Kitabı oku: «Право на Тенерифе», sayfa 6

– А почему альбумин согласовывать? Это что-то особенное?

– Да, раствор белка человеческой плазмы. Катя потеряла много белка, и ей нужно проводить инфузии, чтобы восстановить его уровень. Не переживайте, это будет простерилизованная плазма, риска заражения нет.

– Так она белок теряет или альбумин, не понимаю? – Юля окончательно запуталась.

– Альбумин это одна из фракций белка, – пояснила врач, улыбаясь снисходительно, словно Юля была глупенькой, а эта информация была общеизвестной. – При гломерулонефрите теряется белок, в основном его фракция – альбумин. Поэтому переливаем альбумин. Но в анализах мочи смотрим на потерю общего белка.

От такого огромного перечня незнакомых препаратов и процессов у Юли поплыло перед глазами. Но она все-таки мысленно успела зацепиться за что-то важное:

– Можно спросить: а гормоны не опасны? Нельзя без них?

Врач недовольно вздохнула.

– Это основное лечение гломерулонефрита. Другого препарата, чтобы вывести пациента в ремиссию, просто нет. Не буду скрывать, преднизолон – препарат крайне токсичный, с рядом не выдуманных, а РЕАЛЬНЫХ побочных действий. Но все эти побочные действия развиваются не сразу, поэтому вам сейчас не нужно забивать себе этим голову.

– А сколько же будет длиться лечение?

Надежда Максимовна снова устало вздохнула.

– Мы еще только начинаем лечение, о чем можно говорить сейчас? Кто-то выходит в ремиссию через 3 недели, а кто-то через полгода. В любом случае, преднизолон отменяют не сразу после выхода в ремиссию.

– Полгода?! – воскликнула Юля.

– Будем надеяться, что это не ваш случай, – сказала жестко доктор. – У 30 % детей после выхода в ремиссию заболевание не возвращается. Однако у 70 % детей происходят рецидивы и болезнь становится хронической.

Последние цифры привели ее в еще больший ужас. Они были просто шокирующими, в них невозможно было поверить. Если видишь такую статистику в маркетинговом отчете, то это не очень хорошо, но жить можно, можно выкрутиться, что-то где-то подкорректировать, перераспределить средства, потоки. Но когда в отчете речь идет о жизни твоего ребенка – 7 к 10, что у него уже не будет здоровья и нормальной жизни – от такой статистики невозможно дышать.

Когда Юля вышла из кабинета врача, стены плыли перед глазами, ей хотелось вырваться из этого жуткого места с облупленной краской, с ремонтом столетней давности, выплакаться вволю, хоть на улице, под окнами корпуса. Ей казалось, что все было разрушено, вся жизнь дочери, ее будущность, ничего не имело значения больше. От нее самой ничего не осталось прежнего, лишь тень, которой нужно было продолжать работать и выхаживать дочь.

Юля думала, что лишь только она выйдет из кабинета – и все поймут по одному ее жалкому виду, какая катастрофа обрушилась на нее. Однако по коридорам ходили усталые равнодушные мамочки с маленькими смеющимися детьми. Никто из них не подозревал, какие трагедии порой разыгрывались в ординаторской. А Юле нужно было идти к Кате.

«Это и есть наша жизнь, страдание неотделимо от нее, – сказала себе внезапно Юля. – Она сурова и беспощадна, а вовсе не прекрасна. И страдание повсюду. Просто мы, современные обыватели, всегда сытые и уверенные в завтрашнем дне, забыли об этом, отвернулись от тех, кто живет в болезнях и страдании, будто их нет, будто все плохое может случиться с другими, но с нами – упаси боже, никогда. Мы-то – счастливчики. Нам всегда везет. Вот и «повезло». Сейчас и мы оказались за колючей проволокой, по ту сторону от счастья, и теперь все страдания больных и обездоленных я прочувствую на своей шкуре». Все ее здоровые родственники и друзья вдруг показались людьми из другого мира, людьми, с которыми у нее не осталось ничего общего.

