Kitabı oku: «Балканский рубеж», sayfa 4
Глава 6
Кубань, территория под контролем Вооруженных Сил Юга России
Март 1920 года
Сопроводительное письмо из канцелярии Деникина, добытое для Келлеров Тригоровым, предписывало оказывать предъявителю максимальное содействие для скорейшей доставки ценного груза в порт Новороссийска и далее – на борт любого судна, следующего к проливам. Наличие столь весомой бумаги позволяло надеяться, что путешествие пройдет без излишних задержек, несмотря на военное время.
Два дня пришлось провести на екатеринодарском вокзале в ожидании формирования железнодорожного состава. Город не был родным ни для Келлеров, ни для Маевского. Не с кем было прощаться, некому провожать. Арсений Андреевич, Софья Николаевна и Владимир расположились в одном из служебных помещений, любезно предоставленных начальником станции, – разумеется, после прочтения письма.
Маевский украдкой рассматривал вдову Келлера и ее сына. Со стороны они втроем вполне выглядели как обычная семья: немолодые родители и подросток. Ротмистр закрывал глаза и пытался представить себе, что с ним не посторонние ему люди, а Лидочка и Андрюша, и как хорошо было бы ждать с ними поезда, болтать о пустяках, беспокоиться, не забыли ли дома какую-нибудь безделицу. Но не было рядом Лидии и Андрея. И нигде не было дома.
Мысли о том, как и что будет, чем закончится бесконечная война и случится ли когда-нибудь вообще мирная жизнь, постепенно заполняли, поглощали Маевского. Так уже случилось с ним однажды – в последние дни в госпитале, где вместо радости постепенного исцеления его довела до бессонницы тревога. Всеобъемлющее, высасывающее беспокойство – за близких, за боевых друзей, за состояние фронта, за судьбы страны и мира, и не нашлось ни одной точки опоры, за которую можно было бы зацепиться и выстоять.
Поезд пришел как избавление. Перронная суета, беспардонные грузчики, давка на посадке – каждый штрих казался важным, составляющей частью выполнения поставленной задачи. Маевский не сразу понял, как он благодарен Тригорову за порученное мероприятие, за спасение от бездействия.
Скрежетнула сцепка, вагон тронулся рывком. За пыльными стеклами поплыли сначала пыльные задворки, пыльное предместье, потом пыльная степь.
В вагоне третьего класса, набитом под завязку, посчастливилось на троих занять целиком нижнюю полку. Софье Николаевне уступили место у окна, ротмистр устроился ближе к проходу, Владимир – между ними. На противоположном сиденье разместились седой как лунь чиновник, энергичный неопрятный коммивояжер в клетчатом костюме, пожилая крестьянка с внучкой – неумытой молчаливой девочкой – и козой. Животина звонко переступала с ноги на ногу, боком прижавшись к хозяйке. На вторых и третьих полках обустроилась своя жизнь, оттуда вскоре раздался надрывный храп, потом сверху свесилось колено.
Софья Николаевна, в целом не склонная к частой беседе, среди незнакомцев совсем онемела. Зато коммивояжер не молчал ни секунды, пытаясь втянуть в разговор всех вокруг себя. Подмигивал Владимиру, толкал в бок чиновника, балагурил, фонтанировал прибаутками, историями из жизни, анекдотами.
Затянуть в общение ему удалось только чиновника. Тот больше слушал, изредка оппонировал – идеальный собеседник! Когда речь зашла о политике, коммивояжер внезапно переменился, стал жестким, неприятным. «Полезла изнанка», – подумал Маевский.
– Вот вы утверждаете, столкновение было неизбежно. А разве не мог Николашка увильнуть? Не загонять нас в новую войну? Только-только после Японской раны зализали!
Софья Николаевна, до того безучастная к беседе попутчиков, гневно сверкнула глазами, вмешалась в разговор:
– За такие слова о Его Императорском Величестве…
Но не смогла сразу сформулировать, какие именно кары предусмотрены в нынешние времена «за такие слова», а человек торговый не стал ждать окончания фразы, фамильярно перебил:
– Вы, барыня, меня не затыкайте-с! Нету больше ни величества, ни империи. И это не мы с вами устроили! Кто втянул нас в войну против сильнейших европейских империй, скажите на милость? Царь-батюшка – по собственному разумению, нас с вами не спросимши. Нечего было вступаться за сербов, ввязываться в чужую драку!
