Kitabı oku: «Вызов», sayfa 5
– Чтобы понять её и простить.
– Мои к ней чувства – это не вашего ума дело! – процедили губы, словно пытаясь дерзостью и хамством скрыть сковавшую сердце и разум скорбь.
– Роваджи. Ты огорчён, понимаю, но это не даёт тебе права огрызаться, – напомнил командир, придав голосу строгости. – Это уж точно не приблизит тебя к ней.
– А что приблизит? После выпуска меня сразу же призовут. Запрут там, куда вы меня направите, и пройдёт не меньше года прежде чем смогу позволить себе отлучиться.
– Поэтому в твоих же интересах получить хорошие рекомендации и произвести правильное впечатление. На похороны солдат всегда отпускают, но если будешь на хорошем счету, то сможешь добиться отпуска, чтобы проститься.
Звучало по-алуарски до тошноты. Проститься. Не быть рядом, чтобы наверстать потраченные годы, не окружить заботой оставшиеся месяцы и дни, а просто проститься и похоронить. Как нечто отслужившее, пережитое. Если подобные слова и могли кого-то утешить, то точно не Ро.
– Знаешь, у нас так не принято, – взялся заполнять тишину капитан. – То, как у вас с матерью. Мы раньше учимся ходить, чтобы затем летать. Понимаешь? И всё же меня очень трогает то, как она тебя любит. Пишет все эти годы и просит лишь об одном. Хочет, чтобы ты был счастливым.
Покидать командира без разрешения – не просто дурной тон, а нарушение уставного порядка. Роваджи знал это, но не думал об этом. Он медленно поднялся со стула, не больно-то понимая, что делает, и понуро вышел из кабинета. Как спускался по лестнице он уже не помнил, и пришёл в себя лишь на плацу. Стоял один под звёздным небом и смотрел туда, где за казармами и двумя рядами стен, за ровными полями и редкими изгибами Багрового хребта скрывался север.
Халасатца тянуло на настоящую родину, где круглый год зрели сочные фрукты, собирались богатые урожаи, создавались лучшие изделия из стекла, шились прекраснейшие наряды, гремели ярмарки, а в самое сердце Берки беспрестанно били молнии, попадая точно в тончайшую башню, а потом каким-то немыслимым образом разбегались по плафонам городских фонарей. Шпиль Ро никогда не видел, как и столицу, но на стеклянные шары и колбы, в которых метались сияющие змейки, насмотрелся.
Но сбеги он сейчас – больше никогда не увидит мать. Бросит её так же, как она его. Нет, гораздо хуже. Пусть то и было жестоким заблуждением, но мать отдала сына ради него самого. Не потому, что он ей надоел или был в тягость. Не потому, что больше не хотела видеть. Когда он сгорал от жара, терзаемый страшной лихорадкой, когда приведённые знахари качали головами, когда соседи шептали соболезнования и советовали гробовщика, мать оставалась подле сына. За больным глаз да глаз, работу не поищешь, а последнего дружка она прогнала за то, что выставил ребёнка из дому в грозу, чтобы не мешался под ногами. И когда болезнь почти пожрала Ро, денег на жизнь не осталось, а из комнаты попросили убраться да поскорей и плевать, что за окнами ночь и дождь, мать не сдалась и не отступила. Стучалась в захудалый храм Колласа и просила о помощи земляков.
Роваджи понимал, что не выжил бы без правильного лечения. Лихорадка считалась главной убийцей в стране гроз и не щадила никого от мала до велика. Народная медицина Халасата – та, что была доступна для бедняков, – редко когда могла облегчить болезнь и ещё реже исцеляла. Лекари Алуара не совершали чудес, но хотя бы лечили всех, так как среди алорцев не было бедных и богатых в привычном понимании этих определений. И всё же их помощь имела цену. Они служили Колласу, а не тому, кто платит, и их истинным предназначением было наставлять сородичей на праведный путь. Ро выжил, получив новую жизнь, хоть ему и думалось в минуты отчаяния, что лучше бы он тогда умер, чем попал сюда.
