Kitabı oku: «Четвертая империя. Заговор наркомовских детей», sayfa 3

Однако, похоже, что к апрелю 1943 г. два первых образа – «мажора» и юного диктатора приелись товарищам, а, возможно, даже стали раздражать их. Во всяком случае, в это время от группы Шахурина откололись несколько человек, создав альтернативную организацию, без названия и нацистских символов, во главе с П. Бакулевым. Чтобы не допустить полного развала своего детища, Володе Шахурину пришлось приналечь на третий образ – ловеласа и знатока женщин. Именно эта ипостась его «публичного имиджа», призванная поддержать интерес товарищей к своей персоне и общему делу, оказалась фатальной по последствиям.

1.4. Володя плюс Вано плюс Нина равняется…

Одним из фигурантов дела «Четвертая империя» стал восьмиклассник Вано Микоян – самый старший в группе арестованных ребят. С формальной точки зрения, он не являлся членом организации, а был ее «шефом». Однако при тесных контактах с В. Шахуриным, это по сути, означало полную осведомленность о делах группы и влияние на нее. Он же стал единственным свидетелем событий, произошедших на Большом Каменном мосту 3 июня. Более того, выстрелы, которые оборвали жизни Нины Уманской и Владимира Шахурина, были произведены из принадлежавшего ему револьвера «Вальтер».

На первом же допросе, проведенном следователем по важнейшим делам при прокуроре СССР Л. Шейниным 5 июня 1943 г., Вано Микоян так рассказывал о своих отношениях с погибшими подростками: «С Володей Шахуриным я познакомился 3 сентября 1942 г., когда начались занятия в школе. Он учился на один класс меньше моего – я в 8-ом, а Володя в 7-ом. С Ниной Уманской я познакомился в это же время. Она училась в одном классе с Володей. Вскоре после знакомства с Володей мы начали с ним встречаться, и наши отношения стали почти дружескими. Тогда же я начал встречаться и с Ниной, и почти всегда мы проводили время втроем – Володя, Нина и я»⁷². Несмотря на то, что примерно с февраля 1943 г. у Нины завязался роман с Володей, и она перестала отдельно встречаться с Вано, общение двух мальчиков не прекратилось.

Как видно, по горячим следам произошедших событий Вано определял свои отношения с Володей как «почти дружеские». В конце июля на допросах в НКГБ, он уже называл Володю «свои другом», уверяя, что 3 июня дал ему оружие «как своему другу», а не сообщил никому из взрослых о его взглядах и намерениях, поскольку «не хотел подводить своего друга»⁷³. Интересно, что при этом он давал Шахурину-младшему нелестную характеристику: «Володя был, по-моему, умный, но с плохими наклонностями мальчик. Он был вспыльчивый, очень настойчивый, эгоистичный»⁷⁴.

Десятилетия спустя, когда с подачи писателя А. Терехова, автора романа «Каменный мост», к этой подростковой истории было привлечено общественное внимание, и в публичной сфере стали появляться ее разные версии, В.А. Микоян еще раз обозначил свое отношение к бывшему товарищу детства. Если верить его близкой подруге журналистке О. Кучкиной (а не верить ей нет оснований!), то он называл В. Шахурина «сумасшедшим»⁷⁵. Этот же отзыв повторяли дети В.А. Микояна, которые, со слов отца, аттестовали В. Шахурина «психически неуравновешенным подростком с явными клиническими проявлениями. Мания величия, «комплекс Наполеона» были налицо. Отцу было не до него: он сутками пропадал на работе, а мать баловала сына и принимала рецидивы его поведения за неординарность»⁷⁶. Однако эта интерпретация личности В. Шахурина вызывает много вопросов: почему В. Микоян, считавший Володю потенциальным пациентом психиатрической лечебницы, не единожды доверял ему свое оружие, в том числе и в роковой день 3 июня? Почему в 1943 г. он считал его своим другом, а значительно позже открещивался от этой дружбы? Почему, наконец, зная, что имеет дело с «сумасшедшим», мальчиком «с плохими наклонностями», в 1942–1943 гг. проводил с ним практически все свободное время?

