Kitabı oku: «Живу. Верю. Люблю. Надеюсь», sayfa 2
БАБУШКИН СЛОВАРИК ИЛИ ТИГРА НЕБЛАГОДАРНАЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
«Клящий мороз» – это уж когда совсем холодно. Я этих клящих морозов до сих пор не боюсь, вот что такое уральское происхождение. Во время больших холодов хорошо было запасать пельмени на балконе – сотни штук, слепленных артельным способом. Мясо для них бабушка рубила в деревянном корыте тяжёлой стальной сечкой. Иногда мне доверяли разрубить лук – головка его приятно хрупала, измельчаясь, рука у меня моментально уставала, я передавала сечку бабушке, у той рука была железная. Бабушка лепила пельмени «бобками» – колечками, мама кончики не соединяла, так на листы и выкладывали – мамины и бабушкины. Я была человеком беспринципным, делала и так, и эдак. Завершался процесс выносом листов на клящий мороз – потом пельмешки аж звенели. Но это было не главное их качество, хотя, мне кажется, что с уличного мороза и пельмени вкуснее, и постельное бельё ароматнее…
«Липочка» – легкомысленная женщина, которая зимой бегает в капроновых чулках. По бабушкиному нерушимому мнению, это делалось исключительно для придания себе женской привлекательности. Синонимом «липочки» было слово «модистка». Подразумевалась совсем не швея, а опять же ветреная особь. Маму бабушка частенько клеймила именно этими словами, но моя милая модница на это внимания не обращала. Сама же бабушка, судя по фотографиям, была ого-го какая любительница нарядов! На её фотографиях, особенно где она с дедушкой, сами за себя говорят нитки жемчуга, кружевное жабо, да и вообще очень привлекательные платья фасонов тех годов… тех годов, когда дедушка был ещё жив, они были молоды, а Лёля была страстно любима.
Вот одно из бабушкиных воспоминаний. Как-то раз она задержалась на собрании (они были нередки в коммунистических коллективах), а после собрания тёплая компания настоящих коммунистов предложила Ольге Ивановне, первейшей активистке, задержаться и отметить красный день календаря. Может, отмечали дебатами по вопросам марксизма-ленинизма, а может… В общем, когда бабушка явилась домой, было уже совсем-совсем поздно. Была зима, и темнело очень быстро. Она ступила на порог, сняла сапожки, а, когда разогнулась, увидела… дуло ружья. Дедушка, целясь: «Где была?!». Бабушка ойкнула и босиком бросилась на улицу. «Лёля!!!» – взревел дедушка, бросил ружьё, выскочил вслед за жёнушкой и внёс её домой… на руках. Вот такие страсти, вот такая любовь….
На фото – бабушка полулежит справа.
ТИГРА НЕБЛАГОДАРНАЯ ИЛИ БАБУШКИНЫ ВОЙНЫ ЗА НРАВСТВЕННОСТЬ В ОДНОЙ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОЙ СЕМЬЕ. СЛОВАРИК ПРОДОЛЖАЕТСЯ
«Состукать Мазырихе» – это словосочетание родилось в бабушкиных муках, мучилась она, выводя «безнравственного» папу на чистую воду. Дело в том, что слово «артист» у нее сочеталось только со словом «развратник». И произносилось сразу в паре – артист-развратник. И это была позиция, которую надо было доказать и отстоять, невзирая на всю нашу с мамой любовь к нашему прекрасному папе.