Но внезапно тень смерти нависла над матерью. Над той, что сделала всё возможное, ради сына. А он неспособен ничем помочь и даже просто быть рядом. Теперь то, что ему казалось ненавистью к ней, тотчас обернулось против него самого. Это он далеко, как нужен ей. Это из-за него она и сама угодила в ловушку. Теперь они оба скованны, заперты, несчастны. Ро винил и оправдывал мать и себя, но легче от того не становилось. Нужно было найти хоть какую-то опору, чтобы не сойти с ума. Чтобы прямо сейчас не влезть на крышу казармы и не шагнуть за край от переизбытка чувств.
«Но если будешь на хорошем счету…»
Что ж, это будет сложно, но выполнимо. Не самая большая цена, чтобы в последний раз обнять любимого человека и покинуть это ненавистное место. Без ненадёжного плана с сотнями переменных. Без надобности лишний раз полагаться на удачу. Ро решил сделать всё, чтобы увидеть мать. Он знал, что её последним пристанищем стал город Оплот. Местечко далёкое и безызвестное, но, к счастью, у самой границы.
Течение
Плыть по течению порой гораздо полезнее, чем неистово грести против. И уж точно приятнее. Даже сны выдаются спокойные, усмиряя своим беспечным дурманом. Прошлое подсовывало только тёплые воспоминания. Конюшня с жемчужными скакунами, каким нет дела до твоего происхождения – важнее, что ты их кормишь и чистишь, а ещё отпускаешь ядовитые шуточки. Они всё понимают, это у людей вечно проблемы со слухом и зрением. Вспоминать о лошадях всегда было легче, чем о соратниках и даже о матери. И поблизости всё время вертелся Клад. По-алорски это означало «хромой», но Ро предпочитал думать на халасате. Огромный пёс был тем ещё сокровищем! Для охоты уже не годился, но охранял исправно. А ещё он всегда был рад встрече с тем, кого считал другом.
У этих снов было вполне понятное объяснение. В обнимку с чужой собакой спалось замечательно, причём обоим. Диван был один, и ни Ро, ни пёс не страдали жадностью или брезгливостью.
Противостояние закончилось тем, что Рамиф победил. Получив вымученное: «Ну ладно», он что-то подсыпал в бокал и протянул своему унылому приобретению, предупредив, что, если и этот напиток угодит ему в лицо, то стервец полетит с балкона. А потом сид ушёл. Он не следил, выпьет ли Ро отраву, лишь бросил, чтобы ничего не трогал, а если приспичит – внизу есть прислужник, подскажет.
Жаровни медленно угасали, становилось темнее и холодней. Вино оказалось крепким и терпким, без привкуса снотворного или яда. Ужин закончился в одиночестве. Сытый желудок благодарно затих, но в каждой мышце заговорила усталость. Брошенный на произвол гость сунул в карман красивое яблоко и завалился на диван. Пёс принюхался, поднял голову, а потом водрузил её человеку на грудь. Его здесь тоже забыли.
– А тебя как зовут?
Ответа не последовало.
– Будешь Бродягой из Шима, то есть Бишем, – объявил Ро, скалясь тому, что за ним сегодня гонялся какой-то волчара с похожим именем. – И не бойся, я на твоё место не претендую. Отлежусь денёк-другой.
Полюбовно они дремали всю ночь напролёт, согревая друг друга, пока вокруг не унималась вьюга. А утром их разбудили звонким хлопком.
– Подъём! – скомандовал прислужник, опуская тонкие ухоженные ладони. – Думаю, стоит тебя помыть, пока хозяин не вернулся.
Потерев глаза, Ро уставился на Биша, но потом догадался, что обращались к нему.
– Да иди ты на хер!
Молодой человек прижал растопыренные пальцы к груди и часто заморгал от распирающего возмущения. Он был постарше гостя года на три-четыре, но ростом и наглостью уступал больше чем на полголовы. Покатые плечи, румяные щёки, отчётливый запах духов. Такого сожрёт с потрохами любой трактирный задира.
– Я серьёзно, – чуть менее самоуверенно выпалил прислужник. – Ты себя видел? Идём, наберём тебе ванну. И хорошо бы сменить эти лохмотья.
– С первого жалования непременно надушусь и нацеплю расфуфыренный плащ, – пообещал Ро глумливо и весело.
– Значит так, – парень приблизился на несколько шагов и встал в горделивую позу. – Меня зовут Даут, и я здесь главный. Пока нет Рамифа, ты должен слушаться меня.