Юля нащупала машинально ключ от машины в кармане брюк и вдруг вспомнила, что вчера зачем-то думала, что в глубине души она не тронута произошедшим, ведь все случилось не с ней, а с дочерью. Не тронута! Если ей была безразлична болезнь дочери, то почему ей так хотелось взять этот ключ и ковырять свое сердце, чтобы оно кровоточило, чтобы она одна страдала, – она, но не Катя. Ей хотелось выдавить всю жизнь из себя, как сок, чтобы не чувствовать ничего, высохнуть, как старое оливковое дерево, остаться лишь в кружевных деревянных узорах на земле, лишиться всяких чувств. То, что она испытывала сейчас, было невыносимо, невыносимо.

А главное, вся жизнь вокруг превратилась в опостылевший фильм, который нельзя перемотать, но нужно смотреть, сцену за сценой, и гадать, терзаться о финале. Какой он будет? Счастливый или не очень? Или будет тяжелая драма? А будет ли он вообще, может, фильм вообще окажется длиною в десятилетие? Все, что было перед глазами, потеряло смысл: эти женщины, дети в отделении, работа. Господи, работа! Все стало безразлично и все – едино. Она вдруг поняла, что перестала ощущать вкусы и запахи, скорее всего, надолго. И эта мысль удивила ее. Удивила не своей непреодолимостью, а своим неправдоподобием.

При этом Юля не имела права даже на скупую слезинку; она обязана была сделать вид, будто давешнего разговора между ней и врачом не было. Она знала: так нужно для Кати. Юля встала к окну, отвернувшись от всех, подождала, когда глаза просохнут, а затем пошла к дочери.

Весь день Юлю мучил вопрос о том, как мог здоровый ребенок внезапно заболеть без какого-либо повода и намека, да так серьезно. Она пыталась в мыслях и памяти своей отыскать причину. Она читала в интернете бесконечные статьи с неправильной информацией и надумывала истоки болезни – потому что не умела отличить лживые публицистические статьи, написанные копирайтерами, несведущими в медицине, от медицинских научных статей. Она не могла понять, что даже научные статьи в большинстве своем безнадежно устарели и не могли пролить свет на истинные причины заболевания.

Юле казалось, что стоит только понять, отчего это началось, в какой момент была совершена ошибка, – и все станет на свои места. Но отчего ей так думалось, она сама не знала. Ведь жизнь не компьютерная игра, в ней нет кнопки ‘Save’, нет кпопки ‘Load’. Второго шанса прожить все те же события уже никогда не будет. Совершенно все равно, отыщет ли она точку, в которой совершена ошибка, или нет. Это не изменит ровным счетом ничего. Единственное, что остается, – это смириться с тем, как все есть, и бороться с грядущим. С неизбежным.

Но такая осознанность приходит к любому родителю намного позже, когда они проходят через несколько кругов Ада. У нее все это было впереди. А пока Юля терла лоб и все думала, отчего несчастье могло случиться. Но главное, самое страшное, она уже прочла – что хроническая болезнь непременно приведет к пересадке почек или диализу. Шансы на тьму были – 70 %.

Вечером, когда Антон пришел с работы, Юля встретила его на пороге.

– Ну что, как наша девочка? Что с ней? – спросил он, быстро скидывая обувь и верхнюю одежду.

Юля в подробностях рассказала ему прямо в коридоре о разговоре с врачом. По щекам Антона потекли слезы. Он отвернулся, закрывая лицо руками. Таким она его никогда еще не видела. Значит, не все было потеряно в их отношениях. Они все еще были семьей, а Антон все еще любил их с дочерью, эгоистично, как умел, но все же любил. И такая любовь была ценной, потому что другой у нее в жизни не было и уже точно не будет. Юля попыталась обнять мужа, тогда он повернулся к ней и сам крепко сжал ее, не позволяя ей смотреть на свое мокрое лицо.

Прошла еще только неделя после встречи с подругами, а Алина уже вовсю действовала. В среду она решилась на разговор с Константином. Он пришел с работы вовремя, ведь у него в тот день не было «фитнеса». Как обычно, он быстро поужинал и стал заниматься с Марьяной, расспрашивал ее, как прошел день, что они делали в садике. Федя заперся в своей комнате и делал уроки или играл на планшете, никто за ним не следил.

Алина подсела близко к мужу и стала смотреть, как дочь играет с ним в магазин. Она стала помогать им, стала изображать второго покупателя. Марьяна, удивленная таким обильным вниманием мамы, просто расцвела, стала сама придумывать сюжеты, принесла пакеты с кухни для большей натуральности игры.

