Пункт Б

Мигая всеми лампочками, как кремлевская новогодняя ёлка, перед ними встал и «Джип». Его водительская дверь открылась, и, ёжась от снежинок, несомых на север, из неё вышел здоровенный, бритый по черепу, но не по щекам мужик на вид около сорока. Он что-то кричал в Олегово лобовое стекло и размахивал бейсбольной битой, с ожесточением колотя воздух.

Олег накинул шапку, куртку и открыл дверь, отчего звук мотора стал четким и громким, церковное пение неприметным, а крики здоровяка понятными в чувствах, хотя слов было всё ещё не разобрать.

– Сиди здесь, что бы не происходило! – приказал Олег Светке и выпрыгнул в метельную пустоту за дверью.

Светка привстала, с высокой машины наблюдая за Олегом, как тот самый вселенский оператор со своих небес.

Олег же решительно бросился на врага, уже вступившего в пространство, освещенное подфарниками грузовика.

Они столкнулись взглядами и почти столкнулись грудными клетками – седоватый, но высокий, худой Олег, как-то неуловимо чуявшейся Светке металлически-прочным, как каркас какого-нибудь робота из фильма. И мясистый, неодолимо-громадный противник с битой, похожий на бетонную опору для моста, какие мелькали перед нею всю дорогу.

Вначале они что-то кричали друг другу в лица с такого расстояния, с которого обычно даже уловим запах изо рта.

Потом здоровяк левой рукой толкнул Олега в плечо, но тот не упал, а только отъехал назад, по ветру, скользя по гололедице подошвами своих резиновых галош-тапочек.

В сборнике церковных песен наступила межпесенная тишина, и в ней Светка расслышала вскрик водителя «Джипа»:

– Сдохни!

Светка вздрогнула, мысленно, или даже сердечно, вовлекаясь в тишину колонок, в которой только что хор воспевал Бога, будто через ту тишину стремясь с Богом соединиться. Чтобы Он спас Олега. Чтобы спас!

Но Светка не успела придумать молитву, а здоровяк успел взмахнуть своей битой.

5. Остановка

Сборник песнопений, наконец, двинулся дальше, и динамики задрожали новой молитвой, первую строчку которой Светке удалось разобрать:

– С на-ми Бо-ог! – воздух кабины наполнился пением, осенительно ворвавшимся в её ум, сердце и даже, наверное, во все её тело, потому что нервы её тоже задрожали мыслью, что с нами Бог. Разумейте! Разумейте! С нами Бог!

Светка спрятала лицо в ладони, пытаясь воображением постичь то, что происходит во вне. Но воображением никогда внешнего не понять, а смотреть всегда приходится прямо, какою бы горькою беда ни была.

И она, вооруженная неясной надеждой, льющейся с песней из динамиков, раскрыла глаза и глянула на поверженного Олега.

Однако, сила, вложенная здоровяком в биту, видно пришлась не по Олеговой голове, а по ветру: умел Олег уклоняться от ударов.

Но от резкого движения Олег упал набок, проскользив немного на спине, а здоровяк с лихвой крутанулся дальше нужного, не удержался на влажном льду и тоже свалился на дорогу под силой собственного удара.

Олег юрко подскочил, скользко засеменил ногами, пнул биту, и та откатилась в синеватый сумрак обочины.

Дрожа от холода и страха драки, Светка перекрестилась, как могла и, наконец, села в своё кресло: ноги ослабели с испугу.

А недавние боевые противники уже рассматривали ушибленное колено здоровяка, потом спорили, молчали и снова спорили. Наконец, Олег помог мужику подняться и побежал обратно, в кабину.

– Посмотри там бинт эластичный, дружище, – ткнул он пальцем на шкафчик под передней панелью. Влезать в машину он не стал, а пристроился на нижней ступеньке.

Светка открыла дверцу, достала мягкую тряпичную коробку с красным крестом.

– Да, это она, дай мне, – согласился Олег, принял коробку, открыл и вынул из неё моточек.

Светка отдала дрожащей рукой, чуя, как гулко грохочет сердце во всем её теле или в душе. Разницы и не понять сразу.