– А иначе не получу косточку? – уточнил гость, понимающе кивая псу.
– Что?
– Да пошли, пошли. Ты отстанешь, если я просто умоюсь?
Ро встал с дивана, поражаясь великолепному самочувствию. Выходило, у тех, кто спал на подушках, по утрам не ломило всё тело.
Прислужник бросился причитать, что умыванием тут не поможешь. Понятное дело! В волосах наверняка хранилась пыль со всех крыш Синебара поверх земли из переулков Санси. На ногти особо впечатлительным и вовсе не стоило смотреть. Бродяга не собирал грязь – та липла сама, просто обычно некогда и негде было помыться, да и запасной одежды не водилось. И, тем не менее, расставаться со своими обносками не хотелось. Сапоги сидели как влитые, пусть и промокали по два раза в день, штаны считай новые – стащил в прошлом году. Полукафтан давно превратился в жилет – рукава пришлось отодрать, чтобы лазать по стенам. Его не мешало подлатать, но нитки стоили денег, а красть их было совсем уж постыдно. А вот рубашку уже не спасти: даже на половую тряпку не годилась. И поверх всего этого серо-бурого разнообразия выделялась кадетская портупея. Она потеряла вид и ножны с рапирой, но сохранила прочность и форму.
Почувствовавший силу Даут шёл впереди. Вряд ли его смущала такая работа. Иной бы предпочёл разгружать обозы, чем приносить тапочки и отмывать приблудившихся. Хотя, обычно и тем, и другим платили неважно.
На нижнем этаже башни нашлась уборная и комната с бронзовой ванной и зеркалами, наверняка для тех, кто до невероятного себя обожал.
– Надеюсь, ты сам управишься? – с неприкрытой брезгливостью спросил прислужник, отступая к выходу.
– Да уж как-нибудь постараюсь, – пообещал Роваджи, еле удерживаясь от издёвок. Мало радости глумиться над убогими.
Он посмотрел в зеркало и запустил пятерню в волосы, чтобы немного распутать. Пакли свисали почти до плеч и в причёску упрямо не собирались. Вид был совершенно обычный: потрёпанный и неопрятный, – но кое-что изменилось. Болезненные синяки за ночь сошли, и ссадина на губе чудесным образом исчезла. Ни корки, ни рубца, ни шрама. Челюсть больше не ныла. Озадаченный, Ро распахнул кафтан и задрал рубашку. Кое-где ещё виднелись следы побоев, но уже не яркие, а пожелтевшие, выцветшие, словно пролетели недели. Рёбра не болели, как и нога. Это следовало заметить раньше, вставая с дивана и спускаясь по лестнице. На всякий случай неудачливый вор проверил старые шрамы, но те оставались на местах, как нечто незыблемое.
– Охренеть! – заключил Ро, признавая могущество магии.
Он честно собирался помыться, ведь на чистом теле раны заживают быстрее, но теперь метался в сомнениях. В мозгу заискивало любопытство, но по спине карабкался холодок. Работать на высокомерного колдуна не хотелось, а согласие походило скорее на вздох безысходности, чем на крепкое мужское слово. К тому же рыжий не потрудился объяснить, что за работа такая. Не снег же у порога разгребать!
Вчера было слишком тяжело дышать, не то что думать и принимать решения. Сегодня сознание прояснилось, но лишь потому и подавляло желание сбежать. Даже на целых ногах блуждать по ледяным горам – самоубийство. Угробить себя ещё представится возможность, а пока лучше и дальше плыть по течению. Авось удастся узнать, на что ещё способно волшебство и, что важнее, как его можно использовать.
В комнате подле ванны обнаружилось несколько вёдер с горячей и холодной водой. Не верилось, что разнеженный Даут натаскал всё это своими чистенькими, холёными ручками. Мыла нашлось аж три куска разных цветов и размеров (Ро и не знал, что оно бывает цветным), и от каждого пахло по-своему: розами, апельсинами или молоком с мёдом. На скамейке дожидалась стопка простыней-полотенец на ощупь приятнее прочих рубах, а рядом лежало сине-фиолетовое нечто с зигзагообразной вышивкой по бортам и подолу. Кафтанчик был настолько симпатичным, что недурно смотрелся бы на какой-нибудь девице, да и размером больше подошёл бы ей, чем образцовому шестифутовому алорцу.