Материалы дела позволяют говорить о том, что Володя и Вано в этот период были практически неразлучны: ходили вместе в кино и театры, встречались ежедневно, а иногда и по два раза в день, а едва расставшись, звонили друг другу⁷⁷. При этом их основное общение происходило не в Кремле, где жила семья Микоянов, а на квартире на улице Грановского. В. Микоян стал настолько «своим» человеком для Шахуриных, что сопровождал их в во время визитов к друзьям – Рейзенам или праздновал вместе с ними события в жизни близких знакомых семьи, например, день рождения подруги С.М. Шахуриной – Р.Э. Коренблюм⁷⁸.

Для Володи, как свидетельствовала его мать, Вано был большим авторитетом и даже «гордостью»⁷⁹. Ради того, чтобы произвести впечатление на товарища, он пускался на маленькие хитрости и обман: например, держал на столе томик стихов Байрона, который не читал, но который в глазах В. Микояна должен был свидетельствовать о его «байронических» настроениях⁸⁰. Или же рассказывал тому байки о том, как благодаря своей громкой фамилии избежал наказания в отделении милиции, куда был доставлен за нарушение правил дорожного движения⁸¹. В расчете на удивление и восхищение товарища выдавал изречения Гитлера за свои («Кто в этом вечном мире борьбы не хочет бороться, тот недостоин права на жизнь»)⁸².

Если тяготение В. Шахурина к В. Микояну объяснялось симпатией, уважением и желанием заслужить его одобрение, то мотивы и намерения Микояна в этих постоянных контактах были не столь очевидны. И.С. Кон, автор фундаментального труда-исследования о дружбе, пишет о квази-отношениях, когда аттракция одного встречаются безразличием или даже антипатией другого. Такие отношения принято называть односторонней дружбой⁸³. Следует признать, что при сходстве с квази-дружбой позицию Вано определяла еще какая-то заинтересованность, которую подмечала С.М. Шахурина, но затруднялась точно определить: «Вано всегда относился к Володе неискренне и под дружбой понимал что-то еще, мне неизвестное»⁸⁴. Не исключено, что авантюра с созданием «Четвертой империи», которой Вано попустительствовал своим покровительством, являлась для него своеобразным экспериментом по выявлению того, насколько далеко она вообще могла зайти и насколько далеко был готов идти в своих амбициях ее «фюрер».

Между тем, склонность Володи к импровизации, изобретательность, злопамятность, боязнь скомпрометировать отца превращали его в «неуправляемую ракету», которая могла ударить и по ближнему кругу. К этому добавлялась неотступная слежка за сыном и его друзьями со стороны Софьи Мироновны, которую сам Володя за глаза называл «черным бомбардировщиком». Так, за несколько месяцев до трагедии с подачи зам. наркома авиационной промышленности, сын которого Ю. Кузнецов был одноклассником В. Микояна, она наткнулась на след какой-то тайной организации в 8 классе. Узнав, что В. Микоян оформляет ее членские билеты некоторым из своих одноклассников и соучеников Володи, она незамедлительно составила предполагаемый список участников и передала его в школу с настоятельной просьбой к директрисе разобраться в этой истории⁸⁵. Несомненно, что при всех конспиративных ухищрениях сына и его друзей неугомонная С.М. Шахурина раньше или позже открыла бы существование «Четвертой империи». Очевидно, с точки зрения В. Микояна – самого старшего и опытного в кругу В. Шахурина, при всех перечисленных условиях с этой опасной игрой следовало закругляться. Тем более, что и ресурс ее продолжения в виде моноспектакля, который разворачивал руководитель перед соучастниками-зрителями, стал истощаться.

Собственно, последней картой, которую тот решил разыграть, были его отношения с Ниной Уманской, объявившей в начале мая одноклассникам, что собирается вместе с отцом уезжать в Мексику, к месту его новой дипломатической службы. Возможно, это сообщение для Володи было неприятной неожиданностью, однако, ничего трагического в себе не заключало. Подростки договорились держать связь не только при помощи писем, но и телеграмм. Володя отвез букет цветов с прощальной запиской от С.М. Шахуриной Уманским, а в день вылета Нины с родителями был намерен проводить их в аэропорт. Иными словами, он вполне свыкся с мыслью о временном расставании с подругой.

