Собор. Роман о петербургском зодчем

Да… Тринадцать лет и пять с половиной месяцев. И все это время я учусь думать. Но научилась недавно. Из-за книг! Ты покупай их, они лучше бриллиантов. От бриллиантов глупеют, а от книг наоборот

Надо стараться не оставлять на земле ничего незаконченного. Даже если мучают сомнения, надо иметь смелость самому провести последнюю черту и положить последний камень. И самому оценить сделанное. Человека называют венцом творения, но венец творения не только человек, но и все, им созданное, и мы потому так мало живем на земле, что, создавая, должны всегда помнить: можно не успеть, и, помня это, не позволять себе лени и отдыха. Ибо смысл жизни людей на земле, смысл их появления на ней – созидание во славу Господа.

По-моему, невозможна, – сказал Монферран, вертя в пальцах карандаш. – Человек всегда сам себя порабощает, притом тем сильнее, чем сильнее его высокий ум стремится к идеалу высшей свободы. Этот идеал недостижим. Достижима, наверное, свобода души, когда есть настоящая

всегда сам себя порабощает, притом тем сильнее, чем сильнее его высокий ум стремится к идеалу высшей свободы. Этот идеал недостижим. Достижима, наверное, свобода души, когда есть настоящая вера в Бога. Но вера в Бога – это смирение, оно исключает бунт. Все это их вожди знали. Не могли не знать.

СанктПетербург – город, которому предстоит долгие столетия быть одним из прекраснейших городов мира, и таковым он стал и останется, ибо его облик, его архитектура не похожи ни на какие другие

Русский император Николай Первый, волевой и непреклонный, затевая войну с Турцией, не сомневался, что Россия ее выдержит. Не сомневался он и в том, что если в этот раз Европа не спровоцирует его начать такую войну, то добьется своего в другой раз – слишком острой

и уже оттуда, потеряв всякое терпение, – к императору, ибо Николай был единственной силой, способной сокрушить упрямство Синода. Домой Огюст вернулся совершенно разбитым и вечером лежал в сильнейшем жару. Призванный Элизой Деламье накричал на него, как на непослушного мальчишку, и он выслушал негодующую тираду доктора с такой покорностью, что все поняли: ему действительно очень плохо.

веру французов в возможность победы, отступление французской армии превратилось почти в бегство. В армейских частях уже мало кто удивлялся дезертирству. За десять месяцев сражений Огюст, как ему казалось, повзрослел на десять лет. Он увидел и испытал столько страшного, немыслимого, не укладывавшегося в его сознании, неприемлемого для его натуры, что его душа как будто отупела. Постоянный страх

круглый дурак никогда не ошибется, потому как сам перед собою всегда прав.

Есть еще Бог, и вот Его я боюсь… Знаю, что наступит минута, когда все лишнее, все суетное, пустое провалится в бездну, и останется главное – суть, то, чем жил, что