Софья Николаевна воскликнула:
– Арсений Андреевич, что же вы молчите?
Маевский недоуменно посмотрел на коммивояжера:
– Разве можно было безропотно отступить? Спокойно жить, зная про обстрелы Белграда? Понимая, что южные славяне, едва вызволившиеся из-под османского ига, снова лишаются права обустроить свою судьбу?
– Оно-то так, конечно, – сказал чиновник. – Но что, господин ротмистр, мы выиграли от своего участия? Угробили державу, ничего больше.
– Что выиграли?
– Именно!
Маевский чуть пожал плечами и даже улыбнулся, столь очевидным для него показался ответ:
– Себя.
* * *
Поезд останавливался, казалось, у каждого столба. Дорога, в обычное время занимавшая не более четырех часов, растянулась на вечер и ночь. Устроиться ко сну было негде. Софья Николаевна подложила под щеку что-то из теплых вещей, прижалась к окну, задремала. Владимир лег ей головой на колени, тоже пытаясь уснуть.
Маевский смежил глаза, но вместо дремы приходили хаотичные мысли о лежащем за тремя морями Белом городе, о благородном поступке сербского самодержца, оказавшего посмертную услугу и почесть генералу Алексееву. О самом генерале, благороднейшем человеке, поднявшем знамя борьбы после гибели Корнилова и сгоревшем в разгар наступления от нелепой простуды. О Лавре Георгиевиче Корнилове, единственном человеке, двинувшем на Петроград в июле семнадцатого остатки рассыпающейся армии – и погибшем на глазах Маевского в пламени взрыва.
Ротмистр боялся оказаться ненужным, никчемной обузой. Раздробленное колено и надорванные сухожилия, к счастью, не лишили его возможности ходить, но сесть в седло ему уже не удастся. И что же, спрашивается, делать кавалеристу без лошади? Он успокаивал себя тем, что тщательно взвешивал свои умения, навыки, боевой опыт – все то, что представляло хоть какую-то ценность, могло стать востребованным. Владение саблей, тактика боя, организация снабжения эскадрона – это могло бы пригодиться в кавалерийской школе, военном училище…
К красным, по слухам, поступило на службу огромное количество царских офицеров и даже генералов. Как они могли встать на сторону тех, по чьему наущению убивали лучших из лучших русского офицерского корпуса? Как такое могло случиться?! Маевский редко кого-либо осуждал, скорее, всегда пытался понять причины чужих решений. Он нашел для себя ответ на этот болезненный вопрос. В начале восемнадцатого, когда он уходил с Деникиным из Ростова с жалкими тремя тысячами студентов, юнкеров и выбравшихся на юг офицеров, Красная армия уже насчитывала сто тысяч штыков.
Ротмистр не исключал, что кого-то заставили служить насильно, под страхом смерти или расправы над близкими. Но не всех же! По ту сторону фронта оказались многие достойные военачальники. И теперь обученная царскими офицерами Красная армия теснит возрожденную царскими офицерами Белую армию, и помощь союзников все чаще называют интервенцией, и популистские лозунги большевиков выбивают почву из-под ног в тылу: вспыхивают крестьянские восстания, бастуют заводы…
Видимо, Маевский все-таки уснул, потому что пришел в себя от того, что Владимир тянул его за рукав. Поезд медленно вползал в рассвет. За окном темными волнами переливались холмы, кое-где кудрявились барашки пролесков. В вагоне властвовал Морфей. Сопение, бормотание, безотчетные стоны, ритмичный храп вплетались в перестук колес. Только терпеливая коза, не мигая, уставилась на ротмистра дьявольскими желтыми глазами.
– Арсений Андреевич! – громким шепотом спросил подросток. – А когда вы сказали этому господину, что мы выиграли себя… Как можно выиграть себя?
Маевский задумался, стараясь подобрать правильные слова.