– Да ни в жизнь!
От ванны вчерашний бродяга не отказался. Он был зубоскал и строптивец, а не идиот. Грязь и застарелый пот здоровья ещё никому не прибавили. Если бы только не зеркала! Ро больше не мог себя видеть. Не хотел встречаться взглядом с худшим врагом. Сложно наслаждаться телом, когда разум страдает. Того гляди нагрянут глубокие рассуждения о смысле жизни, о прошлом, о совершённом, о выборах и об ошибках. Здесь и сейчас – лучшее место и время, а что было и будет – дым и туман.
«Коллас дал тебе много ума, но дури ещё больше, – всё же пролез в сознание голос капитана. – Не умеришь её – опустишься на самое дно».
Зарычав, Ро задержал дыхание и провалился под воду. Зажмурился, чтобы в глаза не попало мыло. Прислушался к обступившему гулу, лишь бы не слышать себя. Настойчивая сила толкала на поверхность и наконец победила, когда упрямство иссякло вместе с воздухом. Голова прояснилась. Нечего раскисать и расслабляться! Тут кое-кто предлагал работу, и вряд ли бы позволил взять расчёт так скоропостижно.
Натянув грязную одежду на чистое тело и зачесав мокрые волосы назад, Ро вышел из комнаты. За шиворот потекли прохладные капли. Ерунда для того, кто привык жить под дождём. Надо было плескаться прямо в кафтане: и стирка, и кое-кому потом намывать полы всюду, куда не пойдёшь.
Даут возился в приёмной, увлечённый наверняка важными делами. Шагов он не услышал, а когда заметил гостя в паре футах от себя, вздрогнул и отшатнулся.
– Ликий подери! – испуг сменился критическим взглядом. – Ты уже закончил? А зачем снова эти тряпки напялил?! Я же тебе кафтан одолжил! Забирай насовсем, если понравится.
– Ты про то платье мисиды? Размерчик не мой и кружев маловато, – усмехнулся Ро, демонстративно поправляя драные рукава. – Похожу в том, что есть. Меня всё устраивает.
– Ну а меня нет! Мне тебя Рамифу показывать! – завозмущался прислужник, будто бы его хозяин не видел своего нового работничка во всей красе.
Гость не сдвинулся с места, нащупал в кармане яблоко, потёр о пыльную ткань на груди и со смачным хрустом надкусил.
– Благостные боги! – всплеснул руками Даут, предчувствуя несварение. – Просто сядь где-нибудь там и жди, когда позовут.
– А кличку уже придумали? – на всякий случай уточнил Роваджи и под бурную тираду ушёл изводить кресло.
Скука навалилась неподъёмной тяжестью, заставив вытянуть ноги, запрокинуть голову на мягкую спинку и дремать себе в удовольствие под треск углей, напоминавший тихое урчание кота. Впервые за долгое время ничего не болело и не надо было суетиться, добывая обед. Оставалось лишь дожидаться рыжего колдуна, а с ним и пояснений, чем придётся расплачиваться за всю эту беззаботность.
Услышав шаги, Ро встрепенулся и повернул лицо к лестнице. Однако вместо Рамифа в приёмную поднялся другой – молодой мужчина в светлой форменной одежде под строгим котаном цвета морской волны. Несмотря на возраст, он уже носил капитанские нашивки. Шпага с чрезмерно витиеватой гардой (такие позволяли себе либо мастера-дуэлянты, либо себялюбивые выскочки) горделиво держалась на перевязи у левого бедра, а у правого угадывалась не менее помпезная да́га. Восходящие брови срывались вниз изломом и нависали над резким льдистым взглядом глубоко посаженных глаз. Черты лица при всей своей правильности и аккуратности отталкивали остротой и высокомерием, присущим большинству алорцев и уж тем более офицерам.
– Он здесь? – громко и требовательно спросил вошедший.
– Ещё не пришёл, – поспешил ответить Даут.
Но капитан уже на него не смотрел. Он приметил в кресле незнакомца, скрестил руки на груди и поморщил нос.
– Это тот, о ком я думаю?