Советский посол Константин Александрович Уманский и его жена и дочь Нина Константиновна

Однако соученикам в школе он представил совершенно другую картину. Здесь он подчеркивал пылкую страсть к Нине и признавался, что жизнь без нее будет для него пыткой⁸⁶. А также заявлял, что вступит в половую связь с Ниной, пока та находится в Москве, а если этого не удастся, то воспрепятствует ее отъезду любыми средствами – отравит ее отца (чтобы вызвать у него сильное кишечное отравление и надолго отложить командировку) или же застрелит ее на улице, а сам скроется, либо притворится сумасшедшим, чтобы избежать ответственности⁸⁷. По существу, Володя заключал пари со своими товарищами по игре/организации, ставя на кон жизнь или девственность Нины. Столь разные и неравноценные альтернативы спора объяснялись тем, что обе были одинаковы недостижимы для него. Как явствует из материалов дела, Володя пытался заполучить в свое распоряжение хотя бы на несколько часов комнату в коммунальной квартире киномеханика В.К. Нестерова, c которым приятельствовал, или квартиру знакомой семьи Р.Е. Картушевой, которая хорошо к нему относилась. Однако в обоих случаях он получил отказ. Впрочем, если допустить, что ключи были бы ему предоставлены, и он смог бы завлечь Нину в одно или другое помещение, вряд ли это свидание увенчалось бы вступлением в интимные отношения. При строгом семейном воспитании Нины и ее явно несерьезных романах, а скорее девичьем флирте, и с Вано, и с Володей, а также абсолютной неопытности последнего иной исход был маловероятен. Свидание наедине было необходимо Володе в качестве алиби, которое можно было бы предъявить товарищам во избежание своего посрамления. Однако такой оказии не случилось за весь май. Отъезд Нины близился, и по логике спора Володе оставалось совершить убийство, которое он пообещал в запальчивом угаре. За 12–14 дней до реальной трагедии на Каменном мосту Вано Микоян со смехом рассказывал своей знакомой девушке Л. Смирновой о том, что Володя собирается застрелить Нину Уманскую. ⁸⁸ Понятно, что товарищи не верили в способность Володи выполнить ни одну из озвученных им угроз. Масла в огонь подлил близкий приятель братьев Микоянов Л. Реденс, который напомнил ему о его браваде, сказав, что «Нина вот-вот уедет, а он так и не начал с ней жить»⁸⁹. Сложившаяся обстановка сильно давила на Володю. По словам одноклассника А. Хмельницкого, в эти последние дни учебного года он «сидел, опустив голову на парту, был раздражителен, молчалив, за что его в классе прозвали «психом»⁹⁰.

Однако 30 мая произошло событие, которое резко поменяло положение Володи, сняв с него груз обещания любыми способами воспрепятствовать отъезду Нины. В этот день на даче Шахуриных праздновали день рождения хозяйки дома. Среди гостей были семьи Рейзенов и Уманских со своими детьми, а, кроме того, в детской компании присутствовали Вано и Серго Микояны. Поздно вечером гости стали разъезжаться, а девочки Таня Рейзен и Нина Уманская попросились на ночевку с тем, чтобы на следующий день продолжить праздник. Это было разрешено – для них были приготовлены кровати в комнате рядом со спальней С.М. Шахуриной. Рано утром к ним обеим зашел Володя и пригласил покататься на машине. Приехавшие вскоре братья Микояны присоединились к общему веселью. Однако послушаем, что рассказал об этом дне Вано Микоян: «На следующий день я приехал к Володе на дачу, и он мне по секрету сказал, что в минувшую ночь Нина ему отдалась. Володя рассказал, что он ночью пришел в комнату, где спали Нина и Таня, что Таня притворилась спящей, а он был с Ниной. По словам Володи, Таня об этом потом рассказала своей матери, а та – Софье Мироновне, т. е. матери Володи»⁹¹. Володе в этот день повезло еще раз, когда Софья Мироновна за обедом невольно ему подыграла. Вот как это передал тот же Вано Микоян: «В тот же день за обедом мать Володи в моем присутствии намекнула на это, и вот каким образом. Володя попросил подать вино, а его мать резко сказала: «Нет, не дам, я тебе разрешила только в день моего рождения, и то ты себе позволил то, что я никогда даже не могла предполагать». Когда мать Володи произнесла эту фразу, то он под столом пожал мне ногу, давая этим понять, что мать, или, как он ее называл, «черный бомбардировщик», дескать, все знает»⁹².