– Понимаете, Владимир, иногда складываются обстоятельства, в которых правильный путь кажется опасным или даже гибельным. Очень хочется свернуть в сторону, но нужно держаться – и делать то, что должно. Потому что, свернув, мы, возможно, сохраним жизнь – сиюминутно, но себя потеряем – навсегда.
– Но ведь если потерять жизнь, исчезнет возможность сражаться дальше! – возразил Владимир. – И если нет шанса на победу…
Хороший мальчик, подумал Маевский. Путь неблизкий, еще успеем с ним подружиться.
– Фокус в том, – сказал он, – что шанс есть всегда. Даже в самых отчаянных переделках находится спасительное решение. И наоборот, в самой выигрышной ситуации нельзя проявлять беспечность, потому что и враг может найти свой выход из ловушки. Мир слишком сложен, чтобы учесть все факторы настоящего и все варианты будущего.
– А как вас ранили? – Владимир, видимо, устал от абстракций ротмистра.
– Обязательно расскажу. Вот устроимся на судне, сядем на палубе, станем смотреть на волны и кормить чаек. Времени будет в достатке, на все истории хватит.
Владимир покорно кивнул и чуть отодвинулся. Казалось бы, беседа оборвалась, но Маевскому было важно проговорить начатое до логической точки.
– Поэтому, какой бы ни была диспозиция, мы все равно в ответе за свои решения. Не останется нас, но останется память о нас. Потомки будут знать, что когда-то в имевшихся обстоятельствах мы поступили именно так. В критическую минуту это поможет им выстоять – и сделать свой выбор. Мы выигрываем себя в их глазах. Перед временем, перед историей, перед Богом. Понимаешь, Володя?
* * *
В чем ротмистр Маевский был прав безусловно, так это в том, что будущее складывается по своим, недоступным отдельному человеку законам. Откуда было знать ему, или машинисту паровоза, или бабушке с козой, что в нескольких верстах впереди из заросшего ивой балка в прямую видимость железнодорожного полотна рысью вышел конный дозор?
Всадников было трое. Первый – с прямой спиной, надменный, остроскулый, в высокой папахе без кокарды – гарцевал на холеном и норовистом белом жеребце, пока не привыкшем к новому хозяину. Его спутники скакали следом на низкорослых кобылках. На черной неумело сидел в седле человек в кожаной куртке и кожаной кепке, он то и дело подслеповато щурился и поправлял на переносице треснувшие очки. Третьим, на гнедой кобыле, был широкоплечий курносый детина с белесыми ресницами и бессмысленным взглядом. Под распахнутым тулупом его шею и грудь закрывала от ветра тонкая кружевная шаль в бурых пятнах.
Все трое всматривались в горизонт, пока не увидели зыбкую вуаль дыма из паровозной топки, поднимающуюся за холмами. Первый всадник повернулся и кивнул второму, второй третьему. Тот сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул…
В вагоне стало достаточно светло, чтобы различать буквы. Маевский вынул из планшета походную чернильницу, вечное перо и потрепанный блокнот с отрывными листами. Обустроил из планшета импровизированный стол на сомкнутых коленях. Открыл чистую страницу и замер над ней, прислушиваясь к внутреннему голосу…
Из кустов на опушку потянулись вооруженные люди. Кто в сапогах, кто в валенках, кто в лаптях, в шинелях без погон, в матросских бушлатах, тулупах, кто-то даже в дамском пальто с меховым воротником. Последние выкатили приземистую короткоствольную пушку. Орудийный расчет поднес ящик снарядов. Издалека прилетел паровозный гудок…
Собравшись с духом, ротмистр начал выводить на листе первые буквы, стараясь сохранить почерк в поездной тряске.
* * *
«Дорогая Ли…»
* * *
Первым же выстрелом орудие вогнало снаряд в вагон, где ехали Келлеры и Маевский.
Глава 7
Расположение российского миротворческого контингента, Босния
27 марта 1999 года
Бег избавляет от мрачных мыслей. Ненадолго – хотя бы на время бега. Можно проговаривать мысль вслух – ритмичными кусками, на каждый шаг. Вытаптывать ее из себя, притуплять многократным повторением. Думать вредно. Думать-вредно. Или на четыре такта: ду-мать-вред-но.