«Он должен видеть, что дети в вас души не чают», – пронеслись у Алины в голове слова консультанта. Константин, смеясь над словами дочери, стал смотреть жене в глаза: такого давно не было, чтобы они вместе над чем-то смеялись. В десять часов Алина заботливо уложила детей спать, прочитав сказки дочери и рассказ Феде.

Когда они остались наконец одни, Алина заговорила:

– Костя, ты помнишь, мы искали с тобой апартаменты на Тенерифе? Я нашла идеальный вариант как раз в том поселке, что мы хотели. И цена снижена. До этого полгода висела сто восемьдесят тысяч, а сейчас уже за сто тридцать продают.

– Сто тридцать! – воскликнул Константин невольно. Глаза его загорелись. Но он тут же осекся. – Но готовы ли мы к таким инвестициям?

– А почему нет? – пожала невинно плечами Алина. – Разве что-то изменилось? Тогда мы и за эту сумму готовы были купить. Ты лучше посмотри на фотографии квартиры и ее описание. Первая линия моря, новый дом, построен всего четыре года назад.

Она вручила Косте планшет, и он смотрел на профиль квартиры на сайте, как завороженный.

– Сможем приезжать туда с детьми на каникулы, на Новый год. Можем и сейчас поехать. Ты нас отвезешь, а мы пробудем там три месяца.

– Так долго? – поразился Константин. – На все лето, что ли?

– А почему бы и нет? Летом Феде не надо ходить в школу, уж лучше пусть дети дышат свежим воздухом и купаются, чем здесь заводскими отходами травятся. И потом, в любые каникулы можно туда рвануть – там всегда тепло, всегда можно купаться.

– Это верно, – задумчиво произнес Константин и немного лукаво на нее посмотрел. Она видела, как он мысленно уже выпроваживал их на все лето из дома. Ей хотелось вцепиться ему в горло за одни только эти его мысли и за этот противный лживый взгляд. За одну только мечту пожить со своей пассией в их квартире, в ее квартире. Но вместо этого она подошла к кухонной столешнице, налила себе немного воды и постаралась отстраниться. В животе журчало от волнения, ненависти и обиды за себя. Если из них двоих именно он не тупел и оставался умницей, работягой, постоянно учился, то почему она оказалась выше его нравственно? Почему он изменил ей, а не она ему?

– Квартира очень хорошая, – рассуждал Константин, – и по документам пишут, что все в порядке. Новая, ремонт отличный.

– А главное, какой комплекс! С площадкой, со взрослым и детским бассейном.

– Да, комплекс прекрасный. И расположение самое то, – согласился Константин.

– И агентство с безукоризненной репутацией, – вторила ему Алина.

– И нам не придется брать кредит, такая сумма у нас уже есть.

Алина знала, почему полгода назад Костя загорелся покупкой апартаментов, даже кредит собирался брать, а затем, спустя месяц, резко остыл. Все совпадало по срокам. Сможет ли она убедить его на этот раз?

– Главное, никому не говорить, – сказала она нарочито серьезно, – слишком большие деньги. Да и люди такие завистливые. Кому ни скажешь, все умрут от черной зависти, даже лучшие подруги и друзья, что уже говорить о других. Все вокруг такие бедные, вся страна в нищете, никто не простит нам роскоши. Невиданной и неслыханной. Никто.

Он должен был понять, что нельзя говорить той. Та будет в бешенстве. Та, Алина уже знала, жила в старой хрущевке с родителями и двумя собаками. Она подавится ядовитой слюной, когда Алина все провернет. «Тратьте как можно больше денег, особенно на совместное будущее, на детей, – вновь услышала она слова Дарьи. – Для любовницы это хуже, чем красная тряпка для быка. Узнав об этом, она не сможет не закатить скандал вашему мужу, и тогда он начнет понимать, за что его «любят».

Константин закусил губу, глянув на нее. Его взгляд перебегал с нее на планшет; он терзался доводами «за» и «против». Очевидно, что он боялся упустить столь выгодное предложение. И он боялся хранить деньги на рублевых счетах, еще памятуя о не так давно прошедшей инфляции, которая и без того наполовину обесценила их собственность в России и их накопления. К тому же было бы крайне удобно отправлять Алину с детьми в теплые края на столь длительный срок.