Разумеется, никакого секса не было, и Володя ночью не заходил в комнату девочек – это на следствии подтвердила Таня Рейзен⁹³. Замечание же С.М. Шахуриной о том, что Володя допустил нечто непозволительное, относилось к вину «Хванчкара», которое он выпросил для своей компании. Однако двусмысленность ее высказывания сработала в его пользу. Окрыленный тем, что добыл себе «алиби», Володя без зазрения совести продолжил врать товарищам. Помимо В. Микояна, о своем сожительстве с Ниной он сообщил Л. Реденсу и А. Хмельницкому, добавив, что она была от него беременна⁹⁴. Все последующие дни он провел в прекрасном настроении.

Верил ли Вано Микоян россказням своего товарища? С одной стороны, зная его привычку к хвастовству и сочинительству, навряд ли. С другой, его признание как будто подтвердила Софья Мироновна. Ситуация прояснилась 1 июня, когда к Володе пришел Вано, а к С.М. Шахуриной ее подруга Р.Э. Коренблюм, у которой на эту дату выпал день рождения. Хозяйка налила себе и подруге вина, а на вопрос Володи, почему им с Вано не дали выпить, ответила: «Ты, что же, Володенька, думаешь, если 30-го в мой день рождения, вам дали вино, так это войдет в систему. Нет, детки, этого не будет»⁹⁵. Эта фраза убедила Вано в том, что 31 мая С.М. Шахурина имела в виду вовсе не факт близости сына с Ниной, а его приобщение к алкоголю.

Вечером 3 июня Нина, Володя и Вано договорились о последней встрече перед долгим расставанием. Вано зашел за Володей на квартиру Шахуриных с двумя пистолетами в карманах. Один из них был его собственный, другой – брата Степана. Как он потом объяснял следователям, этот второй был захвачен случайно – он его чистил по просьбе брата и машинально сунул в карман⁹⁶. Однако это было неправдой: еще за несколько месяцев до рокового дня Софья Мироновна, узнав, что он носит с собой пистолет, категорически запретила приходить к ним в дом с оружием, а тот пообещал, что этого больше не повторится⁹⁷. Это же требование она озвучила при встрече в школе с матерью Вано – А.Л. Туманян⁹⁸. Выходило, что направляясь к Шахуриным, он прихватил пистолет брата «про запас» на тот случай, если мать Володи все же обнаружит его собственный и отберет его. По всей видимости, в этот день Вано решил во что бы то ни стало вооружить Володю. Безусловно, не для того, чтобы подтолкнуть к убийству, а для того, чтобы отучить от замашек фанфарона и побудить к окончанию сомнительных и рискованных развлечений с «Четвертой империей».

На первом допросе 5 июня 1943 г. в прокуратуре СССР Вано Микоян рассказал: «когда я, Нина и Володя гуляли втроем по улице, то Володя при Нине сказал: «Мы с Ниной вошли в Париж» – это значит вступить в близкие отношения с женщиной или девушкой. Нина, которой было хорошо известно значение этой фразы, покраснела, но молчаливо подтвердила, что Володя сказал правду»⁹⁹. Однако на втором следствии в НКГБ в конце июля из страха изобличения в обмане он не повторил этого рассказа. В действительности, если бы Нина, пусть даже молчаливо, признала факт «вступления в Париж» с Володей, оба они остались бы живы. Простая логика подсказывала, что на прогулке 3 июня произошла серьезная ссора: скорее всего, Нина с возмущением отвергла прозрачный намек или же прямое утверждение Вано о том, что между ней и Володей была физическая близость в ночь с 30 на 31 мая. Возможно, и она, и Вано высмеяли его за беззастенчивую ложь, а Нина на прощание бросила в его адрес оскорбительное замечание, которое не только покончило с их дружбой, но и привело его в состояние аффекта. Именно в этот момент на первый план выдвинулся револьвер «Вальтер», услужливо переданный Вано перед прогулкой. Бросившись вслед за девушкой, которая спускалась по лестнице Большого Каменного моста, Володя нажал на курок, а увидев ее замертво упавшей, застрелился сам. Вано, который в это время шел по мосту в сторону Кремля, услышав выстрелы, мгновенно повернул назад и, вынув из руки тяжело раненого Володи свой пистолет, быстро скрылся.