– Честно, не знаю, кто он такой, – развёл руками прислужник. – Я могу послать за вами, когда хозяин вернётся, или что-нибудь передать.
Гость проигнорировал предложение, сделав несколько шагов в сторону кресел.
– А вам не полагается встать, рядовой? – заговорил он на алоре нетерпящим возражений тоном. – И отдать честь старшему по званию?
Ро сомневался в существовании устава для дезертиров и уж точно не собирался корчить из себя кадета. Появление капитана ужалило в уязвимое место, но оттого хладнокровнее хотелось казаться.
– Ты обознался, – бросил он на халасате, про себя отметив, что перед ним очередной напыщенный петух.
Брови сородича сошлись на переносице, а губы сжались в тонкую линию.
– Ты Роваджи, верно? – словно даже снисходительно спросил капитан, но не дождался ответа и продолжил поставленным командным голосом: – Встать, когда с тобой офицер разговаривает!
Оставалось только гадать, что именно знает этот петух, и, что важнее, откуда. Вряд ли за годы скитаний Ро стал знаменитостью и сыскал всенародную нелюбовь.
Наверное, стоило подчиниться, но разум так и не смог отыскать веской причины. Во-первых, если беглый кадет попадёт в руки военных, его непременно казнят, ну и зачем тогда любезничать? Во-вторых, сейчас его жизнь принадлежала не Алуару, что позволяло ни во что не ставить подобные нападки и приказы. В-третьих, Рамиф прекрасно знал, кого подбирает с улицы, и речи о правосудии не шло. Ну а в-четвёртых, колдун ничего не сказал про правила и обязанности, так что Ро решил действовать на своё усмотрение. Авось капитан покудахчет и отстанет, но стоит дать слабину – петух тотчас возомнит себя всесильным.
– Третий раз повторять не стану, – предупредил тот и взялся за рукоять шпаги.
– Вы же не станете обнажать оружие? – промямлил Даут, наблюдавший с неподдельным ужасом. – Хотя бы из уважения к моему хозяину!
– Не вижу связи между уважением к твоему хозяину и презрением к трусам и предателям, – отчеканил капитан и чуть тише добавил: – И к выродкам.
На сей раз брови сошлись у Роваджи, и он подскочил на ноги, чтобы застыть лицом к лицу с сородичем. Стоя, было куда как проще развязать драку или уйти от укола рапиры.
– Пожалуйста, сядьте и дождитесь хозяина! Давайте я вам вина подогрею? – попытался вклиниться прислужник, но и сам не верил в своё обаяние.
Предложить военному выпивку перед разгаром дня – решение сомнительное и глупое. А ещё более глупым оказался порыв Ро повестись на дешёвую провокацию. Он почувствовал себя полным кретином, ведь не мог теперь отступить. Не после того, как показал мерзавцу, что его так просто задеть.
Хвала Наминэрии, в этот самый момент в приёмную ворвался Рамиф. Вид у него был раздражённый, а взгляд словно выискивал, на ком бы сорваться. Было в его появлении нечто театральное. Пурпурный плащ догонял сида, волочась по ступеням, переливаясь бархатом и объёмным тиснением. На пальцах громоздились массивные перстни, но глаза цвета раскалённых углей затмевали все девять драгоценных камней.
– Я разве звал тебя, Хаспин? – бросил колдун на ходу с хлёстким пренебрежением.
– Я здесь по приказу Мизартиса. Мне велено доложить, что удалось узнать по вашему вопросу, – отрапортовал военный, обернувшись.
– Я буду говорить с ним лично. Так и передай. А теперь исчезни из моей башни!
С завидной выдержкой капитан отсалютовал знак верности ало-класси, бросил недобрый взгляд на Роваджи, а потом ушёл, ритмично цокая подошвами высоких ботфортов.
– Ристан ещё не явился?
Теперь Рамиф навис над помощником. Это было не сложно сделать при его-то росте! Рыжий и алорцев-то превосходил на два-три дюйма, а Даут и вовсе был ему по плечо.
– Н-нет. Послать за ним? – виновато предложил прислужник.
– Как припрётся – шли сразу ко мне, – приказал сид и только потом воззрился на нового работничка. – Ты ещё здесь? А я-то собирался послать кого-нибудь искать оледенелый труп по сугробам.