Итак, дело о Мазырихе. Эстет-папа писал только чернилами, чернильные ручки позволяли делать нажим, украшать письмо или поэму линиями и завитушками, залихватски подписываться под очередным любовным стихотворением. Поскольку папа писал много, то и заправлялись ручки часто. Пузырёк с чернилами стоял на подоконнике в туалете, там папа его брал, туда и возвращал. Звук соприкосновения стеклянного донышка чернильницы с деревянным подоконником туалета был слышен только бабушке, соперничающей чуткостью с летучей мышью. И стук этот был не прост, совсем не прост! На нижнем этаже, под нами, жила почтенного возраста чета Мазыриных. Та самая Мазыриха носила холодные волны на седой голове (причёска «холодные волны» была в большой моде, делалась она достаточно просто – влажные волосы через каждые 5—7 см защипывались специальными зажимами, оставалось дождаться высыхания и – вуаля! – получалась вполне себе Ава Гарднер, Марлен Дитрих, бери любую диву чёрно-белого кино), непрерывно курила «Беломор», обладала мощным басом и кучей морщин на прокуренном желтоватом лице. Допустить, что наш поэт и артист мог закрутить роман с соседкой снизу, могла только бабушка. Так и родился вышеупомянутый речевой продукт. Она подзывала меня в свою комнату сразу после того, как папа ставил чернильницу и заговорщицки сообщала: «Слышала? Опять состукал Мазырихе!»
Как только папа собирался выходить из дома, я, влекомая бабушкой, выходила на балкон и провожала папу взглядом до того, как он покинет двор. Я не помню ни одного раза, чтобы за ним кралась подозреваемая Мазыриха. Но бабушку это ни в чём не убеждало. Значит, она позже пойдёт. Значит, она уже там… ну, мало ли.
То, что папа заправлял ручки не в один и тот же день и не в одно и то же время, бабушку никак не впечатляло. Мазыриха просто обязана была жить, пить, есть и спать в своём туалете, чтобы в один вожделенный момент уловить папино «состукивание».
Ладно, папа, прости. Вон ты какой красавец-гусар. Артист… Бабушка, молчи!
ТИГРА НЕБЛАГОДАРНАЯ. ИНОГДА ОНА ВОЗВРАЩАЕТСЯ… В ДЕТСТВО
Продолжим лексические воспоминания. Баба Лёля держит слово.
«Баской, баская, баще» – красивый, красивая, красивее (или лучше). «Ну вот так-то баще будет». Еще одно устоявшееся выражение – при виде человека, явно пытающегося обратить на себя внимание, но явно же этого не заслуживающего – надо скрестить руки на груди и сказать с иронической улыбкой «Ой, баще видали!».
«Поперёчничать» – возражать, «поперёчный человек» – тот, который всегда против всего, особенно (намекаю) против бабушкиных указов. Догадываетесь, кто это был? Слово «попёречничать» неуловимо, но всё же отличалось от «зубатить». Последнее было дерзостью, поправимой призывом отца или, в крайнем случае, потрясанием ремнём перед глазами. А вот поперёчный человек, по мнению бабушки, был неисправим. Это была врождённая черта личности (опять же понятно, от кого унаследованная), который ничего и никогда не делал без препирательств или высказывания своего – всегда противоположного – мнения.
«Лыва» – лужа. Что тут добавить? Кто в детстве не приходил домой с ног до головы мокрый, вступивший в каждую «лыву» во дворе? Взрослые, когда были детьми, делали точно так же, но по мере взрастания теряли любовь к ходьбе по центру луж, к брызгам, которые взметались, если топнуть ногой по самому глубокому месту… Ну почему вот? Не знает никто.
«Уросить» – хныкать, пребывать в плохом настроении или заболевать. «Ирка уросит» маму всегда настораживало. Тут же измерялась температура, рассматривалось горло, проходил допрос с пристрастием – что ела, где «бегала», тепло ли одевалась. И только тогда делался вывод, что «уросила» не от болезни, а из вредности, или чтобы покрыть последствия какой-либо шалости.
«Обрестоваться» – обноситься, давно не покупать обновок. «Нинка, Миля вон уже вся обрестовалась, давай ей платье моё отдадим!» – советовалась с мамой баба Лёля. Миля была бабушкиной подругой по имени Матильда, она работала переводчицей с языка глухонемых. Я как-то присутствовала при разговоре Мили с подопечной – это был набор быстрых жестов с неясными звуками, похожими на мычание и резкие выдохи из сжатых губ, похожие на звук «п». У Мили была очень маленькая зарплата, поэтому бабушка и следила за тем, чтобы подруга окончательно «не обрестовалась» и не ходила «в ремках».
