Kitabı oku: «А у нас в квартире…»
Посвящается ровесникам московских пятиэтажек, рекомендуется их детям и внукам!
ПРОСТО ТАК
Знаете детское стихотворение «А что у вас?» С. Михалкова? Как сидели во дворе детишки, которым «делать было нечего», и рассказывали друг другу «просто так», что у кого в квартире есть, и кто там живёт. Они рассказывали о родительском доме и о себе. Уж не знаю как вам, а мне в детстве хотелось продолжить это стихотворение, тоже рассказать о своём доме, обычном доме, как у них и у вас.
Шли годы, а я так и не рассталась с этой мыслью, она, видимо, засела где-то в подсознании и только периодически возникала в виде вопроса: «А как рассказать своим детям о себе, о своём времени и об их бабушках и дедушках, чтобы они не заскучали?» И ответа не было.
Потом на нас набросились коронавирус и прочие неприятности, вызывающие порой тревогу и растерянность. В какой-то момент мне стало ясно, что нужно как-то выбираться, нужно искать опоры, чтобы не затосковать окончательно. А какая главная опора для каждого из нас? Конечно, семья и родной дом – наш маленький домашний мир, который мы создаём сами, бережём и любим!
Мы помним своих родителей, помним и предметы, создававшие образ родного дома. Мы и сами стали родителями, даже бабушками и дедушками, мы населяем свои дома вещами – молчаливыми нашими попутчиками, мы создаём материальную историю наших семей. Что-то сохраняется, что-то безвозвратно теряется. Перебирая те вещи, что остались, или вспоминая те, что были, или наталкиваясь случайно на похожие в домах знакомых, на блошиных рынках и в антикварных магазинах, мы цепляемся за них глазами, и в памяти всплывают воспоминания… Они как бы начинают говорить. Надеюсь, они помогут мне рассказать о моём поколении, о поколении наших родителей и немного порассуждать о настоящем. Станут нашими помощниками, а может, и гидами в путешествии во времени, отправиться в которое я вас приглашаю.
Здесь, наверное, нужно представиться, а заодно и попробовать определить, что я вкладываю в понятие «моё поколение», поскольку определения нам до сих пор не дали ни социологи, ни журналисты.
Исторически мы – те, кто родился в 50-60-е годы прошлого века, следовательно, нам сейчас плюс минус 65 лет. Мы рождены людьми, чьё детство и юность совпали с войной, чьё становление проходило вместе с послевоенным восстановлением страны и её избавлением от тоталитаризма. Когда наступила хрущёвская оттепель, наши родители были в самом активном возрасте: 30–40 лет. Они были поколением, устремлённым в будущее, к миру и счастью, к благополучию своей любимой страны. Конечно, у них была масса проблем, но не они определяли настроение страны. Мир, воцарившийся на земле, позволил нашим родителям подняться в пирамиде потребностей сразу на высшие уровни. Базовые физиологические потребности и потребность в безопасности были более-менее удовлетворены, а уж на фоне пережитой войны – удовлетворены сполна. Они ощущали свою принадлежность к народу-победителю, народу, строящему самое справедливое общество. Потому, как в песне, «всё выше, и выше, и выше…». В недрах его вызревали и реализовывались грандиозные замыслы и идеи. Можете ли вы сейчас представить, что главным событием в жизни общества будет новая книга, или фильм, или полёт в космос? А героем поколения будет Хемингуэй или Фидель Кастро, и люди будут искренне переживать за судьбу негров в США? Идеалисты? – Да. Мечтатели? – Да.
Но они взрослели, обзаводились семьями и, главное, у них появилось то, чего многие были до той поры лишены: дом (в широком смысле). Эвакуации, великие стройки, тотальная миграция населения остались в прошлом, они перешли к оседлости. Конечно, поспособствовала этому и государственная политика всеобщей паспортизации и прописки. Наличие прописки давало привилегии и в устройстве на работу, и в учёбе, и ряд других. А чтобы получить её, нужно было жильё. Так что наличие жилплощади, на которой можно «прописаться», приобрело очень большое значение.
И как раз в это время развернулось массовое строительство. Панельное домостроение, строительство целых кварталов быстровозводимых домов в то время стало безусловным благом: люди расставались с коммуналками и переезжали в отдельные квартиры, пусть маленькие, пусть не очень удобные, но отдельные, «СВОИ». В этих отдельных квартирах и выросло наше поколение. Мы – их ровесники!
