, какими влажными стали ладони.
– Ну, такие они… Красивые… Светятся…
Скорее всего, она вспомнила какой-то мультик или, может быть, ночник. Он должен купить ей ночник в виде кролика, чтобы навсегда вытеснить эти воспоминания. И тут же запротестовал. Нет. Так он может только спровоцировать их. Как прустовское печенье заставило героя вспомнить о прошлом.
– Сходи в туалет и ложись спать.
– А потом ты опять почитаешь?
– Да.
– А ты Шляпник?
Еще один вопрос. Но на этот раз он не смеялся.
– Нет, я…
– А кто?
Он в нерешительности помассировал лоб, пока она сидела на горшке.
– Папа.
Она немного нахмурилась. Снова что-то обдумывала или вспоминала. Потом ее бесцветные брови стали совсем гладкими, и Алиса заулыбалась.
– Потом придешь читать, папа?
Мужчина едва держался на ногах. Стены в погребе вроде бы стали сжиматься, его тело точно лишилось костей. Он не был готов к этому. Он не был готов к тому, чтобы услышать это слово.
– Да, Алиса.
Папа уложил ее спать, накрыл одеялом и поцеловал в лоб. Затем поднялся по лестнице и закрыл замок на ключ. Рухнул на колени и разрыдался. Он не плакал, когда хоронил дочку. Не знал, почему. Все вокруг падали от бессилия. Но не он. В тот момент ему казалось, что если он поддастся эмоциям, то мир рухнет, перестанет существовать. Он был осью, которую невозможно было согнуть. И тогда она, его жена, сказала, что в тот момент окончательно его возненавидела. И теперь у нее другая жизнь. С чужими детьми. Интересно, называют ли они ее «мамой». Нет, вряд ли. Они слишком взрослые.
А вот он стал отцом во второй раз. Только невозможность прокричать об этом во всю глотку не давала ему покоя. Но он плакал. Слезы извергались из него, как огромная бетонная плита придавила и теперь выжимала все соки. Он плакал от счастья.
2.
В тот день, когда он заметил длинные тени у калитки своих соседей, было очень жарко. Наверное, это был самый жаркий день за всё лето. Июль наступил, а девочку из соседней деревни так и не нашли.
Профессор поливал редкие кривые грядки с зеленью и еще немного виноград, когда соседка, разговаривая с мужчиной в форме, пальцем указывала куда-то в его сторону. Неужели эта проклятая стерва что-то знает? Что она может знать, если они обходят друг друга стороной за километры?
Он отгородился от всего мира, чтобы его не трогали, не лезли к нему в душу, не спрашивали, как дела. Это был самый бессмысленный и болезненный вопрос из всех, что могло придумать человечество. Вопрос, вынуждающий лгать, лицемерить. И теперь она указывала пальцем в его сторону.
Мужчина в форме попрощался, и соседка быстро закрыла калитку, как будто это у нее в подвале сидел ребенок. Профессор продолжал поливать грядки из шланга, когда у забора появились «погоны».
– Доброе утро!
Басовитый бодрый мужской голос. Профессор нажал на рычаг, чтобы отключить струю, бросил шланг и вытер руки о рабочие шорты. Сейчас было слишком жарко для того, чтобы строить из себя преподавателя. Белая майка со следами земли взмокла от пота. Дряблые руки и небольшой нависший живот не могли скрыть возраст доцента кафедры философии.
Хозяин открыл массивную калитку из цельного резного дерева и протянул руку то ли лейтенанту, то ли сержанту. Он не разбирался в милицейских званиях, так что для него он был просто следователем.
Следователь помедлил, прежде чем протянуть руку мужчине, работавшему в саду. Он и не обязан был это делать. Ему нужно было всего лишь отдать честь. Но это только формальность. На деле же перед ним стоял преподаватель, так что нет ничего страшного в том, чтобы пожать ему руку.
– Что-то случилось? – спросил профессор, веря всем сердцем в то, что он ничего не понимает.
– Вы, наверное, слышали, что двадцать дней назад в соседней деревне пропала маленькая девочка.
Сделай вид, что удивлен…
Сделай вид, что знаешь…
Сделай вид, что знаешь больше…
– Да, читал в интернете. Ужасно…
Следователь одобрительно кивнул, как будто это был экзамен на сочувственность.
– Сейчас ведутся обширные поиски в близлежащих районах. Не замечали ничего подозрительного? Может, видели девочку?
Вопросы по протоколу. Будто зазубренная таблица умножения. Да, видел. Да, знаю.
– Нет, – профессор задумчиво пожал плечами. – Я чаще пропадаю в университете в Гомеле, так что… Ничего такого вспомнить не могу.
Следователь черкнул что-то в бумажке. А потом бросил стандартное:
– Вспомните что-то – звоните.
Непременно.
Он помнил многое, что мог бы рассказать. Но так никогда и не позвонил. Ему попросту некогда было терять время на рассуждения о морали и о том, правильно ли он поступает. Ему приходилось покупать детскую одежду подальше от города, в разных местах. Чтобы его не могли запомнить. Он покупал одежду на вырост, чтобы она дольше прослужила.
Так что свитера, кофты и футболки на девочке порой сидели так, словно она была Алисой, съевшей пирожок для уменьшения. Сама уменьшилась, а одежда осталась той же. Но девочке, казалось, до этого не было никакого дела.
После «Алисы в стране чудес» он читал ей книги про кролика Питера, мышонка Пика и Винни-Пуха, но ничто не могло вернуть ей первые ощущения от «Алисы». Она снова и снова просила папу почитать ей эту книгу, пока, в конце концов, он едва не возненавидел эту историю.
Каждый раз он порывался «потерять» книгу, разорвать ее на клочки, сжечь или просто выбросить. Но ее взгляд останавливал. Взгляд больших желто-зеленых глаз.
Прошу тебя… Прошу… Папа.
И он не мог отказать. Никогда не простил бы ее за это. Алиса ловила каждое его слово, каждую интонацию. И в один прекрасный день начала просто повторять все слова. Она выучила книгу наизусть. И теперь она мог бы показать, как выглядят слова, которые она произносит.