– Ты сам говорил, что мы на острове и что не любишь идиотов, – фыркнул Ро.
– Вот и чудесно, – одобрил Рамиф. – За мной. И под ноги смотри! Один уже наступил мне на плащ, и лучше тебе не узнавать, что с ним стало.
Они поднялись в кабинет под радостный лай Биша.
– Пройдоха, на место!
Пёс умолк и, поникший, поплёлся к дивану. Ро направился было к столу, но впервые заметил вид из окон при свете дня. Он был действительно потрясающим! Настолько, что голова начинала кружиться. Мили вокруг из синеватой мглы вздымались пики обледенелого камня, пронзали низкие облака и угрожали наконечниками израненному небу. Остров или нет, Мглад простирался до горизонтов. Заворожённый, Ро не заметил, как очутился у окна, сдерживающего налёты морозного ветра.
– Так и тянет на край?
Это не был упрёк. Звучало с улыбкой.
– Готов ручаться, с малых лет ты то и дело забирался повыше, – продолжил Рамиф. – Янтарь не терпит покоя и вечно жаждет высоты и скорости. Ему по силам обуздать их обеих, но для человека они бывают губительны. Именно поэтому не спектра должна управлять тобой, а ты ею. Холодный расчёт. Горячие головы чаще других расшибаются о камни.
– Я должен из этого что-то понять, или ты просто любишь спонтанные словоизлияния? – вырвалось само собой.
– Я что-то не потрудился спросить, в каких войсках ты служил? – уже совершенно иным тоном потребовал колдун. Не успели начать – уже недоволен.
– Да, считай, ни в каких, – признался Ро. – Удрал сразу после распределения.
– Пожалуй, ты поступил верно. С твоим языком ты бы долго не протянул, – как нечто обыденное произнёс рыжий. – Алуар не место для дерзости и вольнодумия.
– Я предупреждал, что у меня скверный характер, – напомнил Роваджи.
– А я ничего не имею против, пока твоя наглость не перерастает в глупость. Не забывай об этом, – остерёг Рамиф и отвернулся к столу, чтобы заглянуть в большой серебряный графин, которого раньше там точно не было. – И почему же сбежал?
– А не твоё… дело, – только и ответил вчерашний бродяга. Любезничать он не был намерен, но решил пока хотя бы не хамить. И вообще, колдун наверняка уже разузнал всё необходимое, оттого тут и шастали напыщенные капитаны.
– Решил, что в Халасате тебе будет лучше? С таким-то характером! – сид наполнил бокал и сделал неспешный глоток. – От себя не убежишь.
– Я сейчас от тебя сбегу, если не отвяжешься, – пообещал Ро, хотя на языке вертелись куда более смачные выражения.
– Интересно куда? Сиганёшь с балкона? – рыжий облизнул губы и отставил бокал. – Или ты таким образом проверяешь, как далеко сможешь зайти?
– Для начала скажи, чего от меня хочешь? И сколько платишь?
Рамиф звонко хохотнул, бесцеремонно присел на край стола и вскинул голову.
– Тебе – нисколько. Ты у меня на особых условиях. По крайней мере, на первое время. И, прежде чем ты начнёшь огрызаться, поясню, – он нацепил настолько ушлую физиономию, что вполне мог сойти за халасатского лавочника. – Тебя следовало вздёрнуть за воровство. Или за дезертирство. Или мало ли ещё за какие грехи! Но я решил войти в твоё положение, как-никак, янтарная кровь. А ещё не дал тебе умереть или остаться калекой, в зависимости от тяжести ран, которые ты сам же себе и нанёс. О твоих прошлых деяниях мы постараемся забыть, а чудесное исцеление стоит дороже, чем ты можешь себе позволить. Выходит, пока что ты в неоплатном долгу. Но переживать не стоит. Пусть серебра ты ещё долго не увидишь, зато точно не будешь голодать и ходить в рванье.
– Ты говоришь так много, но так мало по делу, – вздохнул Роваджи, подтвердив худшие опасения. – Лучше скажи, зачем я тебе?