Так что я определила бы его так: мы – первое в СССР «домашнее», оседлое поколение. Наше детство прошло без переездов и метаний, большинство из нас поступали и учились в одной и той же школе все 8–10 лет. У нас сформировалось понятие «малой родины»: моя квартира, мой дом, мой двор, моя школа, моя улица, парк, магазин, мой район. Даже часть города, если город большой. Например, у москвичей моего поколения есть понятие «моя Москва», включающее район, где прошли детство и юность. Для меня это Кунцево и западный сектор города. А другие районы, конечно, тоже Москва, но не «моя», чужая.
Новая квартира – это ещё не дом. Её нужно населить мебелью, вещами, предметами, обустроить и полюбить. В неё нужно вдохнуть жизнь!
Люди взаимодействуют с предметным миром всю жизнь. И не только мы воздействуем на предметы, создаём их или разрушаем, приобретаем или отказываемся, ремонтируем, обслуживаем и ещё много чего делаем. Предметы тоже воздействуют на нас, формируют характер и способы восприятия мира, а иногда – и подчиняют нас себе. Когда растут дети, их главной деятельностью является освоение окружающего мира, не только мира людей, но и мира предметов. И этот процесс через узнавание, освоение и присвоение не только создаёт «образ мира», но и обеспечивает адаптацию человека к жизни в той или иной социальной и предметной среде.
Наше поколение выросло в предметной среде, созданной нашими родителями в 60-е годы двадцатого века. Они с энтузиазмом создавали домашний мир, обустраивали, обставляли квартиры, наполняли их предметами надолго, исходя из своих представлений, возможностей и того, что могла предложить на тот момент советская торговля. И хотя у них не было права частной собственности, но чувство собственника, даже любви по отношению к жилью были. Квартира стала не временным пристанищем, а величиной постоянной. Это их настроение замечательно выражено Ю. Визбором в песне «Ходики»:
«Когда в мой дом любимая вошла,
В нём книги лишь в углу лежали валом.
Любимая сказала: «Это мало.
Нам нужен дом». Любовь у нас была.
И мы пошли со старым рюкзаком,
Чтоб совершить покупки коренные.
И мы купили ходики стенные,
И чайник мы купили со свистком.
Ах, лучше нет огня, который не потухнет,
И лучше дома нет, чем собственный твой дом,
Где ходики стучат старательно на кухне,
Где милая моя и чайник со свистком…»
Да, во многом мы разные, и родители наши, и семьи были счастливы и несчастливы по-своему. Но большинство из нас в силу обстоятельств жило примерно в равных условиях, в похожих квартирах, обставленных примерно одинаковой мебелью. Можно сказать, что именно они сформировали нашу общность, во всяком случае, наше общее трепетное отношение к ценности своего дома, своей квартиры. Поэтому, когда я пишу здесь о своём доме, о домах моих родных и друзей, то предполагаю, что перекидываю мостики к вашим воспоминаниям о ваших домах, о ваших домашних мирах. Надеюсь, что в наших с вами воспоминаниях найдётся много общего.
Не каждый может и хочет рассказывать о себе, боясь быть навязчивым, и даже среди самых близких не всегда находятся внимательные слушатели. Мы всё время спешим, нам некогда, мы заняты собой. И, в итоге, опаздываем… Когда возникает неодолимое желание поговорить со своими родителями, бабушками и дедушками, их уже с нами нет. Думаю, многим из вас это знакомо.
Но с нами осталась предметная история наших домов. Так давайте «просто так» расскажем друг другу о предметах, которые создают нашу домашнюю среду обитания, наш домашний мир. О том, как мы влияем на них, а они – на нас, как мы взаимодействуем. Я буду рассказывать о вещах из моего дома, а вы, возможно, продолжите, вспомните о своих!
Начнём?
Какая мебель в первую очередь нужна нам (в нашей культурной и бытовой традиции), чтобы пустые стены новой квартиры или комнаты превратились в жильё? Кровать (чтобы спать и сидеть), стол (чтобы есть или, например, писать), гардероб (для хранения многообразных «сокровищ» наших домов). Это триединство, кстати, отражено и в концепции меблировки гостиничных номеров, как необходимый минимум. Далее следуют предметы второго порядка: стул, письменный стол, журнальный стол, диван, кресло, телевизор, холодильник и т. д., и т. п.