Положение, в котором оказался российский миротворческий контингент в Боснии, было оскорбительным и унизительным. Военная сила, связанная по рукам и ногам. Немые наблюдатели творящейся несправедливости. По статусу «SFOR» российский батальон входил в миротворческие силы в Боснии и Герцеговине на условиях подчинения тем, кто сейчас бомбил соседнюю Югославию.
– Брюхи не развешиваем, зады не волочим! Медленный боец – мертвый боец!
Шаталов прибавил темп в начале последнего круга, и немногим удалось уцепиться за него, не отстав окончательно. Он свернул на плац, остановился. Ледяной рассветный воздух приятно холодил кожу. Подбегавшие солдаты держались из последних сил. Они отдыхивались, сплевывали вязкую слюну, понемногу выстраивались в шеренгу перед командиром. Дожидались остальных.
Глазастый Саня Зуев первым заметил в светлеющем небе цепочку крошечных черных треугольников.
– Суки… – процедил он сквозь зубы. – В Боснии, типа, мир берегут, а Югославию утюжат!
Все задрали головы, разглядывая американские самолеты. Подбежали отставшие.
– Разговорчики в строю! – рявкнул Шаталов. – Упор лежа, два по пятьдесят, и чтоб пружинило!
Проследив, что все начали отжиматься, Шаталов тоже приступил к упражнению – быстро и яростно. И-раз… И-раз… Думать-вредно…
Закончив первый подход, десантники оставались сидеть на асфальте и снова смотрели в небо.
– Смотри, наш! – сказал Цыбуля и ткнул пальцем в другую сторону небосклона.
Навстречу американским бомбардировщикам летел одинокий югославский перехватчик.
– Вмажь им! – крикнул Саня Зуев, и Шаталов не стал его одергивать.
Он сам смотрел, как сходятся черные точки, как протягиваются между ними белесые линии ракет «воздух-воздух».
– Дава-ай! – тихо протянул Коля Коновалов. – Дава-ай!
Слабая вспышка – и перехватчик начал стремительно терять высоту, потянул за собой темную дымную нить. Беззвучно скрылся за горизонтом, небо на секунду озарилось светлым.
Десантники подавленно молчали. Крепкие ребята, лучшие из лучших, никакого молодняка, собраны поштучно со всей необъятной – а глаза на мокром месте.
– Отставить сопли, – негромко приказал Шаталов. – Упор лежа. Вторые пятьдесят, начали!
* * *
Сколько запланировать на военные траты? Со времен появления первого племени на Земле этот вопрос стал одним из главнейших для любого вождя, правителя, короля, хана, раджи, диктатора, президента. Сколько? – ответ потребовался задолго до появления денег. Сколько – в потраченных человекочасах и человеческих жизнях, в невосполнимых ресурсах, в гениальных прозрениях и кропотливых исследованиях.
Как угнаться за прогрессом в военном деле? Хозяевам крошечных кусочков суши и властелинам великих империй в равной степени приходилось задумываться об этом. Кто обучит крестьян ходить строем, а лучников стрелять залпом? У кого выкрасть секрет пороха? Как научить лошадей не бояться пушечного выстрела? Где купить сталь, годную для танковой брони? Кто рассчитает форму крыла, чтобы оно не отвалилось от фюзеляжа при переходе на сверхзвук? Как обуздать энергию ядерного распада?
Что делать небольшой стране, плывущей среди других небольших стран подобно цветным рыбкам на мелководье, если слева и справа простираются бездонные глубины, населенные зубастыми чудовищами? Сколько же потратить – не для нападения, а всего лишь на оборону! – если скудная казна может обеспечить лишь каплю в море по сравнению с тем, что вкладывают в войну недобрые гиганты?
Военный бюджет Югославии казался большим, пока сопоставлялся с оборонными расходами ближайших соседей. Боевые традиции, выкованные за сотни лет, помогали поддерживать в готовности немаленькую армию – правда, вооруженную тем, на что хватило денег. Оружие старится морально гораздо быстрее, чем выходит из строя. А новая техника стоит баснословно дорого – во многом потому, что она способна эффективно уничтожать старую.