Олег вернулся назад к мужику, но в спешке не закрыл дверь. И пока он перематывал бывшему врагу колено, ветер порывами вносил в кабину крупные снежинки, холод и куски их разговора.

– У них кроме меня никого…. – слышала Светка тяжелый басок водителя «Джипа». – Не успею…Успею… Приходится.

Олег отвёл хромающего бедолагу к его машине и там, стоя у открытой водительской двери и клонясь ухом к плечу, чтобы хоть мало укрыться от ветра, он не меньше двух песнопений что-то говорил и что-то слушал.

Но Светка уже плохо это видела – на её глаза неожиданно навернулись слёзы, и зримое ею исказилось, задрожало в такт пения или в такт собственной её жизни, которую вечно трепало ветрами зимних ветров.

Но она, как всегда, не заплакала.

Слезы редко выбирались на её щёки, и сегодня их хватило только на то, чтобы омочить ресницы. Но душевная боль, которая обыкновенно цепкими грязными пальцами сжимала её горло, сегодня раскрылась в каком-то своём бессилии, отступила, и за нею Светка почуяла странную радость, мирную и безветренную.

"С нами Бог!" – подумала она, и тем согрелось её сердце, теперь для неё самой почему-то раскрывшееся настежь. Испуганное, заполненное до краёв обидой, но стремящееся к теплу и любви сердце.

Вскоре Олег вернулся "домой", уселся в свое кресло, сбросил куртку и взглянул на Светку:

– Ну вот, вроде бы разобрались. Он думал, я нарочно его подрезаю, вот и раздражался. У него беда такая… Хор-роший парень! Приходится ему суетиться, заботиться о семье, – отчитался он и, дожидаясь, когда «хороший парень» освободит ему дорогу, с наклоном потянулся вправо, открыл шкафчик и вернул туда аптечку. Потом пошуршал рукой в глубине, достал и вручил Светке шоколадный батончик в яркой обложке. – Слушай, а ты совсем малая. Ты точно уверена, что тебе надо ехать?

– Ничего я не малая. Мне пятнадцать, – отрубила Светка и отвернулась к окну, жалея, что сняла куртку, в которой выглядела крупнее и взрослее. Но шоколадка не позволила ей нахмуриться – попробуй тут, когда за весь день удалось съесть только пустую булку. А тут – батончик с орехами.

Она неспешно, с видом вполне сытого человека, сдёрнула обложку и деликатно откусила, прожевала, краем глаза следя за Олегом – не видит ли он её голода.

Но Олег не видел, он поднялся во весь рост и снова зашуршал над Светкиной головой в поисках бутылки с газировкой.

Светка откусила второй раз, но теперь полно. Но и того показалось мало. И она поглотила и остаток, до неудобности набив рот и тем сама препятствуя своему жеванию, и мысленно простонала от удовольствия.

Олег вернулся на свое сиденье вскоре, но Светка уже всё проглотила без чувства сытости и деланно-скушно глядела в «спину» удаляющемуся внедорожнику, который вклинился в общее движение, выискивая возможности для обгона новых и новых машин.

Они снова выпили за победу, Олег вернул бутылку с водой куда-то наверх и уселся в свое кресло.

На этот раз он тронулся молча, и Светка отдалась звукам песнопений в колонках магнитолы. Хор торжественно провозглашал, потом трогательно взывал, и Светка влеклась за его чувством куда-то в неизведанное и по-своему страшное. Как отправилась она в это одинокое и темное путешествие к далёкому папе, давно уже отсидевшему свой срок и гуляющему на свободе. Наверное, он будет ей рад!

Правда, Лиховской мост смутил её, с его постоянными неприятностями для Олега, да и само название реки, через которую он был проложен – Лихая! Ведь и отец был таким – лихим, напористым. Он из тех, кто пробивает свой путь напрямую, не считаясь ни с какою дорогою.

Трасса пошла чуть к подъему, Олег включил пониженную, машина упрямо зарычала и крепко вгрызлась колесами в снег.

– Замело дор-рожку! – объяснил Олег.