Предлагаю прежде всего обратить внимание на эту главную троицу в квартире. Попробуем «услышать» их. И пусть наше путешествие немного развлечёт вас, хоть чуть-чуть улучшит ваше настроение!
ГАРДЕРОБ
Это слово, конечно, не русское, и звучание у него явно не наше, но уж так давно оно вошло в русский язык, столько в нём просуществовало, что и не считается иноязычным. А его двузначность: с одной стороны – шкаф для хранения одежды, а с другой – набор используемой одежды – как раз делает его здесь весьма уместным.
Хоть слово «гардероб» и давно известно, и многими активно использовалось, в моей семье оно было не в ходу. У нас был шкаф. Нельзя сказать, что он был «многоуважаемым», как у Гаева в «Вишнёвом саде» А. П. Чехова, но он был родным и, собственно, единственным для семьи из четырёх человек. Он был куплен в паре с раскладным диваном в пятидесятые годы прошлого века для обустройства 13-метровой комнаты в коммунальной квартире на улице Качалова (ныне Малой Никитской). Насколько я помню, больше там никакой мебели и не было. Брат спал на раскладушке, моя кровать состояла из составленных стульев. Иначе мы бы и не поместились на такой площади. Когда мы получили новую двухкомнатную квартиру с проходной комнатой в «хрущёвке» на Истринской улице в Кунцеве, – с нами переехала только эта дружная парочка: диван и шкаф. А поскольку в большой комнате (не гостиная, не зал, а именно – «большая комната», так она называлась) был встроенный шкаф, которым стали пользоваться родители, то парочку разлучили. Диван – в большую комнату, а шкаф – в маленькую, где поселили нас с братом.
В общем, шкаф как шкаф: двустворчатый, с полками и перекладиной для вешалок, не очень высокий, но глубокий. Он всегда производил впечатление огромного и тяжёлого. Но самым замечательным для меня было в нём то, что он был отделан шпоном из дерева (кажется, карельской берёзы, хотя это не точно), имеющим замечательные узоры. Поскольку шкаф был всегда перед глазами, я вольно-невольно рассматривала эти узоры дерева и видела там то чудесные цветы, то глаза, то головы каких-то существ, то горы, то реки…. А ещё у него был замок с ключиком, как у Буратино. Замок в шкафы вставляли, видимо, в эпоху коммуналок, у нас он не использовался, а ключик был отдан мне в игры. Да и сам шкаф в играх участвовал.
Диван верно отслужил свою службу и был со временем заменён, а шкаф, уже в одиночестве, переехал с нами в другую квартиру и верно служил нам и тут. Его помнят и мои дети. Конечно, время шло, возникла необходимость замены мебели на более вместительную, более высокую, современную, количество вещей росло. Нашим гардеробам требовались уже другие гардеробы. Решено было от шкафа избавиться. И тут я поняла, что не могу с ним расстаться, что он часть моей жизни, моё детство, мои фантазии, мои воспоминания о родителях.
Думаю, очень многие представители моего поколения могут поделиться похожими чувствами. Одна из моих подруг уже несколько лет ходит вокруг родительского шкафа, который занимает половину коридора, не в силах с ним расстаться: разобрать невозможно, а выбросить – значит выбросить кусок детства, кусок жизни… Двоюродная сестра страдает об уничтоженном водой бабушкином сундуке («Помнишь, там был целый мир! Если бабушка разрешала в нём покопаться, можно было найти столько интересного!»)
В общем, мой шкаф был раскручен и разобран с тем, чтобы увезти его на дачу. Часть его (которая поместилась в легковую машину) туда и переехала, а часть устроилась у стеночки за новыми шкафами, где и застряла не на один год. Ну и пусть ждёт. Надеюсь, мы всё-таки соберёмся с духом и воссоединим, наконец, его разрозненные части, и будет мой любимчик в стиле «винтаж» развлекать новые поколения детишек в нашей семье.
Думаю, у многих есть какие-то особые воспоминания о тех или иных вещах, предметах. Эта «предметная» память очень ассоциативна, очень субъективна. Поэтому мне, например, не очень интересны даже антикварные, винтажные, но чужие вещи. У нас нет общей истории, они «молчат».