Югославская армия была достаточно оснащена на случай недружелюбных действий любой из соседних стран. Но не для противостояния с мощнейшим военным блоком в мировой истории. В сложившейся ситуации не могло начаться никакой войны. Только бойня. Одностороннее уничтожение слабейшего.
Подобное нападение случилось в апреле сорок первого, но агрессор получил в ответ яростное партизанское движение. Уничтожив четверть населения Югославии, фашисты так и не смогли сломить ее дух – и отступили, канули в забвение.
Новый враг побоялся столкнуться с югославской армией на поле боя и предпочел воевать издалека. Точнее, свысока. Не снимая белых перчаток. Предпочитая не видеть с многокилометровой высоты подробностей и последствий того, что делает.
Но порой ощущение безнаказанности убаюкивает, и всякое может случиться.
Окрестности села Шимановцы, Югославия
27 марта 1999 года
На фоне зыбкого рассветного неба скрытая маскировочной сеткой антенна радиолокационной станции казалась скелетом доисторического зверя. По возрасту РЛС была не намного моложе – поставка из Советского Союза, ввод в эксплуатацию, постановка на боевое дежурство состоялись больше двадцати лет назад. Зато специалисты, обученные работе на станции, срослись с ней в единое целое, предназначенное для обнаружения и уничтожения противника.
– Не рискуй, Золтан! – ожил приемник высокочастотной связи. – Минуту, не больше!
Надпоручик Регович досадливо поморщился: и сам все знал.
За первые три дня югославская противовоздушная оборона потеряла девяносто процентов боевой мощи. Не лучше ситуация была и в авиации – удалось лишь увести часть самолетов в подземные ангары, чтобы избежать ненужных потерь. Небо осталось за агрессорами.
Натовские ракеты наводились на излучение с дистанций, превышающих радиус эффективного обнаружения наземных и воздушных локационных станций. Получалось, что любая попытка засечь вражеский бомбардировщик почти сразу приводила к встречному удару.
– Принесли? – Регович обернулся через плечо.
За открытой дверью стояли сержант и капрал, один держал в руках микроволновую печку в облезлых наклейках, другой – несколько бухт удлинителей.
– С дверкой никак не разберемся, – пожаловался капрал.
– Подключайтесь пока! – Регович вышел из каморки, открыл микроволновку, заглянул внутрь.
Сержант подключил удлинитель к дизель-генератору, размотал бухту в сторону густого кустарника, обрамляющего опушку леса. Когда провод закончился, он присоединил к розетке второй удлинитель и скрылся в кустах.
– Скользкий рычажок, – сказал капрал, – не подцепляется.
Регович залез в ремнабор, нашел кусок проволоки и пассатижи. Примерился, согнул хитрую загогулину, откусил лишнее. Вставил в защелку микроволновки. Язычок заклинило. Теперь печка могла включиться при открытой дверце. Капрал обрадованно подхватил микроволновку и побежал догонять сержанта.
– Целься в небо на восток! – крикнул Регович вслед и направился к ракетному комплексу.
Надо было торопиться, налеты обычно заканчивались до восхода солнца.
Станцию развернули на западе, недалеко от боснийской границы, в стороне от натовских маршрутов. Где-то там, далеко на востоке, над спящими городами, цветущими садами, свежей зеленью лесов, горными ручьями, живописными холмами шастали чужие. И оставляли за собой разрушенные мосты, воронки посреди шоссейных дорог, проломленные крыши, исковерканные судьбы.
Хотя бы одного, попросил Регович. Хотя бы одного.
Тот один, о котором просил надпоручик, только что закрыл бомболюки. Пилот многоцелевого ударного истребителя F-117 «Стелс» дождался, пока на экране точно в перекрестье распустятся пыльные цветы взрывов. Затем доложился:
– Сокол, я закончил. Иду домой.
– Хорошая работа, Гриф, – отозвался диспетчер. – В десяточку! По пути проверь сорок пятый квадрат, вчера там засекли необычные помехи.
– Хочешь сказать, у фермеров еще уцелело что-то из ПВО? Поправим!