Но он также думал о той, другой, и о том, что если дело дойдет до развода, то ему выгоднее хранить деньги на счетах, чтобы в нужный момент «спрятать» их. С одной стороны, у Константина не было явного желания оставить жену и детей без копейки в случае развода, он был не таким человеком. С другой стороны, он терялся, когда думал об этом, не представляя, как строить жизнь дальше в случае чего. Поэтому деньги на счетах были бы для него не лишними. Он хитро сощурил глаза, обдумывая разные варианты событий.

После этого Константин стал снова читать отзывы и о поселке, и об агентстве. Вновь освежил в памяти процедуру покупки недвижимости в Испании. В последующие дни Алина при нем мечтала, как она с детьми будет жить на Канарах, чтобы внушить ему мысль о том, что пути к отступлению нет. В пятницу он даже решился наконец позвонить в агентство, о чем ей радостно сказал вечером.

– Для вас все самое лучшее, – сказал он, улыбаясь немного натянуто, – свежий морской воздух и солнышко.

Алина улыбнулась ему как можно нежнее, а сама подумала: «Да уж, оставлю я вас здесь одних». Однако процесс пошел, давняя мечта супруга заставляла его, словно по инерции, поступать в первую очередь как глава семьи.

В субботу, когда Константин опять уехал «на фитнес», к Алине приехала в гости Марина. Она ожидала увидеть разбитую горем женщину, а вместо этого встретила веселую и жизнерадостную подругу, лишь немного нервозную, неусидчивую, будто даже подпрыгивающую слегка при ходьбе.

– Ну как, ты закатила скандал мужу? – спросила Марина с порога. Дети были в детской и не должны были их слышать.

– Нет, и не буду, – ответила Алина, пока они проходили в кухню-гостиную, – слушай, я тебя позвала не просто чай попить – для этого, конечно, тоже, – просто мне очень, очень нужна твоя помощь.

– Помощь? Моя? – не поверила Марина.

– Консультант говорит, что мне нужно установить связь с окружением этой девицы.

– Кстати, о твоем консультанте! – засмеялась Марина. – Ты с ней еще общаешься? Мне Женька чего только не написала про нее! Говорит, что это все шарлатаны, мошенники, разводят людей на деньги, даже истории разные в пример понакидала, возьми, почитай.

– Женька все никак не успокоится? – нервно засмеялась подруга.

Прочитав про женщину, с которой мошенники снимали заклинания порчи, Алина так заливисто засмеялась, а вместе с ней и Марина, что они долго не могли остановиться.

– Хорошо, я буду начеку, – сказала она, – если консультант предложит мне снять с меня заклятие вуду.

– Да бог с ней, – засмеялась Марина, – дурака учить – что мертвого лечить!

Затем Алина наконец поведала подруге, в чем заключалась ее роль в деле сохранения семьи. Консультант сказала ей, чтобы детектив узнал, как она пересекается с общими знакомыми любовницы Кости. И он все выяснил. Теперь ей было известно, что Марина работала в одной фирме с матерью той девицы с глуповатым лицом. Они, конечно, не состояли в близких отношениях, но иногда общались по душам, особенно под спиртное на корпоративном вечере или чьем-то дне рождения.

Задача Марины состояла в том, чтобы сблизиться с той женщиной и дать ей понять, что она якобы не ладит с Алиной и в глубине души завидует ей. Вместе они будут желать ей зла и мечтать о том, как Костик сбежит от нее к дочери той женщины. От неожиданности Марина замолчала.

– Ты правда думаешь, что это возможно? – спросила она с сомнением.

– А почему бы и нет? Они в таком положении, за любую соломинку ухватятся. Я еще Костику скажу, что поругалась с тобой немного, глядишь, он той и передаст.

Марина хотя и понимала, в какой сложной игре ей нужно будет участвовать, согласилась скрепя сердце. Все-таки Алина была ее подругой, и она хотела помочь ей, она желала ей счастья.

Ей предстояли тяжелые будни на работе: помимо рабочего процесса, она должна будет разведывать все о планах врага, а потом еще и подливать масла в огонь, провоцировать его пассию. И все-таки с каким наслаждением она станет «доносить» матери о том, что «проклятый» Костя делает дорогие подарки жене, что он вывозит ее с детьми отдыхать.