– О, ты всё скоро узнаешь. Не торопи события, – рыжий пригладил свой куцый хвост длиною в две пяди. – Вообще, у меня много идей. Всё будет зависеть от твоих данных. Но кое-что скажу тебе сразу и без прикрас. Поскольку спектры в тебе очень мало, придётся вживить в тебя амбер. Это спектральный янтарный камень. Не как в моём кулоне, но наподобие. Он поможет тебе использовать магию. Сфокусирует, усилит.
– Вживить – это как? – потребовал Ро, поглядывая на балконную ставню уже с бо́льшим воодушевлением.
– В буквальном смысле, – сверкнул глазами колдун. – Можно подумать, ты поймёшь все нюансы! Проще говоря, мне придётся вскрыть тебя и засунуть внутрь камень. А потом с помощью магии срастить плоть и кости и дождаться, когда он станет частью тебя.
– Я на подобное не соглашался! – ощерился Ро.
– У тебя будет время подумать, впрочем, как и у меня. Я не стану разбрасываться амберами и тратить на кого попало. Но знай, что без камня ты не больно-то нужен. Более того, без него у тебя вряд ли получится выжить, не то что сражаться. Работа, знаешь ли, специфическая. Это тебе не острова обстреливать с дирижабля.
– Я не гожусь для убийств. Магия – это конечно заманчиво, но воевать я не хочу. Странно, что ты своими учёными мозгами до сих пор этого не понял. Или думаешь, сможешь меня заставить?
Запоздало Ро осознал, что вытянулся по струнке, как это бывало в кадетские годы. Именно с таким упрямым лицом и вздёрнутым подбородком он напрашивался на бесчисленные выговоры и наказания. В этой стойке читались и привычка повиноваться, и отчаянная непреклонность, и смирение с тем, что придётся пожинать последствия своего безнадёжного несогласия.
Рамиф вскинул брови, рассматривая упрямца с головы до ног, и заговорил неторопливо и слишком спокойно:
– Я тебе не солдафон белоголовый. Ваши методы стары как мир и так же примитивны. Давай договоримся на берегу: бить тебя я не стану. Это лишь трата времени и порча имущества. Скалься на здоровье пока меня это забавляет. Но, как только надоест, – без обид. Я не самый терпеливый хозяин. Вообще-то я весьма раздражительный, но вместе с тем справедливый. Ты очень скоро это поймёшь и примешь разумное решение.
– А если нет? – сухо уточнил Ро.
– Разве в твоей жизни было мало глупых решений? Вот сам и пораскинь мозгами, куда приведёт очередное. Но выбирать тебе. Только прошу, давай без угроз и проклятий. И даже не думай мне навредить. Для самонадеянных дурней у меня есть сапфир. И это не драгоценный камень, как и в кулоне не янтари. Это магия, повелевающая разумом. Стоит мне захотеть, и ты станешь послушнее пса. Скажу лаять – залаешь, скажу подать что-нибудь – в зубах принесёшь, скажу сапоги целовать… Ты меня понял?
В услышанное не хотелось верить, но Ро на всякий случай придержал парочку нелестных замечаний. Но только парочку.
– Выходит, не такая уж и всемогущая эта ваша магия, раз ты со мной тут языком чешешь, вместо того, чтобы этим твоим сапфиром заставить.
– У тебя есть одно отличное качество, – с недобрым прищуром сообщил Рамиф. – Но вместе с тем и весьма опасное. Ты многое подмечаешь.
– Боишься, что выведаю твои секреты и использую против тебя? – фыркнул Роваджи.
– О нет, эта твоя особенность опасна прежде всего для тебя. К твоему счастью, я очень ценю неглупых людей. Но кое-что я тебе всё же посоветую: помалкивай при посторонних. Окружающим лучше не знать, есть ли у тебя мозги.
На это Ро промолчал. Как ни крути, колдун говорил дело. И прежде всего не следовало светить козырями перед тем, кого в конечном счёте собираешься перехитрить и оставить за бортом.
– Вот и молодец, – по-своему расценил тишину Рамиф, открыл изящную чернильницу и положил около неё лист бумаги и перо. – Напиши что-нибудь, – встретив непонимающий взгляд, он с раздражением пояснил: – Ты уверял, что читаешь и пишешь на двух языках. Как ты мог догадаться, я не больно-то верю словам. Докажи.