Самолет, изначально нацелившийся на юго-запад, подкорректировал курс к западу.
Югославский ЗРК С-125 М «Печора» поднял ракеты.
– Готов, – сказал Регович в рацию.
– Готов, – ответил сержант, занявший место на пульте РЛС в ста метрах в глубь леса.
– Готов, – подтвердил капрал, сидящий на опушке рядом с развернутой к небу на восток микроволновкой с открытой дверцей.
– Как договаривались, – сказал Регович. – С Богом, братцы! Начали!
Капрал осторожно протянул руку к лицевой панели и десять раз подряд нажал кнопку «пуск». Микроволновка тренькнула, пискнула, зажглась подсветка, завертелся стеклянный столик. Расходящийся пучок микроволн, не экранированный дверцей, ударил в небо. Капрал отполз в сторону, вскочил и опрометью побежал к ЗРК.
Пилот покосился на замигавший красным экран.
– Сокол, есть источник излучения. Атакую.
В днище «Стелса» раскрылись люки, со стапелей на цель с интервалом в секунду ушли две ракеты «воздух-земля».
– Есть облучение, – дрогнувшим голосом доложил сержант. – Азимут сто десять и сорок две сотых.
– Принял! – подтвердил Регович. – У меня сто десять и пятнадцать. – Защелкал калькулятором. – Дистанция сорок два километра. Время подлета шестьдесят секунд.
Запыхавшийся капрал занял место рядом с надпоручиком по штатному расписанию. Шестьдесят секунд истекали целую вечность. Потом пол под ногами тряхнуло, ударная волна качнула модуль ЗРК, и следом раздался второй взрыв, как будто еще ближе…
– Ждать! – заорал Регович. – Ждать!!!
Семь… Восемь… Девять…
– Цель уничтожена, – сообщил пилот. – Сделаю пару снимков на память.
Пятнадцать… Шестнадцать… Семнадцать…
– Включай! – приказал Регович. – Наводись на тепло!
РЛС перешла в режим активной локации. Экран был пуст. Сержант переключился на инфракрасный спектр. Жирная точка быстро двигалась к центру экрана. Сработало автоматическое наведение.
– Поймал ворону! – закричал сержант.
– Получи! И распишись! – Регович отжал клавишу, и две ракеты «земля-воздух» встали на огненные хвосты и рванулись навстречу «Стелсу».
Каким бы невидимым ни был самолет, выхлоп реактивного двигателя скрыть невозможно.
– Сокол, я атакован! – удивленно сообщил пилот.
«Стелс» резко уклонился с курса, сбросил тепловые ловушки. Одна ракета ушла в сторону, но вторая догнала «Стелс» и взорвалась у него за левой дюзой.
– Сокол! Эти гребаные фермеры меня подбили! Я падаю!!!
Сработала катапульта, через несколько секунд раскрылся купол парашюта.
Лишившийся хвоста и половины крыла «F-117», как подбитая ворона, закувыркался в воздухе и размазался по склону холма.
Пятнадцать минут спустя ЗРК Реговича был свернут для передислокации.
* * *
Шесть часов спустя лейтенант Бражников нашел Шаталова в офицерской столовой и оторвал от обеда:
– Товарищ майор! Полковник Платов велел срочно вас найти. Ждет у себя.
Шаталов с сожалением взглянул на исходящий густым паром харчо и поднялся из-за стола.
Путь до кабинета командира батальона занял меньше минуты.
– Вызывали, Сергей Григорьевич?
Когда они познакомились, Шаталов был лейтенантом, Платов – старлеем. Многое прошли вместе. Решение, как обратиться друг к другу: на «ты», на «вы» или по званию и с отданием чести, всегда принималось интуитивно и ситуативно.
– Заходи, Андрей Иваныч! У нас нештат, нужны твои ребята.
– Мои ночью с дежурства, товарищ полковник.
– А я в курсе, товарищ майор! Югославы сегодня «Стелс» завалили.
– Да ладно! – совсем не по уставу отреагировал Шаталов. – Вот это повезло!
Сбить новейший «самолет-невидимку» средствами югославской ПВО – советскими зенитными ракетами образца семидесятого года – это была чистейшая фантастика. Либо стечение обстоятельств плюс большая удача.