«Подзоры и кисея» – обязательные атрибуты заправленной постели. Подзоры – вышитые и/или выбитые способом «ришелье» красивые кромки простыни. Кисея – воздушная накидка на две-три подушки, которые ставились друг на друга определённым способом. Нижняя – плоско, «на лицо», вторая – поменьше – тоже, а третья, самая маленькая – она называлась «думочка» или «думка», потому что обычно подкладывалась под голову для кратковременного отдыха и для пребывания в задумчивости в кресле – ставилась вертикально. Вот на всё это строение и накидывалась красивая кружевная накидка – кисея.
Постель после этого была неприкосновенна до самого вечера, когда её надо было разобрать в обратном порядке и лечь спать.
Ох, тяжёлое у меня было детство, да в младые годы с бабушкой в одной комнате…
За сим прощайте. Вернусь.
Ваша Тигра.
На первой фотографии – примерно так выглядела постель после непосильных трудов.
На второй – в этом возрасте ходить по «лывам» – счастье!
СОКРОВИЩА ТИГРЫ, ИЛИ ЧТО НУЖНО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ДЕТСТВО БЫЛО ЗОЛОТЫМ
Ваша честь, я против! Чего? Да против того, чтобы дети спали на чём ни попадя. Вот скажите мне, куда делись панцирные кровати с высокими ножками, сетками и шишечками? Лично для меня это было целое королевство, или тренажёр, или спортивный снаряд и, конечно, колыбель, а еще укрытие, театр, гнездо. Не шучу. Нет, шучу, когда вопрошаю про «куда делись», конечно. Куда надо, туда и делись. Пережиток вроде. Но лично мне эти кровати вспоминаются с удовольствием.
Под пологом простынных подзоров я размещала весь свой парк кукол, пупсиков, мягких игрушек, еще медицинский кабинет со всеми мини-принадлежностями, альбом и карандаши, юлу и пластмассовые игрушки самых разных назначений и расцветок. Там разыгрывались сцены из кукольной жизни, там вылечивалась кукла Лена (ей, тряпичной, доставались все уколы с водой и чаем, после чего ее долго приходилось сушить), а маленькие пупсики тщательно пеленались и укладывались практически штабелями – во дворе я была чемпионом по количеству пупсиков. Под кроватью можно было прятаться и уходить туда в определенный затвор, когда настроение было не ахти, хотелось побыть одной в пространстве, куда взрослые просто не могли поместиться.
Поскольку кровать тщательно и красиво заправлялась, то днем на ней, конечно, не забалуешь. А вот перед сном, когда бабушка отлучалась на минуту, можно было «забаловать», то есть начиналось моё личное первенство по прыжкам в высоту на кровати-батуте. Снимали меня с чемпионата взрослые, понимая, что я могу реально «допрыгаться». А ещё на кровати были шишечки! Их можно было крутить (с постоянным риском выкрутить что-то важное и обрушить конструкцию).
Вот что такое кровать с панцирной сеткой. В заключение расскажу ещё одну историю, напрямую связанную с этим символом прошлого. Мама, которая вот-вот должна была родить меня, решила вымыть пол и… застряла под этой самой кроватью – как-то не так повернулась, и животом уперлась в верхнюю планку. Папа был дома, вызволил уставшую от смеха и беспомощности маму, да и повёл её в роддом.