– А что бывает, если совсем переметет? – спросила Светка, воображая, как машина встанет посреди метельной степи, и темнота за окном остановится.

– Ну… Всё зависит от… – Олег задумался, видно припоминая пережитые на дороге зимы. – Тут столько народу полегло. На этой трассе. Двигатель работает, пока не кончится солярка. Потом жгут запаски, чтобы согреться. Потом снимают колеса, жгут колеса. А когда жечь нечего, такое тоже случалось, замерзают насмерть.

– А что, никто не поможет? – Светка удивилась такой странной смерти. Разве можно погибнуть от холода в наше время, застряв на главном южном шоссе страны?

– А кто поможет? – усмехнулся Олег. – Если трасса встанет – это смерть какая-то. Никто мимо не проедет, некому помочь. Дорога-то непролазная. И позвонить – не позвонишь. У нас же тут не Сибирь, у нас степь, ветра такие… Обесточит все, отключатся вышки, и сиди, жди… А кого? Вот и приходит тот, кого не ждешь.

– Кто приходит? – не поняла Светка, но тут же смекнула. – А! Смерть?

– Да… Мучительная. Одна из самых страшных, больно это очень.

– А как же ваша теория? Что дорога – это жизнь. Как это прописывается у вас в голове, если, например, трасса встала?

– Да так и прописывается, – Олег замедлил грузовик, когда сразу несколько идущих впереди машин сбросили скорость, чтобы уйти вправо, где вытянулась площадка очередного торгового «городка». – Я ж говорю – остановка – это смерть. Поэтому никогда нельзя унывать и бездействовать, останавливаться. Что бы ни происходило – только вперёд!

Перед самым поворотом вправо Олег ещё замедлился. В Светкином окне замелькали огни придорожного пит-стопа, вывески, кафешки, магазинчики.

– Смотри, кто это, какой номер? – с азартом в голосе ткнул Олег пальцем в черную машину, припаркованную у самой обочины.

Светка всмотрелась в мигающие витринами фиолетовые сумерки и разглядела номер:

– 177!

«Джип», словно проснувшись от её взгляда, замигал всеми лампочками одновременно, как рекламная вывеска над забегаловкой, и просигналил многими короткими гудками.

Олег расхохотался и ответил длинным, тяжелым гудением клаксона, закончив его двумя короткими.

– Это наш друг! Тот, что с коленом, – радовался он, будто повстречал давнишнего товарища или даже родственника. – Вот они так и едут: летят, как угорелые, чтобы потом целый час ужинать неспешно. Ничего не боятся. Это и правильно. Только бесстрашие, как и трусость, это крайности. А дорога посерёдке – бояться нельзя, но и не бояться нельзя.

– Это ещё как? – Светка прилегла на сиденье бочком, лицом к Олегу, потому что пит-стоп закончился, и за окном снова замельтешила синяя безжизненная пустота. Скучно.

– Ну вот, если боишься, то сам себя обманываешь, потому что не знаешь будущего, а сам его выдумываешь. Понимаешь? Живёшь не в правде, а в своём воображении, – он глянул на Светку, улыбнулся и зажёг тусклую лампочку под потолком, чтобы лучше видеть собеседницу. – А вот если совсем не боишься и уверен в своей непобедимости, то тоже себя обманываешь. Потому что… Что?

– Тоже не знаешь будущего?

– Вот именно! Тоже не знаешь, и тоже сам себе придумал, – Олег снова замедлился – впереди встала пара легковушек, замигали аварийками.

Для их обгона Олег вышел на встречную, но не торопливо: трасса вымирала, и им навстречу, с севера уже никто не ехал.

Он остановился, открыл кнопкой пассажирское окно, шагнул через кабину и навис над Светкой. От него пахнуло пчелиным воском и мёдом.

– Чего стоим? Сейчас заметёт всё! – выкрикнул он в окно.

– Да езжай ты уже! – откликнулись снизу раздраженно. – Мы дальше не едем. Иди своей дорогой!

Он ещё глянул на их «лагерь», вернулся за руль и закрыл окно.