– Как говорится, везет тем, кто везет, – сухо ответил Платов. – Нашему атташе подтвердили передачу обломков. Эксперты уже на месте, отбирают самое важное. С нас – транспортировка. Выбери семерых. Вменяемых, чтобы без сюрпризов. Со всех возьмешь подписку, и выдвигайтесь. С полной выкладкой.
– У меня все вменяемые.
– Передвигаетесь на гражданском транспорте. Микроавтобус мы одолжили у сантехника, не поцарапайте. Границу пройдете через северный пост, там наша смена обеспечит «окно». Назад той же дорогой. – Платов достал из сейфа и протянул Шаталову запечатанный сургучом конверт. – Остальное здесь. С приветом из радиорубки. Я так понимаю, грузовым транспортом вас снабдят. Давай, осторожней там. Хоть территория дружественная, но уж больно дорогая добыча. Так что возвращайся с пером жар-птицы.
* * *
С двадцать четвертого марта небо над Югославией захлопнулось – ни один гражданский или военный самолет не мог оторваться от земли без риска быть уничтоженным силами НАТО. Вывоз из зоны боевых действий в Россию обломков сверхсекретного самолета становился задачей нетривиальной.
«Прочистка засоров, устройство канализации, установка котлов» – значилось на борту старенького «Фольксвагена», похожего на «буханку» микроавтобуса с боснийскими номерами. За рулем сидел прапорщик Самарцев – механик-водитель, вечный соперник Цыбули на всех батальонных соревнованиях.
Следом ехал югославский мебельный фургон. На его бортах и корме был нарисован дюжий и немного придурковатый парень, на раскрытой левой ладони держащий шаткую конструкцию из холодильника, шкафа, дивана и торшера, а правой показывающий кулак с оттопыренным вверх большим пальцем: «Вот так перевезем!»
Машины свернули с асфальта на уходящую в холмы проселочную дорогу, миновали перелесок и уперлись в вооруженный кордон. Навстречу микроавтобусу поспешил солдат с автоматом наперевес:
– Сюда нельзя! Вынужденная посадка, авария. Возвращайтесь на шоссе.
Шаталов открыл дверцу, встал на подножку.
– Здравия желаю! Мне нужен поручик Джигоевич.
Подошел офицер, кивком головы отправил солдата назад.
– Кто такие? Назовите себя.
– Клуб любителей аэронавтики. Представьтесь и вы.
– Коллекционер современного искусства, – невозмутимо ответил Джигоевич. – Здесь через холм и направо, там уже все собрано. Я сяду в фургон к водителю.
Шаталов отметил, что местность оцеплена грамотно и незаметно: под одинокими деревьями и у кустарников каждые пятьдесят-сто метров стоял вооруженный солдат. Такую цепь сложно заметить с большой высоты и даже с вертолета.
Машины всползли на холм, с перевала открылся грандиозный вид. Обломки «Стелса» разметало по склону на полкилометра. Крупные куски фюзеляжа спрятались под армейскими маскировочными сетками. В месте первого соприкосновения с грунтом курилась тонкими дымками глубокая и широкая рытвина, ее закидывали ветками. Полсотни солдатиков стаскивали мелкие обломки под тенты.
Фургон обогнал микроавтобус и остановился у одного из тентов, где с обломками возились несколько человек в штатском. Отдельными кучками были разложены шарниры и тяги, электронные узлы с торчащими проводами и микросхемами, фрагменты обшивки.
Шаталов спрыгнул на землю, направился к трофеям. Один из штатских двинулся ему навстречу. Значит, не померещилось в Белграде, подумал Шаталов, пытаясь сдержать улыбку. Таких совпадений не бывает. Бек, чертяка, как же я рад тебя видеть! И представился официально:
– Майор Шаталов, командир транспортной группы.
– Юрий Борисович, – сказал штатский, крепко пожимая Шаталову руку. – Подсобрали тут кое-что, можно вывозить. Хрупкое надо доставить целым. К электронным узлам – с особой нежностью. Мои ребята помогут упаковать. Железки, обшивку можно в навал.