Я родилась в два часа ночи. А рано утром папа появился на пороге бабушкиной комнаты. Кашлянул и заговорил: «Э-э-э, матушка, вы бы позвонили в роддом!.. Они мне всё время говорят, что родилась девочка!» Дело в том, что при отсутствии УЗИ пол будущего ребёнка угадывался по разным «верным» признакам. Например, о многом можно было догадаться по тому, на что во время беременности «тянуло» женщину. Если на мел, например, то девочка, если на солёные огурцы, то мальчик и т. д. Так вот, в нашей семье ждали Никиту. Папа не допускал мысли, что может быть девочка, имя сына было готово, только рожай наследника, да отдавай творческой личности на воспитание. Но, как говорится, человек предполагает…
Папа был настолько уверен, что будет мальчик, что был потрясён ответом из роддома, принял это за шутку и перезванивал несколько раз, ожидая, что медперсонал, наконец, перестанет его разыгрывать и скажет ему «правду». Бабушка весь папин воздушный замок разрушила, подтвердив, что родилась я, девочка, которой ещё предстояло выбрать имя. Вот такая история…
Про сокровища продолжу в следующих заходах. Их было много – у папы свои, например, транзистор с голосом Америки, у мамы – свои, у бабы Лёли – свои. Но об этом в следующий раз, ладно?
На фотографии, конечно, папа, конечно, в каком-то очередном гриме. Улыбается, не знает еще, что Никиты у него не будет. Но ведь не пожалеет же!
Вторая фотография – повтор. Но тематический, про кровать и соразмерность ее и меня.
ТИГРА НЕБЛАГОДАРНАЯ, ВКУСНАЯ
Итак, как уже говорилось, «зубатить» – непочтительно разговаривать со взрослыми. Жалоба маме вечером: «Нинка, Ирка опять зубатила!» Никаких казней со стороны моей бесконечно любящей мамы это за собой не влекло. Да и бабушка-то возмездия не хотела. Она сама способна была вершить суд над хулиганкой-внучкой. А кому мне было ещё зубатить? Папе я вряд ли бы стала прекословить, его указы не обсуждались. Мама обходилась без указов, я просто была её подсолнухом, ей ничего и указывать-то мне было не надо. А вот с бабушкой у нас была сложная, насыщенная жизнь, полная неожиданных поворотов и событий.
Заседания нашей с бабой Лёлей Думы проходили на кухне со всеми парламентскими атрибутами – дебатами, прениями, выступлениями спикеров и голосованием. Например, я очень любила бабылёлины блины и ела бы их каждый день. Да кто бы их не ел! Тонкие, с кружевными хрупкими ободочками, ароматные, они подавались с пылу-с жару, прямо со скоровороды. Я, дождавшись первого блина, обжигаясь и дуя, сворачивала блин вчетверо, макала его в растопленное подсоленное (!) сливочное масло. Блаженство.
Но вот ведь какая беда – возиться с блинами ежедневно бабушка никак не хотела. Наши дебаты по этому поводу выглядели примерно так: «Ба-а-аб, блинов сделай, есть хочу-у-у!» – «Глазунью пожарь да и ешь!» – «Нет, ну ба-а-а-ба-а-а, блинов сделай, я есть хочу-у-у!» – «Каша есть в холодильнике, погрей да ешь!» – «Ну ба-а-а-ба-а-а, я блинов хочу!» – «Ну щай (чай) пей!» – это была точка в переговорах. Она принималась большинством бабушкиных голосов. Такие диалоги повторялись регулярно, но перехныкать бабушку было невозможно.
Но примерно раз в неделю сердце мое ёкало, и я каким-то внутренним зовом была влекома на кухню, где баба Лёля молча заводила блины. Тогда, счастливая, я с разбегу утыкалась в бабушкин пахнущий самой вкусной на свете едой фартук, обнимала её, бежала за стол и начинала ёрзать в ожидании первого блина. В этот день никто никому не зубатил – это точно!
«Ужахнуться» – ужаснуться. Бабушка с упорством меняла или отменяла в словах гласные, согласные, просто буквы, так же вольно менялось ударение. Пример тому – «мусорка», это машина-мусорка, которая приходила во двор в строго определенные часы. Баба Лёля жила в комнате с южным балконом, мама с папой – в комнате с северным. Бабушка отвечала за оповещение о приходе мусорки. Услышав гудок машины, баба Лёля исправно возвещала: «Нинка! (или Ирка!) Мусорка пришла!».