У меня, как, впрочем, и у многих представителей моего поколения, осталось не так-то много «говорящих» вещей. Мы были воспитаны родителями, которые с неимоверной лёгкостью относились к комфорту, не стремились сохранять «старье», хотели жить в светлом, современном интерьере. Поэтому мои родители, например, могли вместо картины украсить стену эстампом (растиражированная графика), купить мебель, которая попадётся в магазине, стараясь подобрать её по функциональности, но совсем не обязательно – из одного гарнитура и даже одного цвета. Папа, увлекаясь живописью и будучи неплохим акварелистом, умудрился приобрести для нашей шестиметровой кухни мебель трёх разных цветов. (Правда, надо отдать ей должное: мебель была немецкая, из ГДР, а потому удобная и надёжная.) Гарнитура целиком одного цвета не было, тратить жизнь на погоню за мебелью он не собирался, а на вопросы, почему он так сделал, неизменно отвечал: «А что? Так даже веселее!» С этой разноцветной кухней мы весело прожили 30 лет! Мои родители не гонялись за коврами, за стенками, у нас они так и не появились. Я в детстве, кстати, мечтала о кресле, так мне его хотелось, что я даже складывала его подобие из подушек… Оно у нас тоже не появилось.
Наши родители, да и мы, разделяли судьбу страны. Они жили в коммуналках, потом получали небольшие квартиры, многие часто переезжали. Редко кто мог похвастаться тем, что живет в квартире, где прожили несколько поколений его предков. А при переезде старались не тащить старую мебель, которой, если честно, почти и не было, а купить новую, современную. Те же, у кого были дачи, свозили её туда, так же, как и старую одежду. Принцип: СТАРАЯ ОДЕЖДА МОЖЕТ ПРИГОДИТЬСЯ (из неё можно сшить (связать) что-то новое или использовать как «ветошку»), продиктованный неустойчивостью и бедноватостью жизни, накрепко вошёл в сознание и нашего поколения. Наполнение гардероба было важнее самого гардероба! Одежду можно хранить и в чемодане, её можно взять с собой при переезде или поездке, главное – без неё не обойтись! А мебель – да бог с ней, можно обойтись без неё какое-то время, а потом и купить. Нам трудно выбросить старые вещи и сейчас. Долгие годы у нас было почти традицией перед дачным сезоном собрать ненужную или надоевшую одежду и… отвезти её на дачу, положить там на чердак и благополучно забыть. Пожалуй, только последние несколько лет мы научились что-то из одежды выбрасывать, но, надо признать, этот навык ещё не отработан в совершенстве.
Интересно, что сейчас, когда массовая мебель стала «одноразовой» так же, как и одежда, у многих проснулся интерес и к старым вещам, и к старой мебели. Ещё лет 10–15 назад я с лёгкостью выбросила старый стул, набитый конским волосом, а сейчас считаю это преступлением, сейчас хочется восстановить даже то немногое, что было отправлено в ссылку на дачу. Поиск старых предметов мебели увлек уже наших детей. Думаю, это – попытка подкрепить стабильность взаимоотношений в семье созданием её собственной предметной истории. К сожалению, чудесная мебель ИКЕА такой возможности не даёт: рано или поздно она развалится, и, как бы мы её ни любили, ремонту она не подлежит, и следующим поколениям её не передашь. А вот если подреставрировать что-то старое, найденное случайно (например, на помойке!), то даже бывшие чужими предметы «заговорят» на одном с тобой языке и будут рассказывать о нас уже нашим потомкам.
Абсолютной ценностью были и остаются книги. В Союзе за ними гонялись все, кто считал себя более-менее образованным человеком. Наше поколение выросло в атмосфере почти священного отношения к книгам. Поэтому выбросить книгу до сих пор – высшее кощунство! Купить интересную или просто хорошую книгу было большим счастьем. Покупка книг была и неплохим вложением денег, поскольку их можно было потом продать в букинистическом магазине или «с рук» на «чёрном книжном рынке» (в Москве он располагался на Кузнецком мосту и на Лубянке, около музея В. Маяковского), обменять на другую, оставить наследникам. Из первой своей поездки за границу (в ГДР) я привезла книги, изданные в СССР (какие-то сборники сказок, словарь В. Даля, двухтомник Чехова, какой-то детектив), только у нас их купить было трудно, а там они продавались свободно. Я уж не говорю про собрания сочинений классиков! Подписки распределялись по организациям и предприятиям. И, если вам повезло, если вас поощрили этой подпиской, то вы становились счастливчиком, раз в месяц посещающим отдел подписной литературы крупного книжного магазина с целью выкупить очередной том и насладиться запахом свежеизданной книги, хрустом ещё не открытого никем обреза страниц!