Вздохнув и мысленно отругав себя за длинный язык, Ро склонился над столом и принялся выводить буквы. Давненько он не практиковался, но выходило неплохо. В детстве он помогал матери писать письма за деньги. А потом она сошлась с одним мошенником, ловко подделывавшим долговые расписки. Ро всегда с интересом наблюдал за его работой, а потом и сам пробовал повторить чей-нибудь почерк или подпись. Но этим своим навыком он не собирался делиться.
– Знаешь, среди отребий, с какими приходится иметь дело, умение писать вообще редкость. А так, чтоб разборчиво, не иначе как чудо, – поделился болью колдун, внимательно наблюдая за движением пера. – Выгоню Даута и тебя на его место посажу.
– Поверь, тебе не понравится, – усмехнулся Ро, представляя, как будет плевать рыжему в вино и сквернословить всем, кто сунется в башню.
– Поверь, тебе не понравится куда сильнее, – настоял Рамиф с неприятной улыбкой. – Годится. Чем ещё удивишь? Арифметикой? Пением?
– А то, что я уже которую минуту держусь, чтобы тебя на хрен не послать, – считается?
– Терпение – благодетель, – одобрительно кивнул колдун. – Как жаль, что ни оно, ни чувство самосохранения тебе не знакомы. Но к счастью для нас обоих, я знаю безболезненные способы вывести тебя на чистую воду.
– Заинтриговал.
Ро осознал, что снова уставился на покровителя так, словно готовился к атаке или бегству. Не привык он к словесным перепалкам! Обычно уже после первой-второй фразы приходилось удирать или терпеть побои.
– Всему своё время, – как ни в чём не бывало отмахнулся рыжий. – А теперь сделай морду попроще и следуй за мной. Помни про плащ! Ах да, и ради себя же любимого, постарайся быть паинькой.
– Паинькой – это помалкивать и не тянуть в карман чужого?
– Ха! Было бы чудесно! Можешь ещё улыбаться. Умных людей здесь не жалуют, а дуракам всё прощают, – с задором подсказал Рамиф и небрежно взъерошил подопечному макушку.
Ро отскочил точно ошпаренный и оскалился.
– Ещё раз тронешь меня – убью! – зло пообещал он.
– Это я тебя убью, если снова вздумаешь мне угрожать! – с возмущением предупредил рыжий, но руку предусмотрительно убрал подальше.
Молча они покинули башню, прошли по длинным залам и поднялись в другое крыло, где оказалась похожая приёмная, только с полудюжиной алорцев. Идеально сложённые, как на подбор, мужчины и юноши, разве что котаны отчего-то синие. Военным полагались совершенно другие. Все при оружии и при осанке, выглядели так, будто всё уже знают и заочно ненавидят мерзкого выродка, явившегося в их освещённую Колласом обитель. История нехитрая. Любой алорский полукровка виновен лишь в том, что родился, но горе ему, если он не считает себя виноватым и не кричит об этом во всеуслышание. Тогда его не примут, не признают, заклюют и даже имя будут произносить так, словно плюются. Кто-то прогибался, кто-то ломался, а кто-то искал иной выход. Последних обычно и вешали на площадях. Находились и те, кто лезли в петлю сами, пытаясь сбежать из ловушки на складах или чердаках кадетских корпусов.
Здесь же прозябал и Хаспин, возвышаясь званием, но уступая слепящей красотой. Как и у Ро, у него были льняные волосы: тоже светлые, но не как снег, кружащийся за окнами. Лёгкая желтизна у белоголовых – нередкость, но избранный народ во всём стремился к безупречности. Быть всем, как один.
– Я доложу о вашем визите, – выразительно сообщил капитан и жестом остановил одного из сородичей, метнувшегося было к лестнице.
Похоже ещё и подхалим. Приспособленец и петух – гремучая смесь для карьериста! Он хотел отправиться наверх сам, но был опережён. Рамиф на него даже не взглянул: прошёл мимо, небрежно подобрал плащ, перекинул через предплечье и стал взбираться по ступеням, не сбавляя скорости. Ро предпочёл не отставать, подозревая, что не может развернуться и уйти. Не без последствий. Происходящее ему не нравилось, но он, пока терпимо и разумно, всё ещё старался отдаться течению, а не грести против. Однако всё чаще казалось, что впереди пороги и водоворот.