И тихо добавил:
– Как сам?
ВДВ и ГРУ часто выручали друг друга в горячих точках. Разведчики передавали десантникам информацию о брешах в обороне противника, десантники прикрывали отход разведчиков из самого пекла. В Афгане Бек и Платов вдвоем тащили по ущелью потерявшего сознание Шаталова почти десять километров. В Приднестровье взвод Шаталова прикрывал группу Бека, запертую во взорванном бэтээре, пять часов до подхода подмоги. Майор ВДВ и майор ГРУ, им было что вспомнить и кого помянуть. На маленьком глобусе их тропинки снова пересеклись.
– Путем! – подмигнул Шаталов.
И прошел мимо, лишь незаметно толкнув Бека плечом в плечо. Незачем посторонним знать об их знакомстве с Юрием Борисовичем.
Десантники топтались у микроавтобуса, осматривались. Тут было на что взглянуть: неподалеку возвышался самый крупный обломок фюзеляжа высотой с двухэтажный дом.
– Это что ж за кракуюда такая?! – восхитился Саня Зуев.
Цыбуля с важным видом разъяснил:
– Про самолеты-невидимки слышал? На утюг похожие. На них ни ракеты не наводятся, ни радары никакие. Где хотят, там и летают!
– Ну, этот, похоже, отлетался! – скептически заметил Коновалов. – Зря пиндосы не предупредили, что он невидимка!
Шаталов вернулся к десантникам:
– Слушай мою команду! Перед нами фрагменты военной техники потенциального противника. Задача: все быстро, но бережно, без поломок и боя загрузить в будку и валить отсюда. Приказ понятен?
– Так точно, товарищ майор! – гаркнул Зуев. – А это правда «невидимка»?
– Невидимок не бывает, боец! А утюги не летают. А если летают, надо разобраться, как они это делают! Разговоры отставить, быстро все сделаем – еще на ужин успеем.
Закипела работа. Цыбуля замахал руками, помогая водителю грузовика сдать задом поближе к железякам. Откинул затворы, распахнул дверцы, присвистнул.
– Ничего себе расцветочка!
В глубине фургона стоял замотанный в пленку ярко-красный диван. Это удивило и развеселило всех, кроме Шаталова, – доставка мебели была официальным предлогом для въезда югославского грузовика в расположение российского контингента в Боснии. На случай дальнейших разбирательств.
– В красном уголке в самый раз будет, – сказал он. – Прикройте его картонками, что ли. Не подрать бы!
Также в фургоне нашелся рулон стретч-пленки. Молчаливые «штатские» Бека подтаскивали мелочовку, аккуратно паковали и передавали Шаталову – он устроился на диване с тремя картонными коробками и постепенно заполнял их хрупким грузом. Десантники затаскивали в фургон тяжелые механические узлы. Бек стоял рядом, каждую загруженную деталь отмечал в блокноте. Водитель фургона и сопровождающий – Деян и Ненад, югославы из группы Бека, курили в сторонке. Быстро темнело.
Цыбуля отошел оправиться за микроавтобус, по дороге наступил на что-то хрустящее. Нагнулся, выдернул из земли небольшой кусок обшивки размером с три сигаретные пачки. Радужные пленки ворсились по обломанному краю, на обратной стороне проступали латинские буквы. Прикинув, что такая мелочь ценности для государства не представляет, а вот сувениром будет о-го-го каким, Цыбуля сунул добычу в микроавтобус под свое сиденье.
Зажгли два карманных фонарика, один подвесили на раму фургона, второй положили на крышу и направили на трофеи под тентом.
Прибежал Джигоевич, что-то резко сказал Деяну, югославы потушили сигареты. Поручик подошел к Шаталову:
– У вас пять минут. После этого немедленно уезжайте. По соображениям безопасности.
Группа Бека и десантники ринулись на погрузку, чтобы успеть вывезти все намеченное. Стало не до упаковки, платы и микросхемы ссыпали в свободную тару. Резко и кисло пахнущую авиакеросином конструкцию с пучками топливных шлангов еле-еле вдесятером заволокли в фургон и плюхнули на диван.