Да, Марина была верным другом, потому желала сопернице поражения так же сильно, как и сама Алина.

Катя была в больнице уже четвертую неделю. Юля каждый день приезжала к ней вечером в надежде, что врач, которая часто задерживалась на работе до семи-восьми часов, сообщит ей о положительной динамике, а лучше всего – скажет, что Катю скоро можно выписать. Но та как будто неохотно общалась с ней, ссылаясь на огромное количество историй болезни и извечную необходимость выписывать лекарства на завтра для всех пациентов.

Юле иногда казалось, будто Надежда Максимовна намеренно не хотела с ней разговаривать, потому что сама она ей была неприятна. Она упрямо отказывалась верить в то, что врач избегала ее лишь потому, что все было нехорошо, совсем нехорошо, и потому обсуждать Катю с родителями пациента не имело смысла. За это время Юля смогла понять только одно: Катя реагировала на лечение не так, как нужно было, белок в моче уходил, но слишком медленно.

Альбумин пришлось переливать дольше, чем планировалось, – не несколько дней, а почти три недели. Причем если сначала Катя отказывалась от еды и была очень вялой, не вставала с постели, то затем к ней вернулся аппетит, да какой! Она теперь была вечно голодной. Юля возила дочке огромные сумки с продуктами, ведь той совершенно не хватало больничной еды.

Очень быстро дочь начала прибавлять в весе, теперь это были уже не отеки, а самый настоящий лишний вес. Но врач говорила, что это нормально при том, сколько Катя ест. А ела она, по словам доктора, из-за преднизолона: он усиливал аппетит.

Но Юля как-то между делом на работе открыла в интернете инструкцию к этому препарату и тут же искренне пожалела, что прочла ее. Из нее она узнала, что длительный его прием снижает метаболизм, а значит, не только обжорство делало Катю такой полной. И все-таки даже снижение метаболизма было самым безвредным побочным действием препарата.

Юля в ужасе прочла про его действие на слизистую желудка, про катаракту, неврологию, остеопороз и многое другое. И, как говорила врач, все это были реальные побочные действия, а не вымышленные, написанные «на всякий случай», и они развивались со временем почти у всех пациентов. Она бы не поверила в эти побочные действия, как обычно не верят люди, когда читают любые инструкции. Но поскольку некоторые из побочных эффектов уже проявились у Кати, женщина не питала иллюзий. Преднизолон и его отравляющее действие на организм были реальностью, а дозировка Кати – сумасшедшей. Дочь ела 20 раз в день! 20! Все остальные побочные эффекты были лишь вопросом времени.

Но сегодня был особенный день. Юлю вызвала сама врач. Женщина отпросилась с работы пораньше, чтобы успеть приехать к пяти часам. Однако встреча не стала радостной. Усталое лицо Надежды Максимовны показалось ей мрачным.

– Я вас позвала, – начала она, отчеканивая каждое слово, будто разговаривала с не самым умным собеседником, – чтобы сказать, что ваш ребенок очень медленно поправляется. Как правило, дети реагируют на лечение намного быстрее.

– Насколько быстрее? – замерла Юля.

– Через три недели полной дозировки у детей уже белка в моче либо нет, либо почти нет.

– А у нас два грамма – это много?

– Это, так скажем, – подбирала слова врач, – прилично. Радует то, что теперь мы наконец отказались от переливания альбумина, организм сам стал лучше компенсировать потери. Надеюсь, к альбумину мы больше не вернемся. Однако все остальное пока не так хорошо. В связи с этим я хочу вам напомнить про диету. От вашей диеты теперь все зависит: не только вес ребенка, но и состояние почек. Чем более правильной пищей Катя питается, тем легче почкам. Вы ведь не даете мяса?

– Нет конечно, как вы и сказали.

– Это хорошо. Не кормите ее ничем вредным для почек: сократите потребление высокобелковой пищи, молочных продуктов. Никаких консервов, консервантов, печенья, хлеба, конфет, шоколада, никаких чипсов, бананов, ничего жареного, копченого, соленого.

– Что же ей тогда есть? От бессолевой диеты, еще и без мяса, она и так с ума сходит.