– Остановка – это смерть, – пробормотал он задумчиво, машина тронулась, и рыча на плотный снег, зарокотала ровно и сильно. Поехали. – Снега намело, машины встают. А меньше машин – меньше и снег приминается, и метель побеждает дорогу.

Вскоре однородная степная пустыня осветилась желтыми пятнами придорожных фонарей, трасса снова поползла на бугор, и фура опять забормотала упрямо и терпеливо, приминая снег, быстро целенящийся метелью.

Наверху затяжного подъема светился пост ДПС. Рядом суетились водители остановленных машин и «гайцы», их остановившие.

Олега тоже не пропустили, и по взмаху жезла ему пришлось парковаться вправо на небольшую стоянку. Он «причалил» поближе к полицейскому «домику» под фонари, накинул куртку, вытащил из ниши под приборной панелью папку с документами и молча вышел.

Светка бегло осмотрела скучный дорожный «причал», потом, пока не видит Олег, подробно оглядела кабину. Давно хотела, да все как-то неловко было хозяйничать глазами по чужому имуществу.

Кабина дальнобойной фуры оказалась такой же замысловатой, как каюта космического корабля – всякое место имело свою приспособу, какую-нибудь ручку, чтобы схватиться или полочку с фиксатором.

Сзади, за спинками сидений – лежбище, как в пассажирском купе, над ним, вторым этажом – прижатое за ненадобностью к стене второе.

Над водительской дверью Светка разглядела семейную фотографию, прилепленную к стене под потолком, на которой смеющийся Олег обнимал жену и двоих сыновей постарше Светки. На приборной панели коробку таблеток с латинским названием и пояснительной надписью «При обострениях гастрита и язвы желудка». А за водительским сиденьем на полу небольшой бочонок из нержавейки, от руки помеченный черным фломастером, как «Гречишный мед для Богучара».

Олег вскоре вернулся, уселся в свое кресло, сунул папку обратно, сбросил куртку и довольно потёр озябшие руки:

– Так! Это часа на три, и то, если снег перестанет. Они меня тут никогда не пропускают, держат. Якобы документы проверяют, знают меня давно. Так что…– он развернулся к Светке, наклонился над другой дверцей, той, что под лежаком, и выкатил из бывшего там холодильничка ящик охлажденных припасов. – Будем ужинать!

Он вынул из морозилки заиндевелые пакеты со снедью, сунул ящик обратно и выкатил теперь столик с электроплиткой. Засуетился над нею, приподнявшись с кресла, влил из пятилитровой бутыли воды в кастрюльку.

– Сегодня будем кушать перцы. Ты любишь фаршированный перец? – спросил он у Светки не глядя, и она отвернулась от кастрюльки, чтобы натянуть на себя равнодушие к еде, которое никак не натягивалось.

Но вскоре кабина предательски наполнилась душным ароматом домашней стряпни, Олег поднялся в рост, приоткрыл люк в потолке, и пар устремился вверх, в обмен впуская через люк чистый морозных воздух.

Пока Олег не смотрел на неё, Светка успела взглянуть на мурлыкающую уютным кипяточком кастрюльку, и у неё даже закружилась голова, и всё тело зябко задрожало. Мир внутри кабины пополз куда-то поперёк, и она задышала полной грудью, чтобы удержать его и не потерять сознания.

– Болгарский перец? – наконец переспросила она с деланным небрежением, когда голова «остановилась».

– Да… Жена мне наготовит, наморозит и кормит в дороге. Хотя её и нету рядом со мной, она тоже едет. Я без её стряпни болею, если покупное беру, – он улыбнулся, достал полотенце, жидкое мыло и открыл свою дверь, впуская в «дом» снежинки: – Выходим, надо умыться и ручки помыть. У них тут туалет есть.

Светка тоже открыла свою дверь и глянула в промерзшую ветреную пустоту, до плоского сглаженную слишком мощным желтым светом фонарных столбов. От чувства высоты голова снова «поплыла», Светка спрыгнула на снег. И из-за головокружения ей показалось, что летела она не сверху вниз, а как-то немного вбок.

Стоило ей хлопнуть тапочками по притрушенной пушистым снегом наледи, как мир вокруг погас, почернел и пропал в никуда.