Или вот ещё – «Трахмал». Почему крахмал приобрел букву «Т», неведомо никому. Но переделать бабу Лёлю было невозможно.
«Артисс, коммунисс, активисс» – все без «т», но два последних – исключительно положительные люди.
«Он» – догадываетесь, кто это? Например, без предисловий: «Он сегодня во сколько придет? Скажи, надо в дровяник сходить». Мама не переспрашивала.
Ну и, наконец, «голяшки голые» – это про отсутствие теплого белья под юбкой или платьем у меня или у мамы.
«Я туда не сяду!» – это ответ на вопрос: «Баба, ну скоро?!». Вопрос задавался про обед (ужин, блины, пироги, любое бабушкино долгожданное творение на кухне). Ответ был всегда один и тот же. И обозначал он, что бабушка не в силах повлиять на предопределение, на агрегатное состояние вещей в природе, на проверенную поколениями скорость приготовления пищи.
Бабушкины пироги до сих пор не может повторить никто, даже я, часто присутствовавшая на всех этапах их создания. Воскресенья были днями рыбных пирогов. С утра семья – мама, папа, я – собиралась в гостиной и начинала томительно ждать. Время от времени меня посылали на кухню интересоваться процессом, задавать косвенные вопросы, позволяющие узнать сроки изготовления вожделенной еды. Я прибегала на кухню с дежурным вопросом: «Баба, скоро?» – и получала классический неизменный ответ: «Я туда не сяду!». Удовлетворённая, я возвращалась, отвечала, что бабушка в пирог ни за что не сядет, родители кивали, но минут через 10 отправляли меня опять. Наконец, раздавался бабушкин крик: «Идите уже!» – и мы неслись в кухню. Вот он – розовато-румяный, блестящий от масла, дышащий невероятным ароматом томленой рыбы, лука, сливочного масла ПИР-Р-РОГ-Г-Г!
На фотографии – мы с мамой, модные и нарядные, на прогулке.
На второй фотографии – «он».
Тесто бабушка ставила сама, оно получалось нежным, способным вобрать в себя все рыбно-масляные соки. Осаживать опару бабушка вставала по два раза за ночь. Начинка готовилась так. Обычно малосольная (!) горбуша вымачивалась ночь в чайной заварке – так удалялась лишняя соль и оставалась нужная. Нижний слой пирога выкладывался луком, горбушей, лавровым листом. Сверху для аромата немного черного перца, затем снова лук, несколько кубиков твердого сливочного масла, и – верхний слой теста. После извлечения из духовки пирог смазывался маслом, накрывался полотенцами. «Пусть отдохнет!» – возвещала бабушка. Приправой к пирогу служил уксус с перчиком, в него макали кусочки пирога, и… глаза воздевались горе…
Ещё к бабылёлиным шедеврам нужно несомненно отнести холодец. Это было время, когда в семье я была главной, самой-самой приближенной к бабушкиным секретным материалам, к самому сердцу её семейного бытия – кухне. Когда варился холодец, я ждала, когда раздастся кодовое: «Ирка, иди бабки саловать!» «Целовать» баба Лёля произносила мягко – «саловать».
А «бабки» – это косточки из свиных и говяжьих ножек, круглые такие, ароматные от варки в специях и бульоне и, главное, сохранявшие после этой варки хрящики, которые мне и предлагалось «саловать». Кому известна такая вкусовая роскошь, как обсасывание «бабок» после варки холодца? То-то…
К сожалению, я не помню, доставались ли хрящики папе и маме, но, думаю, они и не претендовали; как говорится, все лучшее – детям. Это вообще был исключительно наш с бабушкой ритуал, как, собственно, и многие другие.
Наша воскресная трапеза делилась на несколько частей, я бы сказала, это была пьеса в трёх актах. Первый – тревога-ожидание, второй – непосредственно семейная еда, а вот по окончании второго акта мы с мамой удалялись. На кухне оставались папа, бабушка и ….чекушка водочки, которую бабушка традиционно «подносила» зятю каждое воскресенье. Феерия завершалась, когда из кухни раздавался не терпящий возражений крик: «А ты артисс!» – и стук твёрдой бабушкиной руки по столу. А какие тут возражения? Артист и есть, не отвертишься. Но вскоре бойцы расходились по своим комнатам, а в следующее воскресенье ритуал повторялся с точностью до реплик.