Ещё – литературные журналы, журналы «Огонёк» и «Америка». Тут – немного другая история. Дело в том, что они не продавались свободно, а распространялись по подписке. Тиражи были ограниченными, подписаться можно было только на работе, и то не всем. Даже когда я работала в НИИ Академии общественных наук, во время подписной кампании на наш институт выделялось, к примеру, 10 подписок на журнал «Новый мир» и 5 – на «Иностранную литературу». Точных цифр я сейчас не назову, да это и не важно. Важно то, что подписок было намного меньше, чем желающих. (Я вот думаю сейчас: «Почему тиражи ограничивали? Бумаги, что ли, не хватало? Или типографских мощностей?») Как мы их делили? Разыгрывали. Договаривались. Выписывали коллективно на отдел, а потом обменивались.
Естественно, выбросить прочитанный журнал, с таким трудом добытый, никому и в голову не приходило. И журналы у нас копились и копились. Мы с мужем, верные дети своих родителей, перевезли все накопленные журналы на новую квартиру, и только недавно, поняв, что они уже почти 30 лет лежат на антресолях и в шкафах, занимая место, которое лучше отдать книгам, а всё интересное, что там было, уже давно издано-переиздано, наступив на горло собственной песне и чувствуя себя немного предателями памяти родителей, от части их избавились. Но не ото всех!
У моих родителей была ещё одна бесспорная ценность. Мама – учитель истории, папа – журналист-газетчик. Поэтому в нашем доме ещё собирали… газеты! Конечно, не все… Но, например, стопками лежала газета «Правда» за несколько лет, а газета «Неделя» была переплетена и подшита. Несколько подшивок лежат у нас и сейчас. Зачем? Наверное, как память о родителях. Сейчас мне кажется, что у них была такая своеобразная игра: папа говорил, что ему для очередной статьи нужен тот или иной факт из старой газеты, и мама, как заправский архивист, перелопачивала стопки газет для его поиска. Иногда она это делала и для нас с братом, если нужно было подготовить какой-то доклад на урок. Нужно ли было для этого хранить газеты? Конечно, нет, всё можно было взять в библиотеке. Но, поскольку мама давно не работала и всё больше становилась домоседом, ей, как мне сейчас кажется, это доставляло удовольствие.
Избавиться от газет было невозможно! В эпоху активной борьбы пионерских отрядов за первенство в сборе макулатуры приходилось долго уговаривать родителей отдать стопочку-другую для победы. Окончательная победа над газетами произошла позже, когда за сданную гражданами макулатуру можно было получить талон на книгу-бестселлер (зарубежную авантюрную классику).
Так вот, если книги устраивались благополучно на книжных полках, то собрания газет и журналов занимали антресоли (если они были) и шкафы. У нас антресолей не было, поэтому ими была оккупирована половина шкафа в большой комнате. Вряд ли такой шкаф можно назвать гардеробом.
Шкаф без вещей – просто большой ящик. Наполняясь нужной и не очень нужной, любимой и не очень любимой одеждой, он становится гордым ГАРДЕРОБОМ. Он имеет тёмные углы, куда засовывается то, что и выбросить жалко, и носить не хочется, он с радостью подставляет плечики для наглаженных вещей, он бережно хранит шляпки, шарфики и всякие «секретики». Иногда он даже впускает обувь. А иногда служит домиком для детей и… кошек. (Во всяком случае, наша кошка всегда стремится шмыгнуть в шкаф и залечь там, если по недогляду дверь осталась приоткрыта.) Ну, впрочем, о детях и кошках – как-нибудь в другой раз. А сейчас – о другом значении слова гардероб: одежда, носильное платье одного человека или семьи (как оно обозначено в Толковом словаре Ушакова.) Послушаем, что «расскажут» некоторые члены «гардеробной компании», обитавшие в нашем шкафу.