Это импульсивное и плохо обоснованное действие (орудие преступления было бы в любом случае установлено!) указывало на психологическую неподготовленность к произошедшему. В пользу той же растерянности говорили и его неуклюжие попытки вывести себя из-под подозрения в причастности к трагедии: звонок поздним вечером 3 июня на квартиру Шахуриных и просьба сообщить ему, если с Володей случилось что-то плохое (!), а также его телефонный разговор с Л. Смирновой о том, что якобы от ребят из школы он узнал об убийстве Нины и самоубийстве Володи¹⁰⁰. Можно думать, что и его обобщающий отзыв о Володе спустя десятилетия как о «сумасшедшем» относился к тому же непредвиденному им повороту событий, когда тот привел в действие пистолет. Выскажем предположение: из-за пережитого 3 июня 1943 г. потрясения он предпочитал не вспоминать о дружбе с В. Шахуриным годы спустя.

В совершение Володей убийства и самоубийства не верили его родственники, считавшие, что у него не было никаких оснований для такого поступка. По-видимому, в его виновность не верил отец убитой Нины К.М. Уманский. В противном случае трудно объяснить его порыв тепло попрощаться с А.И. и С.М. Шахуриными после похорон дочери. Перед самым отъездом в Мексику 5 июня он направил им телефонограмму, в которой передавал обоим привет, мысленно пожимал руки и заявлял, что у них «горе и печаль общие»¹⁰¹.

Исходя из тех же доводов, некоторые романисты и публицисты стали разрабатывать версию о постороннем следе в этом преступлении, в частности, о возможном участии спецслужб¹⁰². Однако эти предположения малоубедительны. Во-первых, потому что предугадать, куда двинутся дети во время прогулки, а, во-вторых, разместить по маршруту их передвижения опытного киллера так, чтобы он остался незамеченным, было невозможно – прогулка проходила на виду у многих людей, и даже само убийство наблюдал случайный свидетель – токарь Осипов из Дома Правительства¹⁰³. В-третьих, потому что никаких предпосылок для интереса спецслужб к троим подросткам на тот момент не имелось: история «Четвертой империи» всплыла только по ходу расследования трагедии на Каменном мосту.

Однако реальная причина у кровавой драмы все же была, и она крылась в логике игры/организации. Игра, которая вообще заключает в себе коннотации со смертью, для игрового лидера всегда несет риски потери статуса, поражения в правах, а главное – утраты своей персоны, т. е. той личности, которой он представляется окружающим. Как отмечают современные исследователи, предназначение соперника как раз состоит в том, чтобы сорвать с него маску, обнажить его слабость, что для того, по сути, равносильно социальной смерти. ¹⁰⁴

Несомненно, с позиции здравого смысла Володя Шахурин имел все шансы сохранить жизнь и себе, и Нине. Для этого требовалось просто сознаться в своих выдумках и вернуть пистолет Вано Микояну, иначе говоря, выйти из игры. Однако финалу с «сорванной маской» он предпочел физическую смерть.

И все же это был еще не конец. «Дуэль» игровых соперников имела продолжение: приняв эстафету из рук погибшего сына, С.М. Шахурина постаралась сделать все от нее зависящее, чтобы косвенно причастный к развязке на Каменном мосту В. Микоян, а также остальные «подельники» сына не вышли сухими из воды. Ее письма с информацией о сыне и его друзьях в Прокуратуру СССР и НКГБ сыграли свою роль в том, что дело не было замято, а его фигуранты потерпели социальное поражение в виде заключения под стражу и последующей ссылки.

О чем же изложенная история? О подростке, который столкнулся со сложными, хотя и вполне преодолимыми проблемами в школе. О том, что никто из взрослых не захотел или не сумел их вовремя распознать и разрешить. О его самостоятельных попытках поправить свое положение при помощи игры/организации, с использованием званий, символов и элементов идеологии противника. Это затея, изначально строившаяся по типу мистификации, с надеванием на себя масок и заманиванием товарищей, могла бы иметь совсем другое окончание, если наша догадка о связанном с ней подспудном замысле В. Шахурина верна. Однако, втянув в авантюру соучеников и втянувшись сам, Володя не захотел прекращать ее по чужой воле. Заметим, что эту неуместную и даже кощунственную на фоне кровавой войны игру вряд ли оценили бы его сверстники, пережившие страх, лишения, гибель близких – она была поддержана теми, кто слабо ощущал свою связь с воюющей страной. Наконец, эта история о том, что шутейное и вроде бы безобидное занятие, однако, с неподходящим содержательным наполнением в самых неподходящих для того условиях, обернулось совсем нешуточными последствиями для всех вовлеченных в него подростков. Помимо преступления, совершенного предводителем, его самоубийства, наказания остальных восьмерых участников, оно легло тенью Геростратовой славы на их личные истории.