На фотографии – мама и папа, куда-то ехать собрались. Папа весёлый, мама волнуется – похоже, ребёнка оставляют на бабушку.
На втором фото – демонстрация: мама и тетя Рая в очаровательных шляпках. Меня еще нет, но скоро что-то случится. Папа приедет в город и поступит служить в театр в амплуа комика-простака… И-и-и… Но это уже совсем другая история…
А по праздникам, после демонстрации, пироги подавали тоже!
ТИГРА ВЕЧЕРНЯЯ, НЕБЛАГОДАРНАЯ
«Голбец» – подпол, в котором у всех нормальных людей хранились продуктовые запасы.
Мы к нормальным людям не относились – благоустроенная квартира на третьем этаже тому виной. Сверхдефицитные консервы, например, хранились у нас в бабушкиной комнате под шкафом. Доставать их поручалось мне, я с удовольствием подбегала, хлопалась на живот и, заглядывая в довольно узкую подшкафную щель, начинала трансляцию: «Лосось! Сайра! Снатка!» – пока кто-нибудь меня не останавливал, называя нужное слово. Кстати, даже в названиях рыбных консервов баба Лёля проявляла словотворчество. Она вообще очень по-хозяйски относилась к русскому языку – добавляла на ее взгляд необходимое и убирала или заменяла ненужное. Например, название консервов «Лосось» бабушка просто заменила на «Лось», я к этому привыкла и безошибочно извлекала просимое. «Лось» так «Лось», мы с мамой хихикали, но менять что-либо в случае с бабушкой было бессмысленно.
Кстати, о «Снатке». Так я называла – так читала на этикетке – консервы из натурального краба. На самом деле на банках было написано английскими буквами «Chatka», два последних слога от слова Камчатка, то есть читать надо было «Чатка». Отвлекусь на историю этого названия. В далекие времена в СССР была заказана большая партия крабовых консервов на экспорт, срок поставки был небольшой. Художники спешно разработали обложку, но кто-то где-то ошибся, и лента для наклейки на банку получилась длиннее, чем надо. Когда ею обернули банку, то заклеился первый слог «Kam» и осталось то, что осталось, а через небольшое время «Chatka» стала брендом, известным у нас и за рубежом. Консервы эти сейчас купить, конечно, можно, но последний раз я их видела по цене около полутора тысяч рублей.
Вот она, «Снатка»
А тогда это был дефицит, который выдавали маме по спецспискам в спецотделе спецмагазина. Нашу с мамой отоварку проводила Тася —продавщица. Она извлекала из коробок сокровища Агры – баночки зеленого горошка, майонез в стекле, шпроты, сайру, в довершение – палочку сырокопчёной колбасы и какую-нибудь «Рябину на коньяке». Ближе к праздникам к этому набору Тася добавляла замороженную осетрину, язык и пару бутылочек пятизвездочного коньяка. Коньяк этот выпивался в тесной дружеской компании или во время каких-нибудь московских проверок в маминой больнице. А на большие приёмы, куда приходили десяток-другой гостей, готовились совсем другие напитки.
А вот сейчас наступает пора околоалкогольной бабушкиной лексики.
«Халепнуть» – ударение на первый слог – лихо выпить спиртное, либо показаться на глаза (бабушке) сразу после лихо выпитого спиртного. «Нинка, не видишь? Халепнул уже!» – угадайте, на кого чаще всего падали подозрения? На самом деле, папа не был пьяницей, тем более, алкоголиком, который искал момент «халепнуть» вдали от взора благоверной. В компании, за столом – да! С братьями-актёрами после премьеры – да! Но баба Лёля – старый партизан – оружия не складывала и бинокля не зачехляла. Артисты – народ коварный.
